А почему вы так реагируете на портрет Алиева?
– Наша газета находится в оппозиции к правящему режиму, – заявила Севинч, – как, кстати, вы относитесь к политическим процессам, происходящим в Азербайджане?
– No comment, – Караев выставил вперед ладонь, – никакой политики. Я бизнесмен. Но мне нравится ваша гражданская смелость.
Настороженно взметнулись ресницы – пытливый взгляд, выискивающий насмешку, но Караев был серьезен.
– Я не шучу, – добавил он.
– Надеюсь. Ответьте на такой вопрос: почему вы делаете свой бизнес в России, а не в Азербайджане?
– Я думаю, что вы сами знаете ответ.
– Возможно, – улыбнулась Севинч, – но это же интервью, я не могу задавать вопрос и сама же на него отвечать.
– Логично, – согласился Караев, – попробую сформулировать. Вы пейте чай, остыл уже.
– Да, спасибо.
Женщина взяла ложечку, стала помешивать в чашке.
– Вы не положили сахар, – заметил Караев.
– Да, действительно, – рассеянно сказала Севинч, она бросила в чай кусочек сахара, продолжая помешивать.
– Итак?
– Потому что в России есть спрос, причем не во всей России, а в северной ее части. Как сказал поэт: «В северной части мира я отыскал приют, где птицы, слетев со скал, отражаются в рыбах и, падая вниз, клюют с криком поверхность рябых зеркал…»
Поймав ее недоуменный взгляд, Караев остановился:
– Извините, что-то меня не туда понесло. Я занимаюсь овощами, как вы понимаете, в Азербайджане всего этого в избытке. Экономические законы таковы, что спрос – непременное условие реализации товара.
Севинч сдержанно улыбнулась.
– Я обратила внимание, – сказала она, – на прилавках фрукты в основном импортные, а ведь Азербайджан когда-то называли не иначе как «всесоюзный огород». Почему бы вам не доставлять все это из Азербайджана? Ведь в советские времена все так и было.
Совершенно верно, но это было в советские времена, а сейчас фрукты из Азербайджана мне обойдутся дороже, чем из Испании, или, скажем, Марокко. Слишком велики накладные расходы. Надо понимать, что я имею в виду не только таможню и транспорт, но бесчисленные и безудержные поборы, которыми так славится наша республика. Время от времени у меня появляется такое желание – тогда я всеми силами стараюсь от него избавиться. Знаете шутку биржевых маклеров? Если у вас появилось желание играть на бирже, то первое, что вы должны сделать – постараться от него избавиться. В Азербайджане любой чиновник, начиная с участкового милиционера, может прикрыть твой бизнес.
– А разве здесь вы не даете взятки?
– Даю, конечно, но это несоизмеримые цифры, кроме того здесь есть некий честный психологический аспект: в России ты платишь для того, чтобы получить что-то взамен, какие-то уступки, льготы, для облегчения бизнеса. В принципе, можно и не платить – никто с тобой ничего не сделает. Потратишь больше времени, нервов. В Азербайджане не платить нельзя, и платишь только за то, чтобы тебе позволили работать – приходит чиновник и говорит: «Дай мне мою долю». В нашем городишке простаивала чайная фабрика, ее купили турки: вложили деньги, привезли новое оборудование, через два года все бросили и уехали. В числе прочего мэр города требовал от них не платить рабочим высокую зарплату, потому что зарплата всех остальных горожан, в том числе и его собственная, официальная, выглядела просто пособием для нищих.
– Ну что же, понятно. – Она что-то пометила в лежащем перед ней блокноте и задала новый вопрос: – В России на сегодняшний день проживает два миллиона азербайджанцев, вы участвуете в жизни диаспоры?
– Если только самим фактом моего существования здесь, – ответил Караев.
– Я имею в виду активное участие в общественной жизни.
– Нет и, честно говоря, я вообще против всяких общин, коллективных мероприятий еще с пионерских лет. Меня даже это слово ужасно раздражает. В общности по национальному признаку присутствует некий элемент атавизма, стадность какая-то. Цивилизация – это когда люди объединяются по единству культурных ценностей. Но в данном случае я считаю, что до тех пор, пока общность по национальному признаку существует как нечто бесформенное – это нормально, но с того момента, когда это приобретает признаки организации с лидером, публичными заявлениями – она приносит только вред. Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли: я за то, чтобы помогать землякам, найти работу, жилье, и я делаю это, но я против того, чтобы устраивать политическое шоу.
– Но община защищает права азербайджанцев в России, – возразила Севинч, – разве это плохо?
– Знаете, мне не нужны права азербайджанца, я вообще не понимаю, что это такое, у меня есть права человека, и этого достаточно. Меня ведь как раз и оскорбляет то, что меня выделяют из толпы по этническому признаку, а они этот признак как раз и усугубляют. Если на рынке убили азербайджанца, то его убили вовсе не потому, что он азербайджанец, а из-за того, что не поделили территории, из-за бизнеса, а все эти непрошеные защитники поднимают шум, раздувают дело, придают ему политическую окраску. Журналисты подхватывают и привлекают внимание обывателя, глядишь – получается как в анекдоте: то ли он украл, то ли и у него украли, но репутация испорчена.
Я понимаю афганцев, покинувших свою страну вместе с советскими войсками, – они не могут вернуться на родину, это угрожает их жизни. Я признаю это право за кубинцами, живущими в Штатах, – Фидель не пускает их обратно. Но всех остальных я не понимаю. Если ты выбираешь для жизни чужую страну, то ты выбираешь язык и культуру этой страны. В России надо интегрироваться, а не обособляться в ней. В Америке, кроме негров, никто не кричит о своих правах этноса, там о национальности вспоминают в последнюю очередь, да и негры больше напирают на то, что их насильно привезли в эту страну из Африки, то есть – обратная ситуация. В царской России не было ни одного национального образования, и это делалось для того, чтобы не сеять национальную рознь. Возвращаясь к вопросу об общине, я хочу сказать вот что: единственное, без чего я не могу обойтись в чужой стране, – это религия, но она всегда со мной. Нужны обряды? В России есть мечети. А если же мне понадобится дым отечества, то я сяду в самолет и получу его в полной мере из первоисточника.
– Я была в Сибири, там азербайджанская диаспора собирается открыть школу на азербайджанском языке, – сказала Севинч.
– Похвально, хотя это все равно что русскому поехать в Англию и учиться на русском языке. Не имеет никакого значения, на каком языке ты получаешь знания. Для того чтобы дети имели представление о собственной культуре, достаточно воскресной школы в арендованном помещении. И ничего не требовать от принимающей стороны – поверьте, это раздражает людей и не приносит нам пользы. Горбачев окончательно утратил расположение народа после того, как издал закон о защите чести и достоинства президента.
Ну что же, ваша позиция мне ясна, большое спасибо за интервью, – Севинч выключила диктофон и убрала его в сумку, – должна признать, что ваше мнение отличается от мнения всех опрошенных мною людей, но, возможно, вы и правы. Еще раз спасибо, я пойду. Она поднялась.
– К сожалению, не могу вас проводить.
– Спасибо, не нужно. До свидания.
– До свидания. Счастливого пути.
Вид на жительство
Опорный пункт милиции находился в обшарпанном подъезде жилого дома. На стенах висели листовки – цитаты из инструкций МВД и ксерокопированные портреты, в основном «фотороботы» разыскиваемых преступников. Караев дождался своей очереди и вошел. Прием вели одновременно два участковых, сидевших друг против друга: капитан, примерно одних лет с Караевым, и совсем еще молодой рыжеватый лейтенант. Оба говорили по телефону, не обращая внимания на посетителя. Из двух раций, лежавших на столах, доносились голоса и радиопомехи.
– Здравствуйте, – сказал Караев, – мне нужно оформить свое проживание в Москве, к кому из вас я могу обратиться?
Поскольку никакой реакции не последовало, он положил файл со справками на стол капитана и подсел к нему. Закончив разговор, капитан произнес одно слово: «Паспорт». Караев достал паспорт и протянул ему. Капитан посмотрел паспорт, бумаги и спросил с заметным украинским акцентом:
– Значит, хочешь получить регистрацию.
– Не получить, – ответил Караев, – продлить, только я не заметил, когда мы перешли на ты.
Капитан посмотрел на Караева и сказал иронически:
– Звиняйте, дядько, вырвалось.
– Бог простит, – ответил Караев.
Лейтенант оторвался от телефонной трубки и с ухмылкой произнес:
– Скажите пожалуйста!
Караев обернулся к нему, но тот продолжил говорить в трубку:
– Я же вам сказал, участкового не вызывают на дом, участковый сам приходит, а на дом вызывают наряд милиции. Вот звоните ноль-два, и они вашего мужа заберут, а у нас, тем более, сейчас приемные часы.
– С какой целью вы проживаете в Москве? – спросил капитан.
– Цель у меня одна – хлеб насущный, – ответил Караев.
– Можно ясней и подробней?
– Можно, – согласился Караев, – у меня здесь бизнес.
– На рынке, наверное, торгует, – встрял лейтенант, – они все тут на рынке торгуют.
– Какой бизнес? – спросил капитан. Караев, кивая на лейтенанта, сказал:
– Товарищ прав.
– По вашему виду не скажешь, что на рынке торгуете.
– Ну я же не сам стою за прилавком, – пояснил Караев, – я организатор, а торгуют продавцы.
– Земляки, конечно.
– В основном, но есть и другие.
– Баб, небось, русских нанял, – вновь подал голос лейтенант.
– Ну почему же – смуглянки, хохлушки.
При слове «хохлушки» капитан бросил на Караева быстрый взгляд.
– А смуглянки – это кто, свои, что ли? – с неприязнью спросил лейтенант.
– Нет, уважаемый, смуглянки – это молдаванки. Лейтенант издал смешок. Караев добавил:
– Песня была такая, вот капитан, наверное, помнит? Капитан неопределенно дернул головой и задал новый вопрос:
– Давно в Москве?
– Давно, – сказал Караев, – я могу получить справку?
– Ну, наверное, можете, – будто с сожалением произнес капитан. – Все бумаги имеются: заявление ответственной квартиросъемщицы, копия финансово-лицевого счета, выписка из домовой книги. Только бежать придется, в смысле, поставить надо, за прописку. У нас в России так принято.
– Я знаю, – ответил Караев, – только зачем же бежать, у меня все с собой.
Он открыл стоящий в ногах дипломат, извлек оттуда две бутылки водки и поставил на стол:
– Когда мне зайти за справкой? Лейтенант воскликнул:
– О, да у нас с собой было!
– Порядочного человека за версту видать, – удовлетворенно сказал капитан. – Справку мы прямо сейчас вам нарисуем. Петя, ну-ка глянь, много там народу осталось?
Лейтенант снял трубку надрывавшегося телефона и рявкнул: «Минуту ждать», – затем поднялся, открыл дверь и выглянул в коридор, оглянувшись, сказал, понизив голос: «До такой-то матери!»
Капитан посмотрел на часы.
– А времени у нас сколько осталось? У-у, пять минут восьмого! Объяви, что прием окончен, а то они до ночи переть будут, надоели.
– Граждане, – радостно сообщил лейтенант, – прием окончен, освободите опорный пункт милиции.
Капитан достал из папки бланк справки, протянул его Караеву:
– Сами заполните.
Затем полез в тумбочку и достал три граненых стакана.
– Присаживайтесь с нами.
– Спасибо, – убирая справку, сказал Караев, – я пойду.
– Бог троицу любит, – настаивал капитан, – присаживайтесь, отметим конец трудового дня, вот только закусить, блин, нечем.
Караев недолго сомневался – собственно, дома он собирался заняться тем же – вытащил из кейса батон хлеба, банку шпрот и сверток, в котором оказался круг копченой колбасы.
– «Краковская»? – плотоядно спросил капитан.
– «Одесская», «Краковская» жирная больно.
– А что, жирная – это хорошо.
– Звиняйте, хлопцы, сала нема, – в тон ему произнес Караев.
Капитан засмеялся.
Лейтенант, выпроводив посетителей, запер за ними дверь и вернулся, весело насвистывая.
– Ого, да у вас тут всё по-взрослому.
– Петя, – назидательно сказал капитан, – на будущее, шоб ты знал: порядочные люди приходят не только со своей выпивкой, но и со своей закуской.
Умелой рукой он свернул колпачок на бутылке и наполнил стаканы до половины: «Ну, как говорится, за знакомство».
Сдвинули стаканы, выпили, выдохнули. Караев ослабил галстук и, отщипнув корочку хлеба, положил в рот. Офицеры одновременно расстегнули галстуки, верхние пуговицы форменных рубашек.
– А ты ничего, – одобрительно заметил капитан, – грамотно пьешь, где школу проходил?
– Здесь, в Москве. Я после армии в институте учился, с семьдесят восьмого по восемьдесят третий, по вечерам на стройке подрабатывал.
– Ну тогда все ясно, вопросов больше не имею. И тут же задал новый вопрос:
– Ну а как вообще бизнес идет?
– Да ничего, – ответил Караев, – рентабельный.
– Ну че, по второй, что ли, – предложил молчавший до этого лейтенант, – между первой и второй, как говорится, промежуток небольшой.
– А что ты улыбаешься? – с вызовом спросил он у Караева. – Ничего, что я на ты?
– Ничего, мы же пьем, чего уж тут миндальничать, а улыбаюсь я, потому что первый раз в милиции пью.
– А сидеть не приходилось?
– Бог миловал.
– Ну ладно, по второй, – берясь за бутылку, объявил капитан.
Выпили еще по одной.
– Хорошо идет, – констатировал капитан. Он уложил на ломтик хлеба щедрой рукой пару шпротин и отправил в рот.
– У меня, товарищ капитан, такое ощущение, – сказал Караев, – шо я вас где-то бачив.
Гля, Петро, он на мову перешел, – захохотал капитан, – ну ты, брат, даешь. А кто знает, може и бачив. Только давай на ты перейдем, неудобно как-то, ну хочешь, брудершафту выпьем?
– Ни в коем случае, я брудершафт только с женщинами пью, да и то не со всеми, не люблю я с мужиками целоваться – без брудершафта на ты переходим. И все-таки, ты в Москву не по лимиту случайно приехал?
– В самую точку попал, – удивился капитан.
– А на стройке не работал?
– Не, на стройке не работал, – с сожалением сказал капитан, – я на ЗИЛе работал, меня оттуда в милицию взяли.
– Мимо, – ухмыльнулся лейтенант.
– Хотя подожди-ка, меня в командировку посылали на стройку на месяц, точно!
– ЗИЛовскую больницу строить?
– Точно, – поразился капитан, – вот дает, ну и память у тебя, а я убей не помню – все-таки двадцать лет прошло. Я там, в котельной, помогал отопление монтировать, – обращаясь к лейтенанту, – я же сантехник по гражданской специальности. Слушай, а я тебя не помню.
– Это ничего, – сказал Ислам, – но я там тоже был.
– Так значит, мы с тобой земляки, – заявил капитан.
– Слушай, – вступил лейтенант, – а все-таки объясни, че вас всех сюда в Москву тянет?
– Вас – это кого? – спросил Караев. – Давай уточним.
– Ну азербайджанцев, армян. На рынок войдешь – там одни ваши.
– Ну, на продуктовых рынках армян нет – они на строительных рынках, с другим контингентом работают, а продуктами они торгуют через ларьки, киоски, магазины, опять же – продавцами у них славяне работают, чтобы самим не светиться – это только наши глаза мозолят.
А собственно, что плохого в этом для вас, в частности? Материальную помощь они вам оказывают, труженики рынка.
– Я разобраться хочу, – не унимался лейтенант.
– Ну что же, давай разберемся, – согласился Караев. – На самом деле, азербайджанцев в Москве не больше, чем, скажем, молдаван, украинцев, белорусов. Просто славян не видно в толпе, а кавказцев видно. То, что они на рынке – у каждого своя сфера деятельности, своя ниша: носильщики, например, на вокзалах – все татары. Все сапожники в Москве – айсоры, ассирийцы, вернее. А то, что все сюда едут – не от хорошей жизни, уверяю вас. Людям семьи нечем кормить, жен, детей. Народ у нас чадолюбивый, детей много. Но – что характерно – капитану ты не задаешь таких вопросов, а ведь он тоже не русский.
Капитан взялся за бутылку и стал разливать водку.
– В самом деле, че ты пристал к человеку, бери вон лучше стакан, – обращаясь к Караеву: – Тебя как зовут?
– Ислам.
– Я Василий, а это Петр, вот и познакомились. А по-русски Ислам как будет?
– Так и будет, не переводится. Это только в анекдоте переводится, знаете? Как знакомятся армянин и русский? Русский говорит: «Меня зовут Иван, по-вашему будет Вано». Армянин говорит: «А меня зовут Акоп, по-вашему – траншей будет».
Капитан засмеялся.
– Ну, давай за знакомство.
Все выпили.
– Я не пристаю, – не унимался лейтенант, – я разобраться хочу.
По мере того, как они пили, он все более мрачнел и, в отличие от капитана, становился задиристым.
– А капитану я не задаю таких вопросов, потому что украинцы и белорусы – это те же русские, Белая Русь. А Украина называлась Малороссией, а про Киевскую Русь слышал что-нибудь?
– А ты про Уна-Унсо слышал что-нибудь? – спросил Караев. – Бесплатный совет: будешь в Киеве – не говори там, что украинцы – это те же русские, побить могут, русские там для многих – кляты москали.
1 2 3 4 5 6 7
– Наша газета находится в оппозиции к правящему режиму, – заявила Севинч, – как, кстати, вы относитесь к политическим процессам, происходящим в Азербайджане?
– No comment, – Караев выставил вперед ладонь, – никакой политики. Я бизнесмен. Но мне нравится ваша гражданская смелость.
Настороженно взметнулись ресницы – пытливый взгляд, выискивающий насмешку, но Караев был серьезен.
– Я не шучу, – добавил он.
– Надеюсь. Ответьте на такой вопрос: почему вы делаете свой бизнес в России, а не в Азербайджане?
– Я думаю, что вы сами знаете ответ.
– Возможно, – улыбнулась Севинч, – но это же интервью, я не могу задавать вопрос и сама же на него отвечать.
– Логично, – согласился Караев, – попробую сформулировать. Вы пейте чай, остыл уже.
– Да, спасибо.
Женщина взяла ложечку, стала помешивать в чашке.
– Вы не положили сахар, – заметил Караев.
– Да, действительно, – рассеянно сказала Севинч, она бросила в чай кусочек сахара, продолжая помешивать.
– Итак?
– Потому что в России есть спрос, причем не во всей России, а в северной ее части. Как сказал поэт: «В северной части мира я отыскал приют, где птицы, слетев со скал, отражаются в рыбах и, падая вниз, клюют с криком поверхность рябых зеркал…»
Поймав ее недоуменный взгляд, Караев остановился:
– Извините, что-то меня не туда понесло. Я занимаюсь овощами, как вы понимаете, в Азербайджане всего этого в избытке. Экономические законы таковы, что спрос – непременное условие реализации товара.
Севинч сдержанно улыбнулась.
– Я обратила внимание, – сказала она, – на прилавках фрукты в основном импортные, а ведь Азербайджан когда-то называли не иначе как «всесоюзный огород». Почему бы вам не доставлять все это из Азербайджана? Ведь в советские времена все так и было.
Совершенно верно, но это было в советские времена, а сейчас фрукты из Азербайджана мне обойдутся дороже, чем из Испании, или, скажем, Марокко. Слишком велики накладные расходы. Надо понимать, что я имею в виду не только таможню и транспорт, но бесчисленные и безудержные поборы, которыми так славится наша республика. Время от времени у меня появляется такое желание – тогда я всеми силами стараюсь от него избавиться. Знаете шутку биржевых маклеров? Если у вас появилось желание играть на бирже, то первое, что вы должны сделать – постараться от него избавиться. В Азербайджане любой чиновник, начиная с участкового милиционера, может прикрыть твой бизнес.
– А разве здесь вы не даете взятки?
– Даю, конечно, но это несоизмеримые цифры, кроме того здесь есть некий честный психологический аспект: в России ты платишь для того, чтобы получить что-то взамен, какие-то уступки, льготы, для облегчения бизнеса. В принципе, можно и не платить – никто с тобой ничего не сделает. Потратишь больше времени, нервов. В Азербайджане не платить нельзя, и платишь только за то, чтобы тебе позволили работать – приходит чиновник и говорит: «Дай мне мою долю». В нашем городишке простаивала чайная фабрика, ее купили турки: вложили деньги, привезли новое оборудование, через два года все бросили и уехали. В числе прочего мэр города требовал от них не платить рабочим высокую зарплату, потому что зарплата всех остальных горожан, в том числе и его собственная, официальная, выглядела просто пособием для нищих.
– Ну что же, понятно. – Она что-то пометила в лежащем перед ней блокноте и задала новый вопрос: – В России на сегодняшний день проживает два миллиона азербайджанцев, вы участвуете в жизни диаспоры?
– Если только самим фактом моего существования здесь, – ответил Караев.
– Я имею в виду активное участие в общественной жизни.
– Нет и, честно говоря, я вообще против всяких общин, коллективных мероприятий еще с пионерских лет. Меня даже это слово ужасно раздражает. В общности по национальному признаку присутствует некий элемент атавизма, стадность какая-то. Цивилизация – это когда люди объединяются по единству культурных ценностей. Но в данном случае я считаю, что до тех пор, пока общность по национальному признаку существует как нечто бесформенное – это нормально, но с того момента, когда это приобретает признаки организации с лидером, публичными заявлениями – она приносит только вред. Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли: я за то, чтобы помогать землякам, найти работу, жилье, и я делаю это, но я против того, чтобы устраивать политическое шоу.
– Но община защищает права азербайджанцев в России, – возразила Севинч, – разве это плохо?
– Знаете, мне не нужны права азербайджанца, я вообще не понимаю, что это такое, у меня есть права человека, и этого достаточно. Меня ведь как раз и оскорбляет то, что меня выделяют из толпы по этническому признаку, а они этот признак как раз и усугубляют. Если на рынке убили азербайджанца, то его убили вовсе не потому, что он азербайджанец, а из-за того, что не поделили территории, из-за бизнеса, а все эти непрошеные защитники поднимают шум, раздувают дело, придают ему политическую окраску. Журналисты подхватывают и привлекают внимание обывателя, глядишь – получается как в анекдоте: то ли он украл, то ли и у него украли, но репутация испорчена.
Я понимаю афганцев, покинувших свою страну вместе с советскими войсками, – они не могут вернуться на родину, это угрожает их жизни. Я признаю это право за кубинцами, живущими в Штатах, – Фидель не пускает их обратно. Но всех остальных я не понимаю. Если ты выбираешь для жизни чужую страну, то ты выбираешь язык и культуру этой страны. В России надо интегрироваться, а не обособляться в ней. В Америке, кроме негров, никто не кричит о своих правах этноса, там о национальности вспоминают в последнюю очередь, да и негры больше напирают на то, что их насильно привезли в эту страну из Африки, то есть – обратная ситуация. В царской России не было ни одного национального образования, и это делалось для того, чтобы не сеять национальную рознь. Возвращаясь к вопросу об общине, я хочу сказать вот что: единственное, без чего я не могу обойтись в чужой стране, – это религия, но она всегда со мной. Нужны обряды? В России есть мечети. А если же мне понадобится дым отечества, то я сяду в самолет и получу его в полной мере из первоисточника.
– Я была в Сибири, там азербайджанская диаспора собирается открыть школу на азербайджанском языке, – сказала Севинч.
– Похвально, хотя это все равно что русскому поехать в Англию и учиться на русском языке. Не имеет никакого значения, на каком языке ты получаешь знания. Для того чтобы дети имели представление о собственной культуре, достаточно воскресной школы в арендованном помещении. И ничего не требовать от принимающей стороны – поверьте, это раздражает людей и не приносит нам пользы. Горбачев окончательно утратил расположение народа после того, как издал закон о защите чести и достоинства президента.
Ну что же, ваша позиция мне ясна, большое спасибо за интервью, – Севинч выключила диктофон и убрала его в сумку, – должна признать, что ваше мнение отличается от мнения всех опрошенных мною людей, но, возможно, вы и правы. Еще раз спасибо, я пойду. Она поднялась.
– К сожалению, не могу вас проводить.
– Спасибо, не нужно. До свидания.
– До свидания. Счастливого пути.
Вид на жительство
Опорный пункт милиции находился в обшарпанном подъезде жилого дома. На стенах висели листовки – цитаты из инструкций МВД и ксерокопированные портреты, в основном «фотороботы» разыскиваемых преступников. Караев дождался своей очереди и вошел. Прием вели одновременно два участковых, сидевших друг против друга: капитан, примерно одних лет с Караевым, и совсем еще молодой рыжеватый лейтенант. Оба говорили по телефону, не обращая внимания на посетителя. Из двух раций, лежавших на столах, доносились голоса и радиопомехи.
– Здравствуйте, – сказал Караев, – мне нужно оформить свое проживание в Москве, к кому из вас я могу обратиться?
Поскольку никакой реакции не последовало, он положил файл со справками на стол капитана и подсел к нему. Закончив разговор, капитан произнес одно слово: «Паспорт». Караев достал паспорт и протянул ему. Капитан посмотрел паспорт, бумаги и спросил с заметным украинским акцентом:
– Значит, хочешь получить регистрацию.
– Не получить, – ответил Караев, – продлить, только я не заметил, когда мы перешли на ты.
Капитан посмотрел на Караева и сказал иронически:
– Звиняйте, дядько, вырвалось.
– Бог простит, – ответил Караев.
Лейтенант оторвался от телефонной трубки и с ухмылкой произнес:
– Скажите пожалуйста!
Караев обернулся к нему, но тот продолжил говорить в трубку:
– Я же вам сказал, участкового не вызывают на дом, участковый сам приходит, а на дом вызывают наряд милиции. Вот звоните ноль-два, и они вашего мужа заберут, а у нас, тем более, сейчас приемные часы.
– С какой целью вы проживаете в Москве? – спросил капитан.
– Цель у меня одна – хлеб насущный, – ответил Караев.
– Можно ясней и подробней?
– Можно, – согласился Караев, – у меня здесь бизнес.
– На рынке, наверное, торгует, – встрял лейтенант, – они все тут на рынке торгуют.
– Какой бизнес? – спросил капитан. Караев, кивая на лейтенанта, сказал:
– Товарищ прав.
– По вашему виду не скажешь, что на рынке торгуете.
– Ну я же не сам стою за прилавком, – пояснил Караев, – я организатор, а торгуют продавцы.
– Земляки, конечно.
– В основном, но есть и другие.
– Баб, небось, русских нанял, – вновь подал голос лейтенант.
– Ну почему же – смуглянки, хохлушки.
При слове «хохлушки» капитан бросил на Караева быстрый взгляд.
– А смуглянки – это кто, свои, что ли? – с неприязнью спросил лейтенант.
– Нет, уважаемый, смуглянки – это молдаванки. Лейтенант издал смешок. Караев добавил:
– Песня была такая, вот капитан, наверное, помнит? Капитан неопределенно дернул головой и задал новый вопрос:
– Давно в Москве?
– Давно, – сказал Караев, – я могу получить справку?
– Ну, наверное, можете, – будто с сожалением произнес капитан. – Все бумаги имеются: заявление ответственной квартиросъемщицы, копия финансово-лицевого счета, выписка из домовой книги. Только бежать придется, в смысле, поставить надо, за прописку. У нас в России так принято.
– Я знаю, – ответил Караев, – только зачем же бежать, у меня все с собой.
Он открыл стоящий в ногах дипломат, извлек оттуда две бутылки водки и поставил на стол:
– Когда мне зайти за справкой? Лейтенант воскликнул:
– О, да у нас с собой было!
– Порядочного человека за версту видать, – удовлетворенно сказал капитан. – Справку мы прямо сейчас вам нарисуем. Петя, ну-ка глянь, много там народу осталось?
Лейтенант снял трубку надрывавшегося телефона и рявкнул: «Минуту ждать», – затем поднялся, открыл дверь и выглянул в коридор, оглянувшись, сказал, понизив голос: «До такой-то матери!»
Капитан посмотрел на часы.
– А времени у нас сколько осталось? У-у, пять минут восьмого! Объяви, что прием окончен, а то они до ночи переть будут, надоели.
– Граждане, – радостно сообщил лейтенант, – прием окончен, освободите опорный пункт милиции.
Капитан достал из папки бланк справки, протянул его Караеву:
– Сами заполните.
Затем полез в тумбочку и достал три граненых стакана.
– Присаживайтесь с нами.
– Спасибо, – убирая справку, сказал Караев, – я пойду.
– Бог троицу любит, – настаивал капитан, – присаживайтесь, отметим конец трудового дня, вот только закусить, блин, нечем.
Караев недолго сомневался – собственно, дома он собирался заняться тем же – вытащил из кейса батон хлеба, банку шпрот и сверток, в котором оказался круг копченой колбасы.
– «Краковская»? – плотоядно спросил капитан.
– «Одесская», «Краковская» жирная больно.
– А что, жирная – это хорошо.
– Звиняйте, хлопцы, сала нема, – в тон ему произнес Караев.
Капитан засмеялся.
Лейтенант, выпроводив посетителей, запер за ними дверь и вернулся, весело насвистывая.
– Ого, да у вас тут всё по-взрослому.
– Петя, – назидательно сказал капитан, – на будущее, шоб ты знал: порядочные люди приходят не только со своей выпивкой, но и со своей закуской.
Умелой рукой он свернул колпачок на бутылке и наполнил стаканы до половины: «Ну, как говорится, за знакомство».
Сдвинули стаканы, выпили, выдохнули. Караев ослабил галстук и, отщипнув корочку хлеба, положил в рот. Офицеры одновременно расстегнули галстуки, верхние пуговицы форменных рубашек.
– А ты ничего, – одобрительно заметил капитан, – грамотно пьешь, где школу проходил?
– Здесь, в Москве. Я после армии в институте учился, с семьдесят восьмого по восемьдесят третий, по вечерам на стройке подрабатывал.
– Ну тогда все ясно, вопросов больше не имею. И тут же задал новый вопрос:
– Ну а как вообще бизнес идет?
– Да ничего, – ответил Караев, – рентабельный.
– Ну че, по второй, что ли, – предложил молчавший до этого лейтенант, – между первой и второй, как говорится, промежуток небольшой.
– А что ты улыбаешься? – с вызовом спросил он у Караева. – Ничего, что я на ты?
– Ничего, мы же пьем, чего уж тут миндальничать, а улыбаюсь я, потому что первый раз в милиции пью.
– А сидеть не приходилось?
– Бог миловал.
– Ну ладно, по второй, – берясь за бутылку, объявил капитан.
Выпили еще по одной.
– Хорошо идет, – констатировал капитан. Он уложил на ломтик хлеба щедрой рукой пару шпротин и отправил в рот.
– У меня, товарищ капитан, такое ощущение, – сказал Караев, – шо я вас где-то бачив.
Гля, Петро, он на мову перешел, – захохотал капитан, – ну ты, брат, даешь. А кто знает, може и бачив. Только давай на ты перейдем, неудобно как-то, ну хочешь, брудершафту выпьем?
– Ни в коем случае, я брудершафт только с женщинами пью, да и то не со всеми, не люблю я с мужиками целоваться – без брудершафта на ты переходим. И все-таки, ты в Москву не по лимиту случайно приехал?
– В самую точку попал, – удивился капитан.
– А на стройке не работал?
– Не, на стройке не работал, – с сожалением сказал капитан, – я на ЗИЛе работал, меня оттуда в милицию взяли.
– Мимо, – ухмыльнулся лейтенант.
– Хотя подожди-ка, меня в командировку посылали на стройку на месяц, точно!
– ЗИЛовскую больницу строить?
– Точно, – поразился капитан, – вот дает, ну и память у тебя, а я убей не помню – все-таки двадцать лет прошло. Я там, в котельной, помогал отопление монтировать, – обращаясь к лейтенанту, – я же сантехник по гражданской специальности. Слушай, а я тебя не помню.
– Это ничего, – сказал Ислам, – но я там тоже был.
– Так значит, мы с тобой земляки, – заявил капитан.
– Слушай, – вступил лейтенант, – а все-таки объясни, че вас всех сюда в Москву тянет?
– Вас – это кого? – спросил Караев. – Давай уточним.
– Ну азербайджанцев, армян. На рынок войдешь – там одни ваши.
– Ну, на продуктовых рынках армян нет – они на строительных рынках, с другим контингентом работают, а продуктами они торгуют через ларьки, киоски, магазины, опять же – продавцами у них славяне работают, чтобы самим не светиться – это только наши глаза мозолят.
А собственно, что плохого в этом для вас, в частности? Материальную помощь они вам оказывают, труженики рынка.
– Я разобраться хочу, – не унимался лейтенант.
– Ну что же, давай разберемся, – согласился Караев. – На самом деле, азербайджанцев в Москве не больше, чем, скажем, молдаван, украинцев, белорусов. Просто славян не видно в толпе, а кавказцев видно. То, что они на рынке – у каждого своя сфера деятельности, своя ниша: носильщики, например, на вокзалах – все татары. Все сапожники в Москве – айсоры, ассирийцы, вернее. А то, что все сюда едут – не от хорошей жизни, уверяю вас. Людям семьи нечем кормить, жен, детей. Народ у нас чадолюбивый, детей много. Но – что характерно – капитану ты не задаешь таких вопросов, а ведь он тоже не русский.
Капитан взялся за бутылку и стал разливать водку.
– В самом деле, че ты пристал к человеку, бери вон лучше стакан, – обращаясь к Караеву: – Тебя как зовут?
– Ислам.
– Я Василий, а это Петр, вот и познакомились. А по-русски Ислам как будет?
– Так и будет, не переводится. Это только в анекдоте переводится, знаете? Как знакомятся армянин и русский? Русский говорит: «Меня зовут Иван, по-вашему будет Вано». Армянин говорит: «А меня зовут Акоп, по-вашему – траншей будет».
Капитан засмеялся.
– Ну, давай за знакомство.
Все выпили.
– Я не пристаю, – не унимался лейтенант, – я разобраться хочу.
По мере того, как они пили, он все более мрачнел и, в отличие от капитана, становился задиристым.
– А капитану я не задаю таких вопросов, потому что украинцы и белорусы – это те же русские, Белая Русь. А Украина называлась Малороссией, а про Киевскую Русь слышал что-нибудь?
– А ты про Уна-Унсо слышал что-нибудь? – спросил Караев. – Бесплатный совет: будешь в Киеве – не говори там, что украинцы – это те же русские, побить могут, русские там для многих – кляты москали.
1 2 3 4 5 6 7