На полу лежала железная рама в шесть футов длины и два с половиной фута ширины с закругленными железными брусьями, укрепленными поперечно на расстоянии двенадцати дюймов один от другого. На этой раме был растянут тот человек, которого она искала. Голова его была на весу, за рамой. Если голова падала, кровь приливала, и он задыхался. Когда же он силился удержать голову, все его мускулы напрягались до боли. Лицо мученика побагровело, изо рта шла пена. Сильвия в ужасе вскрикнула:
– Это не наказание – это убийство! Чей приказ?
– Коменданта, – мрачно ответил Троук.
– Не верю! Отвяжите его!
– Не имею права, сударыня, – ответил Троук.
– Я вам приказываю, освободите его! Вы слышите?… Хейли! Где вы там?
Шум привлек в камеру нескольких надзирателей.
– Вы меня слышите? Вы знаете, кто я? Развяжите его, я вам приказываю!
В порыве сострадания она опустилась на колени возле дьявольского орудия, стараясь развязать веревки своими хрупкими пальцами.
– Негодяи, вы изуродовали его. Он умирает! На помощь! Вы его убили!
И в самом деле, увидев ангела милосердия, склонившегося над ним, услышав голос, который семь лет он слышал только во сне, арестант потерял сознание. Троук и Хейли, испугавшись ее гнева, выволокли раму поближе к свету и поспешно разрезали путы. Доуз скатился на пол, как бревно, прямо у ног госпожи Фрер. Троук грубо оттащил его в сторону и приказал принести воды. Сильвия, бледная от гнева, трепещущая от сострадания, повернулась к его мучителям:
– Сколько времени длилась эта пытка?
– Около часа, – ответил Троук.
– Ложь! – произнес в дверях суровый голос, – Пытка продолжается уже девять часов!
– Мерзавцы! – воскликнула Сильвия. – Вы за это еще ответите! О-о, боже! Мне дурно!..– Она прислонилась к стене. – Я… я…
Норт наблюдал за ней, его лицо выражало страдание, но он не двинулся с места.
– Мне дурно! – воскликнула она, не то с гневом, не то с отчаянием. – Мистер Норт, разве вы не видите? Уведите меня домой, уведите меня!
Она упала бы на тело замученного арестанта, если бы Норт не подхватил ее.
Очнувшись от обморока, Руфус Доуз увидел в свете солнечного луча, проникшего в окошко из коридора, женщину, пришедшую спасти его тело; она опиралась на руку священника, явившегося спасти его душу. С трудом встав на колени, он с хриплым криком протянул к ним руки… Возможно, этот жест вызвал в помутившейся памяти жены коменданта образ из далекого прошлого: какой-то очень похожий человек протягивает руки к перепуганной девочке. Сильвия вздрогнула и, откинув волосы со лба, устремила исполненный печали и тревоги взгляд в лицо этого человека, словно хотела прочесть в этих глазах разгадку своих навязчивых, призрачных видений. Возможно, она бы и заговорила с ним, если бы: не капеллан, который, опасаясь, что от волнения с ней может случиться истерика – как это случалось и прежде, – осторожно повел ее прочь. А Сильвия все не могла отвести глаз от двери камеры. Арестант увидел, как бледный от волнения священник медленно повел это нежное молодое создание из освещенного солнцем двора под мрачную сень тюремного свода, и руки его безжизненно упали, а предчувствие беды холодом сковало его сердце. На какую-то секунду, когда их поглотил мрак, Доузу почудилось, будто этот странный служитель божий вдруг обернулся служителем зла, готовым погубить свет и красоту прильнувшего к нему беспомощного существа. Мгновение – и они вышли из-под тюремной арки на свежий воздух, под чистое небо. Солнечные лучи позолотили их лица.
– Вы нездоровы? – спросил Норт. – У вас совсем больной вид. Вам плохо?
– Что это? – прошептала она, скорее отвечая собственным мыслям, нежели ему. – Что связывает меня с этим человеком? Какое событие? Какой страх? Какое воспоминание? Меня охватывает дрожь, мысли мои путаются и ускользают прочь, не давая ответа. Ах, эта тюрьма!
– Взгляните, мы вышли на солнечный свет.
Она провела рукой по лбу и глубоко вздохнула, как бы очнувшись от тяжкого сна. Вздрогнув, она вырвала свою руку из его руки.
Норт правильно понял этот жест, и кровь хлынула ему в лицо.
– Извините меня, но вы одна не дойдете, вы можете упасть. Я провожу вас до ворот.
Действительно, она упала бы, если б он не поддержал ее. Сильвия посмотрела на него, и печальный укор в ее глазах чуть не вынудил его признание, однако он опустил голову и промолчал. Когда они вошли в дом, он осторожно усадил ее в кресло.
– Теперь вы дома, сударыня, и я покидаю вас. Сильвия расплакалась.
– Мистер Норт, почему вы так говорите со мной? Что я сделала? Почему вы так меня ненавидите?
– Помилуйте! – воскликнул Норт, и губы его задрожали. – Нет, нет! Разве я могу ненавидеть вас? Я просто резок в выражениях, неучтив. Забудьте все это, забудьте также и меня…
Раздался цокот копыт по гравию, и минуту спустя в комнату влетел Морис Фрер.
Оказалось, что по дороге домой он встретил Троука, и тот сообщил ему об освобождении узника.
Взбешенный таким поведением жены, он усмотрел в этом умаление своей власти. Задетый тем, что она стала свидетельницей его подлой мести человеку, которого он так безжалостно обманул, и к тому же разогретый спиртным, Фрер примчался галопом домой, полный жестокой решимости восстановить незыблемость своих прав. Ослепленный яростью, он видел только жену не замечая капеллана.
– Какого дьявола! Как ты посмела вмешиваться в мои дела? Ты уже начинаешь самовольно освобождать преступников?! Ты…
– Капитан Фрер! – воскликнул Норт, выступая вперед и давая тем самым знать о присутствии постороннего.
Неожиданное вмешательство капеллана явилось новым ударом для Фрера, оскорблением его достоинства, насмешкой над его непререкаемой властью.
Его примитивный, распаленный гневом рассудок подсказал ему самое отвратительное подозрение.
– И вы здесь?! Что вам еще нужно от моей жены? Это вы называете ссорой? Так вот какая у вас ссора!
Он бросал злобные взгляды то на жену, то на капеллана, затем решительно направился к Норту:
– Вы лицемерный, лживый негодяй! Если бы не ваша черная сутана, я бы вас…
– Морис! – в ужасе воскликнула Сильвия. Сгорая – от стыда, она попыталась удержать его руку.
Фрер обрушил на нее такие ругательства, что Норт, бледный от гнева, готов был ударить разнузданного грубияна. Они смерили друг друга взглядом, и Фрер, проклиная всех и вся – арестантов, тюремщиков, священников и жену, гневно толкнув несчастную женщину, выскочил из комнаты. Она упала, стукнувшись о стенку, и капеллан помог ей подняться. Из сада донесся цокот лошадиных копыт.
– О боже! – взмолилась Сильвия, закрывая лицо дрожащими руками. – Помоги мне скорее покинуть это место!
Заключив ее в объятия, Норт шептал ей несвязные слова утешения. Ошеломленная ударом, она с рыданием приникла к нему. Дважды он хотел отвести ее руки, по она едва стояла на ногах. Когда же он прижал ее к сердцу, побитую, страдающую и в слезах, он уже более не мог молчать. В потоке горького красноречия он излил всю историю своей любви к ней.
– Зачем вам так мучиться?! – воскликнул он. – Господь не хотел вручать вас этому грубияну. Ваша жизнь должна быть озарена солнечным светом! Оставьте его, оставьте его! Ведь он вас сам оттолкнул. Мы с вами оба страдали. Давайте покинем это ужасное место, где сходятся земля и преисподняя! Клянусь, я сделаю вас счастливой!
– Я уеду, – чуть слышно проговорил она. – Я уже давно готовлюсь к отъезду…
Норт затрепетал.
– Это не моя воля. Сама судьба этого захотела. Мы уедем вместе!
Они посмотрели друг на друга. Она почувствовала, какой жар бушует в его крови, прочла страсть в его глазах и поняла, почему он притворялся, что ненавидит ее. Смертельно побледнев, отдернула свою похолодевшую руку, которая покоилась в его руке.
– Уйдите! – прошептала она. – Если вы меня любите, оставьте меня! Уйдите! Вам не следует более видеть меня и говорить со мной!..
Она умолкла, и ее молчание сказало за нее то, что она боялась сказать: «До некоторых пор».
Глава 70
ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ОТПЛЫТИЮ
Гнев Мориса Фрера весь изошел в этой последней вспышке. Он не поехал в тюрьму, как собирался, а свернул на дорогу, ведущую к водопадам. Он уже раскаивался в своих подозрениях. В присутствии капеллана у них дома действительно не было ровно ничего странного. Сильвия всегда относилась к нему благосклонно, а раз он пришел к ней с повинной, то она, конечно, его простила. Не следует делать из мухи слона, – так поступают только кретины. Ее желание освободить Доуза – тоже естественно: все женщины сердобольны. Ему надо было только спокойно сказать ей несколько ничего не значащих фраз о необходимости применения строгих мер, которые некоторым людям, незнакомым с дикими нравами арестантов, могут показаться слишком суровыми, – вот и все. Это произвело бы на нее лучшее впечатление, нежели ругать и крик. К тому же Норт отплывает на «Леди Франклин» и может выполнить свою угрозу и подать формальную жалобу, конечно, если обращаться с ним таким неподобающим образом. А подвергнуть Доуза вновь той же пытке – значит показать Троуку и всей его братии, что «жена коменданта» действовала самовольно, без «разрешения начальства», а этого допускать не следовало. Сейчас он не поедет домой для примирения. Жена через несколько дней отправится в путь на том же корабле, что и Норт, и он останется на острове полновластным господином и будет беспрепятственно применять строгие карательные меры. С такими мыслями он вернулся в тюрьму и сурово осудил бедного Троука за его варварство.
– Миссис Фрер любезно назначила мне встречу у тюрьмы, она известила меня о том, что этот паршивец Доуз лежал на растяжке с семи часов утра.
– Но вы сами так приказали, ваша честь, – ответил Троук.
– Дурак ты эдакий, разве я приказывал тебе держать его девять часов подряд? Ты же мог угробить его, негодяй!
Троук в недоумении почесал затылок.
– Снять с него кандалы и посадить в одиночную камеру в старой тюрьме! Даже если он и отъявленный головорез – это еще не дает тебе повода самоуправствовать, понятно? Так что поостерегитесь, мистер Троук!
На обратном пути он встретил капеллана, который, увидев его, поспешно свернул в сторону.
– Э-гей! – гаркнул Фрер. – Эй, мистер Норт! Норт остановился, и комендант заторопился к нему.
– Послушайте, сэр, я только что наговорил вам дерзостей. Я зверски вам нагрубил. Конечно, это не по-джентльменски. Приношу свои извинения.
Норт молча поклонился и хотел было пройти.
– Простите меня за грубость, – продолжал Фрер. – Я порядком вспыльчив и не люблю когда жена вмешивается в мои дела. Сами знаете, что женщины в этом не разбираются, не понимаю, что это за канальи.
Норт снова отвесил поклон.
– Черт возьми, вы ужасно выглядите! Совсем как привидение, клянусь! Должно быть, я наговорил вам с три короба гадостей. Забудьте и простите меня. Пойдемте к нам, пообедаем.
– Сэр, в вашем доме я больше бывать не стану, – с, казалось бы, чрезмерным волнением проговорил Норт.
Фрер пожал своими широкими плечами и с деланным добродушием протянул ему руку:
– Ну-с, пожмем друг другу руку, пастор. В пути вам придется оказать внимание миссис Фрер, – так не лучше ли нам помириться до вашего отбытия? Дайте мне руку!
– Позвольте пройти, сэр! – воскликнул Норт, покраснев, и, словно не замечая протянутой руки, решительно зашагал прочь.
– Ничего себе характерец у нашего пастора, будь он трижды проклят! – проворчал про себя Фрер. – А впрочем, его дело. Не хочет – не надо Разрази меня гром, если я еще хоть раз приглашу его к себе.
Дома все попытки примириться с женой тоже оказались безуспешными. Сильвия встретила его ледяным молчанием с видом женщины слишком оскорбленной, чтоб проливать слезы.
– Ни слова больше, – сказала она. – Я уезжаю к отцу. Если ты хочешь объяснить свое поведение, объясняйся с ним.
– Ну полно, Сильвия, – продолжал настаивать он, – знаю, что я вел себя отвратительно. Прости меня.
– Просьбы бесполезны, – ответила она. – Я не могу тебя простить. Слишком часто за семь лет я прощала тебя.
Он попытался ее обнять, но она с отвращением вырвалась из его объятий. Он грубо выругал ее и, не желая ссориться дальше, замолчал и насупился. В это время к нему зашел Блант потолковать о корабельных делах, и они принялись за бутылку с ромом. Сильвия удалилась в свою спальню и занялась упаковкой всяких мелочей и платьев (удивительно, как это женщины умеют находить для себя утешение в домашних делах!). А Норт несчастный глупец, не спуская глаз с освещенного окна ее спальни, то разражался проклятьями, то возносил к небу молитвы.
А меж тем невольный виновник всей этой истории Руфус Доуз, находясь в новом месте своего заключения, все удивлялся счастливому случаю, даровавшему ему избавление от пыток, и благословлял нежные руки Сильвии. Он был уверен, что это она заступилась за него и своими кроткими мольбами добилась у страшного изверга облегчения его участи.
– Дай бог ей счастья, – шептал он. – Все эти годы я был несправедлив к ней. Она не знала, как я страдал.
Он с нетерпением ждал прихода Норта, который мог бы подтвердить эту догадку. «Я попрошу его передать ей мою благодарность», – думал он. Однако пастор не появлялся целых два дня. Арестанта навещали лишь его надзиратели. Глядя из окна тюрьмы на море, чьи волны почти достигали ее стен, Доуз видел стоящую на якоре шхуну, которая как бы дразнила его, искушая возможностью унести его на свободу, которая ускользнула от него. Лишь на третий день появился Норт. Он вел себя принужденно и резко. Глаза его тревожно блуждали, казалось, что его тяготили мысли, которые он не осмеливался высказать.
– Я хочу, чтобы вы передали ей мою благодарность, – попросил Доуз капеллана.
– Передать благодарность – кому?
– Миссис Фрер.
Услышав это имя, несчастный пастор вздрогнул.
– Мне думается, что вам не за что ее благодарить. Ваши кандалы были сняты по приказу коменданта.
– Но ведь это она его уговорила. Я верю в это. Ах, как жестоко я ошибался, думая, что она забыла меня. Попросите ее простить меня.
– Простить? – воскликнул Норт, вспомнив сцену в тюрьме. – За что? Разве вы что-нибудь сделали?
– Я усомнился в пей, – сказал Руфус Доуз. – Я считал ее неблагодарной и вероломной. Я был уверен, что это она вернула меня в рабство, из которого я бежал. Я был уверен, что это она выдала меня негодяю, чью жалкую жизнь я спас ради нее.
– О чем вы? – спросил Норт. – Вы никогда мне этого не рассказывали.
– Да, не рассказывал. Потому что я дал обет сохранить это в тайне – слишком тяжело об этом говорить.
– И вы… вы спасли ему жизнь?
– Да, и ей тоже! Я сделал челн, который принес ей свободу. Я держал ее на руках, я делился с ней последним куском хлеба.
– И она об этом не знает? – тихо проговорил Норт.
– Вероятно, забыла. Ведь тогда она была еще девочкой. Прошу нас, напомните ей – хорошо? Пожалуйста, оправдайте меня в ее глазах, прежде чем я умру… Вы испросите для меня ее прощение?
Норту не хотелось объяснять, почему он не сможет выполнить просьбу арестанта, и поэтому он обещал ему это.
– Она отплывает на шхуне, – сказал он, скрыв от него, что он отплывает вместе с ней. – Но я увижу ее до отплытия и передам ей вашу просьбу.
– Дай бог вам счастья, – проговорил арестант. – Теперь давайте помолимся вместе.
И удрученный пастор стал машинально произносить предписанные церковью слова молитвы.
На следующий день Норт явился к Доузу с вестью от миссис Фрер. Он передал кающемуся грешнику, что миссис Фрер простила его. Но это была ложь. Пастор не видел Сильвии. Но что теперь была для него ложь? На том неверном пути, который он избрал, ложь стала его спутницей. А вступив на путь лжи, он должен был за нее расплачиваться. Уступив своей страсти, обретя любовь, о которой мечтал, он пожертвовал правдой и честью. Однако, оставаясь наедине со своим грехом, пастор презирал и ненавидел себя. Чтобы заглушить угрызения совести и подавить сомнения, он стал прибегать к алкоголю; и хотя его внутреннее возбуждение вкупе со всеми его надеждами и страхами противоборствовало отупляющему действию этого зелья, оно тем не менее, лишило его способности рассуждать спокойно и здраво. Случается, что в периоды нервного напряжения здоровый наш организм не поддается воздействию алкоголя. Если мы даже выпьем и в десять раз больше заправского пьяницы, который валится в канаву от одного глотка, бормоча несусветное, мы держимся прямо, наша походка уверенна, речь льется бегло и связно. Самое удивительное, что при таком искусственном возбуждении мужчины нередко начинают проявлять искрометное остроумие и сообразительность, рассчитанные на то, чтобы изумить друзей, чем повергают врачей в трепет. А Норт достиг уже такого нервного возбуждения. Короче сказать, он находился на грани безумия.
Дни летели чередой, завершились приготовления Бланта к отплытию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– Это не наказание – это убийство! Чей приказ?
– Коменданта, – мрачно ответил Троук.
– Не верю! Отвяжите его!
– Не имею права, сударыня, – ответил Троук.
– Я вам приказываю, освободите его! Вы слышите?… Хейли! Где вы там?
Шум привлек в камеру нескольких надзирателей.
– Вы меня слышите? Вы знаете, кто я? Развяжите его, я вам приказываю!
В порыве сострадания она опустилась на колени возле дьявольского орудия, стараясь развязать веревки своими хрупкими пальцами.
– Негодяи, вы изуродовали его. Он умирает! На помощь! Вы его убили!
И в самом деле, увидев ангела милосердия, склонившегося над ним, услышав голос, который семь лет он слышал только во сне, арестант потерял сознание. Троук и Хейли, испугавшись ее гнева, выволокли раму поближе к свету и поспешно разрезали путы. Доуз скатился на пол, как бревно, прямо у ног госпожи Фрер. Троук грубо оттащил его в сторону и приказал принести воды. Сильвия, бледная от гнева, трепещущая от сострадания, повернулась к его мучителям:
– Сколько времени длилась эта пытка?
– Около часа, – ответил Троук.
– Ложь! – произнес в дверях суровый голос, – Пытка продолжается уже девять часов!
– Мерзавцы! – воскликнула Сильвия. – Вы за это еще ответите! О-о, боже! Мне дурно!..– Она прислонилась к стене. – Я… я…
Норт наблюдал за ней, его лицо выражало страдание, но он не двинулся с места.
– Мне дурно! – воскликнула она, не то с гневом, не то с отчаянием. – Мистер Норт, разве вы не видите? Уведите меня домой, уведите меня!
Она упала бы на тело замученного арестанта, если бы Норт не подхватил ее.
Очнувшись от обморока, Руфус Доуз увидел в свете солнечного луча, проникшего в окошко из коридора, женщину, пришедшую спасти его тело; она опиралась на руку священника, явившегося спасти его душу. С трудом встав на колени, он с хриплым криком протянул к ним руки… Возможно, этот жест вызвал в помутившейся памяти жены коменданта образ из далекого прошлого: какой-то очень похожий человек протягивает руки к перепуганной девочке. Сильвия вздрогнула и, откинув волосы со лба, устремила исполненный печали и тревоги взгляд в лицо этого человека, словно хотела прочесть в этих глазах разгадку своих навязчивых, призрачных видений. Возможно, она бы и заговорила с ним, если бы: не капеллан, который, опасаясь, что от волнения с ней может случиться истерика – как это случалось и прежде, – осторожно повел ее прочь. А Сильвия все не могла отвести глаз от двери камеры. Арестант увидел, как бледный от волнения священник медленно повел это нежное молодое создание из освещенного солнцем двора под мрачную сень тюремного свода, и руки его безжизненно упали, а предчувствие беды холодом сковало его сердце. На какую-то секунду, когда их поглотил мрак, Доузу почудилось, будто этот странный служитель божий вдруг обернулся служителем зла, готовым погубить свет и красоту прильнувшего к нему беспомощного существа. Мгновение – и они вышли из-под тюремной арки на свежий воздух, под чистое небо. Солнечные лучи позолотили их лица.
– Вы нездоровы? – спросил Норт. – У вас совсем больной вид. Вам плохо?
– Что это? – прошептала она, скорее отвечая собственным мыслям, нежели ему. – Что связывает меня с этим человеком? Какое событие? Какой страх? Какое воспоминание? Меня охватывает дрожь, мысли мои путаются и ускользают прочь, не давая ответа. Ах, эта тюрьма!
– Взгляните, мы вышли на солнечный свет.
Она провела рукой по лбу и глубоко вздохнула, как бы очнувшись от тяжкого сна. Вздрогнув, она вырвала свою руку из его руки.
Норт правильно понял этот жест, и кровь хлынула ему в лицо.
– Извините меня, но вы одна не дойдете, вы можете упасть. Я провожу вас до ворот.
Действительно, она упала бы, если б он не поддержал ее. Сильвия посмотрела на него, и печальный укор в ее глазах чуть не вынудил его признание, однако он опустил голову и промолчал. Когда они вошли в дом, он осторожно усадил ее в кресло.
– Теперь вы дома, сударыня, и я покидаю вас. Сильвия расплакалась.
– Мистер Норт, почему вы так говорите со мной? Что я сделала? Почему вы так меня ненавидите?
– Помилуйте! – воскликнул Норт, и губы его задрожали. – Нет, нет! Разве я могу ненавидеть вас? Я просто резок в выражениях, неучтив. Забудьте все это, забудьте также и меня…
Раздался цокот копыт по гравию, и минуту спустя в комнату влетел Морис Фрер.
Оказалось, что по дороге домой он встретил Троука, и тот сообщил ему об освобождении узника.
Взбешенный таким поведением жены, он усмотрел в этом умаление своей власти. Задетый тем, что она стала свидетельницей его подлой мести человеку, которого он так безжалостно обманул, и к тому же разогретый спиртным, Фрер примчался галопом домой, полный жестокой решимости восстановить незыблемость своих прав. Ослепленный яростью, он видел только жену не замечая капеллана.
– Какого дьявола! Как ты посмела вмешиваться в мои дела? Ты уже начинаешь самовольно освобождать преступников?! Ты…
– Капитан Фрер! – воскликнул Норт, выступая вперед и давая тем самым знать о присутствии постороннего.
Неожиданное вмешательство капеллана явилось новым ударом для Фрера, оскорблением его достоинства, насмешкой над его непререкаемой властью.
Его примитивный, распаленный гневом рассудок подсказал ему самое отвратительное подозрение.
– И вы здесь?! Что вам еще нужно от моей жены? Это вы называете ссорой? Так вот какая у вас ссора!
Он бросал злобные взгляды то на жену, то на капеллана, затем решительно направился к Норту:
– Вы лицемерный, лживый негодяй! Если бы не ваша черная сутана, я бы вас…
– Морис! – в ужасе воскликнула Сильвия. Сгорая – от стыда, она попыталась удержать его руку.
Фрер обрушил на нее такие ругательства, что Норт, бледный от гнева, готов был ударить разнузданного грубияна. Они смерили друг друга взглядом, и Фрер, проклиная всех и вся – арестантов, тюремщиков, священников и жену, гневно толкнув несчастную женщину, выскочил из комнаты. Она упала, стукнувшись о стенку, и капеллан помог ей подняться. Из сада донесся цокот лошадиных копыт.
– О боже! – взмолилась Сильвия, закрывая лицо дрожащими руками. – Помоги мне скорее покинуть это место!
Заключив ее в объятия, Норт шептал ей несвязные слова утешения. Ошеломленная ударом, она с рыданием приникла к нему. Дважды он хотел отвести ее руки, по она едва стояла на ногах. Когда же он прижал ее к сердцу, побитую, страдающую и в слезах, он уже более не мог молчать. В потоке горького красноречия он излил всю историю своей любви к ней.
– Зачем вам так мучиться?! – воскликнул он. – Господь не хотел вручать вас этому грубияну. Ваша жизнь должна быть озарена солнечным светом! Оставьте его, оставьте его! Ведь он вас сам оттолкнул. Мы с вами оба страдали. Давайте покинем это ужасное место, где сходятся земля и преисподняя! Клянусь, я сделаю вас счастливой!
– Я уеду, – чуть слышно проговорил она. – Я уже давно готовлюсь к отъезду…
Норт затрепетал.
– Это не моя воля. Сама судьба этого захотела. Мы уедем вместе!
Они посмотрели друг на друга. Она почувствовала, какой жар бушует в его крови, прочла страсть в его глазах и поняла, почему он притворялся, что ненавидит ее. Смертельно побледнев, отдернула свою похолодевшую руку, которая покоилась в его руке.
– Уйдите! – прошептала она. – Если вы меня любите, оставьте меня! Уйдите! Вам не следует более видеть меня и говорить со мной!..
Она умолкла, и ее молчание сказало за нее то, что она боялась сказать: «До некоторых пор».
Глава 70
ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ОТПЛЫТИЮ
Гнев Мориса Фрера весь изошел в этой последней вспышке. Он не поехал в тюрьму, как собирался, а свернул на дорогу, ведущую к водопадам. Он уже раскаивался в своих подозрениях. В присутствии капеллана у них дома действительно не было ровно ничего странного. Сильвия всегда относилась к нему благосклонно, а раз он пришел к ней с повинной, то она, конечно, его простила. Не следует делать из мухи слона, – так поступают только кретины. Ее желание освободить Доуза – тоже естественно: все женщины сердобольны. Ему надо было только спокойно сказать ей несколько ничего не значащих фраз о необходимости применения строгих мер, которые некоторым людям, незнакомым с дикими нравами арестантов, могут показаться слишком суровыми, – вот и все. Это произвело бы на нее лучшее впечатление, нежели ругать и крик. К тому же Норт отплывает на «Леди Франклин» и может выполнить свою угрозу и подать формальную жалобу, конечно, если обращаться с ним таким неподобающим образом. А подвергнуть Доуза вновь той же пытке – значит показать Троуку и всей его братии, что «жена коменданта» действовала самовольно, без «разрешения начальства», а этого допускать не следовало. Сейчас он не поедет домой для примирения. Жена через несколько дней отправится в путь на том же корабле, что и Норт, и он останется на острове полновластным господином и будет беспрепятственно применять строгие карательные меры. С такими мыслями он вернулся в тюрьму и сурово осудил бедного Троука за его варварство.
– Миссис Фрер любезно назначила мне встречу у тюрьмы, она известила меня о том, что этот паршивец Доуз лежал на растяжке с семи часов утра.
– Но вы сами так приказали, ваша честь, – ответил Троук.
– Дурак ты эдакий, разве я приказывал тебе держать его девять часов подряд? Ты же мог угробить его, негодяй!
Троук в недоумении почесал затылок.
– Снять с него кандалы и посадить в одиночную камеру в старой тюрьме! Даже если он и отъявленный головорез – это еще не дает тебе повода самоуправствовать, понятно? Так что поостерегитесь, мистер Троук!
На обратном пути он встретил капеллана, который, увидев его, поспешно свернул в сторону.
– Э-гей! – гаркнул Фрер. – Эй, мистер Норт! Норт остановился, и комендант заторопился к нему.
– Послушайте, сэр, я только что наговорил вам дерзостей. Я зверски вам нагрубил. Конечно, это не по-джентльменски. Приношу свои извинения.
Норт молча поклонился и хотел было пройти.
– Простите меня за грубость, – продолжал Фрер. – Я порядком вспыльчив и не люблю когда жена вмешивается в мои дела. Сами знаете, что женщины в этом не разбираются, не понимаю, что это за канальи.
Норт снова отвесил поклон.
– Черт возьми, вы ужасно выглядите! Совсем как привидение, клянусь! Должно быть, я наговорил вам с три короба гадостей. Забудьте и простите меня. Пойдемте к нам, пообедаем.
– Сэр, в вашем доме я больше бывать не стану, – с, казалось бы, чрезмерным волнением проговорил Норт.
Фрер пожал своими широкими плечами и с деланным добродушием протянул ему руку:
– Ну-с, пожмем друг другу руку, пастор. В пути вам придется оказать внимание миссис Фрер, – так не лучше ли нам помириться до вашего отбытия? Дайте мне руку!
– Позвольте пройти, сэр! – воскликнул Норт, покраснев, и, словно не замечая протянутой руки, решительно зашагал прочь.
– Ничего себе характерец у нашего пастора, будь он трижды проклят! – проворчал про себя Фрер. – А впрочем, его дело. Не хочет – не надо Разрази меня гром, если я еще хоть раз приглашу его к себе.
Дома все попытки примириться с женой тоже оказались безуспешными. Сильвия встретила его ледяным молчанием с видом женщины слишком оскорбленной, чтоб проливать слезы.
– Ни слова больше, – сказала она. – Я уезжаю к отцу. Если ты хочешь объяснить свое поведение, объясняйся с ним.
– Ну полно, Сильвия, – продолжал настаивать он, – знаю, что я вел себя отвратительно. Прости меня.
– Просьбы бесполезны, – ответила она. – Я не могу тебя простить. Слишком часто за семь лет я прощала тебя.
Он попытался ее обнять, но она с отвращением вырвалась из его объятий. Он грубо выругал ее и, не желая ссориться дальше, замолчал и насупился. В это время к нему зашел Блант потолковать о корабельных делах, и они принялись за бутылку с ромом. Сильвия удалилась в свою спальню и занялась упаковкой всяких мелочей и платьев (удивительно, как это женщины умеют находить для себя утешение в домашних делах!). А Норт несчастный глупец, не спуская глаз с освещенного окна ее спальни, то разражался проклятьями, то возносил к небу молитвы.
А меж тем невольный виновник всей этой истории Руфус Доуз, находясь в новом месте своего заключения, все удивлялся счастливому случаю, даровавшему ему избавление от пыток, и благословлял нежные руки Сильвии. Он был уверен, что это она заступилась за него и своими кроткими мольбами добилась у страшного изверга облегчения его участи.
– Дай бог ей счастья, – шептал он. – Все эти годы я был несправедлив к ней. Она не знала, как я страдал.
Он с нетерпением ждал прихода Норта, который мог бы подтвердить эту догадку. «Я попрошу его передать ей мою благодарность», – думал он. Однако пастор не появлялся целых два дня. Арестанта навещали лишь его надзиратели. Глядя из окна тюрьмы на море, чьи волны почти достигали ее стен, Доуз видел стоящую на якоре шхуну, которая как бы дразнила его, искушая возможностью унести его на свободу, которая ускользнула от него. Лишь на третий день появился Норт. Он вел себя принужденно и резко. Глаза его тревожно блуждали, казалось, что его тяготили мысли, которые он не осмеливался высказать.
– Я хочу, чтобы вы передали ей мою благодарность, – попросил Доуз капеллана.
– Передать благодарность – кому?
– Миссис Фрер.
Услышав это имя, несчастный пастор вздрогнул.
– Мне думается, что вам не за что ее благодарить. Ваши кандалы были сняты по приказу коменданта.
– Но ведь это она его уговорила. Я верю в это. Ах, как жестоко я ошибался, думая, что она забыла меня. Попросите ее простить меня.
– Простить? – воскликнул Норт, вспомнив сцену в тюрьме. – За что? Разве вы что-нибудь сделали?
– Я усомнился в пей, – сказал Руфус Доуз. – Я считал ее неблагодарной и вероломной. Я был уверен, что это она вернула меня в рабство, из которого я бежал. Я был уверен, что это она выдала меня негодяю, чью жалкую жизнь я спас ради нее.
– О чем вы? – спросил Норт. – Вы никогда мне этого не рассказывали.
– Да, не рассказывал. Потому что я дал обет сохранить это в тайне – слишком тяжело об этом говорить.
– И вы… вы спасли ему жизнь?
– Да, и ей тоже! Я сделал челн, который принес ей свободу. Я держал ее на руках, я делился с ней последним куском хлеба.
– И она об этом не знает? – тихо проговорил Норт.
– Вероятно, забыла. Ведь тогда она была еще девочкой. Прошу нас, напомните ей – хорошо? Пожалуйста, оправдайте меня в ее глазах, прежде чем я умру… Вы испросите для меня ее прощение?
Норту не хотелось объяснять, почему он не сможет выполнить просьбу арестанта, и поэтому он обещал ему это.
– Она отплывает на шхуне, – сказал он, скрыв от него, что он отплывает вместе с ней. – Но я увижу ее до отплытия и передам ей вашу просьбу.
– Дай бог вам счастья, – проговорил арестант. – Теперь давайте помолимся вместе.
И удрученный пастор стал машинально произносить предписанные церковью слова молитвы.
На следующий день Норт явился к Доузу с вестью от миссис Фрер. Он передал кающемуся грешнику, что миссис Фрер простила его. Но это была ложь. Пастор не видел Сильвии. Но что теперь была для него ложь? На том неверном пути, который он избрал, ложь стала его спутницей. А вступив на путь лжи, он должен был за нее расплачиваться. Уступив своей страсти, обретя любовь, о которой мечтал, он пожертвовал правдой и честью. Однако, оставаясь наедине со своим грехом, пастор презирал и ненавидел себя. Чтобы заглушить угрызения совести и подавить сомнения, он стал прибегать к алкоголю; и хотя его внутреннее возбуждение вкупе со всеми его надеждами и страхами противоборствовало отупляющему действию этого зелья, оно тем не менее, лишило его способности рассуждать спокойно и здраво. Случается, что в периоды нервного напряжения здоровый наш организм не поддается воздействию алкоголя. Если мы даже выпьем и в десять раз больше заправского пьяницы, который валится в канаву от одного глотка, бормоча несусветное, мы держимся прямо, наша походка уверенна, речь льется бегло и связно. Самое удивительное, что при таком искусственном возбуждении мужчины нередко начинают проявлять искрометное остроумие и сообразительность, рассчитанные на то, чтобы изумить друзей, чем повергают врачей в трепет. А Норт достиг уже такого нервного возбуждения. Короче сказать, он находился на грани безумия.
Дни летели чередой, завершились приготовления Бланта к отплытию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60