На лицо Веригина набежала тень:
– Вы правы, доктор. Я еще не все рассказал вам. Только вот не знаю, стоит ли говорить. Я и сам в это и верю, и не верю. Часто после бессонной ночи в хирургическом бараке я под утро приходил на берег моря. Туда, где на самом обрыве росли сосна и три куста иван-чая,
Веригин умолк. Словно забыл обо мне.
– Что же дальше? – тихо спросил я.
– Так вот, – встрепенулся он, – я часто приходил к этому обрыву. И знаете, доктор, со мной всегда была вот эта маленькая флейта. И я, чтобы передохнуть, играл одну любимую мелодию. Я сам ее сочинил. Я играл, и казалось мне, что я не один, что кусты иван-чая прислушиваются к моей мелодии. И больше того – однажды мне показалось, что (поверьте, доктор!) какому кусту чаще играешь, тот лучше растет. Поднимается выше других. Да, да… словно слушает и под мелодию растет. Поверьте мне: не один и не два раза я приходил к этим трем кустам иванчая.
– Кипрей? Обыкновенный кипрей?
– Да. Кипрей. Или иван-чай.
– И растет под мелодию?
– Именно. И чуть мне это показалось, я решил проверить. Стал приносить линейку. Вбил палочки около каждого куста, стал на них делать пометки. Зарубки. Выбрал один куст. Поиграю – измерю. И на палочке отмечаю. Опять поиграю. И вижу – растет. Чуть ли не на глазах. Опережает остальных. Понимаете?
Я развел руками.
– Я и сам не верил, – тихо продолжал Веригин. – Но вот… убедился. А понять ничего не мог.
– Это и есть ваше открытие?
– В то памятное утро, 15 июля 1855 года, в тот самый час я (в который раз!) увидел: не только растет куст иванчая, которому я играл, но на глазах моих начинают развертываться лепестки его лилово-красных цветков. И сразу же мне пришла в голову…
– Эта догадка, которая должна отодвинуть смерть на тысячелетие?
– Да! Вы угадали, доктор! – воскликнул Веригин.
– Так в чем же состоит эта догадка?
Веригин горестно всплеснул руками:
– Тут удар пушки… контузия… я очутился в госпитале.
– Так что же? – добивался я.
– Не знаю, доктор, что и сказать.
– Забыли?
Веригин молчал, стиснув руки.
– А когда вы выздоровели… вы приходили к кусту? Играли?
– Приходить-то приходил, но мелодию я забыл. Контузия отняла.
– Так что же? Чуть вспомните мелодию – вспомните и свое открытие, как укротить смерть?
– Хочу верить, что так и будет. Только бы вспомнить!
– Флейта при вас. Так вот. Сейчас принесут цветок. В горшке. А вы заиграете. Посмотрим: будет цветок расти?
– Нет, нет! Не надо, доктор. Смешное дело! Я ведь уже говорил вам – я пробовал. Много раз. До контузии. И после. Разные мелодии – это не то. Цветы их не любят. А вот ту, единственную, которую эти цветы понимали, ее-то я и забыл.
Веригин покраснел. Взгляд его стал раздраженным и нетерпеливым.
«Ага! Он явно устал. Перенапряжение», – подумал я.
– Да! Забыл! – почти крикнул Веригин. – Контузия проклятая! Та единственная мелодия вылетела из памяти. Напрочь. Вот и все. И все. И не хочу об этом больше думать.
Но Веригин вдруг качнулся, прижав ладони к вискам:
– Мои записи… вычисления… понимаете? И все… все останется в судебном архиве. Немыслимо!
С невольным сожалением смотрел я на Веригина. Он поймал мой взгляд. Выпрямился.
– Доктор! – схватил он меня за руку. – Не сострадайте мне! Об опасностях для себя я не думаю. Верьте мне: не я, так другой споет об этом лучше! Но стрелки часов природы будут передвинуты! Тысячу лет будет жить человек… вечно юный.
Мы расстались. Уже за стенами тюрьмы я с горечью говорил себе:
«Забытый мотив… передвинуть часы природы… цветок… флейта. Душевнобольной человек!»
Вот она, жизнь человеческая!
С нетерпением жду твоего совета, дорогой Иван Степанович, как лучше на суде оградить больного человека от нависшей над ним судебной расправы.
Твой Николай».

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ ПИСЬМО ТЮРЕМНОГО ВРАЧА НИКОЛАЯ ЕВГЕНЬЕВИЧА ОЗЕРОВА ИЗ МОСКВЫ ПРОФЕССОРУ СТЕПАНУ ИВАНОВИЧУ СМЫСЛОВУ В ПЕТЕРБУРГ

«Дорогой друг и коллега Степан Иванович!
Суд свершился. Все пропало! Хожу как потерянный.
Подсудимый сам на судебном заседании резко отверг мое медицинское заключение.
– Я избрал свой путь! С него не сверну. Легенда об Икаре – только легенда, – говорил подсудимый. – Но человек больше легенды, мифа, которые он сам же создал. Так что же! Поиски, направленные к раскрытию тайн жизни и смерти, делают сумасшедшие?! Не посчитаете же вы безумцем, сумасшедшим, душевнобольным замечательного инженера, гениального живописца Леонардо да Винчи – ведь он через сотню-другую лет после алхимиков пытался преодолеть земное притяжение, создать механический летательный аппарат. Свои наблюдения над полетом птиц он связал с математикой и с механикой. Сначала легенды, затем алхимики, и вот уже в мир приходит Леонардо со своими расчетами, с наукой. И предсказывает человеку: ты будешь летать лучше птицы! Что бы со мной ни случилось, я буду бороться за свой поиск. Это мой долг перед собой, перед народом, перед человечеством.
Была еще врачебная экспертиза. Но и она отвергла мое заключение.
Короче говоря, в приговоре прочли: «Двенадцать лет ссылки». Не мог я удержаться от слез, слушая приговор.
Вот и не знаю, как вернуться мне к моей будничной медицинской работе – лечение болезней, лекарство, выслушивание жалоб арестантов, доклады начальству, – как сызнова войти в привычную колею жизни. Словно какой-то праздничный магнетизм, исходящий от Веригина, призывает меня…
Крепко обнимаю. Твой Ник. Озеров».

РАПОРТ И ДОНОС

Продолжаю разбирать листы. Терпение… терпение… А что на этом обгоревшем, измятом клочке? Что такое?
Через весь листок поставлена наискось размашистая запись:
«Начальнику канцелярии по особым делам:
1. Веригина не считать в живых.
2. Дело прекратить. Направить в архив».
(Подпись с росчерком.)
«Веригина не считать в живых»?! Что это значит? Гляжу на другой, покрытый пятнами листок, читаю… не могу поверить:
«Приложение к делу о государственном преступнике Веригине Дмитрии Дмитриевиче, осужденном на 12 лет ссылки, согласно статье… Уложения о наказаниях… жандармов Макарова Агафона Семенова и Лугового Ефрема Иванова.


РАПОРТ

Настоящим рапортуем о пропаже и гибели в пургу за селом Скоблики М-ской губернии и уезда преступника Веригина Дмитрия Дмитриевича. И мы, конвоиры Макаров Агафон и Луговой Ефрем, в этом присягаем…
Как въехали мыеюд вечер в село Скоблики, напоили там коней. А потом поехали дальше, чтобы ночевать в селе Дюжево, что стоит от села Скоблики в десяти верстах. Проехав овраг за селом Скоблики, стали видеть, что ветер поднялся и снег пошел. Коням и ямщику было невмочь ехать дальше, поскольку ветер в аккурат лепил им снегом в глаза. Поворотили назад в Скоблики, чтоб там ночевать. Однако же арестанта держали меж собой, как положено. Пурга разошлась, кони оступились с дороги и провалились в снег. Пристяжная постромки порвала, супонь у коренника развязалась, возок в овраг опрокинулся. И пришла беда в том, что коренной как с места рванул, так возок бить стал его по задним ногам. Коренной и понес этот возок. А нас из возка вывалило и в разные стороны разбросало. Ямщик, видно, в село Скоблики побег, куда, наверно, направление имели кони с возком. Мы один другого кликали в темноте и в пурге и едва дозвались и сошлись. А на наш крик преступник будто из оврага и темноты едва слышно сначала отзывался. Крикнул раз и другой. И замолчал. Мы на его голос пошли было. И не нашли. Выходит, что его уж совсем занесло. В ту пору пурга унялась немного, а мороз все крепчал. И сами мы стали замерзать. Добрались едва до села. Стучали мы в окна, чтоб народ преступника искал. Но сделать сие можно стало, только как светлеть начало. И то еще мороз не отпускал. А снегу намело за ночь так, что овраг, где опрокинулся возок, перестал быть оврагом. Доверху снегу намело. Мужики села Скобликово рыли и пересыпали снег, а преступника не обнаружили.
Доказательство о пропаже и гибели оного Веригина будет обнаружено весною. Как снег сойдет, его труп обнаружится. А мы в том, что все так случилось, присягаем и подписываемся. Вместе с нами эту гибель заверяют понятые села Скоблики, в чем и они подписываются, и другие, которые неграмотные, кресты под сей бумагой поставили.
1858 год, декабря месяца 18… дня».
(Подписи.)
Погиб! Веригин погиб под снегом. В пургу. Я нехотя перебираю ворох непрочитанных листков.
Но что это? Знакомый почерк с завитушками. Почерк доносчика Зимовейкина. Читаю.
Вот так так! По рапорту жандармов Веригин погиб, а по доносу Зимовейкина он бежал.
Как же так?
Перечитываю еще раз.
«Ваше Превосходительство!
Бежал! Он, злодей Веригин, бежал! До места не доехавши – и уже бежал. Вот лиходей-то! Мы, верноподданные, жизнь, труд отдаем, стараемся, в беспокойстве пребываем, мучаемся денно и нощно, чтоб их, преступников, крамольников, возмутителей спокойствия царского, ловить, в места не столь отдаленные водворять, а они, видите ли, бегут себе и бегут: игру в кошки-мышки с нами затевают.
Но я, Ваше Превосходительство, ради Трона и ради Высокого Вашего дела опять постараюсь и помогу его, злодея, задержать. Можете не беспокоиться; и труд и усердие мои Вам, Ваше Превосходительство, известны. А каторжник наш беглый не иначе, как в Москве объявится. Ведь у него, у этого Веригина, дела крамольные все в нашей Москве делаются, да и дружба вечная с профессором Порошиным, и амуры с его дочкой Наташкой. А я, Зимовейкин, всегда тут как тут. Обхождение мое с людьми – деликатное. Так что не уйдет от нас злодей.
Уж я Вам, Ваше Превосходительство, докладывал, что давно наблюдения имею за профессором Порошиным, что живет в моем отдельном домике в Малом Кисельном переулке. И я уже снова натянулся, как лук, в Ваших руках и готов жизнь отдать ради поимки злодея. Не уйдет он от нас! Видит бог, не уйдет.
И по-прежнему ожидаю доверенного лица Вашего с приходом в любой день в пять часов пополудни в пивную Чашкина. Остаюсь покорный слуга Вашего Превосходительства
Терентий Зимовейкин».

КОЖАНЫЙ МЕШОЧЕК

«В редакцию журнала „Бюллетень естествознания и фантастики“
Уважаемая редакция!
Направляю вам продолжение истории о неизвестном искателе «XIX века Веригине, а именно: письма тюремного врача, рапорт жандармов и отрывки доносов мелкого соглядатая Зимовейкина. Остальные десятка полтора листков так обгорели и износились, что мне после тщательной подборки их в должной последовательности пришлось внести нужные поправки и дополнения.
Получился несколько неожиданный рассказ Веригина о кожаном мешке, где хранился адрес Атлантиды. Рассказу я предпослал уцелевший листок с письмом, обращенным к Наташе Порошиной, а после рассказа прошу поместить последние материалы – доносы вездесущего Зимовейкина.
Уважающий вас
Г. Нестеров».
Письмо Веригина Наташе Порошиной
«Я здесь, Наташа! В Москве! На свободе.
До места назначения им не удалось меня доставить.
Это письмо я посылаю тебе через те же верные руки. Прочти сама, дай прочесть твоему отцу, Александру Сергеевичу. И, как всегда, потом сожги.
В Москве я пробуду недолго.
Я чуть не погиб в пургу. Под вой и свист пурги, заносимый снегом, видел сияние твоих глаз. И разве не твой тихий голос слышал я в ту лихую ночь? Ты, Наташа, ты всегда со мной, Эос моя золотая.
Твой навсегда Д.».

КОЖАНЫЙ МЕШОЧЕК

(Рассказ Веригина)
Собака Ворожба
Итак, обоз спас меня от гибели. Возчики, которые откопали меня из-под снега, говорили мне:
– Не нас благодари, а нашу собаку. Это она учуяла тебя под снегом. А кличка ее – Ворожба. Вот она и наворожила тебе жить да жить.
Меня ищут
Всю ночь лежал я на большой русской печи на постоялом дворе, где меня гостеприимно приютили. Прикрытый дерюгами, рядном и мешками, лежал я, прижавшись к стенке.
К утру вьюга за окном отшумела.
Чуть рассвело, как заскрипела дверь, шумно вошли жандармы.
– Эй, хозяин, мужики! – раздался окрик. – Бери лопаты. Всем селом – ссыльного из-под снега доставать. Откопать. Живо!
– И что его, сердечного, искать, ваши благородия? Ведь замерз. Вот весной снег сойдет, он и найдется, – затараторила хозяйка.
– Не твоего ума дело! Не разговаривать!
– А вот и не стану молчать! Не стану! – покрикивала хозяйка, шумно ворочая горшки в печи.
– Молчи, баба! Эй, мужики, поворачивайтесь! – командовали жандармы.
Заскрипела дверь. Захрустел снег за окошком под ногами людей. В избе стало тихо.
Я осторожно выглянул из-под мешка. В избе – ни души. Даже хозяйки нет: ушла, видно, задать корм корове и увела с собой ребят.
Рапорт о моей гибели
Ожидая возвращения жандармов, я опять забился под мешки и дерюги.
Но вот изба снова заполнилась людьми. Жандармы уселись за стол и стали писать. Хозяйка то и дело шикала на детей. Мужики молча курили. Наконец жандармы начали раздельно читать вслух рапорт о моей гибели. Я узнал, что меня похоронила вьюга. Всем, кто был в избе, жандармы приказывали:
– Подходи! Подходи! Подписывайся. Вот здесь. Следующий. Неграмотный? Ставь крест. Следующий… Ну, все.
Затопали жандармские валенки. Снова заскрипела дверь. За окном послышался звон бубенцов.
Я спасен
– Уехали, окаянные! – воскликнула хозяйка.
– Эй, штрафной!.. Ссыльный!.. Беглый!.. – на разные голоса звали меня возчики. – Слазь! Картошки поспели. Садись с нами за стол. Вот как пурга уймется, уедешь с нами. Собачка, вишь, чувствительная – не первого тебя из беды смертной вызволила.
А собака Ворожба словно понимала, что говорят о ней, и высунула из-под лавки свою мохнатую смышленую морду с блестящими карими глазами.
Снова пурга
Это было во вторник. 19 января. В среду утром я уже собрался с обозом двинуться в сторону Москвы. Но возчики заговорили:
– Пути не будет! Вишь, как небо заволокло.
И действительно, к вечеру опять все потонуло в белом мраке.
Когда стемнело, в избу набилось много народу. Вьюга разыгралась не на шутку. Всего несколько шагов было от хаты до сарая, но, чтоб присмотреть за лошадьми, пройти к сараю, возчики выходили гурьбой и то и дело хватались друг за друга.
За окошком завывал ветер. Две собаки, свернувшиеся калачиком в избе под лавками, то и дело горестно взвизгивали в ответ на каждый порыв ветра. Подвывали, умолкали.
– Чуют недоброе, – говорили мужики.
Наступила ночь. Я лежал на печи, прижавшись к стенке, чтоб не тревожить троих крепко спящих ребят, один другого меньше. На лавках, на полатях, на полу спали люди. То и дело кто-либо просыпался, вставал и заменял догоревшую лучину новой.
Мне не спалось: «В Москве мне показываться опасно… но нужен паспорт… и тотчас же, немедля, – за границу, а там…»
Собака Ворожба не ошибается
Вдруг мне послышалось, словно кто-то часто и дробно стучит в окошко. Прислушался: нет! Видно, почудилось. Только ветер воет в трубе да вьюга бросает снег в оконце. Уснул. Проснулся я под жалобный вой. У двери выла собака Ворожба. Мужики, просыпаясь, стегали ее кнутами, загоняли под лавку. Но Ворожба все возвращалась к двери. Она улеглась у порога и, чуть-чуть приподняв голову, выла все громче и громче. Что-то неладное чуял пес.
Один из мужиков проснулся. Разбудил соседа:
– Идем коней посмотрим.
Они натянули валенки и направились к двери. Собаки сразу же с лаем кинулись вслед за людьми. С трудом открыли дверь из сеней на двор – столько снегу нанес ветер на крыльцо.
– Стой! Человек. Человек за порогом лежит!.. – закричали возчики.
Джунгли. Сумбатов
Я соскочил с печи. Увидел: внесли кого-то в избу и но ложнли на лавку. В полутьме я разглядел старого, с большой бородой полузамерзшего человека в башлыке, натянутом на голову, и в больших валенках. Все – возчики и хозяева – столпились около него. Я взял руку старика. С трудом нащупал еле заметное биение пульса.
– Снегу! – приказал я. – Скорей!
Два мужика принесли снегу; стали растирать полузамерзшего путника. Хозяйка пыталась напоить его горячим молоком с водкой.
Наконец несчастный широко открыл глаза, приподнялся. Стал оглядываться.
Все оживились. Даже собаки. Ворожба, длинная и лохматая, радостно визжала, а хозяйская собака, коротенькая, маленькая, пылкая, с огромными грустными глазами (ее почему-то называли Мухой), стала метаться из угла в угол и лаять.
Старик, видно, не понимал, где находится.
– …Джунгли… джунгли… – вдруг заговорил он. – Сумбатов! Скорей… спасай черепки… вода настигает… не пройду… вода… увидимся в России. Дойду… дойду…
– Какие джунгли? Какой Сумбатов? – спросил я.
Ответа не получил. Очевидно, старик впал в забытье. Все снова улеглись на лавках, на печи и на полатях. Я присел у изголовья больного. Незаметно задремал.
Слуга Никанор
Сквозь сон я почувствовал, что кто-то тихонько трогает меня за рукав. Проснулся. Поймал на себе взгляд старика.
Взгляд этот был удивленный и очень добрый.
– Где я? – спросил он.
– В деревне Скоблики.
– А где Москва?
– Москва?! Далеко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24