А-П

П-Я

 

Но при всей блеклости глаза у него были жесткие, взгляд острый, властный. И вообще было в нем что-то такое, отчего у Томаса даже шевельнулось сомнение: а не рано ли он возрадовался, увидев перед собой не Краба?По его знаку охранники, доставившие Томаса, молча вышли. Он кивнул:— Присаживайтесь. — Потом внимательно оглядел Томаса и укоризненно покачал головой: — Господин Ребане, господин Ребане! До чего же вы себя довели! Нехорошо, Томас. Очень нехорошо. Что ж, давайте знакомиться. Моя фамилия Янсен. Юрген Янсен.— А по отчеству? — вежливо спросил Томас, чтобы показать свое расположение к человеку, который вроде бы не собирается подвешивать его за ноги и совать в зад кипятильник.— Предпочитаете общаться на русский манер?— Форма обращения русских к старшим кажется мне более уважительной, — с готовностью объяснил Томас.— Тогда зовите меня Юрием Яновичем. Я хотел бы задать вам несколько вопросов. И очень надеюсь, что вы откровенно на них ответите.— Охотно отвечу, — пообещал Томас. — А сигареткой не угостите? А то ваши козлы вытащили меня из сортира.— Мои сотрудники, — строго поправил Юрий Янович.— Да, конечно. Извините. Не козлы. Ваши сотрудники.— И выпить, да?— Не откажусь, — признался Томас.Юрий Янович вновь осуждающе покачал головой.— И таковы даже лучшие представители эстонского народа! Да, еще очень долго нам придется избавляться от пагубных последствий русской оккупации!У Томаса было что на это сказать. В близких ему кругах этот вопрос обсуждался и был сделан вывод, что русская оккупация тут ни при чем. Взять финнов. Была у них русская оккупация? Не было. А насчет бухнуть они кому угодно дадут десять очков вперед. Но он промолчал. Ни к чему спорить с человеком, который понимающе, хоть и с осуждением, относится к слабостям других людей.— Ладно, — кивнул Янсен. — Сам я не курю, но сейчас поищем.В серванте он нашел пачку «Мальборо», а из кухни принес початую бутылку «Смирновской». Томас приободрился. Янсен налил в граненый стакан чуть меньше половины, немного подумал, прибавил на палец и разрешил:— Пейте. Но больше пока не дам. Нам предстоит очень серьезный разговор.Томас махнул «смирновку», закурил и почувствовал, что готов к любому разговору. Юрий Янович извлек из портфеля папку-скоросшиватель и раскрыл ее. Томас успел заметить, что на обложке под крупным типографским «Дело» было написано от руки: «Томас Ребане».Папка была довольно тощая, но в ней нашла отражение вся жизнь Томаса. Вся, до мелочей. От юношеских приводов в милицию до последнего залета в Ленинграде. Янсен цитировал наиболее выразительные документы, Томасу оставалось лишь отвечать на мелкие уточняющие вопросы. Потом пошли расспросы об отце, матери, других родственниках, которых у Томаса практически не было, а если были, то он их не знал. Юрий Янович и про семью Томаса знал все, но расспрашивал подробно и с особенным, как показалось Томасу, интересом. Когда и эта часть беседы закончилась, он убрал папку в портфель и кивнул:— А теперь расскажите, от кого вы так старательно прятались. Нам удалось найти вас только после вашего звонка с почты.Томас понял: его телефон в студии был на контроле. А кто может установить такой контроль, не стоило и спрашивать.— Рассказывайте, не стесняйтесь, — подбодрил Янсен.Томас рассказал. Янсен слушал внимательно, но было у Томаса ощущение, что все, что он рассказывает, для его собеседника совсем не новость.— Да, этика деловых отношений у нас оставляет желать лучшего, — заключил он, когда Томас умолк. — Но с этим покончено. Отныне, друг мой, вы будете вести совсем другую жизнь. Никаких загулов, никаких богатых туристок, никаких центровых шлюх. Это вовсе не значит, что вы должны жить монахом. Напротив. У человека вашего возраста и вашего положения могут быть романы, вы можете и даже должны бывать в обществе. Но — романы, а не собачьи свадьбы. И когда я говорю «общество», это означает общество достойных людей. Разве мало у вас знакомых артистов, художников, журналистов? Вот и общайтесь с ними, а не с вашими приятелями-маргиналами.«Он меня что — вербует?» — удивился Томас, но напрямую спросить не решился.— И жизнь эту вы начнете буквально с завтрашнего дня, — продолжал Юрий Янович. — Вернетесь домой, приведете себя в порядок, приведете в порядок свою студию и начнете новую жизнь.— Я не могу вернуться домой, — напомнил Томас. — Меня там прихватят люди Краба.— Это мы уладим. Забудьте о Крабе. А теперь можете выпить еще немного и задавать вопросы.Этим разрешением Томас не замедлил воспользоваться. И задал главный вопрос:— Почему я должен вести жизнь, про которую вы сказали? Я понимаю, конечно, что это очень хорошо, я всегда мечтал вести такую жизнь. Но почему — должен?— А потому, дорогой Томас, что вы являетесь представителем одной из самых достойных фамилий Эстонии, — не без торжественности ответил Янсен. — Вы являетесь внуком полковника Альфонса Ребане, национального героя Эстонии.— Я? — почему-то заволновался Томас. — Альфонса Ребане? Я не знаю никакого Альфонса Ребане. И мать не знала, я спрашивал.— Ничего удивительного, — объяснил Янсен. — Жизнь полковника Ребане сложилась таким образом, что он был вынужден тщательно скрывать свои родственные связи, чтобы не навлечь опасности на дорогих ему людей. И особенно на своего единственного сына, вашего отца. Нам пришлось потратить немало времени на архивные изыскания, чтобы найти вас.Томас успокоился. Все стало ясно. Этот прилизанный тип гнал откровенную липу. Он многое знал о жизни и семье Томаса. Но не знал главного: Томас носил фамилию матери, а ее брак с отцом Томаса так и не был оформлен. Но он постарался скрыть свои чувства и спросил, рассудив, что этот вопрос естественный и даже закономерный:— А он... мой дедушка — он жив?— Нет. Он умер в 1951 году. Его прах погребен на кладбище в старинном немецком городе Аугсбурге, в южной Баварии. Вместе с прахом вашей бабушки Агнии.— Как это грустно! — проговорил Томас, придав лицу соответствующее выражение. — Мне так хотелось бы его увидеть. Скажите, а почему он — национальный герой Эстонии?— Вы это скоро узнаете, — пообещал Янсен. — Об этом узнает вся Эстония!Томас потянулся к бутылке, но Янсен решительно отвел его руку:— Все. Пить вы больше не будете. Сейчас вас отвезут в вашу сторожку, а завтра вернетесь в Таллин и начнете новую жизнь.— Обязательно начну, — заверил Томас. — Но ведь это завтра. А сегодня еще сегодня. И нельзя же так сразу, без перехода. Во всем нужна постепенность, разве нет?— Нет, — отрезал Янсен. — И советую, молодой человек, серьезно отнестись к моим словам. Очень серьезно.В голосе его прозвучала такая угроза, что Томас невольно поежился и быстро согласился:— Нет так нет. Кто бы спорил. Я никогда не спорю. Когда мне дают хорошие советы, я всегда соглашаюсь. Вы сказали: нет. И я говорю: полностью с вами согласен.На том же джипе в сопровождении тех же молчаливых охранников с каменными плечами Томаса отвезли на хутор. К счастью, запасы «сучка» еще не были исчерпаны, и Томас отвел душу. Но и в густом хмелю его не оставляла тревожная мысль: что все это значит? Он прикинул, что сможет, возможно, это понять, если найдет ответ на другой вопрос: кто такой этот долбаный полковник Альфонс Ребане, которому ни с того ни с сего вздумалось встревать в его жизнь?На следующий день Томас на своей «двушке» вернулся в Таллин. Но домой не поехал. Вместо этого загнал тачку в переулок, из которого был виден вход в офис Краба, и стал ждать. Около пяти вечера из офиса вышла Роза Марковна. Она была в светлом плаще, надетом поверх черной хламиды. Охранник подогнал к крыльцу ее машину, небольшой синий «фиат-браво», и услужливо открыл перед ней водительскую дверь. Она отъехала от офиса и свернула к ратуше. Томас последовал за ней. Манера езды у нее была мужская, агрессивная. Томас очень опасался, что потеряет ее из виду. К счастью, она остановилась у табачной лавки купить сигарет. Воспользовавшись этим, он тормознул, подошел к ней сзади и негромко сказал:— Роза Марковна, я Томас Ребане. Не оглядывайтесь. Мне очень нужно с вами поговорить. Вы сказали, что если что, я могу к вам обратиться.Она все же быстро оглянулась, но тут же отвернулась и кивнула в сторону своей машины:— Садитесь.Томас шмыгнул на пассажирское сиденье.— Только давайте отъедем в тихое место, — попросил он, когда Роза Марковна села за руль.Она молча погнала «фиат» к Старому городу. В переулке, примыкавшем к Большой гильдии, заглушила двигатель, закурила коричневую сигарету «More», внимательно посмотрела на Томаса и констатировала:— Вы похожи на человека, которого жизнь достала по полной программе.— Я не похож на этого человека, — мрачно возразил Томас. — Я и есть этот человек.— Что случилось?— Меня подставили. И теперь достают.— Вы имеете в виду историю с компьютерами? — предположила она. — Я слышала о ней. Хотите узнать у меня, кто вас подставил?— Это я и сам знаю. Краб. Но не знаю зачем. И чем больше думаю, тем меньше понимаю. Не те бабки, чтобы городить такую сложную схему. Сами прикиньте: договориться с минчанами, купить сто нормальных «пентиумов», сделать сто муляжей, найти две совершенно одинаковые фуры, все рассчитать. А сколько людей им пришлось задействовать? Нет, тут что-то не то. У меня такое ощущение, что меня обложили. И обкладывали серьезно. Кто? Зачем? Не могу понять. Зачем в это дело ввязался Краб? Ничего не понимаю!— Вы сообразительны, — одобрительно кивнула Роза Марковна. — Я отметила это еще при первой нашей встрече. Думаю, Крабу приказали.— Кто?— Тот, кто мог ему приказать. Вы, вероятно, сами поняли, что он — фигура несамостоятельная. И сделали правильный вывод: для него это не те деньги, чтобы так поступать со старым приятелем, который однажды спас его от тюрьмы. Его нравственность определяется нормой прибыли. Призн?аем это его положительной чертой, хотя в целом он не относится к людям, вызывающим уважение.— Почему же вы работаете у него? — поинтересовался Томас.— На мне большая семья. Парализованная тетка, она меня вырастила, две ее дочери, у них дети. А Краб — он не намного отличается от новых хозяев жизни. Разница между ними такая незначительная, что ею можно пренебречь.— А свои дети у вас есть?— Нет, — довольно резко ответила Роза Марковна. — И не спрашивайте почему. Давайте вернемся к вашим проблемам.— Кто мог приказать Крабу? — спросил Томас.— Точно не знаю. Могу только догадываться. Но своими догадками с вами не поделюсь. Чем меньше вы знаете о них, тем лучше для вас.— Но зачем? Зачем?! — завопил Томас. — Кому я нужен?! Кому я помешал?!— А вот об этом у меня нет ни малейшего представления, — ответила Роза Марковна. — Помешать вы вроде бы никому не могли. А кому вы нужны? И зачем? Нет, не знаю. Вы хотите, чтобы я замолвила за вас перед Крабом словечко? Я могу это сделать. Но ничего из этого не выйдет. Можете мне поверить, я знаю, что говорю. Это не его дела.— Не надо за меня просить, — устало отмахнулся Томас. — Я и сам понимаю, что дело не в Крабе. Я хотел спросить вас совсем о другом. Кто такой полковник Альфонс Ребане? В первую нашу встречу вы спрашивали, не родственник ли он мне.— Вы ответили: нет, — напомнила Роза Марковна.— Так оно и есть, — подтвердил Томас.— Почему же спрашиваете об этом снова?— Мне сказали, что он мой дед.Роза Марковна насторожилась:— Вот как — дед? Кто сказал?— Какой-то валуй в штатском. Юрген Янсен. Разрешил называть себя Юрием Яновичем. По всему — «контора». И квартира была — в обычном доме, но такая, казенная. Явочная. Или как там у них — конспиративная.— Юрген Янсен? — переспросила Роза Марковна. — Не хотела бы я иметь с ним никаких общих дел. И он встречался с вами на конспиративной квартире?— Ну да.— Это заставляет задуматься. Вы — не его уровень. Если он снизошел до встречи с вами, это означает только одно: важность дела. Даже, пожалуй, чрезвычайную важность.— Да кто он такой?— Вы правильно сказали: «контора». В советские времена был полковником КГБ, курировал эстонскую госбезопасность по линии ЦК. Сейчас — член политсовета и оргсекретарь Национально-патриотического союза. Финансы, служба безопасности, стратегическое планирование. Де-юре второй человек в союзе. А по влиянию первый.— Кагэбэшник у национал-патриотов? — удивился Томас. — Как он у них оказался? Их же отовсюду мели.— Как видите, оказался. Помните большой процесс над молодыми эстонскими националистами? Впрочем, вряд ли вы о нем знаете, у вас был другой круг общения.— Почему, знаю, — возразил Томас, задетый такой пренебрежительной оценкой его вовлеченности в общественно-политическую жизнь республики. — Тогда многих наших ребят посадили. Из университета, и вообще. Меня тоже вполне могли посадить. Но я в то время уже сидел.— После этого процесса Янсен дал интервью радиостанции «Свободная Европа». Заявил, что это было позорное судилище в духе Ежова и Берии.— Да ну?! — поразился Томас.— Представьте себе. Его, конечно, сразу отовсюду погнали, но это открыло ему путь в Национально-патриотический союз. Он успел соскочить с тонущего корабля. Тогда многие уже понимали, что корабль тонет, но мало кто сделал практические выводы. Юрген Янсен сделал.— Не дурак, — оценил Томас.— Да, этого у него не отнять. И он сказал, что Альфонс Ребане — ваш дед? — повторила свой вопрос Роза Марковна.— Даже доказывал. И пер, как бульдозер.— А он не ваш дед?— Сто процентов. Он просто однофамилец.— Вы это знаете наверняка? Или только предполагаете? Я хотела бы, Томас, получить на этот вопрос точный ответ. Он гораздо важней, чем может вам показаться.— Да как он может быть моим дедом? Как? — загорячился Томас. — Они, конечно, хорошо покопались в моем досье. Но главного не раскопали. А в чем главное, я вам скажу. Ребане — это фамилия моей матери, с отцом они так и не расписались. Фамилия у моего отца была Кюннапуу, а не Ребане. И внуком этого Альфонса Ребане, кем бы он ни был, я не мог оказаться ни при каких раскладах. Теперь верите?— Теперь верю. Но вы ошибаетесь, если думаете, что они не докопались до вашего отца и не знают, что вам дали фамилию матери. Не та фирма, дорогой Томас. Юрген Янсен — профессионал, в этом нужно отдать ему должное.— А тогда какого же...— Такого, — прервала Роза Марковна. — Им нужен внук Альфонса Ребане. И они почему-то решили, что на эту роль лучше всего подходите вы. И они заставят вас согласиться на эту роль. В сущности, уже заставили. Вот вам и объяснение всех ваших хорошо организованных бед. Цель? Об этом я только сейчас начинаю смутно догадываться. Очень смутно. И эти догадки не из веселых. У вас есть родственники, о которых никто не знает и у кого вы могли бы надежно спрятаться? Абсолютно надежно. Потому что искать вас будут люди очень серьезные.— Ну, на Сааремаа, — не очень уверенно предположил Томас.— Не годится. А где-нибудь в России?— Нет.— Плохо дело. Тогда у вас есть только один вариант. Я видела ваше досье. Ваше уголовное дело в Ленинграде не закрыто, а приостановлено. Мой совет покажется вам, возможно, диким, но я его дам. Поезжайте в Питер, отыщите следователя, который вел ваше дело, и потребуйте, чтобы вас отдали под суд.— Я? Сам? — ошеломленно переспросил Томас. — Потребовать? Да мне же впаяют года три или все четыре!— Думаю, меньше. Но даже если и три года, это будет для вас не худшим вариантом. Хуже другое: если они не захотят с вами связываться. Но тут вам придется проявить настойчивость.— Вы не шутите? — с робкой надеждой спросил Томас.— Нет.— Но почему, почему?!— Друг мой, вы влипли в очень плохую историю. В историю, от которой тянет смрадом могильного склепа. Впрочем, нет. Это слишком слабое определение. Вы сами поймете, чем от нее тянет, когда узнаете, кем был ваш однофамилец Альфонс Ребане.— Кем? — спросил Томас.Роза Марковна довольно долго молчала. Потом ответила:— Ваш однофамилец не просто полковник. Строго говоря, он вообще не полковник. Альфонс Ребане — штандартенфюрер СС, командир 20-й Эстонской дивизии СС. Он был единственным эстонцем, награжденным высшим орденом Третьего рейха — Рыцарским крестом с дубовыми листьями. Такие награждения подписывал лично Гитлер.Господи милосердный! Пресвятая Дева Мария! Святая Бригитта, покровительница влюбленных!Штандартенфюрер СС!Командир 20-й Эстонской дивизии СС!В критических ситуациях Томас всегда полагался на интуицию. А сейчас интуиция подсказывала ему, что Роза Марковна совершенно права: нужно немедленно делать ноги. Рвать когти. Смыливать. Сваливать. Отрываться. Сматываться. Убегать.До чего же разнообразен и выразителен русский язык. Как жалко, что будущие поколения юных эстонцев не смогут этого оценить. А они не смогут, потому что для них он будет уже языком иностранным.Да, делать ноги. И немедленно. Он влип в очень плохую историю? Как бы не так! Он влип в историю, от которой тянуло не смрадом могильного склепа. От нее тянуло какой-то доисторической жутью, рвами с тысячами расстрелянных, терриконами детских туфелек — всей этой дьявольщиной, сидящей в темных глубинах памяти даже тех, кто об этом только слышал или читал, кто об этом никогда не думал и не хотел думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40