А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Он ни слова не говорил о своей любви, но Варвара Николаевна и без слов понимала, что юноша влюблен. Он молча сидел около нее и терпеливо выносил ее капризы, когда она была раздражена. Сперва она рассмеялась, что это могло занимать ее, а потом... потом ей сделалось жаль этого юношу, и она приказала ему не приезжать больше к ней. Но, к удивлению, на другой день ей сделалось скучно, что в гостиной нет Привольского (так звали молодого человека). Она через три дня послала сказать ему, что он может приехать, и когда увидела радостное, восторженное лицо офицера, то почему-то покраснела и что-то похожее на чувство сказалось в ее лице и в ее речах. Когда она предложила Привольскому ехать смотреть дачу, то он вспыхнул от восторга, а Варвара Николаевна задумалась, и глаза ее стали такие мягкие, добрые...
Она допивала кофе, когда в гостиную вошел Башутин. Он небрежно поцеловал ее в лоб, оглянул ее свежий костюм и заметил:
- Куда это вы собрались?
- Я хочу дачу посмотреть, - отвечала Варвара Николаевна.
- Где?
- В Ораниенбауме.
Башутин стал ходить по комнате. Варвара Николаевна с ненавистью взглянула на него.
- Одна едешь?..
- Нет... Привольский хотел...
Башутин остановился.
- Привольский?.. Что тебе, Варя, этот глупый юноша?.. У него ведь ничего нет, а?.. - улыбнулся Башутин.
Варвара Николаевна сдержанно заметила:
- Ты опять со сценами. Довольно их.
- Нет, я спрашиваю, к чему Привольский?
- Я думаю, что я не должна отдавать отчета!
- Ты думаешь?
Он остановился, улыбнулся и снова заходил по комнате.
- Впрочем, я пошутил... Я ведь за барона заступаюсь... Он тебя приревнует и надоест тебе сценами из-за этого Привольского... Я приехал к тебе по делу...
- Денег?..
- Да... тысяч двадцать. Вчера проигрался...
К удивлению Башутина, Варвара Николаевна на этот раз совершенно спокойно достала чековую книжку и отдала Башутину чек, не сделав замечания.
Он поцеловал ее руку и пристально взглянул в ее лицо. Варвара Николаевна выдержала его взгляд и мягко заметила:
- Быть может, тебе мало?
- Нет, довольно. Ты меня поражаешь сегодня!
- Будто? А ты не догадался почему?
- Почему?
- Нам предстоит хорошее дело. Один выгодный подряд.
- Это недурно!.. Но, конечно, не на твое имя?
- Конечно. Барон рекомендовал одного господина, который служит у него, надежного человека...
- Твой барон обещал похлопотать?
- Еще бы. Он сам примет участие, и, следовательно, дело пойдет скоро. Он обещал мне, что завтра будет послана в Бухарест телеграмма, а послезавтра будет получен ответ.
- Браво! - воскликнул Башутин, обнимая Варвару Николаевну. - Ты снова делаешься прежнею женщиной, а то последнее время ты совсем раскисла. Неужели тебя могли трогать бабьи сплетни?.. Кажется, ты выше этого?.. Или что другое?..
- Теперь я поправилась!..
- Но когда пришла в твою умную головку эта счастливая мысль, а? Ты ничего мне не говорила.
- Я на днях только зондировала барона, и он одобрил мой план.
- Вот молодец, Варя! Право, молодец! Это дело хорошее... Но кто же будет шефом всего дела? Ведь нужен распорядитель на месте. Не ехать же тебе туда самой.
- Вот тут-то и затруднение. Надо послать умного, энергичного и ловкого человека... Ведь дело миллионное, и доверить его зря нельзя...
Она взглянула на Башутина я прибавила:
- Нет ли у тебя такого человека?
Варвара Николаевна трепетно ожидала ответа.
- А я разве не хорош?..
- Да чего лучше! - весело воскликнула Варвара Николаевна. - Но я не смела тебе предлагать... Ведь работы много... Ты ведь ленив... Но если ты хочешь...
- А ты... хочешь этого?.. - подозрительно спросил Башутин.
Башутин уже мечтал, что можно будет обокрасть любовницу. После смерти Орефьева он рассчитывал жениться на Варваре Николаевне и перевести состояние на свое имя, но она уклонялась от разговоров на эту тему, и он не настаивал. Он брал у нее деньги, но постоянная зависимость сердила его. Он не раз напоминал о ее обещании, требовал половину ее состояния, но Варвара Николаевна, не отказывая решительно, тянула это дело. Теперь Башутину предстоял хороший случай. Он принял предложение.
- Кончится война, тогда мы можем завершить все свадьбой, а?.. - нежно проговорил он.
- Что говорить об этом? Зачем связывать друг друга?
- Как посмотрю, Варя, ты уж совсем разлюбила меня, а я, кажется, имею права... Ну... не буду! Вижу, что мне надо уступить место другому и ехать в Бухарест... Но мы все-таки останемся друзьями, если и не будем супругами, - говорил, смеясь, Башутин. - Мы ведь старые друзья, и свою дружбу я дешево не продам... Ты это знаешь, Варя... Ты женщина умная...
Она хотела назвать его подлецом, он ей был в эту минуту гадок донельзя, но она сдержала себя и заметила:
- К чему нам ссориться?..
Оба помолчали. Варвара Николаевна взглянула на часы.
- Пора удалиться!.. - промолвил он, берясь за шляпу. - И я, как опытный любовник, удаляюсь... Но только ты смотри, не забывай, Варя, что где бы я ни был, а я все буду знать. И если я рассержусь, то не пожалею никого!.. Ну, до свидания... Сегодня вечером я приеду к тебе... в последний раз... Можно?..
- Я нездорова... - едва выговорила Варвара Николаевна.
- Ты?.. Напротив, ты сегодня такая хорошенькая... И что тебе стоит в последний раз прижать к груди своего оставляемого любовника?.. Ведь в последний раз... Я приеду! - решительно сказал он, выходя из комнаты.
Варвара Николаевна со злобою посмотрела вслед Башутину и прошептала:
- Наконец-то я от него избавилась. Он поддался на ловушку!..
Она позвала Парашу и велела, чтобы закладывали карету. Когда вошел Привольский, Варвара Николаевна весело встретила юношу и, глядя на него, решила, что Башутин проведет у нее вечер в последний раз. Чего бы ни стоило, но она выйдет из-под власти этого человека.
В первый раз после смерти Орефьева она была весела и слушала признания Привольского, ласково глядя в глаза юноши... Майское солнце точно согрело ее сердце своими животворными лучами. Они гуляли в парке и смеялись как дети. Влюбленный юноша говорил такие нежные слова, каких она давно не слыхала.
Глава четырнадцатая
У ИСТОЧНИКА БЛАГ
На другой день во втором часу великолепный караковый рысак Борского, как вкопанный, остановился у подъезда небольшого особняка в Сергиевской улице. Борский торопливо соскочил с дрожек и вошел в подъезд. Седой благообразный швейцар в голубой ливрее встретил Василия Александровича с фамильярною почтительностью слуги, знающего себе цену, и, снимая с Борского пальто, проговорил:
- Давненько не изволили бывать у нас, Василий Александрович!
Борский любезно потрепал по плечу старика, вынул из бумажника красненькую ассигнацию, дал ее старику и спросил:
- Есть кто у Натальи Кириловны?
- Господин Красносельский, - отвечал швейцар, благодаря поклоном за подачку. - Да, надо быть, скоро уйдет... Уж он около часу сидит... Вы, Василий Александрович, по делу к Наталье Кириловне?
- Да.
- В таком разе вы изволили в хороший момент попасть. Она сегодня у нас в лучшем виде. Только что депешу получила от своего!..
Борский кивнул старику за сообщение и поднялся по мраморной лестнице, уставленной бюстами и цвета-ми. На верхней площадке его встретил солидный лакей во фраке и отворил настежь двери в залу. Из белой залы с золочеными стульями Борский прошел сперва в желтую гостиную, оттуда в другую, малиновую гостиную, поменьше, и остановился. Из непритворенной двери в соседнюю комнату доносился разговор.
Борский кашлянул.
- Эй... кто там? Входите! - проговорил из соседней комнаты резкий, несколько грубоватый женский голос.
Борский вошел в небольшую турецкую комнату.
Неслышно ступая по мягкому ковру, он подошел к полной роскошной блондинке со вздернутым носом, сочными толстыми губами и хорошо развитым бюстом. Она сидела на оттоманке, в капоте, с распущенными светло-русыми волосами, полная, белая и свежая, и лениво подняла голову при виде Борского. Она производила впечатление хорошо откормленного, роскошного, чувственного животного. На ее вульгарном лице сияло выражение сытости, довольства и наглости. Видно было, что эта женщина привыкла к роскоши, но не выросла в ней. В ее манерах сказывалось самодовольство выскочки и вульгарность добродушной прачки.
Наталья Кириловна лениво протянула Борскому полную выхоленную руку в бриллиантах для поцелуя. Борский почтительно поцеловал руку и раскланялся с высоким седым господином со звездой, сидевшим на низеньком стуле у ног Натальи Кириловны.
- Вы не знакомы? - проговорила она. - Красносельский! Борский!
Гости пожали друг другу руки.
- А вас, Борский, давно не видать. Где вы пропадаете? Я слышала, вы женились?
- Женился, Наталья Кириловна.
- И, говорят, ваша супруга красавица?..
Наталья Кириловна зевнула. Она не умела вести разговора. Потом, как бы вспомнив новость, она проговорила с важностью:
- Могу вас поздравить с победой, господа: вчера одержана победа под Систовом... или Систовцем... Я вечно перепутаю названия! - добавила она, смеясь.
Гости выразили удовольствие и заметили, что победы не заставят себя ждать. Наталья Кириловна опять зевнула. Красносельский стал прощаться. Он несколько раз поцеловал руку Натальи Кириловны и заметил:
- Так когда же прикажете заехать?
- Приезжайте завтра... Я приготовлю письмо... До свидания... Очень рада, что ваше дело скоро устроилось, очень рада... Да смотрите, пришлите мне из Болгарии костюм болгарский... Говорят, красивый...
Красносельский еще раз поцеловал руку, рассыпался в благодарностях за добрую помощь и обещал прислать костюм немедленно.
- Вы в нем, Наталья Кириловна, будете просто восхитительны! - добавил он.
- А вот посмотрю... Смотрите же, завтра... Я и посылочку приготовлю!
Красносельский ушел.
- А вас, дорогой Василий Александрович, я не могу порадовать... Я вчера получила письмо, что подряд, о котором вы хлопотали, на днях сдан.
Борский чуть не привскочил на стуле.
- Кому?..
- Какому-то Иваницкому... За него барон Зек хлопотал... Говорят, Иваницкий подставное лицо и будто это Орефьева все дело ведет... Вы не сердитесь... Я тут ни при чем... Придумайте что-нибудь другое!.. Вы знаете, я для вас всегда готова просить!
Борский слушал я не слышал, что говорит эта женщина. Он ехал вполне уверенный, что дело за ним, и вдруг оказывается, что его предупредили. Он помнил только, что надо платить, сроки близки и что ему грозит банкротство.
- Это вас беспокоит, Борский... Да вы не унывайте. Придумайте что-нибудь другое... Теперь наша армия нуждается в честных людях...
Наталья Кириловна проговорила эти слова с особенною торжественностью и затем спросила:
- А уж скоро на дачу надо... Вы куда?
- В Царское...
- А я в деревню поеду... В деревне хорошо...
- Вы скоро едете?..
- Нет еще... В июне, не раньше... Знаете ли, Борский, я люблю деревню... Конечно, теперь не будет того покоя... Война... убитые, но вообще в деревне прелесть... У меня там купанье какое!
"Черт мне в твоей деревне!" - думал Борский, слушая ленивую болтовню Натальи Кириловны.
- Вы, Борский, приезжайте ко мне в деревню... Только ухаживать не смейте... Рассержусь! - усмехнулась Наталья Кириловна, потягиваясь на оттоманке, словно объевшийся кот. - За мной Игренев вздумал ухаживать, так ему досталось, бедному...
Борский хотел было спросить Наталью Кириловну, как это барон Зек успел обладить дело, но в комнату вошел молодой кавалерист и поднес Наталье Кириловне крошечную обезьяну.
- Только что на биржу привезли, Наталья Кириловна! - воскликнул офицер, подавая маленького зверька.
- Ах, какая прелесть!.. Спасибо вам, Аладьин. Целуйте руку!
Она занялась обезьяной, послала офицера за молоком, целовала маленького зверька, положила его себе на грудь и совсем забыла о Борском.
- Да куда вы, Борский? - заметила она, когда Борский поднимался. Посмотрите, что за прелесть... Сейчас мы ему сливок дадим... Да что же Аладьин так долго! Аладьин, Аладьин! - крикнула она нетерпеливо.
Вошел офицер с блюдечком сливок. Началось кормление. Наталья Кириловна щекотала зверька и весело смеялась. Забава ей понравилась.
- Ну, прощайте... Гадкий! И посидеть со мною не хочет! - капризно проговорила Наталья Кириловна. - За это вот не дам вам руки!
Однако Борский все-таки взял руку, поцеловал ее и просил позволения побывать у ней на днях.
"Черт бы побрал эту обезьяну. От нее теперь никакого толку не добьешься!" - думал он, спускаясь по лестнице угрюмый.
"Теперь этот офицер, пожалуй, за обезьяну в фавор попадет!" усмехнулся Борский, надевая пальто.
Швейцар заметил недовольное лицо Борского и не пожелал, как это обыкновенно делалось, счастливого успеха, а молча подал пальто и проводил Борского до дрожек.
- Куда прикажете? - спросил кучер.
- Домой! - сердито проговорил Василий Александрович и задумался над неудачами, которые в последнее время, как нарочно, скопились над его головой.
Глава пятнадцатая
АМЕРИКАНЕЦ-СПАСИТЕЛЬ
Скверную неделю переживал Борский. Кредиторы осаждали его, и нужна была вся его выдержка, чтобы не выдать положения, в котором он находился. Он всем объяснял, что на днях получит большое дело, и переписывал векселя, приписывая огромные комиссионные проценты. В доме не было ни гроша денег, и Борский принужден был занимать маленькие суммы на домашние расходы. Никто, разумеется, и не подозревал, что "миллионер" Борский находится в таком положении. Все шло в доме обычным порядком; только по утрам в кабинет к Борскому являлись какие-то темные личности, да сам Борский, оставаясь один, был не в духе и раздражителен до последней степени.
Елена ничего не знала, но чувствовала, что делается что-то неладное. Никогда она не видала Борского таким мрачным, раздражительным и вспыльчивым, как в эти дни. Он по целым дням не выходил из кабинета, а за завтраком и обедом обыкновенно молчал, почти не прикасаясь к кушаньям. Елена смотрела на мужа, но спрашивать его не решалась. Она и сама была не весела и с трепетом просматривала в газетах списки раненых и убитых. Последние дни муж и жена только и встречались в столозой. Борский просиживал до глубокой ночи в кабинете и мрачно ходил по комнате, придумывая найти выход из своего отчаянного положения. Со всех сторон он получал неутешительные известия. А платежи срочные были близки, и платить было нечем. Перед ним уже виднелся конец его блестящей карьеры дельца и впереди - банкротство, разорение, ненависть всех потерпевших лиц. Он судорожно схватывался за револьвер. Он не желал видеть все эти озлобленные, насмешливые лица. Самолюбие его не могло вынести ни молчаливого укора в глазах жены, ни перспективы сделаться посмешищем города... "Нет... Нет! Уже лучше разом покончить, а там пусть говорят... Мне будет все равно!" - говорил он сам себе...
"Должно же наконец счастье повернуться в мою сторону! - думал он. Нельзя же, чтобы неудачи преследовали меня!"
И снова надежда закрадывалась ему в сердце. Он откладывал револьвер в сторону, и планы роились в измученной голове...
Однажды за обедом Борский был так бледен, что Елене стало жаль мужа, и она ласково спросила:
- Ты нездоров... Не нужно ли доктора?
- Доктора? Нет, не нужно! - сухо ответил он.
Она умолкла. Что могла она сказать человеку, которого она не любила? Она не раз подходила к дверям его кабинета, но отходила назад и горько задумывалась, сидя в своем изящном будуаре. Над домом словно повисла какая-то гроза, и все в доме чувствовали это. Даже на лицах прислуги заметны были сдержанность и серьезность... Какою-то могильною тишиной веяло от всех этих парадных комнат, и Елена часто уезжала из дома к отцу, но, по обыкновению, ничего не рассказывала старику из боязни огорчить его, а терпеливо выслушивала его военные планы. С матерью она ничего не говорила, да мать и редко видалась с ней. Она была одним из деятельных членов "Красного Креста" и по целым дням не бывала дома, таская за собою румяного юношу, дальнего родственника, жившего у Чепелевых под именем племянника. Старик Чепелев смотрел на все сквозь пальцы и не показывал вида, что подозревает о каких бы то ни было отношениях своей жены к подростку. Он только брезгливо сторонился от них и проводил время в кабинете.
Грустная возвращалась Елена домой и проходила к себе в комнату... Однажды она услышала громкий разговор в кабинете. Кто-то горячо настаивал об уплате. Борский уговаривал. Она начинала понимать, и у нее спало бремя с души... Значит, не она причиной страданий мужа, а денежные дела! Наутро она пришла в кабинет и сказала:
- Вчера я услышала нечаянно разговор твой с каким-то господином, который просил у тебя денег. У меня есть много бриллиантов... Возьми их и продай... На что они мне?..
Она сказала эти слова так нежно и так просто, а между тем Борский побледнел и сухо заметал:
- Ты слышала, но не расслышала!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19