Первый раз в своей жизни он, привыкший к курной избе и кубрику на судах, будет спать на такой кровати. И Чайкин чувствовал некоторое смущение, когда, раздевшись, осторожно улегся после молитвы на прямую пружинную кровать и, прикрывшись легким пикейным одеялом, задернул кисейный полог «мустикерки».
Смущение скоро сменилось приятным чувством удовлетворенности уставшего тела. Обрывки мыслей путались в голове Чайкина, и он никак не мог их поймать. Полусонный, он затушил свечку и через минуту-другую уже храпел во всю ивановскую.
ГЛАВА XI
Когда на следующее утро Чайкин проснулся, он не без изумления протирал глаза, находясь еще под впечатлением последних сновидений. Во сне он видел себя на клипере, и боцман его ругал, обещая «начистить зубы». На этом обещании молодой матрос проснулся и… несколько секунд не мог сообразить, почему он лежит на мягкой постели и через тонкую ткань полога видит роскошную обстановку номера.
Наконец он освободился от чар сна, вспомнил, что боцман уже не может «начистить ему зубы», и, нащупавши на груди фланелевую маленькую сумочку, в которой хранились деньги, быстро вскочил с кровати, прошел в соседнюю комнату и пустил воду в ванну.
Освежившийся после ванны, он вымылся в мраморном умывальнике и, окончив свой туалет, позвонил. Вошел слуга-негр и почтительно спросил, чего желает «масса» (господин).
— Нельзя ли кофе напиться, милый человек? — ласково спросил Чайкин.
— Сюда угодно?
— А разве можно в другом месте?
— Идите вниз… Там готов завтрак. Я вас проведу.
Слуга провел Чайкина на веранду, на которой стоял длинный стол, накрытый скатертью. На столе стояли приборы и большие чашки, хлеб, масло, разные сыры и блюдо горячей ветчины. Один старый господин, весь в белом, уже сидел за столом и пил кофе.
Перед верандой был роскошный цветник, а за цветником шел сад, густой тропический сад, полный разных пальм, тамариндов, банановых деревьев и хлопчатника. Чайкин замер от восторга при виде этой роскоши и жадно вдыхал аромат цветов.
«Экая благодать!» — подумал он, любуясь цветами и темной листвой сада.
Слуга принес кофе, и Чайкин сел за стол, с удовольствием поглядывая на блюдо с ветчиной и на миску с большим картофелем.
Он оказал честь и ветчине, и сыру, и хлебу с маслом, запивая эти яства вкусным кофе с горячим молоком, и когда есть уже больше не мог, пошел с веранды в сад.
Несмотря на восьмой час утра, солнце палило невыносимо, и в саду было так душно, что Чайкин скоро вернулся в свою уже прибранную комнату. Звуки музыки привлекли его к окну, и он увидел полк солдат, мирно шагающий сзади музыкантов. Вокруг шла целая толпа. Многие женщины плакали.
«На войну, верно, идут!» — подумал Чайкин, слышавший, что в Америке идет междоусобная война, и, сравнивая выправку американских солдат с русскими, нашел, что американцы не такие бравые, как наши, и только впоследствии убедился, что отсутствие выправки не мешало американцам быть необыкновенно выносливыми и не хуже русских оказывать чудеса храбрости и отваги.
Полк прошел, улица опустела, и Чайкин принялся за газету, которую купил на веранде у газетного разносчика, вспомнив совет Долговязого непременно читать газету. Газета была в руках у Чайкина первый раз в жизни, и он добросовестно и усердно штудировал ее, но, незнакомый с американскими делами, понимал очень мало в передовых статьях и заинтересовался только тогда, когда начал читать описание недавнего сражения, в котором южане описывались как победители. Чайкин только что одолел рассказ о битве и хотел перейти к следующей по порядку статье, имея намерение одолеть всю газету с начала до конца, как раздался стук в двери и вошел Гаук.
Он был очень весел и, поздоровавшись с Чайкиным, произнес:
— Вам говорил вчера капитан Блэк о моем предложении?
— Говорил.
— А говорил он вам, что я заново перекрашу бриг и переменю оснастку… То-то будет красивое суденышко — бриг «Блэк». Уж я переменил название. Теперь бриг не «Динора», а «Капитан Блэк»…
— Почему переменили?
— Капитан подарил мне бриг с условием, чтобы я перекрасил его.
— Он разве подарил вам? — удивился Чайкин.
— А вы разве не знали? Подарил в награду за последнее плавание. По-джентльменски поступил. Как вы находите, Чайк? Так ведь редко награждают!
— Он и меня наградил, капитан Гаук. При расчете пятьсот долларов дал.
— Вы их стоили, Чайк. Ну, так как же, Чайк?.. Идите боцманом.
Чайкин наотрез отказался: и должность не по нем, и хочется ему на земле пожить, заняться землей…
— Очень жалею, Чайк! А я было думал, что вы будете на «Блэке» боцманом… Пятьдесят долларов в месяц и продовольствие… Желаю вам всего хорошего, Чайк! Не будь вы таким простофилей, вы скоро сделались бы настоящим янки и нажили бы деньги… Но на берегу вас непременно облапошат… Берегите свои карманы, Чайк, и не верьте всякому… В море куда лучше, Чайк, особенно если подобрать команду… А вы были бы с хорошими матросами отличный боцман… И после года я, куда ни шло, прибавил бы вам еще двадцать пять… Семьдесят пять в месяц и продовольствие, ведь это не дурно, а? — неожиданно вставил Гаук и, весело подмигнув глазом, похлопал Чайкина по плечу. — Не подходит? Видно, решились быть кротом, а не морским волком, Чайк?
— Да, капитан. С малолетства я был на земле. Люблю землю. А за приглашение благодарю и за то, что вы, мистер Гаук, были добры ко мне на «Диноре», благодарю! — задушевно промолвил Чайкин. — С вами я охотно стал бы служить, если бы не искал другой работы! — прибавил он.
Гаук поднялся и, крепко пожимая руку, сказал:
— Помните, Чайк, если захотите быть у меня боцманом, я к вашим услугам. Запомните, что через пять месяцев я буду в гавани Фриско. Там меня найдете на «Блэке». Кланяйтесь капитану. Я стучался сейчас к нему. Верно, спит… отсыпается после плавания.
С этими словами Гаук ушел, а Чайкина охватило беспокойство за Блэка. Вчерашний разговор припомнился молодому матросу, и он вышел из комнаты и, подойдя к дверям номера Блэка, прислушивался.
Все было тихо.
Наконец Чайкин решился постучать.
— Капитан Блэк давно ушел, — проговорил слуга-негр, появившийся в коридоре.
— А нет ли капитану телеграммы?
— Есть… Он только что ушел, как пришла телеграмма! — отвечал негр, ласково скаля зубы.
— Слава богу! — вырвалось из груди обрадованного Чайкина, и он перекрестился.
Негр во все глаза глядел на Чайкина и, любопытный, как все негры, спросил:
— Вы, масса, друг капитана?
— Я очень благодарен ему. Он был добр ко мне.
— А к нам он не добр, масса. Он привез оружие на своем бриге… Он, значит, не хочет, чтобы нас освободили от неволи, если помогает южанам… Но им все-таки плохо. Недавно их поколотили… Я слышал от верных людей! — тихо проговорил негр. — Ведь вы, наверное, за наших заступников… Не правда ли?.. Вы не хотите, чтобы негры были невольниками?..
Чайкин сам был из крепостных и понимал, что значит неволя. И он ответил негру:
— Дай вам бог быть вольным… Правда свое возьмет.
— Я так и знал, что вы за нас… Вы так ласково говорите со мной, масса… Вы не американец, должно быть?
— Я русский…
— Русский?.. О, я читал в газетах, что ваш царь освободил народ из неволи и потому желает, чтобы и нас освободили… И ваша эскадра недавно пришла в Нью-Йорк.
Эти слова негра были очень приятны Чайкину. Он ласково улыбнулся негру и сказал:
— У бога все равны, и наш царь это понимает: потому-то он и объявил волю.
— И Абрам Линкольн понимает. Он умница и добрый.
— А кто Линкольн?
— Линкольна не знаете?.. Президента?.. — удивился негр. — Вот он.
И негр, озираясь, достал из кармана своего фрака замасленную фотографию Линкольна и показал ее Чайкину.
— Каков? — с гордостью проговорил негр.
— Значит, хорош, коли подневольных людей жалеет!.. — отвечал Чайкин, возвращая карточку.
В коридоре показался какой-то господин, и негр, плутовато подмигнув глазом, приложил палец к губам: молчи, мол.
Чайкин понял это и громко спросил:
— Капитан Блэк не говорил, когда вернется?
— Нет, не говорил. Верно, к ленчу придет.
Чайкин не знал, что такое «ленч», но сообразил, что, верно, какая-нибудь еда, и спросил:
— А когда ленч?
— В час, ровно в час, масса. А обед в семь часов, и ваш прибор будет рядом с прибором вашего друга, капитана Блэка.
Негр пошел вниз, а Чайкин в свою комнату. Он было принялся за газету, но ему не читалось и не сиделось на месте. Ему хотелось поскорей увидать Блэка и сообщить радостную весть о получении телеграммы. Верно, это та самая, которую он ждет и из-за которой решил покончить с собой.
И Чайкин надел шляпу и вышел на улицу. Палило отчаянно, но Чайкин самоотверженно стоял под палящими лучами солнца на тротуаре, высматривая среди проходящих знакомую фигуру капитана.
Наконец Блэк подъехал в коляске, весь в белом, в шляпе, обернутой кисеей. Чайкин сперва было его не узнал в этом костюме, но через мгновение типичное лицо капитана Блэка, мрачное и бледное, заставило Чайкина броситься к нему.
— Капитан! Телеграмма получена! — радостно воскликнул Чайкин.
Блэк побледнел еще больше, и вслед за тем краска залила его щеки.
— И вы стояли на этом пекле, чтобы порадовать меня, Чайк? О, добрая душа! — проговорил Блэк, выскочив из коляски и входя в подъезд.
— Где телеграмма мне?..
Швейцар ее подал. Капитан быстро распечатал и стал читать тут же. Чайкин с радостью заметил, что лицо капитана словно бы преобразилось. Счастье и радость светились на нем.
Он взглянул на Чайкина, увидел его сияющее лицо и шепнул ему:
— Я буду жить, Чайк… Я буду жить! — повторил он.
На следующее утро Блэк и Чайкин плыли вверх по реке Миссисипи на большом двухэтажном белом пароходе. В небольшом городке Батонруже они Должны были расстаться. Блэк уезжал на север, в Ричмонд, где в одном из госпиталей находилась его невеста сестрой милосердия, а Чайкин должен был продолжать путь до Канзаса, а оттуда в мальпосте до Сан-Франциско через прерии, еще мало населенные колонистами и где кочевали индейцы. Тогда тихоокеанская железная дорога еще не была проведена.
Билет на пароход купил Чайкину Блэк в первом классе, чтобы быть вместе некоторую часть пути.
Перед расставанием Блэк сказал Чайкину:
— Не забудьте, Чайк, что в Америке у вас есть преданный и многим обязанный друг, который обидится, если вы не обратитесь к нему, если вам не повезет на первых порах и вам нужна будет помощь… Вы отказываетесь теперь от билета в тысячу долларов — это ваше дело… Но, смотрите, не вздумайте бедовать и не известить меня об этом. И вообще давайте о себе знать. Адресуйте ваши письма во Фриско на имя одного моего приятеля (вот вам карточка) с передачей господину Джемсону… Капитана Блэка уж больше нет, Чайк… Помните это… Меня снова зовут Джемсон, Генри Джемсон, как звали покойного моего отца… Уведомьте, когда поступите на ферму. Советую поступить к одному из тех двух лиц, к которым я дал рекомендательные письма… Эти господа порядочные. Дорогой держите ухо востро. На Западе много охотников до чужих долларов, а у вас их немного… А дорога до Канзаса во Фриски долгая и не всегда безопасная… В глухих местах пошаливают западные молодчики. Револьвер у вас есть?
— Есть!
— Отлично! И старайтесь попасть на мальпост, где кучер дядя Билль… Не забудьте, Чайк!
Пароход подходил к маленькому городку. На пристани толпилось много солдат в своих белых блузах и широкополых шляпах.
— Ну, прощайте, Чайк… Надеюсь… до свидания… Я, верно, через несколько месяцев буду во Фриско… Война скоро кончится.
— И северяне победят? — спросил Чайкин, добросовестно прочитавший сегодня утром газету.
— Об этом говорите громко, Чайк, в Канзасе, на Миссури, а здесь все — сомбреро, рабовладельцы, и потому помалчивайте, чтоб не получить пулю в лоб… Ну, разумеется, южане проиграют свою игру! — совсем тихо говорил Блэк-Джемсон. — Да, вот еще что, Чайк. Если за Соленым озером, в Неваде, в большой пустыне случится, что на мальпост нападут джентльмены на лошадях и захотят отобрать от вас билет в пятьсот долларов, то вы покажите этим господам вот эту бумажку и скажите, что вы приятель «Черного ястреба». Запомните. Я прежде знавал Черного ястреба и кое-кого из этих джентльменов пустыни… Надеюсь, они оставят вас с билетом! — прибавил Джемсон, подавая бумажку, на которой было написано: «Не трогайте, джентльмены, Чайка».
Чайкин спрятал бумажку в кошелек.
Пароход пристал к берегу.
— Прощайте, мистер Джемсон. Благодарю вас за все.
Они крепко пожали друг другу руки, и Джемсон сошел с парохода. Чайкин следил за ним глазами. Тот обернулся и кивнул головой.
Через четверть часа пароход пошел далее, рассекая острым носом мутноватые воды широкой реки.
Чайкин спустился в общую залу и принялся дочитывать утреннюю газету.
И как только он ее кончил, к нему подсел красивый молодой брюнет в кожаной куртке и высоких сапогах и, фамильярно хлопнув по плечу, спросил:
— Далеко едете?
— Далеко.
— А например? Я до Мемфиса, а вы?
— Я еду в Сан-Франциско.
— За золотом? — насмешливо спросил брюнет.
— Нет, за работой.
— Можно ли узнать за какой?
— На ферму рабочим.
— И едете в первом классе?
— Один знакомый заплатил за меня.
Человек в кожаной куртке подмигнул глазом, словно бы хотел сказать: «Ври больше!»
— Приятно иметь таких знакомых, черт возьми!
— Очень! — добродушно подтвердил Чайкин.
Брюнет не без уважения взглянул на Чайкина, как на человека, который врет мастерски, прикидываясь простачком, и, вынимая из кармана две колоды карт, проговорил:
— До обеда еще долго. Не хотели ли сыграть?
— Я не умею.
— Не умеете? Очень жаль! А впрочем, если не умеете, то этой игре не трудно научиться… Даю слово, что весьма легко… Смотрите!
И с этими словами брюнет стал метать банк.
— Не правда ли, очень просто?..
— Я этой игры не знаю.
— А вот я вас научу, если позволите… Эй, черномазый! два коблера! — презрительным тоном крикнул брюнет слуге-негру, появившемуся в каюте. — Положим, вы ставите пятьдесят центов, — я на крупные ставки никогда не играю! — на даму, которую вы вынули из вашей колоды… Эта карта многим приносит счастье, сэр… Выньте на даму…
Чайкин послушно вынул даму.
— Теперь я начинаю. Правая сторона моя, левая — ваша… Если дама упадет налево — пятьдесят центов ваши, направо — мои…
Брюнет не спеша стал класть карты. Дама упала налево.
— Счастливец вы! Дамы вас любят… Ну, теперь попробуйте поставить, ввиду вашего счастия, доллар, положим, на туза…
Чайкин вынул из своей колоды туза.
— Посмотрим, что скажет туз… Я тузов обыкновенно бью!.. — говорил, смеясь, брюнет, стасовывая карты. — Напрасно я вам посоветовал ставить на туза. О, черт возьми! С вами просто страшно играть. Вы опять выиграли. Туз на левой стороне, и у вас в кармане полтора доллара. Получайте их!
И господин в кожаной куртке вынул из кармана штанов кучку золота и серебра и, бросая на стол монету в пять долларов, проговорил:
— Три с половиною дайте сдачи и ставьте теперь карту по своему выбору, а то я советую на свою голову!
— Что вы? Я разве взаправду играл? Вы только учили! — проговорил Чайкин, отодвигая от себя монету.
— А я полагаю, что деньги ваши… Я бы на вашем месте спокойно их взял.
— Нет, не мои! — протестовал Чайкин.
— Ну, как хотите… Спорить не будем… Ставьте карту по-настоящему и положите на нее монету, которую вам не жаль проиграть. А перед этим хлебните коблера…
— Благодарю вас. Я не пью. И карты не поставлю… Я не буду играть.
Несколько пассажиров, сидевших в большой общей каюте, безмолвно наблюдали эту сцену. Некоторые улыбались. Только один пожилой, прилично одетый господин, по-видимому возмущенный поведением человека в кожаной куртке, встал с лонгшеза и, подойдя к столу, за которым сидел Чайкин, обращаясь к брюнету, проговорил резким тоном:
— Что вы пристаете к джентльмену!.. Разве вы не видите, что он иностранец, не желающий пользоваться счастием в игре. Не хотите ли, я воспользуюсь им?.. Вынимайте-ка из кармана деньги… Я их переложу в свой…
— С удовольствием обчищу ваши карманы. Как прикажете вас звать, так как я не имею чести знать вашего имени.
— Капитан Бутс. А вы?
— Шкильнер, агент по всяким делам… к вашим услугам! — сказал брюнет и, вынув из кармана, положил на стол кучку денег.
То же самое сделал и капитан Бутс, пока агент по всяким делам тасовал карты.
— Сколько ставите, капитан, и на какую карту?..
— Доллар для начала, — отвечал капитан, выдвигая монету, — а карту… не будете ли вы добры, молодой джентльмен, вынуть мне карту. Я буду играть на ваше счастие! — обратился он к Чайкину. — Вы, по-видимому, очень счастливый человек… Как позволите назвать вас?
— Чайк…
— Так выньте-ка карточку…
Чайкин вынул тройку. Она выиграла, и капитан, утроив куш, опять попросил Чайкина выбрать карту. И эта выиграла. Шкильнер, казалось, удивлялся и довольно часто вспоминал черта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Смущение скоро сменилось приятным чувством удовлетворенности уставшего тела. Обрывки мыслей путались в голове Чайкина, и он никак не мог их поймать. Полусонный, он затушил свечку и через минуту-другую уже храпел во всю ивановскую.
ГЛАВА XI
Когда на следующее утро Чайкин проснулся, он не без изумления протирал глаза, находясь еще под впечатлением последних сновидений. Во сне он видел себя на клипере, и боцман его ругал, обещая «начистить зубы». На этом обещании молодой матрос проснулся и… несколько секунд не мог сообразить, почему он лежит на мягкой постели и через тонкую ткань полога видит роскошную обстановку номера.
Наконец он освободился от чар сна, вспомнил, что боцман уже не может «начистить ему зубы», и, нащупавши на груди фланелевую маленькую сумочку, в которой хранились деньги, быстро вскочил с кровати, прошел в соседнюю комнату и пустил воду в ванну.
Освежившийся после ванны, он вымылся в мраморном умывальнике и, окончив свой туалет, позвонил. Вошел слуга-негр и почтительно спросил, чего желает «масса» (господин).
— Нельзя ли кофе напиться, милый человек? — ласково спросил Чайкин.
— Сюда угодно?
— А разве можно в другом месте?
— Идите вниз… Там готов завтрак. Я вас проведу.
Слуга провел Чайкина на веранду, на которой стоял длинный стол, накрытый скатертью. На столе стояли приборы и большие чашки, хлеб, масло, разные сыры и блюдо горячей ветчины. Один старый господин, весь в белом, уже сидел за столом и пил кофе.
Перед верандой был роскошный цветник, а за цветником шел сад, густой тропический сад, полный разных пальм, тамариндов, банановых деревьев и хлопчатника. Чайкин замер от восторга при виде этой роскоши и жадно вдыхал аромат цветов.
«Экая благодать!» — подумал он, любуясь цветами и темной листвой сада.
Слуга принес кофе, и Чайкин сел за стол, с удовольствием поглядывая на блюдо с ветчиной и на миску с большим картофелем.
Он оказал честь и ветчине, и сыру, и хлебу с маслом, запивая эти яства вкусным кофе с горячим молоком, и когда есть уже больше не мог, пошел с веранды в сад.
Несмотря на восьмой час утра, солнце палило невыносимо, и в саду было так душно, что Чайкин скоро вернулся в свою уже прибранную комнату. Звуки музыки привлекли его к окну, и он увидел полк солдат, мирно шагающий сзади музыкантов. Вокруг шла целая толпа. Многие женщины плакали.
«На войну, верно, идут!» — подумал Чайкин, слышавший, что в Америке идет междоусобная война, и, сравнивая выправку американских солдат с русскими, нашел, что американцы не такие бравые, как наши, и только впоследствии убедился, что отсутствие выправки не мешало американцам быть необыкновенно выносливыми и не хуже русских оказывать чудеса храбрости и отваги.
Полк прошел, улица опустела, и Чайкин принялся за газету, которую купил на веранде у газетного разносчика, вспомнив совет Долговязого непременно читать газету. Газета была в руках у Чайкина первый раз в жизни, и он добросовестно и усердно штудировал ее, но, незнакомый с американскими делами, понимал очень мало в передовых статьях и заинтересовался только тогда, когда начал читать описание недавнего сражения, в котором южане описывались как победители. Чайкин только что одолел рассказ о битве и хотел перейти к следующей по порядку статье, имея намерение одолеть всю газету с начала до конца, как раздался стук в двери и вошел Гаук.
Он был очень весел и, поздоровавшись с Чайкиным, произнес:
— Вам говорил вчера капитан Блэк о моем предложении?
— Говорил.
— А говорил он вам, что я заново перекрашу бриг и переменю оснастку… То-то будет красивое суденышко — бриг «Блэк». Уж я переменил название. Теперь бриг не «Динора», а «Капитан Блэк»…
— Почему переменили?
— Капитан подарил мне бриг с условием, чтобы я перекрасил его.
— Он разве подарил вам? — удивился Чайкин.
— А вы разве не знали? Подарил в награду за последнее плавание. По-джентльменски поступил. Как вы находите, Чайк? Так ведь редко награждают!
— Он и меня наградил, капитан Гаук. При расчете пятьсот долларов дал.
— Вы их стоили, Чайк. Ну, так как же, Чайк?.. Идите боцманом.
Чайкин наотрез отказался: и должность не по нем, и хочется ему на земле пожить, заняться землей…
— Очень жалею, Чайк! А я было думал, что вы будете на «Блэке» боцманом… Пятьдесят долларов в месяц и продовольствие… Желаю вам всего хорошего, Чайк! Не будь вы таким простофилей, вы скоро сделались бы настоящим янки и нажили бы деньги… Но на берегу вас непременно облапошат… Берегите свои карманы, Чайк, и не верьте всякому… В море куда лучше, Чайк, особенно если подобрать команду… А вы были бы с хорошими матросами отличный боцман… И после года я, куда ни шло, прибавил бы вам еще двадцать пять… Семьдесят пять в месяц и продовольствие, ведь это не дурно, а? — неожиданно вставил Гаук и, весело подмигнув глазом, похлопал Чайкина по плечу. — Не подходит? Видно, решились быть кротом, а не морским волком, Чайк?
— Да, капитан. С малолетства я был на земле. Люблю землю. А за приглашение благодарю и за то, что вы, мистер Гаук, были добры ко мне на «Диноре», благодарю! — задушевно промолвил Чайкин. — С вами я охотно стал бы служить, если бы не искал другой работы! — прибавил он.
Гаук поднялся и, крепко пожимая руку, сказал:
— Помните, Чайк, если захотите быть у меня боцманом, я к вашим услугам. Запомните, что через пять месяцев я буду в гавани Фриско. Там меня найдете на «Блэке». Кланяйтесь капитану. Я стучался сейчас к нему. Верно, спит… отсыпается после плавания.
С этими словами Гаук ушел, а Чайкина охватило беспокойство за Блэка. Вчерашний разговор припомнился молодому матросу, и он вышел из комнаты и, подойдя к дверям номера Блэка, прислушивался.
Все было тихо.
Наконец Чайкин решился постучать.
— Капитан Блэк давно ушел, — проговорил слуга-негр, появившийся в коридоре.
— А нет ли капитану телеграммы?
— Есть… Он только что ушел, как пришла телеграмма! — отвечал негр, ласково скаля зубы.
— Слава богу! — вырвалось из груди обрадованного Чайкина, и он перекрестился.
Негр во все глаза глядел на Чайкина и, любопытный, как все негры, спросил:
— Вы, масса, друг капитана?
— Я очень благодарен ему. Он был добр ко мне.
— А к нам он не добр, масса. Он привез оружие на своем бриге… Он, значит, не хочет, чтобы нас освободили от неволи, если помогает южанам… Но им все-таки плохо. Недавно их поколотили… Я слышал от верных людей! — тихо проговорил негр. — Ведь вы, наверное, за наших заступников… Не правда ли?.. Вы не хотите, чтобы негры были невольниками?..
Чайкин сам был из крепостных и понимал, что значит неволя. И он ответил негру:
— Дай вам бог быть вольным… Правда свое возьмет.
— Я так и знал, что вы за нас… Вы так ласково говорите со мной, масса… Вы не американец, должно быть?
— Я русский…
— Русский?.. О, я читал в газетах, что ваш царь освободил народ из неволи и потому желает, чтобы и нас освободили… И ваша эскадра недавно пришла в Нью-Йорк.
Эти слова негра были очень приятны Чайкину. Он ласково улыбнулся негру и сказал:
— У бога все равны, и наш царь это понимает: потому-то он и объявил волю.
— И Абрам Линкольн понимает. Он умница и добрый.
— А кто Линкольн?
— Линкольна не знаете?.. Президента?.. — удивился негр. — Вот он.
И негр, озираясь, достал из кармана своего фрака замасленную фотографию Линкольна и показал ее Чайкину.
— Каков? — с гордостью проговорил негр.
— Значит, хорош, коли подневольных людей жалеет!.. — отвечал Чайкин, возвращая карточку.
В коридоре показался какой-то господин, и негр, плутовато подмигнув глазом, приложил палец к губам: молчи, мол.
Чайкин понял это и громко спросил:
— Капитан Блэк не говорил, когда вернется?
— Нет, не говорил. Верно, к ленчу придет.
Чайкин не знал, что такое «ленч», но сообразил, что, верно, какая-нибудь еда, и спросил:
— А когда ленч?
— В час, ровно в час, масса. А обед в семь часов, и ваш прибор будет рядом с прибором вашего друга, капитана Блэка.
Негр пошел вниз, а Чайкин в свою комнату. Он было принялся за газету, но ему не читалось и не сиделось на месте. Ему хотелось поскорей увидать Блэка и сообщить радостную весть о получении телеграммы. Верно, это та самая, которую он ждет и из-за которой решил покончить с собой.
И Чайкин надел шляпу и вышел на улицу. Палило отчаянно, но Чайкин самоотверженно стоял под палящими лучами солнца на тротуаре, высматривая среди проходящих знакомую фигуру капитана.
Наконец Блэк подъехал в коляске, весь в белом, в шляпе, обернутой кисеей. Чайкин сперва было его не узнал в этом костюме, но через мгновение типичное лицо капитана Блэка, мрачное и бледное, заставило Чайкина броситься к нему.
— Капитан! Телеграмма получена! — радостно воскликнул Чайкин.
Блэк побледнел еще больше, и вслед за тем краска залила его щеки.
— И вы стояли на этом пекле, чтобы порадовать меня, Чайк? О, добрая душа! — проговорил Блэк, выскочив из коляски и входя в подъезд.
— Где телеграмма мне?..
Швейцар ее подал. Капитан быстро распечатал и стал читать тут же. Чайкин с радостью заметил, что лицо капитана словно бы преобразилось. Счастье и радость светились на нем.
Он взглянул на Чайкина, увидел его сияющее лицо и шепнул ему:
— Я буду жить, Чайк… Я буду жить! — повторил он.
На следующее утро Блэк и Чайкин плыли вверх по реке Миссисипи на большом двухэтажном белом пароходе. В небольшом городке Батонруже они Должны были расстаться. Блэк уезжал на север, в Ричмонд, где в одном из госпиталей находилась его невеста сестрой милосердия, а Чайкин должен был продолжать путь до Канзаса, а оттуда в мальпосте до Сан-Франциско через прерии, еще мало населенные колонистами и где кочевали индейцы. Тогда тихоокеанская железная дорога еще не была проведена.
Билет на пароход купил Чайкину Блэк в первом классе, чтобы быть вместе некоторую часть пути.
Перед расставанием Блэк сказал Чайкину:
— Не забудьте, Чайк, что в Америке у вас есть преданный и многим обязанный друг, который обидится, если вы не обратитесь к нему, если вам не повезет на первых порах и вам нужна будет помощь… Вы отказываетесь теперь от билета в тысячу долларов — это ваше дело… Но, смотрите, не вздумайте бедовать и не известить меня об этом. И вообще давайте о себе знать. Адресуйте ваши письма во Фриско на имя одного моего приятеля (вот вам карточка) с передачей господину Джемсону… Капитана Блэка уж больше нет, Чайк… Помните это… Меня снова зовут Джемсон, Генри Джемсон, как звали покойного моего отца… Уведомьте, когда поступите на ферму. Советую поступить к одному из тех двух лиц, к которым я дал рекомендательные письма… Эти господа порядочные. Дорогой держите ухо востро. На Западе много охотников до чужих долларов, а у вас их немного… А дорога до Канзаса во Фриски долгая и не всегда безопасная… В глухих местах пошаливают западные молодчики. Револьвер у вас есть?
— Есть!
— Отлично! И старайтесь попасть на мальпост, где кучер дядя Билль… Не забудьте, Чайк!
Пароход подходил к маленькому городку. На пристани толпилось много солдат в своих белых блузах и широкополых шляпах.
— Ну, прощайте, Чайк… Надеюсь… до свидания… Я, верно, через несколько месяцев буду во Фриско… Война скоро кончится.
— И северяне победят? — спросил Чайкин, добросовестно прочитавший сегодня утром газету.
— Об этом говорите громко, Чайк, в Канзасе, на Миссури, а здесь все — сомбреро, рабовладельцы, и потому помалчивайте, чтоб не получить пулю в лоб… Ну, разумеется, южане проиграют свою игру! — совсем тихо говорил Блэк-Джемсон. — Да, вот еще что, Чайк. Если за Соленым озером, в Неваде, в большой пустыне случится, что на мальпост нападут джентльмены на лошадях и захотят отобрать от вас билет в пятьсот долларов, то вы покажите этим господам вот эту бумажку и скажите, что вы приятель «Черного ястреба». Запомните. Я прежде знавал Черного ястреба и кое-кого из этих джентльменов пустыни… Надеюсь, они оставят вас с билетом! — прибавил Джемсон, подавая бумажку, на которой было написано: «Не трогайте, джентльмены, Чайка».
Чайкин спрятал бумажку в кошелек.
Пароход пристал к берегу.
— Прощайте, мистер Джемсон. Благодарю вас за все.
Они крепко пожали друг другу руки, и Джемсон сошел с парохода. Чайкин следил за ним глазами. Тот обернулся и кивнул головой.
Через четверть часа пароход пошел далее, рассекая острым носом мутноватые воды широкой реки.
Чайкин спустился в общую залу и принялся дочитывать утреннюю газету.
И как только он ее кончил, к нему подсел красивый молодой брюнет в кожаной куртке и высоких сапогах и, фамильярно хлопнув по плечу, спросил:
— Далеко едете?
— Далеко.
— А например? Я до Мемфиса, а вы?
— Я еду в Сан-Франциско.
— За золотом? — насмешливо спросил брюнет.
— Нет, за работой.
— Можно ли узнать за какой?
— На ферму рабочим.
— И едете в первом классе?
— Один знакомый заплатил за меня.
Человек в кожаной куртке подмигнул глазом, словно бы хотел сказать: «Ври больше!»
— Приятно иметь таких знакомых, черт возьми!
— Очень! — добродушно подтвердил Чайкин.
Брюнет не без уважения взглянул на Чайкина, как на человека, который врет мастерски, прикидываясь простачком, и, вынимая из кармана две колоды карт, проговорил:
— До обеда еще долго. Не хотели ли сыграть?
— Я не умею.
— Не умеете? Очень жаль! А впрочем, если не умеете, то этой игре не трудно научиться… Даю слово, что весьма легко… Смотрите!
И с этими словами брюнет стал метать банк.
— Не правда ли, очень просто?..
— Я этой игры не знаю.
— А вот я вас научу, если позволите… Эй, черномазый! два коблера! — презрительным тоном крикнул брюнет слуге-негру, появившемуся в каюте. — Положим, вы ставите пятьдесят центов, — я на крупные ставки никогда не играю! — на даму, которую вы вынули из вашей колоды… Эта карта многим приносит счастье, сэр… Выньте на даму…
Чайкин послушно вынул даму.
— Теперь я начинаю. Правая сторона моя, левая — ваша… Если дама упадет налево — пятьдесят центов ваши, направо — мои…
Брюнет не спеша стал класть карты. Дама упала налево.
— Счастливец вы! Дамы вас любят… Ну, теперь попробуйте поставить, ввиду вашего счастия, доллар, положим, на туза…
Чайкин вынул из своей колоды туза.
— Посмотрим, что скажет туз… Я тузов обыкновенно бью!.. — говорил, смеясь, брюнет, стасовывая карты. — Напрасно я вам посоветовал ставить на туза. О, черт возьми! С вами просто страшно играть. Вы опять выиграли. Туз на левой стороне, и у вас в кармане полтора доллара. Получайте их!
И господин в кожаной куртке вынул из кармана штанов кучку золота и серебра и, бросая на стол монету в пять долларов, проговорил:
— Три с половиною дайте сдачи и ставьте теперь карту по своему выбору, а то я советую на свою голову!
— Что вы? Я разве взаправду играл? Вы только учили! — проговорил Чайкин, отодвигая от себя монету.
— А я полагаю, что деньги ваши… Я бы на вашем месте спокойно их взял.
— Нет, не мои! — протестовал Чайкин.
— Ну, как хотите… Спорить не будем… Ставьте карту по-настоящему и положите на нее монету, которую вам не жаль проиграть. А перед этим хлебните коблера…
— Благодарю вас. Я не пью. И карты не поставлю… Я не буду играть.
Несколько пассажиров, сидевших в большой общей каюте, безмолвно наблюдали эту сцену. Некоторые улыбались. Только один пожилой, прилично одетый господин, по-видимому возмущенный поведением человека в кожаной куртке, встал с лонгшеза и, подойдя к столу, за которым сидел Чайкин, обращаясь к брюнету, проговорил резким тоном:
— Что вы пристаете к джентльмену!.. Разве вы не видите, что он иностранец, не желающий пользоваться счастием в игре. Не хотите ли, я воспользуюсь им?.. Вынимайте-ка из кармана деньги… Я их переложу в свой…
— С удовольствием обчищу ваши карманы. Как прикажете вас звать, так как я не имею чести знать вашего имени.
— Капитан Бутс. А вы?
— Шкильнер, агент по всяким делам… к вашим услугам! — сказал брюнет и, вынув из кармана, положил на стол кучку денег.
То же самое сделал и капитан Бутс, пока агент по всяким делам тасовал карты.
— Сколько ставите, капитан, и на какую карту?..
— Доллар для начала, — отвечал капитан, выдвигая монету, — а карту… не будете ли вы добры, молодой джентльмен, вынуть мне карту. Я буду играть на ваше счастие! — обратился он к Чайкину. — Вы, по-видимому, очень счастливый человек… Как позволите назвать вас?
— Чайк…
— Так выньте-ка карточку…
Чайкин вынул тройку. Она выиграла, и капитан, утроив куш, опять попросил Чайкина выбрать карту. И эта выиграла. Шкильнер, казалось, удивлялся и довольно часто вспоминал черта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42