Это королевский дуб. Эвностий знает дорогу!
Я проводил их до выхода из сада. В лунном свете фонтан был похож на серебряную, слегка раскачивающуюся пальму, пестрый зонт возвышался, как шелковый шатер восточного царя, и даже такой обыденный предмет, как очаг, приобрел туманные и таинственные очертания, и казалось, на нем надо было курить фимиам, а не печь хлеб. Но обезглавленные маки, даже покрытые белой, скрывающей все недостатки лунной пеной, являли собой жалкое зрелище.
– Зоэ, Мосх, – сказал я, – вы не должны на нее сердиться. Она не привыкла к нашему образу жизни.
– Ты думаешь, дело в этом? – улыбнулась Зоэ. – Неопытность, невинность и все такое? Да она просто ревнует.
– Икара?
– Тебя.
ГЛАВА V
КОРА
Меня разбудило пение. Тея пела в саду песню о тигровом мотыльке:
Он весь, как крыльев цвет его, двояк:
То злато дня, то чернь глухих ночей.
И то, что в нем от тигра, любит мрак,
А что от мотылька – огонь свечей.
Я вылез из-под груды волчьих шкур, зевнул во весь рот и стал карабкаться наверх, чтобы выяснить причину столь необычайного веселья. В тот момент, когда я вышел в сад, Тея как раз извлекала последнюю морковку из ее земляной норки. Меня даже в дрожь бросило от этого зрелища. Конечно, я выращивал морковь, чтобы ее есть, но после того, как были обезглавлены маки, я приходил в ярость от любого покушения на мое заметно поредевшее хозяйство. Голубые обезьяны сидели на стенах и наблюдали за тем, что делает Тея. Один смельчак спрыгнул на землю, быстро подскочил к ней и получил морковку. Я злобно посмотрел ему вслед, но от этого его аппетит не уменьшился. Тея поднялась с колен и улыбнулась:
– Мы отправляемся на пикник. Завтрак сейчас будет готов.
– В чем же мне идти? – спросил я. (Я еще не был одет.)
– Так и иди, – ответила она. – Во время пикника все должны чувствовать себя свободно.
Взяв с собой яйца дятла, сваренные вкрутую, жареные каштаны, сыр из молока волчицы, сырую морковь (последних представителей дружной семейки с моей грядки), медовые лепешки и оплетенную ивовыми прутьями бутыль с вином, мы двинулись в сторону поля Драгоценных Камней. Когда мы выходили из дома, Икар был совсем сонным. Прямо перед уходом я вытащил его на улицу, отнес к фонтану и подержал под струей, но теплая вода не смогла разбудить его до конца, и он еле передвигал ноги. Тея и я болтали, а когда речь зашла о триях, этих неисправимых воришках, Икар стал прислушиваться.
– Их женщины очень красивы, – сказал я, – если не обращать внимания на золотые глаза и трепещущие без остановки крылья. Но не вздумай влюбиться в такую.
– Почему? – спросил он.
– Потому что… – начал я, но тут мы пришли на поле Драгоценных Камней, и Икар так и не получил ответа на свой вопрос.
Представьте себе поле, вспаханное титанами. Оно похоже на бурное море – борозды глубоки, как впадины между вздымающимися волнами, и как корабли, поднятые на их гребни, торчат огромные валуны. Но это не великаны изувечили землю, а землетрясения, и растения – трава, кусты шиповника и алые маки, крепко цепляющиеся за стены глубоких провалов и ползущие вверх по каменистым уступам, – лишь немного облегчают ее страдания, но не могут излечить раны. Tee очень понравились маки, она даже сорвала один, но дикая картина, открывшаяся перед ней, повергла ее в ужас.
– Земля сердится, – сказала она. – Это сделала не Великая Мать, а кто-то из северных богов, может быть, Плутон. Наверное, он выбрал это поле местом своих забав.
– Зато здесь нас никто не видит, – заметил я, – и мы в полной безопасности. Знаешь, любимое развлечение панисков – поиздеваться над теми, кто пришел на пикник. Один из козлоногих отвлекает их внимание своим кривляньем, а в это время остальные, схватив приготовленный завтрак, убегают.
Я стер с одного из камней грязь и предложил Tee сесть:
– Это халцедон Халцедон – полудрагоценный камень серо-голубого, серовато-фиолетового и серого цвета с облачной мутностью, разновидность плотных видоизменений кварца микроволокнистого строения с примесями, обусловливающими различные цвета. Разновидностями халцедона по цвету являются сердолик (красный), хризопрод (яблочно-зеленый), гелиотроп (темно-зеленый с красными пятнами), сапфирин (мутно-молочный с синим) и др.; по текстуре – агат и оникс.
. После пикника я возьму его с собой, и работники сделают тебе из него ожерелье. Здесь можно найти любой камень – сердолик, агат, яшму. Агат – полудрагоценный камень со слоистым или полосчатым распределением окраски голубовато-серых, темно-серых и белых тонов, разновидность халцедона; яшма – декоративный поделочный камень, скрытокристалличеекий кварц. Окраска пестрая, полосчатая, пятнистая.
Но только я опустил корзину на траву, как из-за ближайшего валуна показалась маленькая войлочная шапочка. То есть не шапочка, а прическа Пандии.
– Я почувствовала запах лепешек, – сказала она, – и мне показалось, что их больше, чем вы можете съесть.
– Иди к нам, – пригласил ее Икар, проявив благородство, правда, без особого энтузиазма, так как на самом деле лепешек было гораздо меньше, чем требовалось. Тея еще не поняла, какой у минотавра аппетит.
– Слишком много есть – вредно, – объяснила Пандия. – Одна моя знакомая, к счастью не очень близкая, съела столько, что сама стала сладкой, и голодный дикий медведь, прятавшийся за деревом, проглотил ее целиком, ни кусочка не оставил. Представляете? Свою собственную кузину!
Перед едой, как обычно, Пандия привела себя в порядок. Она расчесала хвост, вычистила лайковые сандалии и аккуратно, чтобы концы были одной длины, завязала пояс из кроличьего меха.
– Я сочинил о медведях стихотворение, – сказал я. – Оно начинается так:
Медведи любят – ники все:
Брус-, чер– и земля-нику.
Забудут вмиг о колбасе,
Наткнувшись на клубнику.
Но любят более всего
Отведать сладкой булки,
Ну, той, что мы берем с собой
На дальние прогулки.
А вот еще одно, о страшном медведе, который съел твою знакомую:
Косматейший, бурейший,
Толстейший, голоднейший –
Из всех медведей он,
Наверно, медведейший!
– Мне очень нравятся твои стихи, Эвностий, – сказала Пандия. – Они почти такие же красивые, как твой хвост, а он такой элегантный. Но от всех этих разговоров о медведях мне так захотелось есть, что я даже не могу воспринимать поэзию.
Икар протянул ей наши медовые лепешки, которые были завернуты в льняной платок.
– В округе нет ни одного дикого медведя, – заметил он.
Мы и оглянуться не успели, как Пандия проглотила почти все, что было в платке, а оставшиеся кусочки быстро спрятала в свою тунику.
– Мы будем собирать камни? – спросил Икар. – Тельхины из них что-нибудь сделают для нас. Камни можно складывать в корзину.
– Мне бы хотелось иметь амулет от стригов, – сказала Пандия и пошла следом за Икаром на каменную гряду. По дороге она выуживала из туники кусочки лепешек и клала их себе в рот.
Тем временем Тея ела морковку. Она откусывала ее так аккуратно, что совсем не было слышно хруста. Легкий ветерок сдувал волосы с ее ушей, а она свободной рукой снова прикрывала их локонами.
– Тея, – сказал я, – ты похожа на испуганного кролика.
Она улыбнулась и наморщила нос:
– Только усов не хватает.
А затем Тея вновь превратилась в женщину, и волосы ее были такими мягкими, а руки такими маленькими и изящными, что я чуть не заплакал, и мне безумно захотелось, чтобы она утешила меня, прижав к груди, как маленького, обиженного мальчика.
– Тея, – прошептал я.
– Что, Эвностий?
– Тея, я…
– Хочешь морковку?
– Нет.
– Что ты делаешь, чтобы она была такой хрустящей и желтой?
– Удобряю, – сказал я. – Главным образом рыбьими головами.
И в этот момент, как теплый луч солнца, внезапно пробившийся сквозь тучи в пасмурный и холодный день, в меня вселился то ли бог, то ли демон, я взял из рук Теи морковку, а затем крепко ее обнял. Я сделал то, что казалось мне совершенно естественным, таким же естественным, как принять душ в фонтане или встать на колени, рассматривая бутон мака. Но, повинуясь богу (или демону), я совершенно забыл о своей недюжинной силе. Наверное, я был чересчур груб, и, конечно, Тея не ожидала от меня ничего подобного. Она лежала в моих объятиях, как пронзенный стрелой фавн. Я сломал ей позвоночник, мелькнула у меня страшная мысль. Сокрушил своей звериной силой это нежное создание, будто крепко сжал в руке хрупкое яйцо ласточки.
– Тея, – простонал я, разжав руки, но все еще поддерживая ее. – Тея…
Со спокойным достоинством она отвергла мою помощь и сказала:
– Эвностий, мне стыдно за тебя. Ты ведешь себя, как Мосх.
Лучше бы она отругала меня, ударила, но не наказывала, как нашкодившего ребенка или гуляку-кентавра. Да еще к тому же сравнила с Мосхом!
Я сердито выпалил:
– Он целует всех подряд. А ты прожила в моем доме целый месяц, и до сегодняшнего дня я даже ни разу не прикоснулся к тебе. Но я не евнух.
– Я же говорила, что ты для меня – как брат.
– Я не хочу быть твоим братом. У меня нет к тебе никаких братских чувств. И потом, у тебя уже есть Икар. Я хочу быть…
– Отцом? Действительно, ты на десять лет старше меня.
– Нет, это еще хуже. Мне не нравится твой отец.
– Не нравится? Но ты же никогда его не видел. Он такой красивый и гордый!
– Я знаю его! – ответил я. – Мне не хотелось тебе говорить, но я был знаком с ним еще до твоего рождения.
У Теи перехватило дыхание.
– В лесу?
– И я знал твою мать, дриаду.
– Я не хочу о ней ничего слышать.
– Нельзя рассказать об отце, не упомянув мать. – И я громко крикнул: – Икар! Пандия!
Они появились из-за гряды. Руки у них были грязные. Вдвоем они тащили полную корзину камней.
– Медведи? – прошептала Пандия, глядя на меня округлившимися от ужаса глазами. – Нас сейчас съедят?
– Нет, медведей нет, – сказал я. – Мне просто нужно вам что-то показать.
В миле от поля Драгоценных Камней, на маленькой, заросшей мхом и папоротником просеке, стоял обгоревший пень, который когда-то был величественным дубом. Сквозь разрушенные стены виднелись остатки лестницы, которая спиралью поднималась вверх и обрывалась в пустом пространстве.
– Это дерево вашей матери. – И я рассказал им об Эаке, их отце.
– Когда он пришел в лес, я был еще мальчиком. Мой отец построил в тамарисковой роще дом из тростника, где мы жили с ним вдвоем после смерти моей матери – ее убило молнией. Густые деревья закрывали солнечный свет и скрывали нас с нашим горем. В доме я только ночевал, а все дни проводил в лесу, где мы с матерью когда-то собирали каштаны и где я слушал ее рассказы о том, как наш народ переселился сюда с Блаженных островов. Именно в лесу я впервые увидел Эака. В руке он сжимал кинжал, безбородое лицо было в крови, а глаза – совершенно пустыми, как у того, кто стал жертвой стрига. Позже я узнал, что он оказался в горах, преследуя со своим отрядом ахейских пиратов. Он и его люди догнали их и разбили у самого леса. После жестокой схватки в живых остался только Эак, раненый, почти без сознания, он вошел в лес, но силы оставили его, и он опустился на колени, как убийца перед судьей, кинжал выпал у него из рук, он смотрел перед собой, но ничего не видел.
Я осторожно вышел из-за кустов, где прятался, и спросил:
– Помочь тебе встать?
Подойти к нему ближе я боялся, ведь это был человек, а человек всегда опасен.
– Он не может говорить. – Рядом со мной стояла дриада Кора.
– Твое платье соткано из солнечных лучей! – воскликнул я.
– Из солнечных цветов подсолнухов, – улыбнулась она. – Каждое утро я тку его заново, ведь лепестки живут только один день. Как любовь.
– А твои волосы как зеленый водопад. Он струится по плечам и поет свою песню.
– Может, он научился этой песне у дерева, в котором я живу, слушая, как переговариваются в ветвях дятлы и маленькие птички и как шумит листва. Но мы должны помочь нашему другу, – сказала она.
– Это человек, – прошептал я. Казалось, она не понимает, как это опасно.
– Тем более он заслуживает сочувствия.
Его прекрасные темные волосы, откинутые назад, стягивала лента, бледное и гладкое лицо казалось сделанным из алебастра – материала, из которого критяне вырезают своим царям троны. Такое лицо, безупречное и неподвластное времени, могло выйти из-под резца бога ремесел Гефеста, создавшего его в своей подземной мастерской.
Мы с двух сторон взяли человека под руки и привели в дерево дриады. Она не пригласила меня войти и улыбнулась, заметив мое разочарование. Я много слышал о чудесах, творившихся в деревьях дриад, – о винтовых лестницах, вырезанных внутри ствола, потайных дверях, за которыми находятся освещаемые светлячками комнаты, о балконах, спрятанных среди ветвей, – там дриады расчесывают свои длинные волосы, а солнечные лучи нежно поглаживают их по голове.
– Не входи ко мне. Я привела в свой дом горе, а у тебя своего достаточно.
– Он причинит тебе зло?
– Может быть.
– Зачем же ты взяла его к себе?
– Я слишком долго жила в лучах солнца.
Ни один человек не мог войти в лес незамеченным – звери сразу поднимали тревогу. Все, даже нечистые на руку трии и легкомысленные паниски, по очереди несли дежурство рядом с узким проходом, образовавшимся в высоких скалах, непреодолимой стеной окружавших нашу страну. Только этот проход соединял лес с миром людей (я не говорю о своей пещере, но туда никто не решался даже заглянуть). Мы не единственные заметили Эака, и в то время, как Кора вела его к себе домой, дежурные трубили тревогу в большую морскую раковину. На следующий день Хирон, повелитель кентавров, пришел к Коре, чтобы поговорить о пришельце.
– Я собираюсь родить от него ребенка, – сказала она. Хирон был ошеломлен этим известием. Отец – человек, а мать – зверь! Кем же тогда будет ребенок, человеком или зверем? И, встряхнув гривой, он ушел, предоставив глупой дриаде самой разбираться в том, что она натворила.
Сначала родилась ты, Тея, а через год на свет появился Икар, и первое, что он сделал, – рассмеялся. Высоко в ветвях дерева, где вы жили, был балкон с бамбуковыми перилами, огибавший весь ствол. На нем стояла скамья. Я часто приходил к вашему дому и ждал внизу, когда Кора появится на балконе, держа вас на руках.
– Эвностий, иди к нам, – позвала она меня однажды.
– Мне можно войти в дверь? – спросил я, надеясь, наконец, посмотреть, что делается там, внутри ствола.
– Поднимайся по наружной лестнице.
Я с тревогой заметил, что волосы ее потеряли свой блеск и безжизненно висели, как сломанный папоротник, а платье было соткано не из ярких лепестков подсолнуха, а из темно-коричневых листьев. Она протянула мне дочку.
– А я ничего у нее не сломаю? – спросил я робко.
– Нет, если, конечно, не уронишь на землю. – Она засмеялась.
Сначала ты расплакалась.
– Наверное, ее напугал цвет моих волос, – сказал я.
– Она боится леса и всегда плачет, когда я выношу ее на балкон.
Я прижал твою маленькую ручку к своему рогу и сказал:
– Смотри, они совсем не страшные. Как две морковки.
Ты заснула прямо у меня на руках.
– Дай мне подержать и Икара тоже, – попросил я у Коры.
– По одному младенцу на каждую руку. Они будут друг друга уравновешивать.
Такого пухленького малыша я никогда раньше не видел. Когда никто не держал тебя на руках, ты лежал в своей колыбельке, сделанной матерью из панциря черепахи, и весело агукал, глядя на дятлов или просто на небо. Ты напоминал мне птенца, постоянно объедающегося насекомыми, который стал таким толстым и тяжелым, что ему вовсе не хочется летать. Он сидит в своем гнезде и ждет, когда опять принесут поесть.
Я не говорил Коре о том, что очень полюбил вас: Тею – потому, что она всегда была грустной, а Икара – потому, что он был пухленьким и веселым. Иногда Кора оставляла меня с вами одного, а сама уходила в лес вместе с Эаком (у нее, наверное, сердце разрывалось от горя, когда она видела, как Эак подходит к кромке леса и с тоской глядит на крестьянские домишки, стоящие на другом конце поляны).
Я выжимал из цветов жимолости нектар и поил им вас, а потом рассказывал разные истории, в которых я обязательно спасал вас от злых медведей или кровожадных волков. Вы слушали внимательно и никогда не засыпали, не дождавшись конца, хотя, наверное, понимали далеко не все – ведь вы были еще совсем маленькими.
Время шло. Икару исполнился год. Однажды, поднимаясь на балкон, я увидел, что Кора плачет. Мой отец часто плакал после смерти матери, и я знал, что слезы взрослых гораздо более соленые, а скорбь более глубокая, чем у детей. Я начал спускаться вниз на землю, но Кора остановила меня:
– Останься, Эвностий. Побудь с детьми в последний раз. Ты их больше никогда не увидишь.
Едва не потеряв равновесие, я остановился на середине лестницы и, опершись подбородком о край балкона, спросил:
– Ты меня больше не пустишь в свой дом?
– Они уходят отсюда.
– Как же ты пойдешь с ними?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Я проводил их до выхода из сада. В лунном свете фонтан был похож на серебряную, слегка раскачивающуюся пальму, пестрый зонт возвышался, как шелковый шатер восточного царя, и даже такой обыденный предмет, как очаг, приобрел туманные и таинственные очертания, и казалось, на нем надо было курить фимиам, а не печь хлеб. Но обезглавленные маки, даже покрытые белой, скрывающей все недостатки лунной пеной, являли собой жалкое зрелище.
– Зоэ, Мосх, – сказал я, – вы не должны на нее сердиться. Она не привыкла к нашему образу жизни.
– Ты думаешь, дело в этом? – улыбнулась Зоэ. – Неопытность, невинность и все такое? Да она просто ревнует.
– Икара?
– Тебя.
ГЛАВА V
КОРА
Меня разбудило пение. Тея пела в саду песню о тигровом мотыльке:
Он весь, как крыльев цвет его, двояк:
То злато дня, то чернь глухих ночей.
И то, что в нем от тигра, любит мрак,
А что от мотылька – огонь свечей.
Я вылез из-под груды волчьих шкур, зевнул во весь рот и стал карабкаться наверх, чтобы выяснить причину столь необычайного веселья. В тот момент, когда я вышел в сад, Тея как раз извлекала последнюю морковку из ее земляной норки. Меня даже в дрожь бросило от этого зрелища. Конечно, я выращивал морковь, чтобы ее есть, но после того, как были обезглавлены маки, я приходил в ярость от любого покушения на мое заметно поредевшее хозяйство. Голубые обезьяны сидели на стенах и наблюдали за тем, что делает Тея. Один смельчак спрыгнул на землю, быстро подскочил к ней и получил морковку. Я злобно посмотрел ему вслед, но от этого его аппетит не уменьшился. Тея поднялась с колен и улыбнулась:
– Мы отправляемся на пикник. Завтрак сейчас будет готов.
– В чем же мне идти? – спросил я. (Я еще не был одет.)
– Так и иди, – ответила она. – Во время пикника все должны чувствовать себя свободно.
Взяв с собой яйца дятла, сваренные вкрутую, жареные каштаны, сыр из молока волчицы, сырую морковь (последних представителей дружной семейки с моей грядки), медовые лепешки и оплетенную ивовыми прутьями бутыль с вином, мы двинулись в сторону поля Драгоценных Камней. Когда мы выходили из дома, Икар был совсем сонным. Прямо перед уходом я вытащил его на улицу, отнес к фонтану и подержал под струей, но теплая вода не смогла разбудить его до конца, и он еле передвигал ноги. Тея и я болтали, а когда речь зашла о триях, этих неисправимых воришках, Икар стал прислушиваться.
– Их женщины очень красивы, – сказал я, – если не обращать внимания на золотые глаза и трепещущие без остановки крылья. Но не вздумай влюбиться в такую.
– Почему? – спросил он.
– Потому что… – начал я, но тут мы пришли на поле Драгоценных Камней, и Икар так и не получил ответа на свой вопрос.
Представьте себе поле, вспаханное титанами. Оно похоже на бурное море – борозды глубоки, как впадины между вздымающимися волнами, и как корабли, поднятые на их гребни, торчат огромные валуны. Но это не великаны изувечили землю, а землетрясения, и растения – трава, кусты шиповника и алые маки, крепко цепляющиеся за стены глубоких провалов и ползущие вверх по каменистым уступам, – лишь немного облегчают ее страдания, но не могут излечить раны. Tee очень понравились маки, она даже сорвала один, но дикая картина, открывшаяся перед ней, повергла ее в ужас.
– Земля сердится, – сказала она. – Это сделала не Великая Мать, а кто-то из северных богов, может быть, Плутон. Наверное, он выбрал это поле местом своих забав.
– Зато здесь нас никто не видит, – заметил я, – и мы в полной безопасности. Знаешь, любимое развлечение панисков – поиздеваться над теми, кто пришел на пикник. Один из козлоногих отвлекает их внимание своим кривляньем, а в это время остальные, схватив приготовленный завтрак, убегают.
Я стер с одного из камней грязь и предложил Tee сесть:
– Это халцедон Халцедон – полудрагоценный камень серо-голубого, серовато-фиолетового и серого цвета с облачной мутностью, разновидность плотных видоизменений кварца микроволокнистого строения с примесями, обусловливающими различные цвета. Разновидностями халцедона по цвету являются сердолик (красный), хризопрод (яблочно-зеленый), гелиотроп (темно-зеленый с красными пятнами), сапфирин (мутно-молочный с синим) и др.; по текстуре – агат и оникс.
. После пикника я возьму его с собой, и работники сделают тебе из него ожерелье. Здесь можно найти любой камень – сердолик, агат, яшму. Агат – полудрагоценный камень со слоистым или полосчатым распределением окраски голубовато-серых, темно-серых и белых тонов, разновидность халцедона; яшма – декоративный поделочный камень, скрытокристалличеекий кварц. Окраска пестрая, полосчатая, пятнистая.
Но только я опустил корзину на траву, как из-за ближайшего валуна показалась маленькая войлочная шапочка. То есть не шапочка, а прическа Пандии.
– Я почувствовала запах лепешек, – сказала она, – и мне показалось, что их больше, чем вы можете съесть.
– Иди к нам, – пригласил ее Икар, проявив благородство, правда, без особого энтузиазма, так как на самом деле лепешек было гораздо меньше, чем требовалось. Тея еще не поняла, какой у минотавра аппетит.
– Слишком много есть – вредно, – объяснила Пандия. – Одна моя знакомая, к счастью не очень близкая, съела столько, что сама стала сладкой, и голодный дикий медведь, прятавшийся за деревом, проглотил ее целиком, ни кусочка не оставил. Представляете? Свою собственную кузину!
Перед едой, как обычно, Пандия привела себя в порядок. Она расчесала хвост, вычистила лайковые сандалии и аккуратно, чтобы концы были одной длины, завязала пояс из кроличьего меха.
– Я сочинил о медведях стихотворение, – сказал я. – Оно начинается так:
Медведи любят – ники все:
Брус-, чер– и земля-нику.
Забудут вмиг о колбасе,
Наткнувшись на клубнику.
Но любят более всего
Отведать сладкой булки,
Ну, той, что мы берем с собой
На дальние прогулки.
А вот еще одно, о страшном медведе, который съел твою знакомую:
Косматейший, бурейший,
Толстейший, голоднейший –
Из всех медведей он,
Наверно, медведейший!
– Мне очень нравятся твои стихи, Эвностий, – сказала Пандия. – Они почти такие же красивые, как твой хвост, а он такой элегантный. Но от всех этих разговоров о медведях мне так захотелось есть, что я даже не могу воспринимать поэзию.
Икар протянул ей наши медовые лепешки, которые были завернуты в льняной платок.
– В округе нет ни одного дикого медведя, – заметил он.
Мы и оглянуться не успели, как Пандия проглотила почти все, что было в платке, а оставшиеся кусочки быстро спрятала в свою тунику.
– Мы будем собирать камни? – спросил Икар. – Тельхины из них что-нибудь сделают для нас. Камни можно складывать в корзину.
– Мне бы хотелось иметь амулет от стригов, – сказала Пандия и пошла следом за Икаром на каменную гряду. По дороге она выуживала из туники кусочки лепешек и клала их себе в рот.
Тем временем Тея ела морковку. Она откусывала ее так аккуратно, что совсем не было слышно хруста. Легкий ветерок сдувал волосы с ее ушей, а она свободной рукой снова прикрывала их локонами.
– Тея, – сказал я, – ты похожа на испуганного кролика.
Она улыбнулась и наморщила нос:
– Только усов не хватает.
А затем Тея вновь превратилась в женщину, и волосы ее были такими мягкими, а руки такими маленькими и изящными, что я чуть не заплакал, и мне безумно захотелось, чтобы она утешила меня, прижав к груди, как маленького, обиженного мальчика.
– Тея, – прошептал я.
– Что, Эвностий?
– Тея, я…
– Хочешь морковку?
– Нет.
– Что ты делаешь, чтобы она была такой хрустящей и желтой?
– Удобряю, – сказал я. – Главным образом рыбьими головами.
И в этот момент, как теплый луч солнца, внезапно пробившийся сквозь тучи в пасмурный и холодный день, в меня вселился то ли бог, то ли демон, я взял из рук Теи морковку, а затем крепко ее обнял. Я сделал то, что казалось мне совершенно естественным, таким же естественным, как принять душ в фонтане или встать на колени, рассматривая бутон мака. Но, повинуясь богу (или демону), я совершенно забыл о своей недюжинной силе. Наверное, я был чересчур груб, и, конечно, Тея не ожидала от меня ничего подобного. Она лежала в моих объятиях, как пронзенный стрелой фавн. Я сломал ей позвоночник, мелькнула у меня страшная мысль. Сокрушил своей звериной силой это нежное создание, будто крепко сжал в руке хрупкое яйцо ласточки.
– Тея, – простонал я, разжав руки, но все еще поддерживая ее. – Тея…
Со спокойным достоинством она отвергла мою помощь и сказала:
– Эвностий, мне стыдно за тебя. Ты ведешь себя, как Мосх.
Лучше бы она отругала меня, ударила, но не наказывала, как нашкодившего ребенка или гуляку-кентавра. Да еще к тому же сравнила с Мосхом!
Я сердито выпалил:
– Он целует всех подряд. А ты прожила в моем доме целый месяц, и до сегодняшнего дня я даже ни разу не прикоснулся к тебе. Но я не евнух.
– Я же говорила, что ты для меня – как брат.
– Я не хочу быть твоим братом. У меня нет к тебе никаких братских чувств. И потом, у тебя уже есть Икар. Я хочу быть…
– Отцом? Действительно, ты на десять лет старше меня.
– Нет, это еще хуже. Мне не нравится твой отец.
– Не нравится? Но ты же никогда его не видел. Он такой красивый и гордый!
– Я знаю его! – ответил я. – Мне не хотелось тебе говорить, но я был знаком с ним еще до твоего рождения.
У Теи перехватило дыхание.
– В лесу?
– И я знал твою мать, дриаду.
– Я не хочу о ней ничего слышать.
– Нельзя рассказать об отце, не упомянув мать. – И я громко крикнул: – Икар! Пандия!
Они появились из-за гряды. Руки у них были грязные. Вдвоем они тащили полную корзину камней.
– Медведи? – прошептала Пандия, глядя на меня округлившимися от ужаса глазами. – Нас сейчас съедят?
– Нет, медведей нет, – сказал я. – Мне просто нужно вам что-то показать.
В миле от поля Драгоценных Камней, на маленькой, заросшей мхом и папоротником просеке, стоял обгоревший пень, который когда-то был величественным дубом. Сквозь разрушенные стены виднелись остатки лестницы, которая спиралью поднималась вверх и обрывалась в пустом пространстве.
– Это дерево вашей матери. – И я рассказал им об Эаке, их отце.
– Когда он пришел в лес, я был еще мальчиком. Мой отец построил в тамарисковой роще дом из тростника, где мы жили с ним вдвоем после смерти моей матери – ее убило молнией. Густые деревья закрывали солнечный свет и скрывали нас с нашим горем. В доме я только ночевал, а все дни проводил в лесу, где мы с матерью когда-то собирали каштаны и где я слушал ее рассказы о том, как наш народ переселился сюда с Блаженных островов. Именно в лесу я впервые увидел Эака. В руке он сжимал кинжал, безбородое лицо было в крови, а глаза – совершенно пустыми, как у того, кто стал жертвой стрига. Позже я узнал, что он оказался в горах, преследуя со своим отрядом ахейских пиратов. Он и его люди догнали их и разбили у самого леса. После жестокой схватки в живых остался только Эак, раненый, почти без сознания, он вошел в лес, но силы оставили его, и он опустился на колени, как убийца перед судьей, кинжал выпал у него из рук, он смотрел перед собой, но ничего не видел.
Я осторожно вышел из-за кустов, где прятался, и спросил:
– Помочь тебе встать?
Подойти к нему ближе я боялся, ведь это был человек, а человек всегда опасен.
– Он не может говорить. – Рядом со мной стояла дриада Кора.
– Твое платье соткано из солнечных лучей! – воскликнул я.
– Из солнечных цветов подсолнухов, – улыбнулась она. – Каждое утро я тку его заново, ведь лепестки живут только один день. Как любовь.
– А твои волосы как зеленый водопад. Он струится по плечам и поет свою песню.
– Может, он научился этой песне у дерева, в котором я живу, слушая, как переговариваются в ветвях дятлы и маленькие птички и как шумит листва. Но мы должны помочь нашему другу, – сказала она.
– Это человек, – прошептал я. Казалось, она не понимает, как это опасно.
– Тем более он заслуживает сочувствия.
Его прекрасные темные волосы, откинутые назад, стягивала лента, бледное и гладкое лицо казалось сделанным из алебастра – материала, из которого критяне вырезают своим царям троны. Такое лицо, безупречное и неподвластное времени, могло выйти из-под резца бога ремесел Гефеста, создавшего его в своей подземной мастерской.
Мы с двух сторон взяли человека под руки и привели в дерево дриады. Она не пригласила меня войти и улыбнулась, заметив мое разочарование. Я много слышал о чудесах, творившихся в деревьях дриад, – о винтовых лестницах, вырезанных внутри ствола, потайных дверях, за которыми находятся освещаемые светлячками комнаты, о балконах, спрятанных среди ветвей, – там дриады расчесывают свои длинные волосы, а солнечные лучи нежно поглаживают их по голове.
– Не входи ко мне. Я привела в свой дом горе, а у тебя своего достаточно.
– Он причинит тебе зло?
– Может быть.
– Зачем же ты взяла его к себе?
– Я слишком долго жила в лучах солнца.
Ни один человек не мог войти в лес незамеченным – звери сразу поднимали тревогу. Все, даже нечистые на руку трии и легкомысленные паниски, по очереди несли дежурство рядом с узким проходом, образовавшимся в высоких скалах, непреодолимой стеной окружавших нашу страну. Только этот проход соединял лес с миром людей (я не говорю о своей пещере, но туда никто не решался даже заглянуть). Мы не единственные заметили Эака, и в то время, как Кора вела его к себе домой, дежурные трубили тревогу в большую морскую раковину. На следующий день Хирон, повелитель кентавров, пришел к Коре, чтобы поговорить о пришельце.
– Я собираюсь родить от него ребенка, – сказала она. Хирон был ошеломлен этим известием. Отец – человек, а мать – зверь! Кем же тогда будет ребенок, человеком или зверем? И, встряхнув гривой, он ушел, предоставив глупой дриаде самой разбираться в том, что она натворила.
Сначала родилась ты, Тея, а через год на свет появился Икар, и первое, что он сделал, – рассмеялся. Высоко в ветвях дерева, где вы жили, был балкон с бамбуковыми перилами, огибавший весь ствол. На нем стояла скамья. Я часто приходил к вашему дому и ждал внизу, когда Кора появится на балконе, держа вас на руках.
– Эвностий, иди к нам, – позвала она меня однажды.
– Мне можно войти в дверь? – спросил я, надеясь, наконец, посмотреть, что делается там, внутри ствола.
– Поднимайся по наружной лестнице.
Я с тревогой заметил, что волосы ее потеряли свой блеск и безжизненно висели, как сломанный папоротник, а платье было соткано не из ярких лепестков подсолнуха, а из темно-коричневых листьев. Она протянула мне дочку.
– А я ничего у нее не сломаю? – спросил я робко.
– Нет, если, конечно, не уронишь на землю. – Она засмеялась.
Сначала ты расплакалась.
– Наверное, ее напугал цвет моих волос, – сказал я.
– Она боится леса и всегда плачет, когда я выношу ее на балкон.
Я прижал твою маленькую ручку к своему рогу и сказал:
– Смотри, они совсем не страшные. Как две морковки.
Ты заснула прямо у меня на руках.
– Дай мне подержать и Икара тоже, – попросил я у Коры.
– По одному младенцу на каждую руку. Они будут друг друга уравновешивать.
Такого пухленького малыша я никогда раньше не видел. Когда никто не держал тебя на руках, ты лежал в своей колыбельке, сделанной матерью из панциря черепахи, и весело агукал, глядя на дятлов или просто на небо. Ты напоминал мне птенца, постоянно объедающегося насекомыми, который стал таким толстым и тяжелым, что ему вовсе не хочется летать. Он сидит в своем гнезде и ждет, когда опять принесут поесть.
Я не говорил Коре о том, что очень полюбил вас: Тею – потому, что она всегда была грустной, а Икара – потому, что он был пухленьким и веселым. Иногда Кора оставляла меня с вами одного, а сама уходила в лес вместе с Эаком (у нее, наверное, сердце разрывалось от горя, когда она видела, как Эак подходит к кромке леса и с тоской глядит на крестьянские домишки, стоящие на другом конце поляны).
Я выжимал из цветов жимолости нектар и поил им вас, а потом рассказывал разные истории, в которых я обязательно спасал вас от злых медведей или кровожадных волков. Вы слушали внимательно и никогда не засыпали, не дождавшись конца, хотя, наверное, понимали далеко не все – ведь вы были еще совсем маленькими.
Время шло. Икару исполнился год. Однажды, поднимаясь на балкон, я увидел, что Кора плачет. Мой отец часто плакал после смерти матери, и я знал, что слезы взрослых гораздо более соленые, а скорбь более глубокая, чем у детей. Я начал спускаться вниз на землю, но Кора остановила меня:
– Останься, Эвностий. Побудь с детьми в последний раз. Ты их больше никогда не увидишь.
Едва не потеряв равновесие, я остановился на середине лестницы и, опершись подбородком о край балкона, спросил:
– Ты меня больше не пустишь в свой дом?
– Они уходят отсюда.
– Как же ты пойдешь с ними?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16