Издали их двоих можно было принять за кентавра. Все шестеро стражников смотрели, как мы вылезаем из повозки и идем по поляне, за которой начинается лес. Капитан окликнул нас:
Как там, в лесу, хорошо? Я имею в виду дриад, домики на верхушках деревьев, подземные мастерские. Глядя на вас, я думаю, что это райское место.
– Райское или нет – не знаю, это просто наш дом, – ответил Эвностий. – Хотя, действительно, мы всегда жили счастливо. Я с радостью пригласил бы вас, но Хирон не позволит этого сделать. Спасибо, что вы привезли нас сюда. Вы ведь вернете вола хозяину?
– Обязательно. Жаль, что дети не с вами.
Он натянул поводья и хриплым голосом приказал своим людям возвращаться в Кносс, заехав по дороге к Тихону.
– Эвностий, – сказала я, – у меня больше нет сил. Я уже две недели живу без своего дерева и семь дней без желудей. Прежде чем идти к Коре, я должна отдохнуть.
Он встревоженно посмотрел на меня. Взгляд его был усталым и нежным. Я нечасто жаловалась.
– Конечно, тетя Зоэ.
– Эвностий, Зоэ, а где дети? – Это был Партридж. – Я каждый день прихожу сюда и жду вас.
Он бросился на шею Эвностию, даже позабыв про свою луковую траву:
– Что случилось в Кноссе?
– Нам их не дали, – сказал Эвностий, благодарно обнимая его в ответ, – царь не отпустил их. Они будут жить с отцом и учиться управлять страной.
– Ничего, зато я по-прежнему с тобой.
– Да, дружище, ты со мной. Я рад, что ты меня ждал. Сейчас я провожу домой Зоэ, а с тобой мы увидимся попозже, с тобой и Бионом. Я вам все расскажу.
Я ощущала такую усталость, что не могла передвигаться без помощи Эвностия. Как будто стриг высосал из меня кровь. Руки были потными, влажные пряди волос падали на лицо.
– Как только ты доведешь меня до дерева, иди к Коре и все ей расскажи. – Хорошо, Зоэ.
Он помог мне подняться по лестнице, уложил в постель и накрыл волчьей шкурой. Меня трясло. Я была уверена, что он пойдет к Коре один. По-видимому, я заснула и проснулась примерно через час. К этому времени дерево уже частично восстановило мои силы, хотя и не улучшило настроение. Эвностий по-прежнему сидел рядом с кроватью.
– Я же сказала, чтобы ты шел один. Кора должна узнать обо всем именно от тебя. Будет хуже, если Партридж сообщит ей новости.
– Мне не хотелось оставлять тебя надолго. Тебя лихорадило. Теперь, кажется, стало лучше. На, поешь желудей.
Пока я спала, он развел в очаге огонь – наверное, уголь пришлось занять у соседей – и поджарил желуди.
– Я съем их по дороге.
– Ты уверена, что можешь идти?
– Конечно, могу. Это ведь была не лихорадка, а то, что называется «тоска по дереву». И потом, Кора живет не так уж далеко.
Эвностий помог мне спуститься вниз, будто я была совсем старой. Я чувствовала, что начинаю на него сердиться за то, что он оттягивает это невыносимо тяжелое дело – разговор с Корой. Но как сказать матери, что у нее больше нет детей?
Выйдя на поляну, мы заметили дым и сразу же побежали.
Дерево Коры было охвачено пламенем, ветви его корчились в огне. На мгновение мне показалось, что дерево – это сама Кора и что я… увижу средь пылающей листвы ее искаженное лицо и услышу ее крик. Но нет, это было всего лишь жуткое завывание горящей древесины.
Мы прибежали последними. Партридж, Бион, несколько дриад и Мирра – все были там. Мирра только что вернулась от кентавров; в тот момент, когда загорелось дерево, Кора была дома одна. Эвностий бросился к этому пылающему погребальному костру.
– Нет! Нет, Эвностий! – Крик всегда такой спокойной Мирры будто ужалил нас. Эвностий застыл на месте и слушал ее, не отрывая взгляда от горящего дерева.
– Дерево погибло. Кора мертва или умирает. Даже если ты вынесешь ее из пламени, то только продлишь агонию. Дай ей достойно умереть той смертью, которую она выбрала.
Никогда больше я не посмею назвать ее глупой, легкомысленной женщиной.
Эвностий смотрел то на Мирру, то на дерево. Ветка с треском упала на землю, и Партридж стал затаптывать ее, пытаясь хоть чем-то помочь. Теперь дерево горело ровным, слегка колышущимся пламенем. К счастью, оттуда так и не раздалось ни единого звука, ни единого всхлипывания. Молчаливая Кора не изменила себе.
– Разве ты не понимаешь? Кора сама подожгла его. Это не было случайностью.
Эвностий опустился на колени и протянул руки, будто заклиная огонь погаснуть или умоляя Кору не умирать. Партридж подбежал к нему, приговаривая: «Это я сказал ей, Эвностий, это я виноват. Я хотел сделать как лучше, чтобы освободить тебя от этого. Это все из-за меня».
– Никто не виноват, – ответила я Партриджу, – кто-то должен был сказать ей. Возьми Мирру и отведи ее к кентаврам, а я посмотрю за Эвностием.
В последний раз я взглянула на дерево. И вновь мне показалось, что я вижу Кору, только теперь она уже не в своей зеленой одежде, а убрана в цвета осени и удивительно спокойна. Она без сожалений отказывается от лета и не боится зимы в ожидании встречи с неувядающими златоцветниками Подземного мира.
Эвностий укрылся в своей известняковой пещере. Я не пыталась остановить его. Бион приносил ему туда орехи, Партридж – луковую траву и, пытаясь развлечь его, рассказывал последние лесные новости: Флебий поссорился с Эмбер из-за кражи, Мирра переехала в новый дуб, поближе к городу кентавров. Я каждый день приносила ему молоко – от пива он отказывался, и иногда оставалась посидеть с ним, правда, то, что я говорила, он не слышал, хотя кивал головой и даже изредка улыбался. Мысленно он бродил по золотистым лугам своей безвозвратно ушедшей юности. Как редко мы вспоминаем, что минотавры – эти сильные, рассудительные существа, отличные столяры, ремесленники и крестьяне, – еще и поэты. А вечное бремя поэтов – забывать, что в жизни, кроме Весны, бывает еще и Лето.
В конце третьего дня Эвностий пришел ко мне и сел на пол. Он был жутко уставшим. Тело покрывала известковая пыль, а в гриве запутались колючки. Я села на кровать, взяла деревянный гребень (Эвностий не любил черепаховые, – он считал, что нельзя отбирать у черепахи панцирь) и стала расчесывать его гриву.
– Тетя Зоэ, ты когда-нибудь теряла абсолютно все?
– Иногда мне казалось, что это так.
– Я знаю твердо, что потерял все. Я смог бы научиться жить без Коры. Я уже почти научился. Когда-нибудь я смирился бы и с ее смертью, раз она сама выбрала ее. Но дети, Икар…
– Ты уверен, что никогда больше не полюбишь? Тебе ведь только восемнадцать. А что же будет в оставшиеся пятьсот лет?
– Почти девятнадцать. Да, абсолютно уверен. Три года назад я был счастлив, тетя Зоэ. Так счастлив! Мне казалось, у меня есть все, кроме родителей, но я знал, что им хорошо в Подземном мире.
– В планы Великой Матери не входит давать живому существу все, что оно просит. Если бы мы имели все, нам не нужна была бы богиня, а даже богине хочется быть нужной. Счастливчики получают половину. Но чем выше твои устремления, тем больше становится та половина, которую ты можешь получить. Я, наверное, похожа на Мосха, когда тот, набравшись пива, начинает философствовать. Но я точно знаю, что это так. Ты потерял не все. У тебя остались друзья. Не забывай их.
– Но Кора и дети…
– Кора умерла. Ты не можешь вернуть ее из Подземного мира, но я не сомневаюсь, что Праведный Судия добр к ней и что Подземный мир намного лучше нашего. А дети ее живы, и с ними рядом любящие их отец и дядя.
– Но я-то никогда больше их не увижу.
– Никогда? Ну, дружок, так только циники рассуждают. Я не претендую на то, чтобы считаться пророком, но, как и большинство моих сородичей, я порой вижу очертания будущего. Я верю, даже уверена в том, что ты еще встретишься со своими детьми. Сегодня ночью моя душа покинула тело и отправилась странствовать, как часто делала душа Коры, только странствовала она не в настоящем, а в будущем. И я увидела очень красивую молодую девушку и юношу с копной зеленых волос. Знаешь, где я их видела?
– Где?
– Огромная птица несла их по небу и опустилась прямо в нашем лесу!
– Но ведь это был всего-навсего сон. Если я попытаюсь увидеться с ними, Минос прикажет меня убить.
– Они сами придут к тебе. Кора мечтала о принце и позвала его в лес. Конечно, он принес ей горе. Но факт остается фактом. Люби Тею и Икара, и они, возможно, услышат тебя. Не забывай, что лес у них в крови. И он их тоже позовет.
– Я не Кора. Я не могу жить мечтой.
– И не надо. Кое-что я понимаю в жизни и должна тебе сказать, что просто мечта – это детская забава. Но если мечта ешь, борешься и ждешь – тогда ты можешь все, тогда пигмеи побеждают гигантов, а из простых булыжников создаются прекрасные города. Сильные руки, мечта и терпение воздвигли Вавилон, да и Кносс был выстроен вовсе не Зевсом.
Я погладила его по мягкой гриве, взяла за рога и поцеловала в открытое, нежное лицо, единственное место, где не росли волосы.
– У меня не много достоинств. Былая красота, от которой что-то, может, и осталось, если не обращать внимания на морщинки. Мудрость – это по части Хирона. Но если тебе хочется поплакать, то лучшего места ты не найдешь.
– Я недостоин твоей любви, Зоэ. Я всего лишь последний минотавр, а, может, это не так уж и плохо.
– Последний – или лучший?
Он положил голову мне на колени. Потом взглянул на меня немыслимо зелеными глазами, в которых отражалась вся его душа, и сказал:
– Зоэ, я знаю, что ты любила многих зверей и людей, а потом эта любовь проходила. Но был ли кто-нибудь, кого ты любила больше всех и потеряла его, и тебе казалось, что ты умираешь?
– Да, Эвностий. Нельзя сказать, что я его потеряла, потому что он никогда по-настоящему не был моим.
– Не могу поверить, что кто-то мог не любить тебя.
– Он и любил, по-своему. Но не так, как я.
– И что ты сделала?
– Помучилась, помучилась, а потом испекла пирог с мясом!
– И ты со временем его забыла?
– Я не хотела забывать его. Он был мне слишком дорог. Я просто сделала небольшую перестановку в своей памяти, «что-то забыла, а что-то вспомнила».
– Я не умею так.
– Научишься за следующие сто лет.
– И ты не жалеешь ни о чем?
– Ни на минуту. Я не жалела ни об одной своей любви. И меньше всего о той, которая доставила мне больше всего горя.
– Ты мне скажешь, кто это был?
– Когда-нибудь скажу, дорогой.




1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18