Кто-то уже успел выразить свое отношение к Панарху при помощи
пригоршни какой-то черной дряни. Маленький, чуть заметный след - но
говорил он о многом, если учесть, сколь редко паониты вообще имеют
политические пристрастия и антипатии.
Эрколе Парайо получил назначение в Школу Прогрессоров в Клеоптере, на
побережье Желамбре, что на севере Видаманда. Эта территория по решению
Бустамонте должна была стать промышленным центром Пао. Школа находилась в
древнем скальном монастыре, построенном первыми поселенцами, никто уже не
помнил, зачем.
В огромных холодных залах, полных солнечного света, что сочился
сквозь зеленую листву, ученики школы проводили время в атмосфере, где
царил текникант, и овладевали (в соответствии с особой доктриной причинной
связи) использованием энергетических устройств, математикой, инженерным
делом и различными производствами. Занятия проходили в хорошо
оборудованных классах и лабораториях, но студенты тем временем жили во
второпях выстроенных общежитиях из холста и жердей, по одному в двух
противоположных концах монастыря. Мальчики и девочки носили одинаковые
темно-красные комбинезоны и клеенчатые шапочки, учились и работали с
энергией взрослых. После положенных часов занятий ничто не сдерживало их
активности на территории школы.
Студентов кормили, одевали, обеспечивали жильем и мебелью только в
пределах первой необходимости. Если они хотели чего-то большего -
приспособлений для игр, специальных инструментов, персональных комнат, -
то могли заработать, производя предметы для продажи, и потому почти все
свободное время студенты занимались производством. Они делали игрушки,
посуду, простейшие электрические устройства, выплавляли слитки алюминия из
сырья, которое брали на ближайшем руднике. Даже выпускали периодические
издания, отпечатанные на текниканте.
Группа студентов восьмого года обучения занималась более сложным
производством: работала на заводе по экстрагированию минералов из
океанской воды и использовала все свои фонды для приобретения необходимого
оборудования.
Учителя большей частью были с Брейкнесса - молодые преподаватели
Института. Беран сразу же был поражен каким-то их общим свойством, но он
не мог уловить ни в чем оно состоит, ни, тем более, понять его суть.
Только прожив на Клеоптере два месяца, он понял эту их странность. Дело
было в том, что между всеми брейкнесскими преподавателями было нечто
общее. Все эти юноши были сыновьями Палафокса. По традициям Брейкнесса им
полагалось совершенствоваться в избранных областях науки в Институте
Брейкнесса и готовиться к получению степени, заслуживая право на
модификации. Берану такое отступление от традиции показалось таинственным.
Его собственные обязанности были достаточно просты, а должность по
паонитским представлениям - весьма престижной. Директор школы, протеже
Бустамонте, являлся номинальным ее главой. Беран работал в качестве
переводчика при нем, переводя на текникант те руководящие указания,
которые директор в состоянии был сделать. В награду за эту службу Берана
поселили в уютном коттедже, выстроенном из булыжников и вручную обтесанных
бревен - бывшем жилище фермера. Ему платили хорошее жалованье, также ему
было разрешено носить особую форму серо-зеленого цвета с белой и черной
отделкой.
Прошел год. Беран постепенно обнаружил хоть и слабый, но все же
интерес к работе, и со временем даже ощутил причастность к планам и
чаяниям студентов. Он пытался противиться этому, вызывая в памяти
идиллические картинки прежней жизни Пао и описывая их своим ученикам, но
наталкивался на равнодушие и полное отсутствие интереса. Их гораздо больше
интересовали чудеса техники, которые он видел в лабораториях Брейкнесса.
В один из выходных Беран предпринял печальное путешествие в старый
дом Гитан Нецко, в нескольких милях вглубь от побережья. Преодолев
некоторые трудности, он все-таки нашел старую ферму около озера Мерван.
Сейчас она была заброшена: бревна рассохлись, поле тысячелистника
заполонили плевелы. Беран опустился на шаткую скамью под низеньким деревом
и предался грустным воспоминаниям...
Затем он поднялся на вершину Голубой Горы и оглядел равнину. Безлюдье
и запустение поразили его. До самого горизонта расстилались плодородные
земли, прежде густозаселенные - и невооруженный глаз, кроме полета птиц,
не мог заметить иного проявления жизни. Миллионы были выселены, в основном
на другие континенты, остальные предпочли остаться в земле предков - лечь
в нее навеки. А цвет страны - самые красивые и умные девушки - были
отправлены на Брейкнесс - в счет уплаты долгов Бустамонте.
Беран, подавленный, вернулся на побережье Желамбре. Теоретически в
его власти было восстановить утраченную справедливость - но если бы он мог
найти средства... Если бы он мог восстановиться в положении, принадлежащем
ему по праву рождения! Трудности казались непреодолимыми. Он чувствовал
себя бессильным, ни на что не годным...
Движимый этими мыслями, он намеренно кинулся навстречу опасности и
направился на север, в Эйльянре. Он снял номер в старой гостинице Морави,
что на берегу Канала Прилива, как раз напротив стен Великого Дворца. Его
рука замерла над журналом регистрации: он подавил безрассудное, совершенно
безумное желание вывести "Беран Панаспер" и, наконец, записался как Эрколе
Парайо.
В столице, казалось, царило беззаботное веселье. Может быть, лишь в
воображении Берана слышался гул подспудного эха злобы, неуверенности?
Возможно: ведь паониты жили лишь сегодняшним днем, что диктовалось
особенностями синтаксиса их языка, и ритм их дня из века в век оставался
неизменным.
С циничным любопытством он просмотрел архивы Библиотеки
Правительственных Актов. Последний раз его имя упоминалось девять лет тому
назад: "Ночью неизвестными убийцами отравлен всеми любимый юный Наследник.
Так трагически прерывается прямая линия династии Панасперов, и ее сменяет
боковая ветвь, представителем которой является Панарх Бустамонте - при
самых добрых предзнаменованиях, обещающих славное продолжение династии".
Нерешительный, неуверенный - и не чувствующий в себе сил обрести
решительность и уверенность, Беран вернулся в школу на берегу Желамбре.

Прошел еще год. Текниканты подросли, их стало больше, и они сильно
продвинулись в своем образовании. Были запущены четыре маленьких
производственных мощности - они производили инструменты, пластиковую
пленку, промышленные химикаты, мерные приборы и шаблоны. Планировалось
запустить еще дюжину заводов, и казалось, что, по крайней мере, эта часть
мечты Бустамонте успешно осуществлялась.
По истечении двух лет Беран был переведен в Пон, что на Нонаманде,
суровом небольшом континенте в южном полушарии. Перевод этот был
неприятным сюрпризом, так как Беран уже привык к своему образу жизни на
берегу Желамбре. Еще более печальным было открытие: оказывается, Беран
предпочитал рутину переменам. Неужели он уже обессилел - и это в двадцать
один год! Куда канули его чаяния и надежды - неужели он уже отказался от
них? Злясь на самого себя и приходя в ярость при мысли о Бустамонте, он
летел на юго-восток над холмистыми равнинами Южного Видаманда, над плато
Пларт, над фруктовыми садами и виноградниками полуострова Кураи на
Мидаманде, над длинной извилистой бухтой, получившей имя Змеиной, над
зеленым островом Фреварт с бесчисленными чистенькими и беленькими
деревушками и через Великое Южное Море. Скалы Нонаманда появились вдали,
проплыли внизу и остались позади - Беран летел прямо в бесплодное сердце
континента. Никогда прежде он не бывал на Нонаманде - может быть поэтому
исхлестанные ветрами скалы и "чертовы пальцы" с пучками черных трав,
изогнутыми кипарисами казались ему совершенно непаонитскими, чужими...
Впереди показалась Гора Сголаф - высочайшая вершина Пао. И вдруг,
перевалив через покрытые льдом базальтовые скалы, машина оказалась над
страной ледников, бесплодных долин и ревущих холодных рек. Транспорт
описал круг над горой Дрогхэд, быстро приземлился на голое плато - так
Беран прибыл в Пон.
Селение было двойником (если не вполне по облику, то по духу)
Института Брейкнесса. Множество построек, как бы случайно прилепившихся к
скалам, окружали центральные, более массивные здания. В них, как знал
Беран, располагались лаборатории, классные комнаты, библиотеки, общежития,
административные корпуса и столовые.
Почти сразу же Беран испытал отвращение к селению. Когитант, язык
паонитских интеллектуалов, был слегка упрощенным языком Брейкнесса,
лишенным некоторых свойственных ему условных слов-приказов и с более
свободным употреблением местоимений. Тем не менее сама атмосфера селения
была такой же, как на Брейкнессе, даже обычаи были теми же: все вполне и
безраздельно подчинялись Учителям - действительно, Магистрам высокого
ранга. Природа - конечно, не столь суровая, как на Брейкнессе, была тем не
менее мрачной и отталкивающей. Несколько раз Беран собирался писать
прошение о переводе - но всякий раз одергивал себя. Он не хотел привлекать
внимания к своей персоне, что могло бы в конце концов обнаружить, кто он
таков на самом деле.
Учительский состав, такой же, как в школе Желамбре, набрали в
основном из молодых преподавателей с Брейкнесса - вновь все они оказались
сыновьями Палафокса. В резиденциях находилась дюжина министров-паонитов
низшего ранга, ставленников Бустамонте, и функция Берана состояла в
поддержании связи между двумя этими группами.
Но вот что вызывало у Берана особое беспокойство - Финистерл, молодой
брейкнесский преподаватель, знавший, кто такой на самом деле Беран, также
работал здесь, в Поне. Трижды Берану с колотящимся сердцем удавалось
проскользнуть мимо Финистерла так, чтобы тот его не заметил, но на
четвертый раз встречи избежать не удалось. Финистерл лишь сухо
поприветствовал Берана - и удалился, оставив его в недоумении.
В течение следующих четырех недель Беран множество раз встречал
Финистерла и наконец решился заговорить первым. Ответы Финистерла рассеяли
всяческую неопределенность.
Беран выяснил, что горячим желанием Финистерла было продолжать
образование в Институте Брейкнесса, но оказался он в Поне по трем
причинам. Первая: такова была воля его отца, Лорда Палафокса. Вторая:
Финистерл хорошо понимал, что иметь сыновей гораздо проще на Пао, нежели
на Брейкнессе. Он был достаточно честен, и о третьей причине красноречивее
всяких слов говорило его молчание. Он считал Пао миром, который все время
претерпевал изменения, миром огромных потенциальных возможностей, где
человек достаточно предприимчивый и решительный может завоевать величайшую
власть и престиж.
А что же Палафокс? Беран был в недоумении. Но Финистерл переменил
тему и, глядя на него, задумчиво произнес:
- Странно думать, что даже эти скалы, и гора Сголаф когда-нибудь под
напором ветра сравняются с землей. А, с другой стороны, самый безобидный
холмик может превратиться в вулкан.
- Да, без сомнения, это так, - сказал Беран.
Финистерл упомянул также одно парадоксальное свойство человеческой
натуры: чем более мощен и силен мозг Магистра, тем более яростны и дики
его импульсы, когда начинается неизбежный склероз и его владелец
обращается в Эмеритуса.
Несколько месяцев спустя Беран, выходя из административного корпуса,
столкнулся лицом к лицу с Палафоксом. Беран похолодел: Палафокс глядел на
него с высоты своего огромного роста. Собрав в кулак всю свою силу воли,
Беран сделал принятый на Пао приветственный жест. Палафокс отвечал
сардоническим кивком:
- Я удивлен тем, что вижу тебя здесь. Я предполагал, что ты прилежно
учишься на Брейкнессе.
- Я многому научился, - отвечал Беран, - и в моем сердце не осталось
желания продолжать образование.
Глаза Палафокса сверкнули:
- Образование приобретается не посредством сердца. Это -
систематизация ментальных процессов.
- Но я сам - это далеко не только ментальные процессы, - ответил
Беран. - Я - человек. Я должен считаться со всем своим существом.
Вначале Палафокс, казалось, размышлял, пристально рассматривая
Берана, затем взгляд его заскользил по скалам Сголафа. Когда он снова
заговорил, голос его был дружелюбным.
- Во Вселенной нет абсолютных истин. Назначение человека, его цель -
кнутом вколотить порядок в визжащий поток вероятностей. Постоянное и
непрерывное движение вперед немыслимо.
Беран понял, какое значение скрыто в этих на первый взгляд довольно
общих замечаниях Палафокса.
- Поскольку вы уверили меня в том, что мое будущее вас более не
интересует, я ощутил потребность в самостоятельных действиях. Я так и
сделал - и возвратился на Пао.
Палафокс кивнул:
- Нет сомнения, что события вышли у меня из-под контроля. Но все же
иногда можно извлечь большую выгоду из причуды судьбы, чем из тщательно
взлелеянного плана.
- Прошу вас и впредь не принимать меня в расчет, строя ваши планы, -
раздельно проговорил Беран бесстрастным тоном. - Я обрел вкус к личной
свободе.
Палафокс рассмеялся с необычной для него искренностью:
- Хорошо сказано! Ну и что ты думаешь об обновленном Пао?
- Я озадачен. Не могу сделать однозначного вывода.
- Что вполне объяснимо. Ведь для этого нужно оценить и согласовать
между собой миллион фактов на тысяче различных уровней. И если человеком
не движет амбиция, как мною или Панархом Бустамонте, ошибка неминуема. Для
нас эти факты делятся на две категории: благоприятные и неблагоприятные.
Отступив на шаг, Магистр оглядел Берана с ног до головы:
- Так значит, ты занимаешься лингвистикой.
Беран неохотно согласился.
- Даже за одно это, - сказал Палафокс, - ты должен быть благодарен
мне и Институту Брейкнесса.
- Благодарность - примитив, только вводящий в заблуждение.
- Возможно, это и так, - согласился Палафокс. - А сейчас извини меня
- я тороплюсь на встречу с директором.
- Одну минуту, - остановил его Беран, - я сбит с толку. Вас, похоже,
совершенно не волнует то, что я нахожусь на Пао. Вы собираетесь
информировать об этом Бустамонте?
Палафокс кротко и прямо ответил на этот прямой вопрос, до чего
Магистр Брейкнесса ранее никогда не снисходил:
- Я не планирую вмешиваться в твои дела. - Он помедлил секунду, затем
заговорил в совершенно новой, доверительной манере: - Может быть, ты
знаешь, что обстоятельства переменились. Панарх Бустамонте с течением
времени становится все большим интеллектуалом, и твое присутствие может
оказаться весьма полезным.
Беран начал было злобно возражать, но видя, что Палафоксу это весьма
по сердцу, прикусил язык.
- Я должен идти по своему делу, - сказал Палафокс. - События
развиваются все стремительнее. В последующие год или два последние
неопределенности исчезнут.

Через три недели после этой встречи Беран был переведен в Деиромбону
на Шрайманде, где множество детей - отпрыски пяти тысяч мирных паонитов -
обучались искусству воинских состязаний. Многим из них до совершеннолетия
оставалось уже немного.
Деиромбона - старейшее поселение на всей планете, обширный город из
коралловых плит, расположенный в лесу. По какой-то причине город не совсем
опустел. Из него было выселено около двух миллионов жителей. Гавань
Деиромбоны продолжала функционировать, и несколько административных зданий
было отведено для координации событий в валиантских поселениях. Старые
дома стояли будто окоченевшие скелеты, смутно белея под высокими
древесными кронами.
В Колониальном Секторе несколько бродяг скрывались в брошенных домах,
делая редкие ночные вылазки, чтобы подобрать отбросы и что-нибудь стащить.
Они рисковали жизнью, но поскольку власти вряд ли стали бы прочесывать
лабиринты улиц, аллей, подвалов, магазинов, пакгаузов, квартир и
общественных зданий, бродяги чувствовали себя в относительной
безопасности.
Военные поселения валиантов тянулись вдоль побережья, в каждом из них
была штаб-квартира легиона мирмидонов, как воины-валианты именовали себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18