Любая толковая тетушка может дать фору инспекторам Скотланд-Ярда по части допрашивания подозреваемого, и я знал, что запираться бессмысленно. Или немыслимо? Надо будет справиться у Дживса.
— У меня такой вид, словно меня принесла в зубах кошка, потому что я чувствую себя как то, что она принесла в зубах, — сказал я. — Пожилая родственница, я расскажу вам одну странную историю. Вы знаете здешнюю кикимору по фамилии Мак-Коркадейл?
— Ту, что живет на Ривер-Роу?
— Ту самую.
— Она адвокат.
— Похоже.
— Ты с ней познакомился?
— Познакомился.
— Она соперница Медяка на выборах.
— Знаю. А мистер Мак-Коркадейл до сих пор жив?
— Давно умер. Попал под трамвай.
— Я не осуждаю беднягу. На его месте я поступил бы точно так же. Это единственный выход, если ты взял в жены такую женщину.
— Как ты с ней познакомился?
— Я пришел к ней, чтобы агитировать ее за Медяка, — ответил я, после чего коротко и сбивчиво рассказал свою странную историю.
Номер прошел на ура. Прошел как по маслу. Я сам вообще-то не находил в своем рассказе ничего смешного, но ближайшая родственница нашла, он, без сомнения, ее здорово позабавил. В жизни не слышал, чтобы женщина заливалась таким гомерическим хохотом. Было бы ей куда катиться, она покатилась бы со смеху. Ирония судьбы: я столько раз терпел неудачу, пытаясь развеселить публику веселым анекдотом, а тут, по сути, трагическая история — и такой хохот в зале.
Тетя все еще изображала смех гиены, которая только что услышала хорошую шутку от другой гиены, и тут вошел Спод, как всегда выбрав для своего появления неподходящий момент. Спода никогда не хочешь видеть, но особенно его не хочешь видеть в ту минуту, когда кто-то от души смеется над тобой.
— Я где-то оставил конспект завтрашнего выступления, — сказал он. — Над чем вы смеетесь?
Несмотря на припадок судорожного смеха, прародительнице все-таки удалось выговорить пару слов.
— Это Берти.
— Хм, — сказал Спод, взглянув на меня так, словно ему не верилось, что какое-то мое слово или действие может вызвать смех, а не ужас и отвращение.
— Он только что был у миссис Мак-Коркадейл.
— Хм.
— Агитировал ее за Медяка Уиншипа.
— Хм, — снова сказал Спод. Я уже отмечал, что хмыканье было его слабостью. — Этого от него и следовало ожидать.
Бросив на меня еще один взгляд, в котором презрение примешивалось к враждебности, и сказав, что, возможно, он оставил свои записи в павильоне у озера, он избавил нас от своего тошнотворного присутствия.
По-видимому, до сознания пожилой родственницы дошло, что мы со Сподом относимся друг к другу, не как Дамон и Пифий. Она перестала изображать смех гиены.
— Спода не назовешь любезным.
— Нет.
— Он тебя не любит.
— Нет.
— Может, он и меня не любит?
— Нет, — сказал я и подумал — ведь для Вустеров справедливость прежде всего, — что вот я критикую Спода за хмыканье, а сам заладил: нет да нет. И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь, Вустер? Я задал себе этот вопрос, который почерпнул из Библии наряду с прочими полезными сведениями, когда готовился к конкурсу на лучшее знание библейских текстов.
— Ему вообще кто-нибудь нравится? — спросила родственница. — Мадлен Бассет если только.
— Он, кажется, в восторге от Л.П. Ранкла.
— С чего ты взял?
— Я случайно подслушал их разговор по душам.
— Хм, — сказала родственница, потому что чужие междометия прилипчивы. — Что ж, по-моему, тут нечему удивляться. Рыбак рыбака…
— Видит издалека?
— Именно. А у грибов даже поганка к поганке тянется. Кстати, напомни мне, чтобы я тебе кое-что сказала про Л. П. Ранкла.
— Ладно.
— Мы вернемся к Л. П. Ранклу позднее. А Спод на тебя злится по старой памяти или ты опять чем-то ему не угодил?
В этот раз я рассказал ей все без колебаний. Я знал, что она мне посочувствует. Я изложил ей все факты с тем чистосердечием, на которое может подвигнуть племянника надежда на тетушкино участие.
— Все эта мошка.
— Не понимаю тебя.
— Мне пришлось прийти на помощь.
— Да объясни ты толком.
— Споду не понравилось.
— Что ему не понравилось? Мошка? Что это еще за мошка? Расскажи, что произошло, последовательно, а не задом наперед.
— Конечно, если вам интересно. Дело было так.
Я рассказал ей о мошке в глазу Мадлен, о том, как я полностью вернул ей зрение, и как Спод неправильно истолковал мои действия. Она присвистнула. Сегодня все как сговорились и не упускают случая присвистнуть на Вустера. И даже давешняя горничная, узнав меня, надула губки, как будто собиралась сделать то же самое.
— Больше так никогда не делай, — посоветовала мне тетя.
— А если понадобится? Куда же деваться?
— Найди куда деться. А то будешь вытаскивать у нее из глаза посторонние предметы, а потом еше придется на ней жениться.
— Это мне больше не грозит, ведь она невеста Спода.
— Не знаю, не знаю. По-моему, у них что-то разладилось.
Я бы удивился, узнав, что во всем лондонском почтовом округе «3.1» сыскался человек, умеющий лучше, чем Бертрам Вустер. противостоять тому, что Дживс, я слышал, называет «пращами и стрелами яростной судьбы»: но не скрою, на эти страшные слова я снова отреагировал, как осина, причем даже с большим вживанием в образ, чем во время разговора с вдовой Мак-Коркадейл.
На то были свои причины. Во главу угла всей своей внешней политики я поставил предположение, что этот двойственный союз застрахован не только от краха, но даже от серьезных потрясений. Спод, по его собственным словам, боготворил Мадлен за одухотворенность, а она, как я уже имел случай заметить, не стала бы бросаться таким выгодным женихом. Мне казалось, что если есть на свете пара, которой с полной уверенностью можно прочить золотую свадьбу на широкую ногу, то это их пара.
— Разладилось? — повторил я хриплым шепотом. — Вы имеете в виду, что когда… как же это…
— О чем ты?
— «Когда та лютня трещину дала, недолго музыка играть могла». Это не мое, это Дживс.
— Похоже, что так. Вчера за ужином я заметила, что он отказался от коронного блюда Анатоля, а она сидела бледная, смиренная, как монашка, и крошила хлеб. Раз уж я заговорила о коронном блюде Анатоля, скажу тебе то, что собиралась, про Л. П. Ранкла: решающая минута близится. Я сгруппировалась для прыжка и крепко надеюсь, что Таппи скоро разбогатеет.
Я прищелкнул языком. Я первый стоял за то, чтобы Л. П. Ранкл поделился с Таппи своими миллионами, но сейчас было не время менять тему разговора.
— Забудьте пока о Таппи. Подумайте о щекотливом положении Бертрама Уилберфорса Вустера.
— Уилберфорса. — пробормотала она, насколько ей позволял бормотать ее выдающийся голосовой аппарат. — Я когда-нибудь рассказывала тебе, как ты получил это прозвище? Это была идея твоего отца. За день до того, как тебя поднесли к купели, — ты был похож при этом на исполнителя эпизодической роли в гангстерском фильме — твой родитель сорвал куш на скачках «Гранд нэшнл», поставив на аутсайдера по кличке Уилберфорс, и поэтому настоял, чтобы тебя назвали в его честь. Сочувствую тебе, но нам всем приходится нести свое бремя. Второе имя твоего дяди Тома — Портарлингтон, а мне при крещении чуть не дали имя Филлида.
Я шлепнул ее по кумполу ножом для бумаг, похожим на восточный кинжал, какими убивают людей в приключенческих романах.
— Не отвлекайтесь. Тот факт, что вас чуть не окрестили Филлидой, без сомнения, займет достойное место в вашей автобиографии, но обсуждать его сейчас совершенно необязательно. Мы говорим о том, какая страшная опасность будет мне угрожать, если ось Мадлен — Спод развалится.
— Ты считаешь, если Мадлен разорвет помолвку, тебе придется заполнить образовавшуюся пустоту?
— Вот именно.
— Она не сделает этого. Ни в жизнь.
— Но вы сказали…
— Я только хотела построже тебя предупредить, чтобы ты впредь не вытаскивал мошек из глаз Мадлен. Может быть, я переусердствовала.
— Вы меня насмерть перепугали.
— Прости, что сгустила краски. Тебе не о чем беспокоиться. Это одна из тех легких размолвок, которые бывают у не в меру сюсюкающих парочек.
— Из-за чего же она произошла?
— Почем я знаю. Может быть, он оспорил ее утверждение, что звезды на небе — это божьи цветочки.
Что ж, это было вполне возможно. С Гасси Финк-Ноттлом Мадлен рассорилась после того, как сказала ему, что на закате всегда думает о Небесной Заступнице, выглядывающей из-за золотой полосы небосвода, а он спросил: о ком, о ком? и она ответила: о Небесной Заступнице, и он сказал: никогда о такой не слыхивал, и добавил, что его тошнит от закатов, от всего небесного и от Небесной Заступницы тоже. Барышню с ее взглядами легко ранить небрежным отношением к звездочкам и цветочкам.
— Возможно, они уже помирились, — сказала прародительница. — Но все-таки тебе лучше держаться от Мадлен подальше. Спод — человек порывистый. Может разукрасить тебе физиономию.
— Он уже угрожал это сделать.
— Так и сказал: разукрашу физиономию?
— Нет, он обещал размазать меня по лужайке перед домом и потом станцевать на моих потрохах в сапогах с подковами.
— Один черт. Так что на твоем месте я соблюдала бы осторожность. Будь с Мадлен холодно-вежливым. Если ты увидишь, что еще какие-нибудь мошки летят в ее сторону, заботливо подай им пальто и пожелай счастливого пути, но не вздумай вмешиваться.
— Не буду.
— Надеюсь, я рассеяла твои страхи.
— Рассеяли, старая кровинка.
— Тогда почему ты морщишь лоб?
— Хм, почему? Да вот Медяк.
— Что Медяк?
— Это из-за него я морщу лоб.
Весть о возможном возвращении Мадлен Бассет на ярмарку невест настолько меня встревожила, что я лишь сейчас вспомнил про Бингли и его предсказание неминуемого поражения Медяка. Мне было стыдно и совестно, что под влиянием своих личных неприятностей я так позорно отодвинул Медяка в конец повестки дня. Я уже давно должен был заострить внимание тети Далии на вопросе о его шансах на выборах. Не сделав этого, я подвел друга, а друзей, с гордостью могу сказать, я подводить не привык. Неудивительно, что я мучался угрызениями совести.
Я поспешил реабилитироваться — если я не ошибаюсь, именно это делают люди, подложившие свинью тому, кого любят как брата.
— Я когда-нибудь говорил вам о человеке по фамилии Бингли?
— Если и говорил, то я не помню.
— Он недолгое время служил у меня камердинером, когда у нас с Дживсом возникло разногласие по поводу моей игры на банджолайке. Тогда у меня был дом в Чафнелл-Риджис.
— И он его, кажется, спалил?
— Нализавшись в стельку. Дом сгорел дотла, и моя банджолайка тоже.
— Теперь я поняла, о ком ты. Ну, и что этот Бингли?
— Он живет в Маркет-Снодсбери. Я встретил его сегодня утром и случайно упомянул о том, что агитирую за Медяка.
— Если это можно назвать агитацией.
— И он сказал, что я впустую трачу время. Он посоветовал мне поставить кругленькую сумму на мамашу Мак-Коркадейл. Сказал, у Медяка нет ни малейшего шанса.
— Он дурак.
— Я тоже так всегда считал, но он говорил как человек, располагающий сведениями.
— Какими это еще сведениями он может располагать? Выборы не скачки, где получают информацию от жучка. Не спорю, возможно, борьба будет упорной, но Медяк должен выйти победителем. У него есть секретное оружие.
— Не могли бы вы повторить? Мне кажется, я плохо расслышал.
— Медяку не страшна никакая конкуренция, потому что у него есть секретное оружие.
— Какое?
— Спод.
— Спод?
— Милорд Сидкап. Ты слышал когда-нибудь, как он говорит?
— Только что.
— На публике, дурак.
— А, на публике. Нет, не слышал.
— Я уже говорила тебе, что он потрясающий оратор, только ты, наверно, забыл.
Это показалось мне вполне правдоподобным. Спод в свое время был настоящим диктатором и всюду появлялся во главе отряда сторонников в футбольных трусах, скандирующих «Хайль Спод», а чтобы сделать такую карьеру, нужно обладать даром слова.
— Ты не питаешь к нему симпатии, я тоже, но ему нельзя отказать в красноречии. Аудитория слушает его, затаив дыхание, а когда он кончит, разражается громом аплодисментов.
Я кивнул. Мне самому устраивали овации после исполнения «Свадебной песни пахаря» на загородных концертах. Я бисировал по два, а то и по три раза, даже когда забывал слова и вынужден был вставлять отсебятину вроде «ля-ля-ля, пам-пам-пам, я спешу по делам». Я сказал тетушке, что у меня с плеч полгоры свалилось, и она ответила: «Голова у тебя свалилась, а не полгоры».
— Вы зарядили меня бодростью, — сказал я, пропуская мимо ушей ее подковырку. — Вы же понимаете, победа на выборах нужна Медяку, как воздух.
— Ему втемяшилось в голову представлять Маркет-Снодсбери в Вестминстерском зоопарке?
— Не совсем так. Ему самому парламент не ахти как сдался. Но он думает, что Флоренс укажет ему на дверь, если он потерпит поражение.
— Возможно, он прав. Она не выносит неудачников.
— Он сказал мне то же самое. Вспомните, какая участь постигла Перси Горринджа.
— Не его одного. Англия усеяна бывшими женихами Флоренс, которых она уволила в запас из-за несоответствия ее стандартам. Их насчитываются десятки. Думаю, у них есть свои клубы и общества.
— Возможно, в честь Флоренс они именуют себя Старыми Флорентийцами.
— И устраивают ежегодные банкеты!
Некоторое время мы размышляли о Флоренс: потом тетушка сказала, что должна удалиться, чтобы обсудить с Анатолем меню сегодняшнего ужина — надо уговорить его приготовить нечто из ряда вон выходящее. Жизненно важно, сказала она, чтобы он превзошел самого себя.
— Пока ты не прервал меня и не привлек мое внимание к имени Уилберфорс, я говорила про Л. П. Ранкла.
— Вы сказали, у вас создалось впечатление, что он готов к сотрудничеству.
— Совершенно верно. Знаешь, каким становится питон после нескольких обильных трапез?
— Понятия не имею.
— Он становится умиротворенным. Подобревшим, смягчившимся, питоном-милягой. И если только я не глубоко заблуждаюсь, те же изменения происходят с Л. П. Ранклом под влиянием кухни Анатоля. Ты видел его за ужином вчера вечером?
— К сожалению, нет, я не смотрел. Всеми фибрами своего существа я отдался поглощению пищи. А что, я много потерял? На него стоило посмотреть?
— Он просто сиял. Ему было, конечно, не до застольной беседы, но и без слов становилось ясно, что он — самодружелюбие и сама благосклонность. Видно было: он только и ждет сигнала, чтобы приступить к раздаче подарков. От Анатоля зависит, угаснет этот рождественский запал или разгорится еще пуще. Я знаю, на него можно положиться.
— Добрый старый Анатоль, — сказал я, зажигая сигарету.
— Аминь, — благочестиво подытожила прародительница, а затем, сменив тему, добавила: — Унеси эту вонючую сигарету из дома, чертенок. От нее так пахнет, как будто прорвало канализацию.
Всегда готовый потакать малейшей ее прихоти, я вышел из комнаты через застекленную дверь совсем не в том настроении, в котором входил. В душе Вустера царил оптимизм. У Медяка, говорил я себе, все будет хорошо, у Таппи все будет хорошо, и в самом ближайшем будущем веселый Купидон помирит Мадлен и Спода, даже если последний сделал какое-то неуместное замечание о звездочках и цветочках.
Докурив сигарету, я был не прочь вернуться и продолжить разговор с пожилой родственницей, но тут до меня донесся голос уже успевшего выздороветь Сеппингса, и от того, что я услышал, кровь застыла у меня в жилах. Я остолбенел, как Лотова жена, чью печальную повесть я изучил во время подготовки к конкурсу на лучшее знание библейских текстов.
Услышанная мной реплика Сеппингса звучала так:
— Миссис Мак-Коркадейл, мадам.
Глава 10
Прислонясь к стене дома, я, словно загнанный олень, жадно хватал прохладный воздух. Сознание того, что я чуть было снова не столкнулся нос к носу с этой бой-бабой адвокатшей, привело меня в состояние Лотовой жены, как мне показалось, на целый час, хотя на самом деле, наверно, прошло не больше нескольких секунд. Потом мало-помалу я утратил свойства соляного столпа и уже мог сосредоточиться на вопросе, с чего бы это мамаше Мак-Коркадейл, сопернице Медяка на выборах, вздумалось нанести нам визит. Где-где, а тут я ее никак не ожидал увидеть. Все равно как если бы Наполеон зашел поболтать с Веллингтоном накануне битвы при Ватерлоо.
Я уже говорил о позиции у застекленной двери как выигрышной для подслушивания. Можно присутствовать при разговоре незримо для его участников, чем я и воспользовался во время беседы Спода с Л. П. Ранклом. Голоса обоих звучали громко и отчетливо, и никто из них не догадывался, что Бертрам Вустер находится неподалеку и все слышит.
Мне повезло, что у Мак-Коркадейл был такой мощный голос, ведь в случае необходимости я вряд ли мог бы войти и переспросить ее, ну, а уж тетя Далия, само собой, говорила так зычно, что скажет в Гайд-парке — на Пиккадилли-сёркес слышно. Я часто думаю о том, что до глухого аспида, про которого я читал, чтобы выиграть конкурс на лучшее знание библейских текстов, прекрасно дошли бы слова заклинателя, если бы им была моя пожилая родственница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18