А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Расскажите про эту пуму! — кинула она на бегу.
Пятый граф и сам рассказал бы, но пришелец как-то странно и пристально смотрел на него. В нашей хронике мы упоминали суровые, невидящие взгляды — вспомним Коггза, дворецкого из Икенхем-Холла, — но этот их превзошел.
— Брабазон-Планк? — проверил новоприбывший. — Я не ослышался?
— Нет, — отвечал лорд Икенхем. — Я — майор Брабазон.
— Исследователь Южной Америки?
— Он самый.
— Вот и я тоже, — сказал пришелец, взволнованный таким совпадением.
Глава 12
Когда два сильных человека называют себя Брабазонами, возникает некоторое напряжение. Поначалу они молчат. Так случилось и теперь. Первым заговорил лорд Икенхем.
— Да? — сказал он. — Тогда отдавай два шиллинга.
— Два шиллинга?
— Если нет мелочи, дам сдачи.
Краснодеревое лицо майора немного потемнело.
— Что вы порете?
— Гони деньги.
— Вы в себе?
— Тут мнения расходятся. Одни говорят — да, другие — нет, — отвечал терпеливый граф. — Но сейчас не до этого. Зад, гони деньги. Помню, идем мы с тобой по крикетному полю дивным летним вечером, и ты говоришь: «Зараза, ты не хочешь дать мне два шиллинга?» А я отвечаю: «Нет, не хочу, но все равно придется». И дал.
Майор Брабазон-Планк схватился за стойку.
— Зад? — повторил он. — Зараза? Крикетное поле? Господи! Ты — Зараза Твистлтон!
— Как давно это было! — сказал ему друг детства. — Перед тобою, любезный Зад, — Фредерик Алтамонт Корнуоллис, пятый граф Икенхемский.
Майор Брабазон-Планк мечтательно глотнул из кружки.
— Зараза! — проговорил он, явственно и глубоко растроганный. — Да, а почему ты сказал, что ты — это я?
— Так, к слову, — отвечал граф.
— Зараза… А, чтоб меня черти драли! В жизни бы не узнал.
— Как и Балбес. Ты помнишь Балбеса? Знаешь, что он тут живет?
— Я приехал к его племяннику.
— В Эшенден-Мэнор?
— Да.
— Уезжай, Зад, — посоветовал лорд Икенхем. — Тебе нельзя туда ехать.
— Почему?
— Потому что там — я, под твоим именем. Балбес забеспокоится, если нас будет двое. Казалось бы, чем больше Брабазонов, тем лучше, но ему этого не понять.
Майор еще раз отхлебнул пива.
— Под моим именем? — переспросил он.
— Совершенно верно.
— Он думает, что ты — это я?
— Естественно.
— Почему? — спросил Брабазон-Планк, хватая быка за рога. — Зачем тебе это нужно?
— Долго рассказывать, Зад, устанешь. Ты не волнуйся. Просто прикинь: «Станет добрый старый Зараза делать это без причины?» и «Если причина есть, благородна ли она?» Ответы будут: «Нет» и «Да», по ходу вопросов.
Майор оторопело помолчал. Мозги у него трещали от напряжения.
— Господи! — сказал он наконец.
По-видимому, нырнув в прошлое, он вспомнил юного Твистлтона. Заразой зря не назовут. Он припал к кружке; глаза над ней внезапно налились кровью.
— Какого черта! — вскричал он. — Нет, под моим именем!
— Оно красивое, Зад, — сказал лорд Икенхем. — Через черточку. Очень красивое.
— Ты меня позоришь.
— Ну, что ты! Я тебя прославляю. Жители этих мест в восторге. Скажи спасибо, что такой человек, как я…
— Не скажу. Возвращайся к Балбесу, складывай вещи. Допью это пиво — выдам тебя.
— Выдашь? Старого друга?
— К черту!..
— В которого ты бросал бумажные дротики?
— Они тут ни при чем.
— Кто тебе дал два шиллинга?
— Шут с ними.
— Ты суровый человек. Зад.
— Нет, я не суровый. Я берегу свою репутацию.
— Сказано тебе, она в надежных руках.
— Да уж, в надежных! Слушай, — майор посмотрел на часы, — выдам я тебя в 5.00. Остается 23 минуты. Поторопись.
Но граф торопиться не стал. Он смотрел на друга детских лет с той же нежной жалостью, с какою смотрел недавно на констебля Поттера. Он был добр и не хотел обижать примитивных людей, собиравшихся его выдать. Поэтому он вздохнул, приступая к делу.
— Оставь надежды, юный Зад, — сказал он, — ничего у тебя не получится. Билл Окшот рассказал мне разные вещи.
— Какие именно?
— У тебя есть ахиллесова пята, или, если хочешь, щель в доспехах. Назовем ее острой неприязнью к младенцам. Что же, если ты выдашь меня Балбесу, ты немедленно окажешься на их лежбище. Вскоре тут будет праздник, а среди развлечений — конкурс детской красоты. Я согласился быть там судьей. Видишь, где опасность? Нет меня — механически берут тебя.
— Почему?
— Потому что, дорогой мой Зад, какой-то Брабазон им нужен. Все его ждут, о нем объявили. Если я уеду, ты станешь единственным носителем этого имени. Быть может, ты думаешь, что Балбес, человек крутой, и его жена, еще круче, выпустят тебя с миром? Не думай, не обольщай себя. Надежды нет.
Загар несчастного Планка был слишком густ, чтобы мы могли определить, побледнел ли он; но он задрожал, а в глазах его появилось то, что появляется в них, когда человек посмотрит в пропасть.
— Почему бы им не позвать священника? — спросил он. — У нас в Лауэр-Шегли этих чертовых младенцев судит настоятель. Для чего же еще его держать?
— Священник заболел корью.
— Идиот!
— Жестоко говорить так про страдальца, который лежи в постели, весь в алую крапинку. Но я понимаю твои чувства. Тяжело не выдавать кого-то, когда уже решил выдать. С удовольствием помог бы, но как — не знаю. Скажу хотя бы, что через сотню лет тебе будет все равно. Что ж, приятно было увидеться. Рад бы поболтать, да не могу, дела. Мы, Брабазон-Планки. — деловые люди. Загляни как-нибудь, я — тут, рядом. Вспомним былое: школу, Бразилию… Достанешь два шиллинга — захвати с собой.
Снова похлопав друга по плечу, он удалился; а несчастный друг, тяжело дыша, допил свою кружку.
2 У Гермионы работа спорилась. Как и бывает обычно, главная мысль вызвала к жизни много второстепенных, одна другой лучше. Вскоре конверт уже не мог вместить их, и она перешла к водительским правам, но, случайно подняв глаза, увидела, что к ней приближается немолодой человек исключительно изысканного вида.
— Добрый день, — сказал он, приподняв шляпу с учтивостью былых времен.
В наше время, когда распущенность давно заместила учтивость, пожилые незнакомцы нередко подходят к очень красивым девушкам. Кто как, а Гермиона в этих случаях бывала резка, и настолько, что незнакомцу казалось, что он рассердил дикую кошку. Однако пятый граф был так приличен с виду, что она немного растерялась. Брови у нее дрогнули, словно вот-вот поднимутся, — и все.
— Если не ошибаюсь, — продолжал незнакомец, — передо мною мисс Босток? Разрешите представиться, Брабазон-Планк. Гощу у вашего отца.
Гермиона успокоилась и даже выказала радушие.
— О! — сказала она. — Добрый день.
— Добрый, — согласился граф. — Не уделите ли мне минутку?
— Конечно, с удовольствием. Как странно, что вы меня узнали!
— Ничуть. Такие лица забыть нельзя. Мне посчастливилось увидеть ваш портрет…
—А, да, в «Тэтлере»!
— Нет, не в «Тэтлере». Мне показывал его ваш кузен, который с ним не расстается. Дело в том, — пояснил граф, — что я возглавлял экспедицию, в которой такую огромную роль играл Уильям Окшот. Всякий раз, как у него начиналась лихорадка, другими словами — температура, он вынимал вашу фотографию и еле слышно шептал: «О, ты! О, ты!» Я чуть не плакал, как, впрочем, и другие. Мы становились лучше, тоньше.
Гермиона глядела на него. Будь она менее красива, мы бы сказали, что она вылупилась. Чувства у нее были такие, словно она прожила много лет у подножия тихого холма и вдруг обнаружила, что это — действующий вулкан.
— Не думайте, — продолжал граф, — что Уильям Окшот бредил. Нет, каждые полчаса он вынимал и целовал вашу фотографию. Как видите, он не забывал вас, он — верен, в отличие от многих молодых людей. Когда он шептал: «О, ты!», я думал о том, что слова эти однозначны: «О» — это «о», «ты» — это вы. Разрешите заметить, — прибавил он, отечески улыбнувшись, — что он не ошибся. Ваш союз исключительно удачен.
— Но я…
— Ему повезло. Но и вам повезло, мисс Босток! Мало на свете людей, которых я уважаю, как Уильяма Окшота. Только ему доверюсь я, если встречу аллигатора. Вы скажете, что в семейной жизни аллигаторы не так уж важны, и все же… Человек, который способен вставить ему в пасть палку и, увернувшись от могучего хвоста, разрубить его топором, в доме пригодится. Надеюсь, теперь, когда Уильям Окшот вернулся, свадьбу откладывать не станут?
Гермиона, неоднократно пытавшаяся вставить слово, растерянно проговорила:
— Я за Билла не выхожу.
— Ну, что вы! — возразил граф. — Выходите, как не выйти!
— Я выхожу за другого человека. Он тоже тут гостит.
Лорд Икенхем перепугался.
— Помилуйте, не за Твистлтона же! — воскликнул он. — Истинный остолоп…
Манера у Гермионы стала наконец такой, какой могла стать изначально.
— Мне очень странно, — заметила она, грозно сверкнув глазами, — что вы считаете его остолопом.
— При чем тут «считаю»? — возразил граф. — Это — объективная истина. Спросите любого человека: «Вы знаете Твистлтона?», и он ответит вам: «А, остолопа?!» Бог с вами, моя дорогая, за него нельзя выходить! Разве станет хорошим мужем тот, кого непрестанно арестовывают на собачьих бегах?
— Что?!
— Поверьте мне. А он называет чужое имя.
— Какая чушь!
— Дорогая моя, это не чушь, а факт. Не верите — крикните ему сзади: «Эй, Эдвин Смит!» Подпрыгнет до неба. Не знаю, как вы, а я отношусь с подозрительностью к собачьим бегам. Там очень смешанное общество. Ну хорошо, допустим — ходи, но веди себя прилично! Что надо сделать, чтобы тебя арестовали? Вы скажете, он выпил. Выпил, конечно, но что с того? Кстати, вы примирились с тем, что он — алкоголик?
— Кто?!
— Алкоголик.
— Реджинальд вообще не пьет.
— При вас — возможно. В прочее время он сосет, как пылесос. Ах, жаль, вас не было прошлой ночью! Спустился в гостиную и тако-ое устроил!..
Гермиона все время порывалась уйти, но тут порываться перестала. Когда узнаешь, что твой снежно-белый жених скорее похож на рубашку портового грузчика, трудно проронить: «Вот как? Ну, мне пора». Ты застываешь. Ты тяжко дышишь. Ты говоришь:
— Не скрывайте от меня ничего.
Пока граф рассказывал, прекрасное лицо Гермионы становилось все мрачнее. Девушке с идеалами неприятно узнать, что она вскормила змею — а змеиные свойства Твистлтона открывались ей с каждым словом.
— О! — сказала она.
— Господи! — сказала она.
— Боже мой! — сказала она.
Рассказ подходил к концу. Гермиона смотрела вдаль окаменевшим взглядом. Что-то делала она и зубами; вероятно, именно то, что называют в книгах «скрежетать».
— Может быть, — завершил свою повесть граф, никогда не терявший милосердия, — может быть, он просто болен. Душевнобольной. Говорят, он в родстве с лордом Икенхемом. Тут призадумаешься. Вы знаете графа?
— Только по слухам.
— Но по каким! Многие полагают, что место ему — в сумасшедшем доме. Мне известно, что он получал самые лестные предложения. Безумие — наследственно. Когда я увидел этого Твистлтона, мне было ясно, что он сбежал из лечебницы. Когда же я услышал то, что случилось сегодня…
— А что такое?
Гермиона дрожала. Она не думала, что будет и акт II.
— Вскоре после завтрака леди Босток зашла в свою спальню, открыла гардероб и обнаружила там, на полу, Реджинальда Твистлтона. Он сообщил ей, что хочет взять помаду.
Гермиона вцепилась в водительские права. Акт I достаточно тронул ее, но II его превзошел.
Рассуждая о девушках, идеалах и змеях, мы забыли сказать, что особенно неприятно, если змеи эти употребляют помаду. Люди и сейчас беседуют о кризисе 1929 года, спрашивая друг друга: «Помните, как упали такие-то акции?» — но рейтинг Реджинальда Твистлтона упал гораздо быстрее.
Гермиона щелкнула зубами.
— Я бы с ним поговорил, — продолжил граф. — Я бы потребовал объяснений. Иногда задаешься вопросом, различает ли он добро и зло.
— Ничего, различит, — пообещала Гермиона.
Граф смотрел ей вслед, когда она уезжала, довольный тем, как нетерпеливо нажимает она на педаль. Потом он перелез через ворота, сел на душистую траву и, глядя в чистое небо, подумал о том, как приятно распространять сладость и свет. Если сердце его и кольнула жалость к Мартышке, он ее подавил; после чего впал в легкую дремоту.
Гермиона тем временем затормозила у входа и собиралась войти в дом, когда услышала голос отца:
—ВОН!
Сразу вслед за этим выбежал Поттер, похожий на констебля, побывавшего в плавильной речи. Гермиона подошла к окну.
— Отец, — спросила она, — ты знаешь, где Реджинальд?
— Нет.
— Я бы хотела его повидать.
— Зачем? — с удивлением спросил сэр Эйлмер.
— Чтобы разорвать помолвку, — отвечала Гермиона, еще раз скрипнув зубами.
Завидев в этот самый миг изящный силуэт, движущийся по корту, она ринулась туда. Из ноздрей ее вылетали небольшие язычки пламени.
3 Юная Миртл, побеседовав с дядей, вернулась в зал и увидела, что новый посетитель еще стоит у стойки, глядя в пустую кружку, но с ним никого нет.
— У? — сказала она, ибо надеялась послушать про Бразилию, где сильный всегда прав, а мужчина — это мужчина. — Майор Планк сбежал?
Новый посетитель мрачно хмыкнул. Более наблюдательный человек заметил бы, что тема ему неприятна,
— Он вам про пуму говорил? — спросила Миртл. — Нет? Значит, так: идет он по джунглям, рвет орехи, а тут откуда ни возьмись здоровая пума. Что?
Новый посетитель, тихо проклявший пуму, повторяться не стал, но зато спросил еще пива.
— Я б испугалась, — продолжила Миртл. — Да уж, прямо насмерть. Пумы, они как? Прыгнут на шею и грызут. Хорошего мало. А майор Планк — человек смелый, так и скажу. Идет это он с ружьем и с верным туземцем…
Новый посетитель повторил свой заказ привлекающим внимание голосом. Миртл обиделась, но пиво дала. Он погрузился в кружку, говоря «Х-х!»; она промолчала.
Однако девицы у стойки не могут долго молчать. Подчеркнуто протерев бокал, Миртл возобновила беседу, правда — на менее опасные темы:
— Чего-то дядя разошелся.
— Чей дядя?
— Мой. Здешний хозяин. Слышите, как орет?
Посетитель, смягчившийся от пива, сообщил, что слышит.
— То-то и оно, — поддержала разговор племянница. — Вот я вам скажу, у нас тут праздник. Называется «ежегодный». Значит, каждый год устраивают. Там будет конкурс младенцев. Что?
Посетитель дал понять, что ей показалось.
— Называется детской красоты. Значит, кто — красивый, а кто — нет. Вот у вас есть младенец, судья и скажет, он красивей всех. Премию дадут. Понятно, а?
Посетитель сказал, что это понятно.
— Ну, вот. Дядя Джон записал своего Уилфреда и еще бился об заклад, сто бутылок против восьми. А теперь что?
Посетитель этого не знал.
— Викарий наш корью заболел, микробы эти расплодились, так что конкурса не будет. Детям опасно.
Она помолчала, довольная произведенным эффектом. Видимо, посетитель интересовался не пумами, а простыми историями из сельской жизни. Странно только, что он смеялся, хотя история — очень печальная. Даже глаза у него засияли, будто он избавился от какой-то тяжести.
— Отменили, — сказала для ясности Миртл. — Значит, нечего было и записывать. Проиграл дядя Джон свои бутылки.
— Ай-я-я-яй! — ответил посетитель. — Не скажете ли вы, как пройти в Эшенден-Мэнор?
— Прямо, а потом направо.
— Спасибо вам большое.
Глава 13
Мы ничуть не удивимся, что полицейский Поттер, сбегав домой и переодевшись, направился к сэру Эйлмеру — у кого же просить защиты, как не у главы местного суда? Не успели воды сомкнуться над ним, как он об этом подумал.
Однако он не знал, что именно в это время искать аудиенции — еще безумней, чем дразнить желчного тигра. Голос не прошептал ему: «Берегись!» и не прибавил для ясности, что, отказавшись от иска, баронет кипит злобой, а потому — скорее укусит, чем выслушает.
Открыл он это сам, когда на второй минуте услышал нежданный вопрос:
— Вы что, надрались?
Тут полисмен увидел, что собеседник смотрит на него без особой приязни. Когда человек пришел в свой музей, чтобы побыть наедине с горем, ему не хватает только полисменов, бормочущих какую-то дичь. Где покорные дочери, которые в прежнее время только и знали слова: «Как вам угодно, папенька…»? Их нет, а полисмены — есть.
Тем не менее Поттер удивился. Он не знал, что рассказ его непонятен, и подумал было, что глаза у сэра Эйлмера наливаются кровью от того возмущения, какое испытывает порядочный человек, когда обидят другого человека, тоже порядочного. Теперь он понял, что ошибся.
— Я насчет нападения, сэр. С отягчающими обстоятельствами.
— Какое нападение?
— Вот это, сэр. Меня толкнули в пруд.
— В пруд?
— Да, сэр. Где утки, сэр.
Баронет утвердился в своих подозрениях. Сам Реджинальд в разгаре оргии не порол такой чепухи.
— Какие тут могут быть утки?
Констебль догадался, что сэр Эйлмер принял утверждение за вопрос.
— Когда я сказал: «Где утки, сэр», я имел в виду «Где утки, сэр», а не «Где утки?», сэр. Констатировал факт. Неопознанное лицо толкнуло меня в пруд, в котором находятся утки.
— Толкнуло?
— Толкнуло, сэр.
— Кто же это?
— Женщина в красном, сэр, — отвечал констебль, приближаясь к стилю ранних детективов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15