После чего решил сменить гнев на милость.
– Правда? – ласково спросил он.
– Да посмеем ли мы тебя обманывать, батюшка! Отпусти грех, а мы тебе пять сотен целковых дадим…
– Мы с вами не на ярмарке торгуемся! Не корову, чай, покупаете, прощение Божье, – Вакула Васильевич всплеснул огромными ручищами. – Шесть сотен рублев, и точка!
– Батюшка…
– Так когда душегубство свершиться должно?
– Сегодня ночью.
– А Ермак точно вам заплатит? – вполне ведь правомочный вопрос. Кулаков прекрасно знал Ермака, а потому вновь призадумался. Не похоже на атамана оставлять в живых тех, кто знает слишком много. Убийство – что ж, и не такое бывает, но о том никто знать не должен. Соучастник – всегда враг будущий.
– Вот и приходите, когда шесть сотен на руках будет, – мудро заявил пастырь, – а до тех пор я и знать вас не хочу, сукины дети.
И побежал к Лупину – разговор с казаками не давал ему покоя.
– Ты прикинь, Александр Григорьевич, Ермак велел одного из наших жизни лишить, – выпалил отец Вакула. – И две тысячи целковых платит за это. Представляешь, раб Божий Ляксандр? Я – нет! Две тысячи целковых за одну душеньку казачью! Да за такие деньжищи князя, верно, порешить можно!
– Ермак, верно, не просто так мошной трясти собрался, – отозвался Лупин. Сердце его внезапно закололо от страха. – Иногда человек есть лишь пылинка малая на теле земли, а иногда дороже мира всего станет! Так что, чего они стоят, две тысячи рублев этих?
Дьяк извинился, дескать, на ладью церковную надобно, завтра как-никак путь нелегкий предстоит; схватил коня под уздцы и погнал к Тоболу, ровно за ним сам черт с вилами гнался.
Нашел Лупин Машкова у реки. Марьянка была тут же, скинула сапоги и болтала босыми ногами в воде.
– Беда! – выкрикнул Лупин и спрыгнул с коня на ходу. – Не таращьтесь на меня, как на жабу какую, быстрее вещички хватайте, лошадей и бегите к Уралу!
– Да он так каждый раз вопит, когда о татарах подумает, – добродушно хмыкнул Машков. – Батя, а мы тут на охоту собрались: зверя Маметкуля изловить…
– Маметкуля?! Ты и в самом деле дурачина такая, что ль, Иван Матвеевич? Не о татарах речь! – Лупин схватил Марьянку, судорожно прижал к себе. – Он убить тебя приказал, Ванята.
Машков молчал. Глядел на Лупина, не понимая, что такое говорит батя, и только Марьянка, мигом обо всем догадавшись, обронила сухо:
– Ермак…
– Он за твою голову две тысячи целковых отвешивает, Иван! Еще этой ночью!
– Мой друг Ермак Тимофеевич? – прошептал Машков. – Мы вместе двенадцать лет с ним конь о конь скакали…
– Вот и доскакались. Твои убивцы Вакуле исповедовались, – закричал Лупин в отчаянии. – Торопитесь! Лучших лошадей забирайте, быстрее!
– Я верил ему, – потерянно выдохнул Машков. – Он был мне братом и отцом одновременно. Он был моим миром, в котором я казался счастливым… – и Машков заплакал, так плачут малые дети – жалобно и безутешно. – У меня лишь он и был-то… Я тятьки своего не знаю, мамку никогда не видывал. Говорят, меня в канаве придорожной нашли. А потом появился Ермак и взял меня с собой в ватагу… Не может же он меня сейчас… – рыдания сотрясали могучее, красивое тело казака.
– Бегите! – прошептал Лупин. И поцеловал Марьянку в крепко зажмуренные глазищи. – Я вслед за вами проберусь, прикрывать вас буду! Обо мне не думайте! Уж я-то вас разыщу! Отец дочушку всегда отыщет… Все, спешите же! В лагерь не возвращайтесь. О, Господи, Боже ты мой… защити их, дочку мою и… сына…
– Спасибо, батя, – прошептал Машков. Словно молитву творил. – Клянусь тебе, доставлю Марьянушку на Русь целой и невредимой!
В сумерках переплыли они вместе с четырьмя лошадьми через реку. На берегу Машков еще раз глянул на ладьи и плоты, на огни и шатры, на лошадей и стяги.
И перекрестился истово. А потом вскочил в седло и вместе с Марьянкой погнал коней в темнеющую степь.
До окончания молебна Ермак Тимофеевич не вспоминал о своем посыльном «Борьке». Некогда атаману было. То, что на молитве не было Машкова, Ермака и не удивляло вовсе – приятель занимался «флотилией», следил, чтобы при спуске на воду все было в порядке. Слишком уж много припасов на сей раз взяли с собой, стада князя Таузана были подчистую пущены под нож.
Чтобы не возбуждать лишних подозрений, Александр Григорьевич Лупин оставался в лагере, помогал отцу Вакуле собирать вещички в дорогу, да еще и посоветовал Кулакову прихватить с собой в поход парочку веселых и любвеобильных девиц из гарема Таузана. Священник с мрачнейшим видом только руками развел.
– Отказ от мирских благ угоден Богу! – печально произнес Вакула. – Терпеть придется…
– Ладно тебе убиваться, батюшка, – посочувствовал Лупин. – В Сибире, чай, у Кучума гарем раз в сто больше. Ему-то уж со всей Мангазеи таких раскрасавиц привозили… Ты, главное, надейся!
– Сначала того Кучума еще победить надобно, Александр Григорьевич.
– А ты в том никак усомнился? Со святыми на стягах – и не победим?
– Хорошо сказано! – Вакула Васильевич обнял Лупина, поцеловал его в лоб и вдруг вспомнил почему-то о двух душегубах поневоле, которые сегодня ночью жертву свою искать пойдут. – Пошли-ка на службу, раб Божий, пение божественное послушаем…
Казачий хор старательно тянул слова молитвы, обращенные к небу, священники причащали свою маленькую паству. Завтра на восходе солнца им предстояла встреча с армией Маметкуля…
Сильно надеялись на то, что Таузан и отпущенные на свободу пленные расскажут повсеместно о том, что в руках у воинства православного есть древний великий гром, что способны они валить тем громом столетние деревья и карать непокорных.
В первом ряду молившихся казаков стоял на коленях Ермак Тимофеевич. Слушая слово Божье, опустил он голову, но то, о чем атаман думал сейчас, было далеко от святости и благости…
Может, убили они уже Машкова-то? Не просто будет его перехитрить, да еще и свидетелей деяния постыдного не оставить! Пока лишь три человека знают о том, и два из них молчать будут. И не за две тысячи целковых… Расплачиваться с душегубами Ермак и не думал никогда. Злодеям самим жить лишь до тех пор, пока о деле своем Ермаку не доложатся.
Неслось над Тоболом пение, к всепрощающему и всепонимающему Богу обращенное, и думал Ермак о Марьяне. Да, какое-то время погорюет она, попечалится, но не устоит перед подарками, каких царицы даже от государя московского не получали. Из добра строгановского будут те подарки, конечно же… Ну, а если подарки сердце ее не тронут, силой девку брать придется. Кого Ермак хоть однажды любил, та девка его уж больше не забудет! Вот и Марьянка исключением не станет. Баба она, а всякая живая баба восхищается мужчиной, что гладить ее умеет и на руках, как на качелях, к небесам подбрасывать. Зверьки они все хитрые, выучка им всем надобна…
Как же мало знал Ермак Марьянку!
Пару раз проходил мимо атамана «великий провидец» душ казачьих, глядя на опущенную голову Ермака, и все порывался крикнуть атаману:
– Ты, пес смердячий! К реке беги, живо, друга спасай!
Но черная часть его души уже согревалась мыслью о шести сотнях целковых, а потому молчал Вакула, утешая себя тем, что Ермак, открой он всем тайну его постыдную, не испугался бы, а просто приказал порешить уже его, отца Вакулу, будущего сибирского святого. И ряса поповская в этом случае броней бы для него не была…
Через час после богослужения Лупин, прихватив двух коней, переплыл через реку и отправился в путь вслед за дочерью и Машковым, все еще нелюбимым зятем. Дорогу они точно оговорили: сначала по степи кругаля дать, затем к Тоболу вернуться и так до Туры лошадей гнать. Оттуда старым, проторенным уже путем возвращаться придется, каким в Сибирь шли. То теперь нетрудно будет – из Пермской земли слали сюда Строгановы земледельцев и охотников, приказчиков своих и рукодельцев, что землю живой сделали, поля вспахали да сокровища недр начали искать под присмотром сведущего люда.
Единственный путь на волю! За Каменным Поясом на Руси-матушке, как иголка в стоге сена, исчезнуть можно; хоть даже в Москву податься, а там никто и не спросит, кто да откуда, песчинкой себя враз почувствуешь, на которую и не глянет никто.
– Чего еще умеешь-то, кроме как в седле трястись, люд честной забижать да баб красть? – как-то раз спросил Лупин Машкова, когда вели они неторопливый разговор о будущем.
– Петь могу! – гордо отозвался Машков.
– Не маловато ли? Через всю Россию пробираться собрался, по площадям песни горлопаня? Не для того я дочушку мою растил. Подумай, а еще на что сгодишься?
– Возничим быть могу, с обозами ходить.
– Неплохо. Хорошие возничие всегда нужны. Но вечно в пути, вечно на телеге, месяцами на облучке, да еще от лихого люда на дорогах отбиваться придется, под палящим солнцем и в снежную бурю… Худо все это, Ваня! Молодую женушку надолго оставлять одну, перегорит еще, как свечечка воску ярого! И Марьянушка – не исключение, то даже я скажу, отец ее!
– Печи могу ставить, батя, – сказал Машков после долгого размышления.
– Так точно можешь?
– Да уж не одну поставил!
– Хорошая печь – оно ведь как, дымить не должна! Печь создать – искусство немалое, Иван Матвеевич! – Лупин поскреб седую голову. – Но дело это мне по нраву…
Сошлись тогда на том, что, на Русь вернувшись, Машков печным делом займется. Иван Матвеевич вздохнул шумно, радуясь тому, что старик приставать с вопросами назойливыми перестал. И бросился на поиски Марьянки.
– Вот ведь судьба какая! – пожаловался Иван, едва найдя ее. – Из казаков да в печники! Из степей – в угол дымный. Вместо седла задом на теплую лежаночку!
– Ничего не понимаю! – вскинулась тогда Марьяна. – Кто тут печки собрался ладить?
– Я! Я твоему бате только что пообещал!
– Сначала на Русь добраться надобно, – ответила она тогда с усмешкой. – А отцы – они все одинаковые… Всегда знать хотят, что через годы станется! Для нас сейчас важно лишь одно – жизнь спасти…
Закончилась давно служба божья. Отец Вакула звал своего дьяка, да без толку. Ермак в шатре ждал нетерпеливо, когда наемники его явятся. Велел «Борьку» разыскать, но сотники огольца уже давненько не видели.
– Где Борька? – прокричал Ермак после двух часов бесполезного ожидания. – Или он не на реке?
Но никто паренька не видел, да и наймиты Наймиты – разорившиеся крестьяне или беглые холопы, нанимавшиеся на работы и находившиеся в личной зависимости от нанимателя.
все еще не объявлялись…
С Ермаком творилось нечто из ряда вон выходящее. Волнение душило его, он заламывал руки, метался по шатру, рассылал казаков, чтоб искали сорванца, но боялся при этом даже спрашивать о Машкове.
«А что, если в тот момент она с ним была? – подумал атаман и прикрыл глаза руками. – Неужто вместе их убили? Вот придут сейчас казаки те и скажут: «Ермак Тимофеевич, ничего ж другого нам не оставалось – на пару их убивать пришлось! Никто того не должен был видеть, что ты наказывал, а посыльный твой всегда подле Машкова крутится. Мы лишь сделали, что ты велел…»».
Проходили томительные часы, но ни Машкова, ни Марьянки, ни душегубов посланных видно не было. Метался по лагерю отец Вакула, по берегу бегал, звал в отчаянии дьяка своего Лупина. Но того тоже давно уж не видели…
Где-то около полуночи – Машков и Марьянка погоняли коней в кромешной темноте с оружием наготове, потому что повсюду налететь можно было или на татарские разъезды, или на остяков, а за одного русского у Кучума сотню соболей давали, – Ермак и отец Вакула столкнулись друг с другом у реки.
– Дьяка моего, кажись, похитили! – печальным басом оповестил атамана Вакула Васильевич. – Многого я в казаках навидался, но чтоб такая бестия, как Лупин, без боя исчезнуть смог – не поверю!
– А я Борьку ищу! – взволнованно признался Ермак. – Его тоже никто не видел!
Поп стрельнул глазом на Ермака и погладил окладистую бороду.
– Ты взволнован, да, Ермак? – осторожно спросил он.
– Мне нужен этот оголец! – тут же закричал атаман.
– Ожидая радости, иногда лишь черта в гости дождешься, – с мудрым видом загадочно заметил отец Вакула и вздохнул. – Ну, вот где Лупин? Может, с Машковым… но Машкова тоже не видно нигде…
– А, значит, и Иван Матвеевич тоже потерялся? – небрежно спросил Ермак. А сердце при этом сжалось даже. «Значит, все получилось у них, – подумал он. – Неужто Марьяна с ним была?»
– Злая ночь какая сегодня, – странно глядя на казачьего атамана, промолвил священник. – Дьявольски злая ночь, Ермак Тимофеевич! Люди пропадают, как будто они капли росы, солнцем высушенные. Надо бы поискать Ивана…
К утру стало ясно, что Машкова, Марьяны и Лупина не было ни на реке, ни в лагере, ни в степи. Наймиты вернулись в Ермаков шатер и признались понуро, что нигде Машкова отыскать не смогли. Все указывало на то, что ему удалось бежать.
– Кто из вас проболтался? – взревел разъяренный Ермак. На висках атамана вздулись жилы, выглядел он ужасно, а в глазах трепетал безумный огонек. – Кто его предупредил, а?
Казаки тут же подумали об исповеди, но Вакула ничего не знал наверняка, ведь имени своей жертвы они ему не назвали. А потому неудавшиеся душегубы лишь пожали плечами и горячо заверили атамана:
– Да никто про то не знает, Ермак.
– А Борька? – вне себя проорал Ермак.
Это был тот вопрос, на который вообще ответа не водилось. А при чем тут посыльный-то? Машков исчез, утек… кто знает, где сейчас паренек болтается… Возможно, татарочку какую-нибудь себе откопал, паренек он миловидный, подумали казаки и смущенно ухмыльнулись. «Должен же он когда-нибудь настоящим мужиком стать…»
Ермак прогнал их прочь и бросился к шатру Таузана, где на диване восседал Вакула Васильевич, безрадостно отмахиваясь от двух щебечущих пташек и скорбя по исчезнувшему дьяку.
– Ну, здесь Александр Григорьевич? – с порога резко спросил Ермак.
Священник только кудлатой головой удрученно покачал.
– Наверное, порешили его! Татары везде рыщут! А я так к нему привык, Ермак. Такая душа золотая… – он согнал прочь двух полуобнаженных татарочек и смахнул слезу. Вакула и в самом деле расстроен был. – А Машков нашелся?
– И его нет!
– А Борька-то появился, пострел?
– Исчез Борька!
– Так! Их, наверное, в орду Маметкулеву погнали! Ох, Николай Чудотворец, это что же деется! – казачий пастырь вскочил на ноги. И загремел грозно: – Да я прямо сейчас кишки татарские на кулак намотаю! Я всю Сибирь прочешу, устрою им тут бурю! Да я для такого дела сан с себя монашеский сложу!
– Да не торопись ты так, батюшка! – Ермак неподвижно смотрел себе под ноги, судорожно сжимая и разжимая огромные кулаки. – А не могли ли они вместе… сбежать-то?
– Сбежать? – Вакула Васильевич недоуменно вытаращился на атамана. – А зачем это моему дьяку Лупину сбегать? От кого? И почему Машков должен…
– Я его к смерти безвременной приговорил, – отведя глаза в сторону, нехотя признался Ермак.
– Что-о? Господи Боже ты мой, всеблагой! – казачий пастырь в ужасе рухнул на диван. – Али весь мир с ног на голову перевернулся, Ермак?!
– Машков предал меня!
– Кто ж в напраслину такую поверить сможет?
– Да всяк и поверит, потому что я так сказал! – теряя последние крохи самообладания, выкрикнул Ермак. – Или ты супротив меня вякнуть что решишься, сучий потрох?
Вакула Васильевич почел за лучшее переждать Ермаков гнев молча и проглотить обиду за «сучий потрох». Он лишь с большим интересом оглядел бесновавшегося Ермака, словно атаман был огромным диким зверем, выставленным в клетке на потеху ярмарочным зевакам и ротозеям…
– Ну, хорошо, предал тебя Машков, – сказал, наконец, священник, – но Борька-то тут при чем? А?
– Ты что, совсем слепой и глухой, да? – Ермак даже замер на месте. – Да оголец слюбился с Машковым блудно!
Вакула Васильевич весело рассмеялся.
– Ну, на Машкова такого и наговаривать не стоит!
– Да я собственными глазами видел! – мотнул головой Ермак, по-прежнему пряча глаза. «Правду сказать невозможно, – потерянно подумал он. – Останемся при том, что содомничает Машков грешно». – Или ты сомневаешься в том? Мне не веришь?
– Ну, если ты говоришь, то ни в жизнь сомневаться не стану! – и священник вскинул глаза к разрисованному потолку шатра. – Я даже готов поверить в то, что ты дальше мне скажешь – дескать, дьяк мой дорогой Александр Григорьевич сводником меж ними был.
– Да! Так оно и было! – закричал Ермак.
– Пути человеческие неисповедимы, – и священник всплеснул могучими руками. – И вот теперь они сбежали! Куда?
– Да на Русь утекли! Или ты думаешь, что они к Кучуму дернули?
– Чего уж только не подумаешь после таких-то разочарований, – осторожно ответил Вакула. – Ты поймать их надумал, Ермак Тимофеевич?
– Да я на них охоту объявлю, ровно на лис золотых! – с ненавистью сплюнул Ермак. – Не так уж велика Русь-матушка, чтоб от меня спрятаться!
– Ты что, из Мангазеи поворачивать удумал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Правда? – ласково спросил он.
– Да посмеем ли мы тебя обманывать, батюшка! Отпусти грех, а мы тебе пять сотен целковых дадим…
– Мы с вами не на ярмарке торгуемся! Не корову, чай, покупаете, прощение Божье, – Вакула Васильевич всплеснул огромными ручищами. – Шесть сотен рублев, и точка!
– Батюшка…
– Так когда душегубство свершиться должно?
– Сегодня ночью.
– А Ермак точно вам заплатит? – вполне ведь правомочный вопрос. Кулаков прекрасно знал Ермака, а потому вновь призадумался. Не похоже на атамана оставлять в живых тех, кто знает слишком много. Убийство – что ж, и не такое бывает, но о том никто знать не должен. Соучастник – всегда враг будущий.
– Вот и приходите, когда шесть сотен на руках будет, – мудро заявил пастырь, – а до тех пор я и знать вас не хочу, сукины дети.
И побежал к Лупину – разговор с казаками не давал ему покоя.
– Ты прикинь, Александр Григорьевич, Ермак велел одного из наших жизни лишить, – выпалил отец Вакула. – И две тысячи целковых платит за это. Представляешь, раб Божий Ляксандр? Я – нет! Две тысячи целковых за одну душеньку казачью! Да за такие деньжищи князя, верно, порешить можно!
– Ермак, верно, не просто так мошной трясти собрался, – отозвался Лупин. Сердце его внезапно закололо от страха. – Иногда человек есть лишь пылинка малая на теле земли, а иногда дороже мира всего станет! Так что, чего они стоят, две тысячи рублев этих?
Дьяк извинился, дескать, на ладью церковную надобно, завтра как-никак путь нелегкий предстоит; схватил коня под уздцы и погнал к Тоболу, ровно за ним сам черт с вилами гнался.
Нашел Лупин Машкова у реки. Марьянка была тут же, скинула сапоги и болтала босыми ногами в воде.
– Беда! – выкрикнул Лупин и спрыгнул с коня на ходу. – Не таращьтесь на меня, как на жабу какую, быстрее вещички хватайте, лошадей и бегите к Уралу!
– Да он так каждый раз вопит, когда о татарах подумает, – добродушно хмыкнул Машков. – Батя, а мы тут на охоту собрались: зверя Маметкуля изловить…
– Маметкуля?! Ты и в самом деле дурачина такая, что ль, Иван Матвеевич? Не о татарах речь! – Лупин схватил Марьянку, судорожно прижал к себе. – Он убить тебя приказал, Ванята.
Машков молчал. Глядел на Лупина, не понимая, что такое говорит батя, и только Марьянка, мигом обо всем догадавшись, обронила сухо:
– Ермак…
– Он за твою голову две тысячи целковых отвешивает, Иван! Еще этой ночью!
– Мой друг Ермак Тимофеевич? – прошептал Машков. – Мы вместе двенадцать лет с ним конь о конь скакали…
– Вот и доскакались. Твои убивцы Вакуле исповедовались, – закричал Лупин в отчаянии. – Торопитесь! Лучших лошадей забирайте, быстрее!
– Я верил ему, – потерянно выдохнул Машков. – Он был мне братом и отцом одновременно. Он был моим миром, в котором я казался счастливым… – и Машков заплакал, так плачут малые дети – жалобно и безутешно. – У меня лишь он и был-то… Я тятьки своего не знаю, мамку никогда не видывал. Говорят, меня в канаве придорожной нашли. А потом появился Ермак и взял меня с собой в ватагу… Не может же он меня сейчас… – рыдания сотрясали могучее, красивое тело казака.
– Бегите! – прошептал Лупин. И поцеловал Марьянку в крепко зажмуренные глазищи. – Я вслед за вами проберусь, прикрывать вас буду! Обо мне не думайте! Уж я-то вас разыщу! Отец дочушку всегда отыщет… Все, спешите же! В лагерь не возвращайтесь. О, Господи, Боже ты мой… защити их, дочку мою и… сына…
– Спасибо, батя, – прошептал Машков. Словно молитву творил. – Клянусь тебе, доставлю Марьянушку на Русь целой и невредимой!
В сумерках переплыли они вместе с четырьмя лошадьми через реку. На берегу Машков еще раз глянул на ладьи и плоты, на огни и шатры, на лошадей и стяги.
И перекрестился истово. А потом вскочил в седло и вместе с Марьянкой погнал коней в темнеющую степь.
До окончания молебна Ермак Тимофеевич не вспоминал о своем посыльном «Борьке». Некогда атаману было. То, что на молитве не было Машкова, Ермака и не удивляло вовсе – приятель занимался «флотилией», следил, чтобы при спуске на воду все было в порядке. Слишком уж много припасов на сей раз взяли с собой, стада князя Таузана были подчистую пущены под нож.
Чтобы не возбуждать лишних подозрений, Александр Григорьевич Лупин оставался в лагере, помогал отцу Вакуле собирать вещички в дорогу, да еще и посоветовал Кулакову прихватить с собой в поход парочку веселых и любвеобильных девиц из гарема Таузана. Священник с мрачнейшим видом только руками развел.
– Отказ от мирских благ угоден Богу! – печально произнес Вакула. – Терпеть придется…
– Ладно тебе убиваться, батюшка, – посочувствовал Лупин. – В Сибире, чай, у Кучума гарем раз в сто больше. Ему-то уж со всей Мангазеи таких раскрасавиц привозили… Ты, главное, надейся!
– Сначала того Кучума еще победить надобно, Александр Григорьевич.
– А ты в том никак усомнился? Со святыми на стягах – и не победим?
– Хорошо сказано! – Вакула Васильевич обнял Лупина, поцеловал его в лоб и вдруг вспомнил почему-то о двух душегубах поневоле, которые сегодня ночью жертву свою искать пойдут. – Пошли-ка на службу, раб Божий, пение божественное послушаем…
Казачий хор старательно тянул слова молитвы, обращенные к небу, священники причащали свою маленькую паству. Завтра на восходе солнца им предстояла встреча с армией Маметкуля…
Сильно надеялись на то, что Таузан и отпущенные на свободу пленные расскажут повсеместно о том, что в руках у воинства православного есть древний великий гром, что способны они валить тем громом столетние деревья и карать непокорных.
В первом ряду молившихся казаков стоял на коленях Ермак Тимофеевич. Слушая слово Божье, опустил он голову, но то, о чем атаман думал сейчас, было далеко от святости и благости…
Может, убили они уже Машкова-то? Не просто будет его перехитрить, да еще и свидетелей деяния постыдного не оставить! Пока лишь три человека знают о том, и два из них молчать будут. И не за две тысячи целковых… Расплачиваться с душегубами Ермак и не думал никогда. Злодеям самим жить лишь до тех пор, пока о деле своем Ермаку не доложатся.
Неслось над Тоболом пение, к всепрощающему и всепонимающему Богу обращенное, и думал Ермак о Марьяне. Да, какое-то время погорюет она, попечалится, но не устоит перед подарками, каких царицы даже от государя московского не получали. Из добра строгановского будут те подарки, конечно же… Ну, а если подарки сердце ее не тронут, силой девку брать придется. Кого Ермак хоть однажды любил, та девка его уж больше не забудет! Вот и Марьянка исключением не станет. Баба она, а всякая живая баба восхищается мужчиной, что гладить ее умеет и на руках, как на качелях, к небесам подбрасывать. Зверьки они все хитрые, выучка им всем надобна…
Как же мало знал Ермак Марьянку!
Пару раз проходил мимо атамана «великий провидец» душ казачьих, глядя на опущенную голову Ермака, и все порывался крикнуть атаману:
– Ты, пес смердячий! К реке беги, живо, друга спасай!
Но черная часть его души уже согревалась мыслью о шести сотнях целковых, а потому молчал Вакула, утешая себя тем, что Ермак, открой он всем тайну его постыдную, не испугался бы, а просто приказал порешить уже его, отца Вакулу, будущего сибирского святого. И ряса поповская в этом случае броней бы для него не была…
Через час после богослужения Лупин, прихватив двух коней, переплыл через реку и отправился в путь вслед за дочерью и Машковым, все еще нелюбимым зятем. Дорогу они точно оговорили: сначала по степи кругаля дать, затем к Тоболу вернуться и так до Туры лошадей гнать. Оттуда старым, проторенным уже путем возвращаться придется, каким в Сибирь шли. То теперь нетрудно будет – из Пермской земли слали сюда Строгановы земледельцев и охотников, приказчиков своих и рукодельцев, что землю живой сделали, поля вспахали да сокровища недр начали искать под присмотром сведущего люда.
Единственный путь на волю! За Каменным Поясом на Руси-матушке, как иголка в стоге сена, исчезнуть можно; хоть даже в Москву податься, а там никто и не спросит, кто да откуда, песчинкой себя враз почувствуешь, на которую и не глянет никто.
– Чего еще умеешь-то, кроме как в седле трястись, люд честной забижать да баб красть? – как-то раз спросил Лупин Машкова, когда вели они неторопливый разговор о будущем.
– Петь могу! – гордо отозвался Машков.
– Не маловато ли? Через всю Россию пробираться собрался, по площадям песни горлопаня? Не для того я дочушку мою растил. Подумай, а еще на что сгодишься?
– Возничим быть могу, с обозами ходить.
– Неплохо. Хорошие возничие всегда нужны. Но вечно в пути, вечно на телеге, месяцами на облучке, да еще от лихого люда на дорогах отбиваться придется, под палящим солнцем и в снежную бурю… Худо все это, Ваня! Молодую женушку надолго оставлять одну, перегорит еще, как свечечка воску ярого! И Марьянушка – не исключение, то даже я скажу, отец ее!
– Печи могу ставить, батя, – сказал Машков после долгого размышления.
– Так точно можешь?
– Да уж не одну поставил!
– Хорошая печь – оно ведь как, дымить не должна! Печь создать – искусство немалое, Иван Матвеевич! – Лупин поскреб седую голову. – Но дело это мне по нраву…
Сошлись тогда на том, что, на Русь вернувшись, Машков печным делом займется. Иван Матвеевич вздохнул шумно, радуясь тому, что старик приставать с вопросами назойливыми перестал. И бросился на поиски Марьянки.
– Вот ведь судьба какая! – пожаловался Иван, едва найдя ее. – Из казаков да в печники! Из степей – в угол дымный. Вместо седла задом на теплую лежаночку!
– Ничего не понимаю! – вскинулась тогда Марьяна. – Кто тут печки собрался ладить?
– Я! Я твоему бате только что пообещал!
– Сначала на Русь добраться надобно, – ответила она тогда с усмешкой. – А отцы – они все одинаковые… Всегда знать хотят, что через годы станется! Для нас сейчас важно лишь одно – жизнь спасти…
Закончилась давно служба божья. Отец Вакула звал своего дьяка, да без толку. Ермак в шатре ждал нетерпеливо, когда наемники его явятся. Велел «Борьку» разыскать, но сотники огольца уже давненько не видели.
– Где Борька? – прокричал Ермак после двух часов бесполезного ожидания. – Или он не на реке?
Но никто паренька не видел, да и наймиты Наймиты – разорившиеся крестьяне или беглые холопы, нанимавшиеся на работы и находившиеся в личной зависимости от нанимателя.
все еще не объявлялись…
С Ермаком творилось нечто из ряда вон выходящее. Волнение душило его, он заламывал руки, метался по шатру, рассылал казаков, чтоб искали сорванца, но боялся при этом даже спрашивать о Машкове.
«А что, если в тот момент она с ним была? – подумал атаман и прикрыл глаза руками. – Неужто вместе их убили? Вот придут сейчас казаки те и скажут: «Ермак Тимофеевич, ничего ж другого нам не оставалось – на пару их убивать пришлось! Никто того не должен был видеть, что ты наказывал, а посыльный твой всегда подле Машкова крутится. Мы лишь сделали, что ты велел…»».
Проходили томительные часы, но ни Машкова, ни Марьянки, ни душегубов посланных видно не было. Метался по лагерю отец Вакула, по берегу бегал, звал в отчаянии дьяка своего Лупина. Но того тоже давно уж не видели…
Где-то около полуночи – Машков и Марьянка погоняли коней в кромешной темноте с оружием наготове, потому что повсюду налететь можно было или на татарские разъезды, или на остяков, а за одного русского у Кучума сотню соболей давали, – Ермак и отец Вакула столкнулись друг с другом у реки.
– Дьяка моего, кажись, похитили! – печальным басом оповестил атамана Вакула Васильевич. – Многого я в казаках навидался, но чтоб такая бестия, как Лупин, без боя исчезнуть смог – не поверю!
– А я Борьку ищу! – взволнованно признался Ермак. – Его тоже никто не видел!
Поп стрельнул глазом на Ермака и погладил окладистую бороду.
– Ты взволнован, да, Ермак? – осторожно спросил он.
– Мне нужен этот оголец! – тут же закричал атаман.
– Ожидая радости, иногда лишь черта в гости дождешься, – с мудрым видом загадочно заметил отец Вакула и вздохнул. – Ну, вот где Лупин? Может, с Машковым… но Машкова тоже не видно нигде…
– А, значит, и Иван Матвеевич тоже потерялся? – небрежно спросил Ермак. А сердце при этом сжалось даже. «Значит, все получилось у них, – подумал он. – Неужто Марьяна с ним была?»
– Злая ночь какая сегодня, – странно глядя на казачьего атамана, промолвил священник. – Дьявольски злая ночь, Ермак Тимофеевич! Люди пропадают, как будто они капли росы, солнцем высушенные. Надо бы поискать Ивана…
К утру стало ясно, что Машкова, Марьяны и Лупина не было ни на реке, ни в лагере, ни в степи. Наймиты вернулись в Ермаков шатер и признались понуро, что нигде Машкова отыскать не смогли. Все указывало на то, что ему удалось бежать.
– Кто из вас проболтался? – взревел разъяренный Ермак. На висках атамана вздулись жилы, выглядел он ужасно, а в глазах трепетал безумный огонек. – Кто его предупредил, а?
Казаки тут же подумали об исповеди, но Вакула ничего не знал наверняка, ведь имени своей жертвы они ему не назвали. А потому неудавшиеся душегубы лишь пожали плечами и горячо заверили атамана:
– Да никто про то не знает, Ермак.
– А Борька? – вне себя проорал Ермак.
Это был тот вопрос, на который вообще ответа не водилось. А при чем тут посыльный-то? Машков исчез, утек… кто знает, где сейчас паренек болтается… Возможно, татарочку какую-нибудь себе откопал, паренек он миловидный, подумали казаки и смущенно ухмыльнулись. «Должен же он когда-нибудь настоящим мужиком стать…»
Ермак прогнал их прочь и бросился к шатру Таузана, где на диване восседал Вакула Васильевич, безрадостно отмахиваясь от двух щебечущих пташек и скорбя по исчезнувшему дьяку.
– Ну, здесь Александр Григорьевич? – с порога резко спросил Ермак.
Священник только кудлатой головой удрученно покачал.
– Наверное, порешили его! Татары везде рыщут! А я так к нему привык, Ермак. Такая душа золотая… – он согнал прочь двух полуобнаженных татарочек и смахнул слезу. Вакула и в самом деле расстроен был. – А Машков нашелся?
– И его нет!
– А Борька-то появился, пострел?
– Исчез Борька!
– Так! Их, наверное, в орду Маметкулеву погнали! Ох, Николай Чудотворец, это что же деется! – казачий пастырь вскочил на ноги. И загремел грозно: – Да я прямо сейчас кишки татарские на кулак намотаю! Я всю Сибирь прочешу, устрою им тут бурю! Да я для такого дела сан с себя монашеский сложу!
– Да не торопись ты так, батюшка! – Ермак неподвижно смотрел себе под ноги, судорожно сжимая и разжимая огромные кулаки. – А не могли ли они вместе… сбежать-то?
– Сбежать? – Вакула Васильевич недоуменно вытаращился на атамана. – А зачем это моему дьяку Лупину сбегать? От кого? И почему Машков должен…
– Я его к смерти безвременной приговорил, – отведя глаза в сторону, нехотя признался Ермак.
– Что-о? Господи Боже ты мой, всеблагой! – казачий пастырь в ужасе рухнул на диван. – Али весь мир с ног на голову перевернулся, Ермак?!
– Машков предал меня!
– Кто ж в напраслину такую поверить сможет?
– Да всяк и поверит, потому что я так сказал! – теряя последние крохи самообладания, выкрикнул Ермак. – Или ты супротив меня вякнуть что решишься, сучий потрох?
Вакула Васильевич почел за лучшее переждать Ермаков гнев молча и проглотить обиду за «сучий потрох». Он лишь с большим интересом оглядел бесновавшегося Ермака, словно атаман был огромным диким зверем, выставленным в клетке на потеху ярмарочным зевакам и ротозеям…
– Ну, хорошо, предал тебя Машков, – сказал, наконец, священник, – но Борька-то тут при чем? А?
– Ты что, совсем слепой и глухой, да? – Ермак даже замер на месте. – Да оголец слюбился с Машковым блудно!
Вакула Васильевич весело рассмеялся.
– Ну, на Машкова такого и наговаривать не стоит!
– Да я собственными глазами видел! – мотнул головой Ермак, по-прежнему пряча глаза. «Правду сказать невозможно, – потерянно подумал он. – Останемся при том, что содомничает Машков грешно». – Или ты сомневаешься в том? Мне не веришь?
– Ну, если ты говоришь, то ни в жизнь сомневаться не стану! – и священник вскинул глаза к разрисованному потолку шатра. – Я даже готов поверить в то, что ты дальше мне скажешь – дескать, дьяк мой дорогой Александр Григорьевич сводником меж ними был.
– Да! Так оно и было! – закричал Ермак.
– Пути человеческие неисповедимы, – и священник всплеснул могучими руками. – И вот теперь они сбежали! Куда?
– Да на Русь утекли! Или ты думаешь, что они к Кучуму дернули?
– Чего уж только не подумаешь после таких-то разочарований, – осторожно ответил Вакула. – Ты поймать их надумал, Ермак Тимофеевич?
– Да я на них охоту объявлю, ровно на лис золотых! – с ненавистью сплюнул Ермак. – Не так уж велика Русь-матушка, чтоб от меня спрятаться!
– Ты что, из Мангазеи поворачивать удумал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22