А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


О противнике (вероятно, несуществующем) я уже спрашивал, задачу тоже знал: сунуть в снаряд наш общий нос, а вот про время еще не выяснял. Подъем с Луны на встречу с оставшейся на орбите ракетой, даже при всей мощности современных компьютеров, – опасная, изощренная игра.
– Долго мы там пробудем?
Говард поднял брови на Мецгера.
– Достаточно, – небрежно бросил тот.
Для чего достаточно? Опять они что-то недоговаривают. Я переводил вопросительный взгляд с одного на другого. Мецгер отвел глаза.
Не успел я разозлиться на их секреты, как настало время облачаться в скафандры. Мецгер выводил «Аполлон» на лунную орбиту. Мой скафандр все еще смердел аммиаком. Казалось бы, раз уж посылают спасать мир, так не давали бы донашивать чью-то вонючую пижаму.
– Отцепляю лунный модуль, – раздался в шлеме голос Мецгера, после того как он задраил люк между набитым модулем и покинутым «Аполлоном».
Модуль слегка вздрогнул, отделяясь от нашего билета на землю. «Танг» разъедал мне желудок.
Опускались мы медленно. Говарда пристегнули к стене. Я стоял у иллюминатора и смотрел, как ползет навстречу море Изобилия. Хоть раньше оно и казалось плоским, теперь были видны булыжники и неровности. Булыжники росли, пока не достигли размеров здорового грузовика. Потом двигатели подняли пыль, и последние полсотни метров мне ничего не было видно. Мецгеру, очевидно, тоже. Если сядем на булыжник, модуль может упасть, продырявить обшивку или просто повредить что-нибудь, необходимое, чтобы вернуть нас на орбиту. Я вцепился в поручень и стиснул зубы.
Бум.
Вот мы и сели. В исполнении Мецгера такое, кажется, раз плюнуть.
Мецгер проверял системы, а мы с Говардом выстроились в очередь перед люком. Мой ближайший друг останется в модуле, капитан тоже вперед в пекло не полезет. Стало быть, я буду первым, кто коснется Луны со времен деревянных бит в бейсболе.
Пока мы ждали, мне кое-что вспомнилось.
– Слушай, Мецгер, а как тут отливать?
– А в эту, в штуковину типа презерватива. Ты же ее пристегнул, верно?
Зашипели пневматические замки.
– Какую-такую штуковину?
– Прости, забыл сказать. Ну, значит, терпи.
Люк раскрылся. Передо мной до черного горизонта простирался другой мир, белый и мертвый, как голые кости. Я развернулся, ухватился за первую перекладину лестницы и начал спускаться в безвоздушную пустоту, чьим холодом можно сжиживать гелий. Я спрыгнул с последней ступеньки и присмотрелся к космической громаде за полмили отсюда.
Теперь меньше всего я боялся налить в штаны.

18

Говард спустил мне на веревке рюкзак. Я оттащил рюкзак в сторону, споткнулся и едва не упал. Со страха я взвизгнул. Так ведь и умереть можно, если нечаянно камнем скафандр проткнуть. После трех дней в невесомости я отвык от движений, да к тому же здесь, на Луне, даже с рюкзаком и в скафандре, я весил только фунтов сорок.
Говард неуверенно начал спускаться из модуля. Я поддержал его, когда он спрыгивал.
– Эгей! Вот уж удивилась бы матушка, узнав, что у нее сын космонавт!
Моя бы тоже.
Я гордился и оглядывал наш лунный модуль. Железная банка в золотистой фольге, ей-богу. Даже подумать страшно, что наше возвращение с Луны зависит от рождественской коробки на тощих ногах.
Я показал мимо паучьей лапы. Говард проследил за моим жестом.
За сто ярдов от нас начинался мелкий каньон шириной с торговый комплекс. По краям его валялись угловатые камни, как выкорчеванные холодильники. Каньон тянулся на полмили – по крайней мере, так казалось на взгляд, а глазу здесь легко обмануться. Луна меньше Земли. И линия горизонта ближе. Мне все это объяснили перед полетом. Но полмили или нет, от взгляда на каньон замирало сердце…
…Потому что в конце каньона лежал снаряд. Отсюда не разберешь, глубоко ли он зарылся, но то, что виднелось, впечатляло. Взгляду представал темно-синий купол больше футбольного стадиона. Царапины спиралью бежали по корпусу, как по раковине улитки.
Говард изучал снаряд в бинокль со специальной резиновой насадкой к шлему.
– Он проехался по лунной поверхности на чудовищной скорости, но, вроде как, остался цел. А я-то надеялся на прорванную обшивку, чтобы ты смог залезть внутрь.
– Внутрь? Внутрь снаряда?!
Вместо ответа Говард нацепил мне на спину рюкзак.
– Удачи, Джейсон, – послышался в шлеме голос Мецгера.
Мы с Говардом двинулись вдоль пропаханного снарядом каньона, не решаясь спрыгнуть в него. Почем знать: не провалится ли под нами лунная поверхность.
Мое экспресс-натаскивание на ходьбу по Луне, где все весит в шесть раз легче, сработало через сотню-другую неуверенных шагов. К тому времени мои подштанники уже пропитались потом. Говард же от каждого шага подлетал то туда, то сюда, хрипло вздыхая.
– Приземляйся на согнутые колени, Говард! Как через скакалку прыгаешь.
– Я… никогда… не прыгал… через скакалку… Самая… большая… ошибка… в моей жизни…
Я оглядел небо. Передо мной висела Земля, серая с просветами синевы, за четверть миллиона миль отсюда. Прилетев сюда, не совершил ли я самую большую ошибку в моей жизни?
Говард еле тащился, ждать его приходилось бесконечно. Мы петляли между каменными глыбами, такими же угловатыми, необточенными, невыветренными за миллиарды лет без воды и воздуха, как и глыбы, вырванные снарядом всего несколько дней назад. Говард то и дело останавливался и утыкался в глыбы шлемом, бормоча что-то там про риголиты и газовые пузыри. Во время очередной такой экскурсии он наступил в ничем себя не выдававшую песчаную воронку и провалился по грудь в песок. Пришлось вытягивать. Я его потом привязал к себе за пояс веревкой – пускай не отвлекается.
Наконец мы остановились перед космической громадой. Возвышавшаяся над нами часть снаряда вполне сошла бы за стадион. Казалось невероятным, что эта штуковина летала, но витки царапин ясно говорили: снаряд пропахал лунную породу, вращаясь, как юла. Врезаться в Луну на скорости многих тысяч миль в час – и отделаться только лишь царапинами! Я присвистнул. Говард издал свое неизменное «Ух ты!».
Пока мы слезали к снаряду, я активно демонстрировал Говарду свой запас ненормативной лексики.
Что-то застонало у меня в ушах: повторяющаяся череда звуков, то высоких, то низких.
– Говард, я что-то слышу. Но здесь же нет воздуха, откуда тут звуки?
Он топнул.
– Звуки проходят по камням. От снаряда.
– От снаряда? Он же разбился, нет?
Говард развернул меня, достал из рюкзака карманную голокамеру и прижал ее к скафандру.
– Так мы их запишем.
Он снова нырнул в рюкзак и, вооруженный масс-спектрометром, рванулся через камни к снаряду. Капитан тянул меня за веревку, как тянет хозяина пудель, завидевший белку. Водя датчиком спектрометра по корпусу снаряда, он мычал в такт звукам: «Ва-ааа, ва-ааа».
Пока Говард трудился, я осматривал снаряд. В сорока футах над нами (жалкая толика от общей высоты снаряда) я заметил круглое серебристое отверстие.
– Смотри, Говард, – я протянул руку, – поворотное сопло. Прямо как то, что мы в Питсбурге нашли.
Он перестал мычать и отступил от снаряда. Потом тоже показал.
– Лучше! Присмотрись-ка.
Я прищурился, приложил к шлему ладонь козырьком. Виток царапины пересекал сопло и разрывал его до размеров человеческого тела.
– Слабая часть корпуса прорвалась. Твой билет внутрь, Джейсон.
– Не-а. – Я замотал головой, потом сообразил, что за шлемом этого не видно. Говард потянулся к моему рюкзаку. Я замотал всем телом.
– Говард, я боюсь высоты. А темных узких пространств еще больше.
– Джейсон, если бы я сам мог туда залезть, то полез бы. Такое раз в жизни бывает.
– Ага, или разом жизнь обрывает.
– Зато какой конец!
Еще совсем недавно я распускал сопли, что от меня на войне никакого проку. Пожалуйста, вот меня доставили за сотни тысяч миль, чтобы вышел прок. Как тут отказываться? Но сорок футов голого металла?! Я притворно вздохнул.
– По такому не залезешь.
Это все-таки не откровенный отказ.
Говард выудил из рюкзака два черных резиновых диска с петлями сзади.
– Вот, продень сюда рукавицы.
– Говард, присоски работают на разнице давлений. Здесь же нет атмосферы!
Мысленно я поздравил себя с ловкой отмазкой.
– Это не присоски, а липучки. Временный всетемпературный адгезив. С твоим здешним весом ты как муха по стенке вскарабкаешься.
– Ясно.
Я вздохнул и дрожащими руками прижал к снаряду одну липучку, потом другую. Надавил большим пальцем, высвободил правую липучку, поднял ее вверх, прикрепил. Потом проделал то же самое с левой. Говард был прав: я скользил по снаряду, как сказочный супергерой. Джейсон Уондер, супермен под прикрытием.
– Говард, а что произойдет, когда я доберусь до дырки?
– Сначала залезь внутрь. Потом я тебе объясню, что достать из рюкзака и чего делать.
Видать, вытащу не термос с кофе. Обеденных перерывов тут не планировалось.
Вот я и под самой дырой. Гляжу вниз на Говарда: между нами всего сорок футов, а выглядит он малюсеньким, как фигурка на торте. Я набрал полные легкие воздуха, подтянулся и заглянул в дыру.
Обшивка у снаряда два дюйма в толщину, и такая же темно-синяя, как на поверхности. Я подождал, пока глаза привыкали к темноте. Под обшивкой во все стороны взъерошенной щетиной торчали металлические брусья, отделявшие наружную оболочку от внутренней. Та оставалась цела. Что я прилежно и описал Говарду.
– Герметичный отсек, – сообразил он.
– И что теперь?
– Посмотри: может, дверь какая есть? Или люк?
Я покачал головой.
– Джейсон? Чего замолчал? – В голосе Говарда послышались тревожные нотки.
Всякий, кто трясет головой в микрофон, достоин страшной казни.
– Говард, я ничего не… – В темноте стенка внутреннего корпуса приняла очертания гигантского зонтика. – Постой-ка! Там что-то есть.
– Аварийный люк. Вот ты и внутри.
– Ключи дома забыл.
– Тьфу! – Он задумался. – Погоди! Может, не нужно никаких ключей. Подползи-ка к люку. Если повезет, он откроется на движение. Так, чтобы космонавт, в случае чего, мог всегда вернуться на борт.
И что если этот самый космонавт поджидает меня по ту сторону люка? Мое сердце беспокойно забилось.
Я начал протискивать все сорок фунтов нашего с рюкзаком веса через пробоину, стараясь не повредить скафандр, потом остановился. Разрыв в обшивке был три фута в высоту; я с рюкзаком – четыре фута в толщину. Стянув с плеч рюкзак, я нырнул в темноту, таща рюкзак за собой. Лежа между обшивками, я чувствовал, как завывания снаряда пронзают мое тело до самых костей.
Я помахал рукой перед зонтиком. Ноль реакции.
– Говард? Люк не открывается.
– …се… телом…
– Говард? Ты пропадаешь.
Хотелось услышать: ну ладно, попытался – и хватит; пошли, вернемся в лунный модуль и полетим домой. Но из обрывков его слов было понятно, что Говард говорит вовсе не это. Я по-пластунски пополз к зонтику, как на ученьях лазил под колючей проволокой.
Зонтик пришел в движение. Створки его, вращаясь, ушли в стену, словно открылась камера фотоаппарата.
– Говард, все правильно! Люк распахнулся!
– Дже… плохо… шно… Помехи… корпуса…
Открытый люк зиял чернотой. Он был достаточно велик, чтобы впустить меня или рюкзак – но не обоих сразу. В глубине виднелись контуры второго люка. Воздушный шлюз. Надо будет ползти – либо вперед головой, толкая рюкзак перед собой, либо вперед ногами, подтягивая за собой рюкзак. Если ползти задом, я увижу, закроется ли за мной наружный люк. И буду всегда готов драпануть, если что. Внутренний люк ведь тоже должен открыться на движение, неважно голова это или ноги. Если нужно будет, то и развернусь.
Решено, ползу вперед ногами.
Я влез по плечи, подтаскивая рюкзак с приборами, спасательным оборудованием и пистолетом, и снова попробовал выйти на связь.
– Говард? Я лезу внутрь.
В ответ – только треск в наушниках, наслаивающийся на чем-то странно знакомые завывания снаряда, которые я уже полчаса как слушал.
Лаз был лишь дюймами шире меня в скафандре. Тут руками едва двинуть. Зато так я хотя бы видел свет в конце туннеля – откуда сюда влез. Полз бы головой вперед, перетрусил бы насмерть.
Я протащил рюкзак через наружный люк, и тот захлопнулся наглухо. Я полз дальше, нащупывая дорогу ногами. Вот распахнулся внутренний люк. Я перелез через порог, подтянул поближе рюкзак, начал подниматься на четвереньки и выпустил лямки…
В ту же секунду люк захлопнулся и замуровал меня в темноте.

19

Стояла кромешная тьма. Слышно было только мое дыхание и безостановочные стенания снаряда. Я налег на люк – он не поддался. Забарабанил по нему с силой, какую считал безопасной для скафандра, – без эффекта. Тщательно ощупал стены вокруг меня – ни кнопок, ни рукояток.
– Говард? Я застрял.
На сей раз даже треска не донеслось. Корпус снаряда был не только непробиваемым, но и непроницаемым для радиоволн.
Рюкзак находился на расстоянии вытянутой руки… по ту сторону люка. В рюкзаке лежали фонарик, пистолет, еда и питье, которые можно принимать через специальный сосок в шлеме, и приборы, которыми я должен был собрать информацию и принести в ракету. С таким же успехом все это могло остаться на Земле.
Меня как будто похоронили заживо. К знакомому вою снаряда присоединился новый звук: более частый, хрипящий. Я даже не сразу сообразил, что это мое пыхтение. Я лежал в гробу, где ни разглядеть ничего, ни пошевелиться. Ужас помутил мой разум.
С огромным трудом я заставил себя думать. Шлем. Зеркальный солнцезащитный щиток можно поднять. Я это сделал и прозрел. Теперь я снова мог ровно дышать.
Здесь, оказывается, есть свет!
Тусклый-тусклый красный свет лился со стен и освещал мой гроб – длинный, круглый, как водопроводная труба. Свет пульсировал в такт завываниям. Я извернулся и глянул через плечо. Труба шла прямо и потом сворачивала, но вовсе не думала расширяться.
У меня был выбор: либо ждать здесь и надеяться, что Говард – или провидение – откроют люк. Ждать, пока не сломается мой генератор кислорода, и я не помру от истощения или обезвоживания. Либо же ползти вглубь снаряда. Так можно найти расширение в трубе, узнать что-нибудь полезное или отыскать выход на волю. А можно нарваться на что-нибудь, что меня укокошит.
Первый вариант отпадал. Никогда я не мог спокойно ждать.
Труба была изрезана длинными узкими щелями. Вентиляционная система? Для чего? Здесь что, есть воздух? Впрочем, был же воздушный шлюз, так что все сходится. А если есть воздух, значит, кто-то им здесь дышал. Или все еще дышит. Как не хватало мне того пистолета из рюкзака!
Я попал ногой во вторую вентиляционную отдушину. Рефлекторно протянул руку к ушибленному месту и наткнулся на выпирающий карман штанины. Ну конечно! Залез в карман и нащупал забытую там ракетницу. Хоть какое-то оружие!
Я протащил ракетницу вдоль тела до головы и выставил ее перед собой. Теперь я готов поджарить любого, кто последует за мной по пятам. Правда, страшнее те, кто окажется передо мной: захотят – ноги мне отгрызут, а я ничего не смогу поделать.
Я полз дальше, стараясь не попасться в отдушины. Ногам вдруг сделалось свободнее. Я припустил с новыми силами – и тут же достиг соединения с трубой покрупнее. Тут я уже развернулся и пополз головой вперед. Дальше встал на четвереньки, потом – пошел утиными шагами.
Я сел на пересечении с новой трубой и, пока вокруг меня мигал красный свет и продолжался вой, принялся обдумывать ситуацию. Я затерян в лабиринте из труб. За воздух можно не бояться: с новыми генераторами кислорода я могу дышать, пока не тресну. Еды у меня нет. Воды тоже. Тело от обезвоживания пока не страдало – о чем мне настойчиво напоминал мочевой пузырь. Из оружия у меня только ракетница семидесятилетней давности – пистолет с одной большой медленной пулей. Я должен был намерить тут всякой всячины, да вот приборы остались в рюкзаке, а рюкзак – в шлюзе-выпускнике. Снаряд огромный. В такой громаде наверняка найдутся еще двери. Главное, ползти дальше, пока не найду другой выход или не додумаюсь, как вылезти из старого.
А покамест, раз уж приборов нет, может хоть образец со стены взять? Я перехватил ракетницу за дуло и, как геолог молотком, стукнул рукояткой по стене. Ракетница беспомощно отскочила, даже следа не оставила. Ну что ж, не судьба. Придется запоминать, что вижу.
Широкая труба (которую я окрестил «Бродвеем»* Букв.: «широкий путь» (англ.) (прим. пер. )

) скорее приведет, куда нужно – в нее я и пополз. Через двадцать минут ползанья и нытья о переполненном мочевом пузыре «Бродвей» открылся в овальное помещение, примерно с гараж размером. Так, пусть это будет «Таймс-сквер». На стенах «Таймс-сквера» светились зеленые овалы, из стен торчали какие-то фиговины, возможно, рукоятки.
Внезапно волоски на моей шее встали дыбом. Не знаю уж как, только чувствовал я, что не один здесь. Я застыл и прищурился, привыкая к свету.
В другом конце помещения шевельнулась тень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25