Останутся мои юношеские впечатления. Да, точно. Принц Гриша влюбился и стал строить мост. А что такое мост? В психоанализе – это символ эрекции. И получается, что эта сказка о том, что у Гриши не стоял, пока она ему не помогла. И вся эта сказка взялась от его, Смирнова, юношеского впечатления: с первой его принцессой, впоследствии ставшей первой его королевой Ксенией Первой, у него ничего не получалось, пока она ему не помогла…
Вот и вся сказка. Что от нее осталось? Одна эрекция. Так и со всем. Стоит влезть поглубже, стоит разобраться, подчитать классиков наискосок – и остается одна эрекция или ее отсутствие…
16.
На следующий день ближе к обеду Евгений Евгеньевич решил посмотреть город. У транспортного агентства разразился ливень, и он укрылся в магазинчике под интригующим названием "Казачья лавка".
В лавке было много народу и всякой всячины. Из всякой всячины казачьего было немного – пара новеньких фуражек с желтыми околышами, несколько шашек и новенькое кавалерийское седло. Все это совершенно не выделялось среди плохих картин, развешенных на стенах (конечно же, на темы Айвазовского и Верещагина), среди монет и медалей, застывших на плацах витрин, среди обычных для комиссионок фарфора и бронзы.
Пройдясь по лавке, Смирнов остановился у витрины с минералами и окаменелостями. Нет, они его, все видевшего геолога не заинтересовали, его заинтересовал процесс охмурения покупателя лавочником. Последний, в бушлате и тельняшке, с золотым крестиком наружу, зачитывал по бумажке свойства и особенности аммонитов, представителя коих – окаменевшего и распиленного пополам – покупатель благоговейно держал в руках.
– Аммониты – это чудодейственные природные амулеты, продлевающие жизнь, и приносящие богатство, – почти по слогам разбирал рукописные строки лавочник. – Они являются представителями давно вымерших морских головоногих моллюсков, которые просуществовали триста миллионов лет – с девонского периода геологической истории – это четыреста миллионов лет назад – до мелового периода. От более древних форм они отличаются более сложной лопастной линией и направленностью вперед лопастных перегородок. Эти моллюски были весьма широко распространены, диаметр их раковин колеблется от нескольких сантиметров до нескольких метров. Существовало их около полутора тысяч видов, быстро сменявших друг друга во времени, в связи с чем, эти животные представляют собой важную группу руководящих ископаемых…
– А что такое руководящие ископаемые? – спросил покупатель, спокойный, незагорелый парень лет тридцати или меньше, несомненно "новый русский", знавший толк в дорогой одежде и обуви ручной работы.
Продавец замялся, и Смирнов его выручил:
– Ну, вы знаете, что слои земные, они, кстати, хорошо видны на берегах Черного моря, отлагаются в морских водоемах один за другим, то есть один на другой, – стал он объяснять "новому русскому". – И в каждом их них отлагаются останки животного и растительного мира, существовавшего во время образования слоя, – сейчас, например, откладываются рапаны, мидии и, хм, затонувшие пластиковые и стеклянные бутылки. Но одни виды животных практически не изменяются внешне и внутренне в течение миллионов и десятков миллионов лет, и потому окаменевшие останки этих видов, найденных в древних слоях, невозможно отличить от тех же видов, найденных в молодых слоях. Образно выражаясь, скорпион, найденный в слоях верхнего мела, ничем не будет отличаться от нижнеюрского скорпиона, хотя разница в их возрастах составляет более ста миллионов лет. А эти аммониты очень быстро менялись, и потому в каждом следующем слое, через каких-то десять тысяч лет, они уже совсем другие…
– Ну и что?
– Понимаете, геологам-съемщикам важно знать время образования определенного слоя – это нужно для составления геологических карт. Так вот, этот аммонит с такой лопастной линией совершенно точно жил в турнейское время нижнего карбона, а вот этот, с этими перегородками, гораздо позже, в нижней юре. И потому, найдя в породах последнего, вы определенно будете знать, что слои эти нижнеюрские.
Смирнов, будучи рудным геологом, палеонтологию и стратиграфию знал в рамках университетской программы, и потому возраст аммонитов взял с фонаря, висевшего над продавцом в тельняшке. Новый русский смотрел непонимающе и он продолжил:
– Чтобы до конца было понятно, скажу, что палеонтологи будущего, так эдак через десять миллионов лет, будут расчленять современные нам слои по бутылкам – без всякого сомнения, именно они станут руководящими ископаемыми. И слои, образовавшиеся в середине двадцатого века, скорее всего, будут называть "бомбовыми" или "противотанковыми", потому что для тех времен наиболее характерной была "бомба" или бутылка емкостью ноль целых восемь десятых литра. Более древнее слои, скорее всего, назовут "чекушечными", более молодые…
– Понимаю, почему сейчас российская геология умирает, – не дал ему договорить новый русский. – Ля-ля-тополя сейчас не кормит. А насчет талисмана, приносящего долголетие, он не заливает?
Смирнов грустно вздохнул. Касательно геологии парень был прав. Часть ее, напрямую не связанная с золотом, алмазами, нефтью и газом, неутомимо отмирала. А раньше было хорошо. Геологи толпами приезжали в теплое время на берега ласковых морей и иные санаторно-курортные места и неутомимо и с пользой для здоровья определяли, чем зубы рыб палеозоя отличаются от зубов мезозойских рыб.
– Насчет долголетия все верно, как в Библии, – ответил он, рассеяно рассматривая "Апофеоз войны" Василия Верещагина, висевший на стене перед самыми глазами. – Ты же слышал, эти аммониты прожили четыреста миллионов лет. Представляешь, четыреста миллионов лет! Люди, кстати, появились всего четыре миллиона лет назад.
Покупатель благоговейно посмотрел на окаменелость.
Продавец поправил крестик. Все, что он прочитал и услышал, никак не вязалось с его миропониманием
– А насчет богатства не заливает? – повеселев, продолжал вопрошать парень. – Приносят они богатство?
– В полный рост. Любой геолог знает, что аммониты притягивают цветные, редкие и благородные металлы.
– Как это?
– Ну, по ним часто образуются метаморфозы пирита, других металлов, в частности, самородного золота и серебра.
Насчет золота и серебра Смирнов не был уверен, но не упомянуть их не смог. "Заливать" надо красиво и через край, это каждый знает.
– А что такое метаморфозы?
– Ну, понимаешь, поднимаются, например, рудоносные растворы с золотом или серебром сквозь слои, содержащие аммониты, так все золото и серебро в них, и только в них, отлагается. Хапают они его только так.
Парень не понял, и Смирнов продолжил объяснения, стараясь не употреблять геологических терминов:
– Ну, тянется к ним золото, понимаешь? И они становятся золотыми. Только они.
– Заверните, – уважительно посмотрев на консультанта, сказал "новый русский" продавцу.
В это время ливень пошел на убыль. Смирнову стало скучно, захотелось попить хорошего пива, высматривая высыпавших на улицы отдыхающих женского пола, и он повернулся к выходу.
– Нет, пожалуйста, подождите, – остановил его парень, – я сейчас еще что-нибудь куплю, а потом мы с вами где-нибудь посидим, попьем пивка, закусим, и вы мне расскажете подробнее об этих ракушках.
Перспектива посидеть за чужой счет в ресторане Смирнову пришлась по вкусу, он принял действенный вид и стал рассматривать содержание витрины, дабы отработать будущий стол.
– Вот это возьмите, указал он на прекрасный кристалл темно-зеленого метаморфического эпидота, неведомо как очутившийся на берегах Черного моря. – Это весьма любопытная штука…
– А что она дает? Какие у нее свойства? – спросил парень, впившись глазами в кристалл.
– Этот кристалл… это кристалл, – напрягся Смирнов в попытке придумать, что-нибудь этакое.
Парень внимательно посмотрел ему в глаза, пытаясь определить причину замешательства. Смирнов смущенно заулыбался:
– Понимаете, я сам хотел его купить… но деньги… у меня нет лишних денег, поиздержался в дороге. Может, вы займете мне сто пятьдесят рублей?
– А почему вы хотели купить этот камень? – отодвинулся парень от Смирнова.
Мир, в котором люди занимают друг у друга сто пятьдесят рублей, был ему глубоко неприятен. А от людей, живущих в нем, считал он, можно испачкаться или даже заразится.
Смирнов понял, что перегнул палку, и сказал:
– Вы не верьте всему, что от меня услышите. Я иногда привираю.
И, зашептал в ухо парню:
– Понимаете, этот камень стоит не полторы тысячи, как указано на ценнике, а много больше… Если бы я смог купить его и продать в Москве, то я крупно наварился бы. Тысячи на две, точно.
– Так что эта штука приносит своему владельцу? – спросил парень, вновь обратив взор на камень.
В голову ничего не приходило, и Смирнов стал тянуть резину.
– Это очень редкая разновидность метаморфического эпидота. Смотрите, как он благородно уплощен, какие у него пронзительно-резкие грани, как он таинственно полупрозрачен… Вам не кажется, что он божественно функционален, что в нем скрыто определенное предназначение?
Парень поднял глаза, и Смирнов, прочитав в них: "Не болтун ли ты, батенька?", нашелся:
– И знаете, какое у него предназначение? Большие несчастья он… он… превращает в маленькие. Или вообще ни во что. – Именно из-за этого средневековые алхимики благоговейно называли его нихилитом потому что по-латыни "nihil" – это ничто…
– Не понял… Что это значит?
– Что вы имеете в виду? – Смирнов соображал, что говорить дальше.
– Ну, насчет несчастий?
– Каких несчастий?
– Которые этот камень превращает в маленькие.
– А! Это, знаете ли, просто. Представьте, вы попали в автомобильную катастрофу. Представили? – Парень посмотрел странно. Рябь неприязни прошла по его лицу. – Так вот, без этого камня в нагрудном кармане вы погибли бы от травм, несовместимых с жизнью, а с ним вас, обгоревшего, отправят в больницу с множественными переломами. Чувствуете разницу?
– А откуда вы все это знаете? – глаза парня дырявили его, оставаясь неподвижными.
Смирнов понял – перед ним хищник. Стало не по себе, понеслась околесица:
– Видите ли, я – геолог, работал по всему миру. В том числе и на Тибете, пустыне Наска, в Лхасе, у ацтеков и майя. Голова кругом идет ото всего, что я узнал и что испытал. Кстати, вот этот шрам на запястье у меня остался от одного чудом сохранившегося ацтека. Я сказал "одного ацтека", потому что на Земле он остался один. Он использовал мою кровь – почти литр выкачал, – для гадания на будущее. И знаете, что он мне сказал? Он сказал, что в этом году, в конце августа я чудесным образом…
Парень не слушал, он смотрел на прилавок. Кристалла эпидота на нем не было. Продавец выглядел матросским братишкой, выпившим месячную норму компота.
– Где камень?! – подался к нему собиратель амулетов.
– Он не продается.
– Такая корова нужна самому, – засмеялся Смирнов, округляя "о".
Парень оперся о прилавок мускулистыми руками
– Он лежал на прилавке, и, значит, продавался.
– Мой камень, – потупился продавец. – Хочу продаю, хочу снимаю с продажи.
– А, может, ты просто хочешь его на себе проверить? Я тебе это устрою.
– Что проверить? Я вас не понимаю.
– Скоро поймешь, – выцедил парень и, бросив на прилавок деньги за аммонит, пошел вон. Уже у двери он обернулся и сделал Смирнову знак следовать за ним.
17.
– А что это ты так расстроился? – спросил Смирнов, когда они расселись в черном "Мерседесе" Олега (так назвался парень, оказавшийся отнюдь не чеченцем, а болгарином по отцу и русским по матери). – Этих эпидотов на Памире и других районах, схожих с ним в геологическом отношении, хоть пруд пруди. У меня их как-то целое ведро было, но все раздарил.
Олег посмотрел недоуменно:
– Ты же говорил, что они превращают крупные неприятности в мелкие?
– Ну и что?
Смирнов не врубился в суть вопроса, он думал, что неплохо было бы посидеть в каком-нибудь уютном ресторанчике в богатом районе Анапы.
– Как что? Если ты не заливаешь, то получается, что на Памире нет крупных неприятностей.
– Почему нет? Конечно, есть. Понимаешь, если от любого множества неприятностей отсечь самые крупные, то в оставшемся множестве все равно останутся неприятности, которые будут неприятнее других… Все относительно, понимаешь.
Парень не понимал.
– Ну, представь, что из Анапы вывезли всех жуликов. И тогда в городе все равно останутся нечестные люди. Ферштейн, майн херц?
– Ты мне зубы не заговаривай, дорогой. Превращает нихилит крупные неприятности в мелкие или нет?
– Конечно, превращает. Клянусь. Только это надо знать.
– Как это?
– Понимаешь, если ты знаешь, что этот камень превращает крупные неприятности в мелкие, то между вами образуется обратная связь, и вы начинаете работать в паре. Камень своим волшебным естеством помогает тебе не умереть от множественных переломов, а ты своим биомагнитным полем помогаешь камню это сделать. Все просто, как море в Гаграх – союз живого и мертвого рождает жизнь, как минус с плюсом рождает минус.
– Жизнь ты сравниваешь с минусом?
– Лично у меня она с минусом, так получилось. А если у тебя с плюсом, то нихилит тебе не поможет, факт.
Олег попытался задуматься, но вспомнил слова гадалки, почти дословно вспомнил:
"Очень скоро увидишь ты ниточку, и она приведет тебя к особенной жизни, особенной и чудесной. Поезд, в котором ты мчишься, замрет как приколотая бабочка, ты выскочишь из него, выскочишь и окажешься в окружающем мире серединкой.
Глаза его осветились надеждой.
"Есть контакт! – возликовал Смирнов, поняв, что "клиент" клюнул. – На арифметике купился! А я ведь экспромтом выдал, то есть с божьей помощью".
Олег продолжал осмысливаться "Смерть – это плюс, жизнь – это минус?!!". Внутренне согласившись, кивнул и, посмотрев доброжелательно, предложил:
– Ну, что, едем в ресторан?
– Как хочешь, – пожал плечами Смирнов. – Ресторан, так ресторан.
18.
Сели они на одной из центральных улиц Анапы в уютном кафе. Олег заказал пива и шашлыков. Когда официант ушел, опустил плечи на спинку кресла и, сунув руки в карманы брюк, принялся разглядывать Смирнова.
– Слушай, а зачем тебе эти амулеты с аммонитами? – спросил тот, выдержав паузу. – Ты что, в себе не уверен? Парень вроде крепкий, деловой независимый… Тебе все должно быть побоку.
– Да так… Собираю я их. Один, вот он, на мне, – показал, вынув из пазухи бронзовую узорчатую бляху. – Купил его полгода назад в Ташкенте на Алайском рынке. Продавец Аллахом клялся, что он охраняет от обмана. И правда, – усмехнулся, – как только на шею его повесил, так обмануть никого не могу, хоть плачь.
Лицо его резко смялось, он сорвал бляху и отчаянным движением бросил в толпу, рекой заполнявшую улицу.
– Да, вижу – смурно тебе жить, – сочувственно покивал Смирнов, искоса рассматривая флуктуации людского моря в области падения амулета. – Что, бизнес опасный?
– Да нет… Не особо.
– А почему амулеты с талисманами собираешь?
Разговор прервался – принесли пива и шашлыки. Отпив полкружки, Олег протянул Смирнову самую аппетитную шпажку, сам взялся за другую. Заговорил, тягуче посмотрев в глаза, лишь после того, как официант унес опустевшее блюдо и тарелки:
– Ты спрашивал, почему я собираю амулеты с талисманами…
Что-то было такое в его взгляде, не то, чтобы не человеческое, напротив, чисто человеческое, но такое, чего нет в глазах беззаботного курортно-туристического люда, заполняющего пляжи от Адлера до Туапсе, и Смирнову захотелось на море, и вообще в Крым, подальше.
– Ну да, спрашивал… – ответил он, отведя глаза на беззаботный курортно-туристический люд.
– Все это из-за младшего брата. Богдана… Когда он погиб, я все понял…
– Что ты понял?
– Что он должен, обязан был погибнуть. И что ни один человек не смог бы его спасти. Только то, что выше человека…
– Бог?
– Бог, Сатана, дэвы… И амулеты, призывающие их к лояльности.
– Понятно…
Они помолчали. Смирнов скучал с людьми, отягощенными гипертрофированным отношением к мистике и прочим оккультным культурам. Однако уходить из кафе ему не хотелось, и он реанимировал разговор:
– Так что там у тебя с братом вышло?
– Он был на три года младше. Я катал его коляску, кормил с ложечки, чинил игрушки, укачивал, играл… А когда он подрос…
Олега замолк на полуслове, какое-то живое воспоминание без остатка растворило его в прошлом, и Смирнов, посидев пару минут в одиночестве, засобирался:
– Ну ладно, я вижу тебе тяжело рассказывать. Извини, что напомнил о личной драме. Знаешь, я завтра собираюсь перебраться в Крым и мне пора идти. Кое-что прикупить надо, собраться…
– Да успеешь… Хочешь выпить?
– Вина бы некислого выпил. Только немного, – усмехнулся, – литр-полтора, а то я пьянею.
Олег подозвал официанта. Смирнов выбрал "Мерло".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Вот и вся сказка. Что от нее осталось? Одна эрекция. Так и со всем. Стоит влезть поглубже, стоит разобраться, подчитать классиков наискосок – и остается одна эрекция или ее отсутствие…
16.
На следующий день ближе к обеду Евгений Евгеньевич решил посмотреть город. У транспортного агентства разразился ливень, и он укрылся в магазинчике под интригующим названием "Казачья лавка".
В лавке было много народу и всякой всячины. Из всякой всячины казачьего было немного – пара новеньких фуражек с желтыми околышами, несколько шашек и новенькое кавалерийское седло. Все это совершенно не выделялось среди плохих картин, развешенных на стенах (конечно же, на темы Айвазовского и Верещагина), среди монет и медалей, застывших на плацах витрин, среди обычных для комиссионок фарфора и бронзы.
Пройдясь по лавке, Смирнов остановился у витрины с минералами и окаменелостями. Нет, они его, все видевшего геолога не заинтересовали, его заинтересовал процесс охмурения покупателя лавочником. Последний, в бушлате и тельняшке, с золотым крестиком наружу, зачитывал по бумажке свойства и особенности аммонитов, представителя коих – окаменевшего и распиленного пополам – покупатель благоговейно держал в руках.
– Аммониты – это чудодейственные природные амулеты, продлевающие жизнь, и приносящие богатство, – почти по слогам разбирал рукописные строки лавочник. – Они являются представителями давно вымерших морских головоногих моллюсков, которые просуществовали триста миллионов лет – с девонского периода геологической истории – это четыреста миллионов лет назад – до мелового периода. От более древних форм они отличаются более сложной лопастной линией и направленностью вперед лопастных перегородок. Эти моллюски были весьма широко распространены, диаметр их раковин колеблется от нескольких сантиметров до нескольких метров. Существовало их около полутора тысяч видов, быстро сменявших друг друга во времени, в связи с чем, эти животные представляют собой важную группу руководящих ископаемых…
– А что такое руководящие ископаемые? – спросил покупатель, спокойный, незагорелый парень лет тридцати или меньше, несомненно "новый русский", знавший толк в дорогой одежде и обуви ручной работы.
Продавец замялся, и Смирнов его выручил:
– Ну, вы знаете, что слои земные, они, кстати, хорошо видны на берегах Черного моря, отлагаются в морских водоемах один за другим, то есть один на другой, – стал он объяснять "новому русскому". – И в каждом их них отлагаются останки животного и растительного мира, существовавшего во время образования слоя, – сейчас, например, откладываются рапаны, мидии и, хм, затонувшие пластиковые и стеклянные бутылки. Но одни виды животных практически не изменяются внешне и внутренне в течение миллионов и десятков миллионов лет, и потому окаменевшие останки этих видов, найденных в древних слоях, невозможно отличить от тех же видов, найденных в молодых слоях. Образно выражаясь, скорпион, найденный в слоях верхнего мела, ничем не будет отличаться от нижнеюрского скорпиона, хотя разница в их возрастах составляет более ста миллионов лет. А эти аммониты очень быстро менялись, и потому в каждом следующем слое, через каких-то десять тысяч лет, они уже совсем другие…
– Ну и что?
– Понимаете, геологам-съемщикам важно знать время образования определенного слоя – это нужно для составления геологических карт. Так вот, этот аммонит с такой лопастной линией совершенно точно жил в турнейское время нижнего карбона, а вот этот, с этими перегородками, гораздо позже, в нижней юре. И потому, найдя в породах последнего, вы определенно будете знать, что слои эти нижнеюрские.
Смирнов, будучи рудным геологом, палеонтологию и стратиграфию знал в рамках университетской программы, и потому возраст аммонитов взял с фонаря, висевшего над продавцом в тельняшке. Новый русский смотрел непонимающе и он продолжил:
– Чтобы до конца было понятно, скажу, что палеонтологи будущего, так эдак через десять миллионов лет, будут расчленять современные нам слои по бутылкам – без всякого сомнения, именно они станут руководящими ископаемыми. И слои, образовавшиеся в середине двадцатого века, скорее всего, будут называть "бомбовыми" или "противотанковыми", потому что для тех времен наиболее характерной была "бомба" или бутылка емкостью ноль целых восемь десятых литра. Более древнее слои, скорее всего, назовут "чекушечными", более молодые…
– Понимаю, почему сейчас российская геология умирает, – не дал ему договорить новый русский. – Ля-ля-тополя сейчас не кормит. А насчет талисмана, приносящего долголетие, он не заливает?
Смирнов грустно вздохнул. Касательно геологии парень был прав. Часть ее, напрямую не связанная с золотом, алмазами, нефтью и газом, неутомимо отмирала. А раньше было хорошо. Геологи толпами приезжали в теплое время на берега ласковых морей и иные санаторно-курортные места и неутомимо и с пользой для здоровья определяли, чем зубы рыб палеозоя отличаются от зубов мезозойских рыб.
– Насчет долголетия все верно, как в Библии, – ответил он, рассеяно рассматривая "Апофеоз войны" Василия Верещагина, висевший на стене перед самыми глазами. – Ты же слышал, эти аммониты прожили четыреста миллионов лет. Представляешь, четыреста миллионов лет! Люди, кстати, появились всего четыре миллиона лет назад.
Покупатель благоговейно посмотрел на окаменелость.
Продавец поправил крестик. Все, что он прочитал и услышал, никак не вязалось с его миропониманием
– А насчет богатства не заливает? – повеселев, продолжал вопрошать парень. – Приносят они богатство?
– В полный рост. Любой геолог знает, что аммониты притягивают цветные, редкие и благородные металлы.
– Как это?
– Ну, по ним часто образуются метаморфозы пирита, других металлов, в частности, самородного золота и серебра.
Насчет золота и серебра Смирнов не был уверен, но не упомянуть их не смог. "Заливать" надо красиво и через край, это каждый знает.
– А что такое метаморфозы?
– Ну, понимаешь, поднимаются, например, рудоносные растворы с золотом или серебром сквозь слои, содержащие аммониты, так все золото и серебро в них, и только в них, отлагается. Хапают они его только так.
Парень не понял, и Смирнов продолжил объяснения, стараясь не употреблять геологических терминов:
– Ну, тянется к ним золото, понимаешь? И они становятся золотыми. Только они.
– Заверните, – уважительно посмотрев на консультанта, сказал "новый русский" продавцу.
В это время ливень пошел на убыль. Смирнову стало скучно, захотелось попить хорошего пива, высматривая высыпавших на улицы отдыхающих женского пола, и он повернулся к выходу.
– Нет, пожалуйста, подождите, – остановил его парень, – я сейчас еще что-нибудь куплю, а потом мы с вами где-нибудь посидим, попьем пивка, закусим, и вы мне расскажете подробнее об этих ракушках.
Перспектива посидеть за чужой счет в ресторане Смирнову пришлась по вкусу, он принял действенный вид и стал рассматривать содержание витрины, дабы отработать будущий стол.
– Вот это возьмите, указал он на прекрасный кристалл темно-зеленого метаморфического эпидота, неведомо как очутившийся на берегах Черного моря. – Это весьма любопытная штука…
– А что она дает? Какие у нее свойства? – спросил парень, впившись глазами в кристалл.
– Этот кристалл… это кристалл, – напрягся Смирнов в попытке придумать, что-нибудь этакое.
Парень внимательно посмотрел ему в глаза, пытаясь определить причину замешательства. Смирнов смущенно заулыбался:
– Понимаете, я сам хотел его купить… но деньги… у меня нет лишних денег, поиздержался в дороге. Может, вы займете мне сто пятьдесят рублей?
– А почему вы хотели купить этот камень? – отодвинулся парень от Смирнова.
Мир, в котором люди занимают друг у друга сто пятьдесят рублей, был ему глубоко неприятен. А от людей, живущих в нем, считал он, можно испачкаться или даже заразится.
Смирнов понял, что перегнул палку, и сказал:
– Вы не верьте всему, что от меня услышите. Я иногда привираю.
И, зашептал в ухо парню:
– Понимаете, этот камень стоит не полторы тысячи, как указано на ценнике, а много больше… Если бы я смог купить его и продать в Москве, то я крупно наварился бы. Тысячи на две, точно.
– Так что эта штука приносит своему владельцу? – спросил парень, вновь обратив взор на камень.
В голову ничего не приходило, и Смирнов стал тянуть резину.
– Это очень редкая разновидность метаморфического эпидота. Смотрите, как он благородно уплощен, какие у него пронзительно-резкие грани, как он таинственно полупрозрачен… Вам не кажется, что он божественно функционален, что в нем скрыто определенное предназначение?
Парень поднял глаза, и Смирнов, прочитав в них: "Не болтун ли ты, батенька?", нашелся:
– И знаете, какое у него предназначение? Большие несчастья он… он… превращает в маленькие. Или вообще ни во что. – Именно из-за этого средневековые алхимики благоговейно называли его нихилитом потому что по-латыни "nihil" – это ничто…
– Не понял… Что это значит?
– Что вы имеете в виду? – Смирнов соображал, что говорить дальше.
– Ну, насчет несчастий?
– Каких несчастий?
– Которые этот камень превращает в маленькие.
– А! Это, знаете ли, просто. Представьте, вы попали в автомобильную катастрофу. Представили? – Парень посмотрел странно. Рябь неприязни прошла по его лицу. – Так вот, без этого камня в нагрудном кармане вы погибли бы от травм, несовместимых с жизнью, а с ним вас, обгоревшего, отправят в больницу с множественными переломами. Чувствуете разницу?
– А откуда вы все это знаете? – глаза парня дырявили его, оставаясь неподвижными.
Смирнов понял – перед ним хищник. Стало не по себе, понеслась околесица:
– Видите ли, я – геолог, работал по всему миру. В том числе и на Тибете, пустыне Наска, в Лхасе, у ацтеков и майя. Голова кругом идет ото всего, что я узнал и что испытал. Кстати, вот этот шрам на запястье у меня остался от одного чудом сохранившегося ацтека. Я сказал "одного ацтека", потому что на Земле он остался один. Он использовал мою кровь – почти литр выкачал, – для гадания на будущее. И знаете, что он мне сказал? Он сказал, что в этом году, в конце августа я чудесным образом…
Парень не слушал, он смотрел на прилавок. Кристалла эпидота на нем не было. Продавец выглядел матросским братишкой, выпившим месячную норму компота.
– Где камень?! – подался к нему собиратель амулетов.
– Он не продается.
– Такая корова нужна самому, – засмеялся Смирнов, округляя "о".
Парень оперся о прилавок мускулистыми руками
– Он лежал на прилавке, и, значит, продавался.
– Мой камень, – потупился продавец. – Хочу продаю, хочу снимаю с продажи.
– А, может, ты просто хочешь его на себе проверить? Я тебе это устрою.
– Что проверить? Я вас не понимаю.
– Скоро поймешь, – выцедил парень и, бросив на прилавок деньги за аммонит, пошел вон. Уже у двери он обернулся и сделал Смирнову знак следовать за ним.
17.
– А что это ты так расстроился? – спросил Смирнов, когда они расселись в черном "Мерседесе" Олега (так назвался парень, оказавшийся отнюдь не чеченцем, а болгарином по отцу и русским по матери). – Этих эпидотов на Памире и других районах, схожих с ним в геологическом отношении, хоть пруд пруди. У меня их как-то целое ведро было, но все раздарил.
Олег посмотрел недоуменно:
– Ты же говорил, что они превращают крупные неприятности в мелкие?
– Ну и что?
Смирнов не врубился в суть вопроса, он думал, что неплохо было бы посидеть в каком-нибудь уютном ресторанчике в богатом районе Анапы.
– Как что? Если ты не заливаешь, то получается, что на Памире нет крупных неприятностей.
– Почему нет? Конечно, есть. Понимаешь, если от любого множества неприятностей отсечь самые крупные, то в оставшемся множестве все равно останутся неприятности, которые будут неприятнее других… Все относительно, понимаешь.
Парень не понимал.
– Ну, представь, что из Анапы вывезли всех жуликов. И тогда в городе все равно останутся нечестные люди. Ферштейн, майн херц?
– Ты мне зубы не заговаривай, дорогой. Превращает нихилит крупные неприятности в мелкие или нет?
– Конечно, превращает. Клянусь. Только это надо знать.
– Как это?
– Понимаешь, если ты знаешь, что этот камень превращает крупные неприятности в мелкие, то между вами образуется обратная связь, и вы начинаете работать в паре. Камень своим волшебным естеством помогает тебе не умереть от множественных переломов, а ты своим биомагнитным полем помогаешь камню это сделать. Все просто, как море в Гаграх – союз живого и мертвого рождает жизнь, как минус с плюсом рождает минус.
– Жизнь ты сравниваешь с минусом?
– Лично у меня она с минусом, так получилось. А если у тебя с плюсом, то нихилит тебе не поможет, факт.
Олег попытался задуматься, но вспомнил слова гадалки, почти дословно вспомнил:
"Очень скоро увидишь ты ниточку, и она приведет тебя к особенной жизни, особенной и чудесной. Поезд, в котором ты мчишься, замрет как приколотая бабочка, ты выскочишь из него, выскочишь и окажешься в окружающем мире серединкой.
Глаза его осветились надеждой.
"Есть контакт! – возликовал Смирнов, поняв, что "клиент" клюнул. – На арифметике купился! А я ведь экспромтом выдал, то есть с божьей помощью".
Олег продолжал осмысливаться "Смерть – это плюс, жизнь – это минус?!!". Внутренне согласившись, кивнул и, посмотрев доброжелательно, предложил:
– Ну, что, едем в ресторан?
– Как хочешь, – пожал плечами Смирнов. – Ресторан, так ресторан.
18.
Сели они на одной из центральных улиц Анапы в уютном кафе. Олег заказал пива и шашлыков. Когда официант ушел, опустил плечи на спинку кресла и, сунув руки в карманы брюк, принялся разглядывать Смирнова.
– Слушай, а зачем тебе эти амулеты с аммонитами? – спросил тот, выдержав паузу. – Ты что, в себе не уверен? Парень вроде крепкий, деловой независимый… Тебе все должно быть побоку.
– Да так… Собираю я их. Один, вот он, на мне, – показал, вынув из пазухи бронзовую узорчатую бляху. – Купил его полгода назад в Ташкенте на Алайском рынке. Продавец Аллахом клялся, что он охраняет от обмана. И правда, – усмехнулся, – как только на шею его повесил, так обмануть никого не могу, хоть плачь.
Лицо его резко смялось, он сорвал бляху и отчаянным движением бросил в толпу, рекой заполнявшую улицу.
– Да, вижу – смурно тебе жить, – сочувственно покивал Смирнов, искоса рассматривая флуктуации людского моря в области падения амулета. – Что, бизнес опасный?
– Да нет… Не особо.
– А почему амулеты с талисманами собираешь?
Разговор прервался – принесли пива и шашлыки. Отпив полкружки, Олег протянул Смирнову самую аппетитную шпажку, сам взялся за другую. Заговорил, тягуче посмотрев в глаза, лишь после того, как официант унес опустевшее блюдо и тарелки:
– Ты спрашивал, почему я собираю амулеты с талисманами…
Что-то было такое в его взгляде, не то, чтобы не человеческое, напротив, чисто человеческое, но такое, чего нет в глазах беззаботного курортно-туристического люда, заполняющего пляжи от Адлера до Туапсе, и Смирнову захотелось на море, и вообще в Крым, подальше.
– Ну да, спрашивал… – ответил он, отведя глаза на беззаботный курортно-туристический люд.
– Все это из-за младшего брата. Богдана… Когда он погиб, я все понял…
– Что ты понял?
– Что он должен, обязан был погибнуть. И что ни один человек не смог бы его спасти. Только то, что выше человека…
– Бог?
– Бог, Сатана, дэвы… И амулеты, призывающие их к лояльности.
– Понятно…
Они помолчали. Смирнов скучал с людьми, отягощенными гипертрофированным отношением к мистике и прочим оккультным культурам. Однако уходить из кафе ему не хотелось, и он реанимировал разговор:
– Так что там у тебя с братом вышло?
– Он был на три года младше. Я катал его коляску, кормил с ложечки, чинил игрушки, укачивал, играл… А когда он подрос…
Олега замолк на полуслове, какое-то живое воспоминание без остатка растворило его в прошлом, и Смирнов, посидев пару минут в одиночестве, засобирался:
– Ну ладно, я вижу тебе тяжело рассказывать. Извини, что напомнил о личной драме. Знаешь, я завтра собираюсь перебраться в Крым и мне пора идти. Кое-что прикупить надо, собраться…
– Да успеешь… Хочешь выпить?
– Вина бы некислого выпил. Только немного, – усмехнулся, – литр-полтора, а то я пьянею.
Олег подозвал официанта. Смирнов выбрал "Мерло".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23