А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Честное слово, ей совсем не нравится этот противный Илюша, — с жаром возразила Верочка. — Просто ей… скучно. Потому она и пошла с ним в город.
— В город? — вскочил с места Витька. — Когда?
— Ты даже покраснел!
— Давно они ушли?
— Ты не убивайся, — сказала Верочка. — Посмотрят кино, поедят мороженое… я бы тоже с удовольствием съела хотя бы одну порцию… и вернутся. К ужину.
— С чего ты взяла, что я переживаю?
— По лицу сразу видно, — сказала Верочка. — Только у плохих людей никогда ничего на лице не видно…
Витька снова сел в траву и сделал равнодушное лицо.
— Кино, мороженое… Чепуха какая-то!
— Илюша и меня приглашал, а я не пошла.
— Чего же так?
— Не захотела.
— Не верится, чтобы ты отказалась от такой роскошной жизни.
— Мне не нравится этот Илюша, — сказала Верочка. — Он какой-то…
— Пускай погуляют, — беспечно сказал Витька и выплюнул травинку.
Верочка нагнулась к нему и посмотрела в глаза. Губы ее чуть заметно дрожали.
— Какие вы все ненастоящие! И Сашка, и ты… Говорите одно, а думаете другое… Один Коля никогда не врет. Я ведь вижу, что ты страдаешь. А делаешь вид, что тебе на все наплевать. Как будто человек не имеет права страдать… Почему вы такие?
— Ты хотела, чтобы я плакал-рыдал?
— Ты плачешь, — сказала Верочка. — Там, внутри, ты плачешь… Внутри тоже есть глаза, только они ничего не видят, зато все чувствуют.
— С какой стати я должен плакать? — усмехнулся Витька. — Я вообще не умею плакать, было бы тебе известно.
— Значит, у тебя внутри ничего нет. Ты — чурбан.
— Чурбан, — согласился Витька.
— А я все чувствую и поэтому все время страдаю… Не надо было ей идти с ним в город. Я не знаю почему, но чувствую, что не надо.
— Что тут особенного? Люди пошли в кино…
— Ты вовсе не чурбан, — сказала Верочка. — Просто у тебя такой характер. Железный.
— Что-то не трубят на обед, — сказал Витька.
— Мне не везет в любви… — продолжала Верочка. — Влюблюсь, а он на меня и не смотрит.
— Кто же это он? Сашка?
— Сашку я жалела, — вздохнула Верочка. — Он только и думал о своем животе. Людей, которые думают о чем-нибудь одном, я всегда жалею. Они очень бедные…
— И меня жалеешь? — Витька с любопытством смотрел на нее. Впервые видел он Верочку такой. — Нет, — сказала она.
— И на этом спасибо.
— Алла красивая… В нее все влюбляются. А в меня еще никто не влюбился ни разу. Почему так бывает: в одного человека многие-многие влюбляются, а в другого — никто?
— Несправедливо, — согласился Витька. И непонятно было, всерьез он это сказал или иронически.
— Ты почувствовал бы, если бы в тебя кто-нибудь влюбился и скрывал это?
— В меня тоже никто не влюблялся.
— Нет, — живо возразила Верочка. — Ты просто не можешь это почувствовать. Ты грубый. Не ходишь в театр. А если бы почаще ходил, то научился бы чувствовать.
— Это точно, театр виноват… — сказал Витька.
— Когда кончится война, я тебя обязательно в театр сведу. Мы с тобой посмотрим все лучшие спектакли, послушаем оперы…
— И я стану культурным и научусь чувствовать…
— Чувствовать прекрасное, — подхватила Верочка, не замечая его насмешливого тона. — В нашей жизни много красивого, только не все это видят.
— Выдумщица ты, — сказал Витька.
Послышался шум моторов. Все ближе, громче. Витька по звуку определил: «юнкерсы»! Облака все еще пролетали над соснами и елями. Ветер встряхивал остроконечные вершины, пощелкивая листвой, тоненько посвистывал в дуплах. С деревьев долго, с частыми пересадками падали на землю рыжие иголки.
«Юнкерсы» прошли невысоко, но их все равно было не видно. На какое-то время все остальные звуки растворились в мощном металлическом рокоте. Это был предостерегающий грохот надвигающейся грозы, рев пока смирной железной бури, вой разгоряченного металла, готового каждую секунду обрушиться на все живое.
Когда самолеты прошли, Витька поднялся с травы и, глядя в ту сторону, куда они улетели, сказал:
— Любовь, любовь… Какая сейчас может быть любовь?
Алла и Илья вернулись к ужину. Ординарец что-то шепнул ей на ухо и ушел за стол к бойцам. Алла молча присела рядом с Верочкой и Витькой. На ужин была тушеная картошка с мясными консервами.
Грохотов быстро доел свою порцию, встал из-за стола и ушел к ручью. На Аллу он даже не посмотрел. Впрочем, и Алла не обратила на него никакого внимания. Она задумчиво ковырялась ложкой в алюминиевой миске. Ела Алла без аппетита. Заметив это, Верочка спросила:
— Наверное, десять порций мороженого съела?
— Сто, — усмехнулась Алла.
— Сто порций Илюша в жизнь не купит. Он тут же умрет от разрыва сердца.
— За что ты его не любишь?
— У него рот до ушей, хоть завязочки пришей, — засмеялась Верочка. — И не закрывается.
— Перестань, — оборвала Алла.
— Это хорошо, что ты его защищаешь… Он ведь тебя мороженым угощал и в кино водил.
— Мне не нравится твой тон, — сказала Алла.
— А мне не нравится твой Илюша, — вспылила Верочка. — Ты слепая и глухая… Человек в тебя влюблен, а ты…
— Это ты о Викторе? — спросила Алла.
— Если бы он в меня влюбился, я была бы самая счастливая!
— Ты ему как раз подойдешь…
— Сердцу не прикажешь, — совсем как взрослая, сказала Верочка и вздохнула.
Алла озадаченно посмотрела на нее и улыбнулась.
— Это ты правильно сказала.
— Я ужасно какая несчастливая, — сказала Верочка и, нахмурив лоб, продекламировала:
Но ежели для истинной любви
Страдание всегда необходимо,
То, видно, уж таков закон судьбы.
Научимся носить его с терпеньем…
Алла изумленно уставилась на нее.
— Ты просто кладезь мудрости!
— Это Шекспир, — сказала Верочка. — Моя мама часто это повторяла…
— Еще что-нибудь знаешь про любовь?
— Еще… — Верочка на секунду задумалась и с чувством прочла; В душе померк бы день и тьма настала вновь, Когда бы из нее изгнали мы любовь.
Лишь тот блаженство знал, кто страстью сердце нежил, А кто не знал любви, тот все равно что не жил…
— Тоже Шекспир?
— Мольер
— Откуда ты все это знаешь?
— Мама вслух разучивала свои роли, — ответила Верочка. — Мама во многих театрах играла. И в драматическом и в оперном. Ходит по комнате и на разные лады повторяет. И в зеркало смотрится. Я всегда раньше нее все роли запоминала.
Алла стала задумчивой и грустной.
— В душе померк бы день… Повтори еще раз.
Верочка повторила.
— Значит, я все равно что не жила, — сказала Алла. — Ты знаешь, Верочка, я никогда не любила… Девчонки в классе влюблялись каждый день, записки писали, а я нет. Ни разу.
— Чего же ты с Ильей в кино ходила? — спросила Верочка.
— Ерунда, — сказала Алла.
— Он тебе тоже не нравится?
— Я бы очень хотела влюбиться, но я не умею.
— А я все время влюбляюсь, — призналась Верочка. — Да что толку? Они и не смотрят в мою сторону.
— Верочка, ты — прелесть, — сказала Алла. К ним подошел Илья. Он хорошо поужинал и улыбался от уха до уха. Медаль его весело блестела.
— Ты слышала когда-нибудь курского соловья? — спросил он.
— Курского? — удивилась Алла.
— Он специально сюда из Курска прилетел, чтобы Илью порадовать, — засмеялась Верочка.
— Точно, — захохотал Илья. — Я его из Курска выписал сюда… Пошли слушать, а? У ручья сразу три штуки свистят.
Илья смотрел на Аллу и улыбался. На его улыбку невозможно было не ответить. У Ильи улыбалось все: глаза, губы, щеки, даже нос.
— У нас на Полтавщине соловьи все лето свистят, — сказал он. — А на крышах живут аисты.
Алла и Илья ушли к ручью слушать курского соловья, а Верочка прислонилась к толстой сосне и задумалась… Как все непонятно в этой жизни. Умная красивая Алла идет с глупым Ильей слушать соловья. Хороший, смелый Витька Грохотов бродит где-то в лесу и переживает. И Витьке плохо, и Алле. А глупому Илье хорошо… Тогда, еще до войны, когда на нее напали «страшные разбойники», Верочка влюбилась в Сашку Ладонщикова. Она поклялась себе: если его посадят в тюрьму, то будет всю жизнь ждать его и носить туда передачи. А потом поближе познакомилась с Сашкой, и он оказался никакой не храбрый разбойник, а просто-напросто обыкновенный воришка…
К Верочке подошел командир полка и присел на пень. Вид у него усталый, во рту папироса.
— Скучаешь? — спросил он. — А где остальные?
— Дядя Сидор, пойдемте послушаем соловья, — предложила Верочка.
— Соловья? — изумленно посмотрел на нее подполковник. — Разве еще есть на свете соловьи?
— Это виновата война… Взрываются снаряды, бомбы, и люди не замечают ничего красивого. У них в ушах вата… И с ними происходит что-то непонятное… Иногда даже хорошие добрые люди становятся злыми, грубыми. А если и шевельнется в них нежность, то стесняются этого и снова прячутся за грубостью… Если бы вы знали, как я ненавижу войну!
Командир полка заглянул девочке в глаза и невесело улыбнулся.
— Наши дети становятся взрослыми…
— Дядя Сидор, — понизив голос, сказала Верочка, — я вам открою одну тайну… Только вы никому не говорите, ладно? Даже не одну тайну, а две…
— Ладно.
— У меня есть Нинка…
— Какая еще Нинка?
— Маленькая такая кукла… Я ее в узелке прячу, чтобы никто не увидел. Еще смеяться будут… А вы не будете.
— Не буду, — серьезно сказал Сидор Владимирович.
— Я уже давно в куклы не играю, а Нинку люблю. Я всегда ее дома с собой в кровать укладывала… Посмотрю на куклу — и сразу становится хорошо.
— Береги свою Нинку, — сказал командир полка.
— Я хочу вас попросить, дядя Сидор, возьмите Витю Грохотова к себе? Колю взяли, а его нет. Витя шпиона поймал… Если бы не он, этот повар всех бы отравил. И вас тоже.
— Это он тебя просил?
— Витя? — изумилась Верочка. — Ему бы и в голову не пришло. Он гордый.
— А ты куда пойдешь с подружкой?
— Дядя Сидор, Витя будет у вас самый храбрый боец, вот увидите.
— Он контуженый. На голове трещина.
— Если вы его не возьмете, он все равно за вами следом пойдет. С трещиной!
— Парень он замечательный…
— Теперь я вам расскажу вторую тайну… Сидор Владимирович закурил и впервые за сегодняшний день почувствовал себя хорошо и свободно. Эта большеглазая худенькая девчонка заставила забыть про войну, про полковые заботы и хлопоты…
Верочка рассказала командиру полка про тот страшный день, когда они с Витькой сидели в углу под вагонеткой, про тревожную ночь, когда он взорвал немецкий эшелон. И даже про птицу, которая так ее напугала…
Ладонщикова очень заинтересовал этот рассказ, он подробно расспросил про станцию, про то место, где кувыркались, взрывались вагоны с солдатами и платформы с танками и орудиями… Потом вытащил записную книжку и все туда записал.
— Я проверю эти данные, — сказал он.
— Вы мне не верите? — спросила Верочка. Глаза у нее стали влажные.
— Верю, — сказал Сидор Владимирович. — Но для того, чтобы представить Виктора Ивановича Грохотова к правительственной награде, а он ее заслужил, я должен документально подтвердить все. что произошло.
Верочка обхватила полковника за шею и крепко поцеловала в колючую щеку.
— Вы его возьмете в полк, да?
Сидор Владимирович потрепал ее по щеке.
— Ну, а ты? Куда ты пойдешь?
— Не знаю, — вздохнула Верочка и, увидев, как помрачнел подполковник, жизнерадостно прибавила: — Вы за меня не беспокойтесь — не пропаду. Кругом столько хороших людей…
Сидор Владимирович прислушался. Из лесу доносилось соловьиное пение. Солнце спряталось за деревьями. Соловей щелкал, свистел, а потом неожиданно замолкал, будто для того, чтобы побольше набрать воздуха в грудь. И снова длинная переливчатая трель наполняла густой лес. С чего бы это соловьи в конце лета распелись?..
— «Между небом и землей песня раздается…» — негромко запела Верочка и смущенно умолкла. — Эту песню моя мама любила.
— Между небом и землей… — повторил Сидор Владимирович. — Все мы сейчас между небом и землей.
Он поднялся с пня, затоптал папиросу сапогом и взглянул на часы. — Перед отбоем зайду к вам, потолкуем, что нам делать дальше…
— Спасибо, дядя Сидор, — поблагодарила Верочка. Подполковник улыбнулся, потрепал девочку по худому плечу.
— Тебе спасибо… Вот соловья послушал. Повернулся и, большой, широкоплечий, грузно зашагал по тропинке в лес.
Витька сидел на том самом месте, где они были с Верочкой. Как только солнце опустилось, в лесу сразу стало сумрачно. Еще некоторое время в ручье играли, мельтешили желтые и розовые бляхи. Ивы и лозины изогнулись с берегов коромыслами. С листьев падали в воду маленькие букашки и, растопырившись, уплывали вниз по течению. Иногда раздавалось негромкое чмоканье — и букашка исчезала. Это язь жировал.
На небе высыпали звезды. Сразу несколько летучих мышей принялись бесшумно носиться над водой. Одна из них совсем близко пролетела от Витьки. И он вспомнил, как кто-то говорил, что летучая мышь может вцепиться когтями в волосы и выцарапать глаза. Витька поднял с земли сук и запустил в летучих мышей. Ночные твари так же бесшумно исчезли, как и появились.
Витька слышал соловьиные трели, но на душе у него не стало светлее. Он думал об Алле.
После того вечера, когда они сидели под деревом, Аллу будто подменили. Она стала держаться с Витькой холодно, перестала замечать его. И хотя Витьке хотелось откровенно поговорить с ней, он так и не решился. В синих девчоночьих глазах было такое выражение, что Витька понял: лучше не трогать ее. Он видел: чем больше он вздыхает и смотрит на нее, тем Алла холоднее и неприступнее. Они почти перестали разговаривать. Витька ночами не спал, думал о ней, а утром тоже делал вид, что Аллы Бортниковой — Принцессы на горошине — не существует. Правда, это ему плохо удавалось. Иногда, сам того не замечая, он смотрел на нее, пока она не поджимала губы и не отворачивалась. И тогда Витька клялся, что больше вообще не посмотрит в ее сторону. И снова смотрел…
Прямо над ухом гукнула птица… Витька вздрогнул и поднялся с похолодавшей земли. Ручей курлыкал, булькал, причмокивал. Поскрипывала осока Над водой поднимался плотный белый туман. Снова гукнула птица, чуть дальше. Немного погодя откликнулась другая. Так они и стали перекликаться: гукнет одна, ответит другая. Наверное, птицы были давно знакомы, потому что не спешили друг к другу. Переговаривались, как добрые соседи.
Вершины деревьев уткнулись в холодно мерцающее небо. Иногда раздавался негромкий писк, шуршание крыльев — и снова тишина. За спиной по очереди все глуше гукали птицы. Видно, им было о чем поговорить.
Витька стоял под деревом и слушал лес. И в голове его роились невеселые мысли, которые и высказать-то было некому… Разве что Верочке? Она молодец, все понимает. Однако с Верочкой Витьке Грохотову совсем не хотелось разговаривать…
Напрасно Алла потом говорила, что Витька шпионил за ними: прятался за деревьями, подглядывал, крался следом Ничего подобного не было…
Витька пошел по знакомой тропинке к палатке. Услышав голоса, он замер на месте. Впереди под огромной мохнатой елью, будто под шатром, стояли двое. Одна фигура сливалась с темнотой, другая была в светлом. О чем они говорили, Витька не слышал. Он слышал раздраженный голос Аллы и журчащий — Ильи. Затем фигура в белом отодвинулась, взмахнула тонкой рукой и раздался звук пощечины.
— Правильно говорит Верочка, что ты дурак! — отчетливо произнесла Алла.
— Сама дура… — огрызнулся Илья.
Дальше все произошло помимо воли Витьки: он метнулся к ним и наотмашь залепил Илье по другой щеке. Тот секунду обалдело смотрел на него, потом, пробормотав: «Ах ты, поганец!..» — бросился на Витьку. Они схватились. От чувствительного удара в скулу у Витьки поплыли знакомые круги в глазах: желто-зеленые. Когда это прошло, он двинул Илье в глаз. Тот ойкнул и отступил. В этот момент Витька услышал:
— Ходишь по пятам? Следишь? Я тебя не нанимала сторожем… Ты мне противен, понимаешь, противен!..
Это говорила Алла И в голосе ее — это больнее всего ранило Витьку — была ненависть.
Треснул сучок. Белая тень мелькнула между деревьев и исчезла. Витька стоял на месте и смотрел ей вслед. Стволы перестали шататься, а звезды мельтешить. Вместе с Аллой исчезли тяжесть и гнев. Витька повернул голову и встретился глазами с Ильей. Тот растирал двумя пальцами щеку под глазом.
— За что же ты меня? — беззлобно спросил он.
— Будто не знаешь…
— Какие-то вы все ненормальные, — проворчал Илья. — Эта ни за что ни про что по щеке съездила… А что я ей сказал? Что люба она мне… Даже пальцем не дотронулся… Теперь этот налетел… У тебя же башка еще не зажила, чудак! А туда же — драться!
— Приложи что-нибудь холодное, — посоветовал Витька. Он понял, что Илья тоже обижен, и, может быть, даже больше, чем он сам.
— Ты не говори бате, — помолчав, сказал Илья. — Мало ли чего бывает… Знал бы, что она такая, вовек бы и не подошел… На вид настоящая девушка, а на самом деле малолетка.
— С чего ты взял, что я бате скажу? — посмотрел на него Витька.
— Я ж знал, что ты парень свой, — повеселел Илья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35