Хирург тупо посмотрел на машину. Да? да? Губы, сосцы, росистые луны, живот…
– Сколько ты… хочешь? – сдавленно спросил он.
Приближающийся топот.
– Товарищ капитан?!
– Что такое?.. – обернулся хирург.
– Раненый. Кажется, позвоночник сломан… осколочные ранения…

10

Проснувшись в тягаче, Черепаха первым делом принялся вызывать «Енота», но спавший в кабине комбат остановил его: перестань, они здесь. Вскоре Черепаха увидел небритого осунувшегося лейтенанта. Солдат осторожно лил из котелка воду, лейтенант умывался. Все уже были на ногах. Черепаха поискал взглядом Енохова, но Енохова среди них не было, наверное, он еще спал – отсыпался после гор.
– Что же вы молчали, товарищ лейтенант? – спросил Черепаха.
Лейтенант взглянул на него.
– Говорю, я вас вызывал, вызывал, – сказал Черепаха.
– А, – ответил лейтенант, вытирая полотенцем шею, лицо.
Он взял у солдата свою куртку, вынул из кармана тюбик с кремом, свинтил колпачок, выдавил на палец зеленоватую змейку и принялся втирать ее в щеки и подбородок. Запахло приятно и резко. Лейтенант спрятал тюбик, тщательно вытер пальцы полотенцем. Щурясь от яркого солнца, он взглянул на Черепаху.
– Ну что?.. Пойдешь со мной?
– С вами?.. Куда?
– Туда. – Лейтенант кивнул на восточные горы.
– А Енохов…
– Плохо Енохову.
Солнце всходило выше, горы молчали, и батареи молчали. И после завтрака артобстрел все не начинался, и пятнистые свистящие самолеты с ракетами-лезвиями не вырывались из-за хребтов. За ночь рядом с первой артбатареей появились реактивные батареи. Реактивщики с утра разгружали стокилограммовые ракеты в длинных узких деревянных ящиках и заряжали пусковые установки.
Черепаха готовился к выходу, он проверил вторую переносную рацию, – рация Енохова сорвалась в пропасть, – набил карманы специального брезентового жилета – «лифчика» – магазинами и пачками патронов, положил в вещмешок консервы, сахар, галеты, сигареты, наполнил водой фляжку. Найди вторую, сказал лейтенант. Черепаха попросил фляжку у Мухобоя. Мухобой неохотно отдал свою фляжку. Из своего вещмешка – все в мой, а ты понесешь рацию, сказал лейтенант. Черепаха переложил консервы, сахар и галеты в вещмешок лейтенанта, сигареты рассовал по карманам. Адресная гильза? Черепаха вынул из-за пазухи сплющенную гильзу, висевшую на суровой нитке на шее, – в ней была запечатана бумажка с номером части и домашним адресом. Ну, отдыхай, сказал лейтенант. Черепаха пошел к своему тячагу и сел в тени.
Артиллеристы под желтыми лучами били тяжелыми ломами землю, долбили ее кирками, куски и крошки твердой глины выгребали лопатами, – рытье окопов и капониров продолжалось. Работали все: и старослужащие, и молодые. Черепаха отдыхал в тени, наблюдая за реактивщиками, таскавшими ракеты в деревянных зеленых футлярах.
Уже было жарко, и досаждали мухи. В голубом, стремительно тускневшем небе плавало солнце. Воздух над землей дрожал.
Мухи больно кусались. Мух было много. Просто мушиное царство… Мухами был облеплен резиновый труп белого ишака на обочине трассы, и животное казалось живым… Глухой перестук ломов, голоса, команды… Надо было взять одну книжку, маленькую, тощую, сунуть за пазуху, никто бы и не заметил. Сейчас бы читал, а не думал о белом вонючем осле.
Реактивщики заряжали «Грады»; на одну установку приходилось что-то слишком много ракет, около сорока. Если каждая машина выпустит по сорок ракет… этого хватит, чтобы развеять по ветру целый город.
Глухо ломы. Глухо кирки. Этого хватит, чтобы… да, город… Черепаха глядел, щурясь, на горы, мощные, острые, серые… Уральские горы, конечно, уютнее… Невысокие. Всюду ручьи, озера. На одном, перевалив хребетик Урал-Тау, он жил неделю, озеро называлось Зюраткуль. Нужно было идти дальше, каникулы кончались, но он не мог оторваться от озера, валялся на песке, плавал, заживлял сосновой смолой и измельченными ежевичными листьями мозоли, набитые новыми башмаками, ловил рыбу и смотрел на черноголовых башкирок, которые приходили на берег каждый вечер и с визгом окунались в прозрачную воду, смуглые, лоснящиеся, гибкие, как нерпы. Крутом стояли душные смолистые леса и мягкие зеленые горы, – в лесах и по горам бродили бурые медведи, и в жирных душистых травах звенели кровососы всех мастей, гигантские слепни, комары и мошкара, – лезть в этот ароматный ад, полный свиста, щебетанья, звона и зеленого сияния, не хотелось, и он все лежал на песке и ел пресную вареную рыбу, потому что все продукты кончились, и соль вся вышла, а обходить озеро и идти в поселок не хотелось. По вечерам на песчаной косе появлялись маленькие черноволосые девушки. Жив ли еще Енохов? Утром был жив, но в сознание не приходил… Енохов, атлет с серебристым ежиком волос, легконогий и стремительный, валяется в палатке с перебитым хребтом?..

* * *

Мухобой помог надеть рацию. Автомат Черепаха повесил на грудь, пришпилил булавкой индпакет к рукаву.
– Готов? – На лейтенанте бугрился «лифчик», набитый рожками и сигнальными дымовыми шашками, поперек груди висел автомат, за плечами вещмешок. – Пошли.
– Ты мою фляжку не потеряй, – попросил Мухобой.
Из лагеря один за другим выезжали танки и бронетранспортеры, усеянные солдатами. Вздымая пыль, плавно покачиваясь, они направлялись в сторону маревых восточных гор.
Лейтенант побежал. Железная плоская рация ерзала по спине. Черепаха выпустил из рук автомат и взялся за толстые брезентовые лямки. Рация прижалась к спине, но теперь автомат болтался из стороны в сторону, и ремень натирал шею. Черепаха высвободил одну руку и схватился за автомат. Рация на спине перекосилась.
Наконец лейтенант остановился перед бронетранспортером, пехотинцы протянули ему руки и помогли забраться на броню; лейтенант обернулся и подал потную руку запыхавшемуся Черепахе. Оказавшись на броне, Черепаха перевел дух, утер потный лоб… Бронетранспортер тронулся, и Черепаха завалился на спину и придавил рацией ногу пехотинцу. Пехотинец выругался и пихнул его в бок. Лейтенант закричал сквозь рев двигателя: придурок! ты мне рацию!.. держись за что-нибудь!.. Пехотинцы помогли Черепахе подняться. Он схватился за скобу. Лицо обсыпала пыль. Пыль лезла в ноздри, липла к губам, забивала ресницы. И солнце тоже купалось в пыли; оно скрывалось в желтой мути, и тускнело, и вдруг вырывалось, как легкий мяч из воды, и бело, умыто блистало, и вновь серело, темнело, растворялось. Черепаха знал, что они едут к восточным горам, но в пыли нельзя было их увидеть, и иногда ему казалось, что бронетранспортеры и танки движутся не к горам, а куда-то в сторону дальних кишлаков, чтобы окружить их и расстрелять.
Бронированная лавина слепо катилась по твердой плоской земле, неся на себе людей, увешанных патронами, гранатами, фляжками. Твердая земля содрогалась и дымилась. И вот-вот что-то случится. Черепаха чувствовал это. Лавина врежется в хребты и сметет их, и полетит, кувыркаясь, вместе с обломками скал в пропасть…
И сквозь лязг и рокот он услышал нарастающий свист. Он напрягся, втянул голову в плечи… Свист настиг бронетранспортер и унесся дальше, но тут же над головами пехотинцев вновь просвистело что-то крупное и увесистое. Черепаха посмотрел вверх. В желтой мгле с шумом и свистом проносились яркие светочи, стаи свистящих стремительных светочей летели в ту же сторону, что и бронелавина. Солнце, прыгая, катилось туда же. И Черепаха с рацией, и пехотинцы, и лейтенант, и все ослепшие и оглохшие люди – все неслось куда-то в пыли и грохоте к какой-то цели, и уже ничто не могло остановить это движение, и уже никто не мог вырваться из этого потока и повернуть вспять, все мчалось сквозь мглистое пространство, воя и рыча, стремилось к страшной и притягательной последней цели.

11

Когда реактивные батареи, окутываясь пылью и дымом, стали выбрасывать стокилограммовые ракеты в сторону восточных гор, хирург заглянул в фургон и увидел Сестру. Сестра-с-косой дремала, сидя на кушетке. По ее лицу бродила жирная муха. Сестра хмурилась, досадливо постанывала, но не могла поднять тяжелых век и пошевелить рукой… Муха пробежала по бледной щеке, спустилась на подбородок, преодолев ложбинку, взобралась на розоватый вал, покрытый тонкими шелушинками… губа дернулась, оскалились влажные зубы… Хирург быстро оглянулся, вошел, плотно закрыл за собой дверь, понимая, что поступает глупо, безрассудно, но медная жгучая волна, дремавшая всю ночь и полдня, уже поднималась из глубин; впрочем, еще можно было остановиться, хирург еще владел собою настолько, что мог повернуться и уйти – он уйдет, и волна уляжется; и будет угнетать его своею тяжестью и испускать жгучий яд, – сколько это будет продолжаться? Жгучая медная волна отяжеляла рот. Задыхавшийся хирург опустился на колени перед спящей Сестрой-с-косой и прижался лицом к ее животу, замычал, целуя сквозь жесткую пыльную ткань каменный живот Сестры-с-косой, она попыталась встать, но он схватил ее за бедра и замычал громче и жалобней.
– Могут прийти… идиот! – Ее голос был пахуч и хрипл.
– Ничего, ничего, ничего, – забормотал хирург, тычась лбом в ее живот и пытаясь завалить ее на бок.
– Дверь, – злобно прошипела она.
– Всё, всё, всё.
– Семьсот.
– Хорошо, хорошо, хорошо.
– Не раздеваясь, – потребовала она.
– Да, да, хорошо, хорошо.

* * *

Впереди встали бугристые горные склоны, но машины летели, не сбавляя скорости, и вдруг стены расступились, и бронелавина ворвалась в распадок. Вверху блистали светочи. Горы, осыпаемые ракетами и снарядами, пыхали, как вулканы, и по гребням скатывались красные брызги, – лава хлынет и затопит весь распадок, но колонна все глубже и глубже входит в горы, и рыжие пористые бугры дымятся и содрогаются…
Машины наконец останавливаются, из стволов вверх хлещут очереди, солдаты соскакивают на землю.
Топот ног.
Свист. Офицеры кричат.
Сверху скатывается гром. Солдаты бегут вверх. Под ногами скрежещут камни, скатываются, стуча. В ушах стучит кровь.
Вдруг остаются только топот, каменный скрежет, стук пулеметов, выкрики, кровавый пульс в ушах – тонкие и слабые звуки; грома нет, батареи умолкли.
Солдаты бегут по стопам великих гор, бегут все медленней и вот уже идут, карабкаются, отлеживаются за валунами, от которых летят каменные брызги. После грома мир забит ватой, звуки вязнут в ней, и солдаты рвутся сквозь нее куда-то, ползут по стопам гигантских гор.
Вверху раздается хлопок, вниз летит что-то, воя, проносится над головами солдат и где-то лопается. Солдаты лезут вверх по каменным склонам. Вверху– хлопок. Вниз летит, воя… лопается. Горячий пот льется по лицам. Хлопок. Вой приближается… и – взрыв над головами, – живой человеческий крик возвращает всему подлинность.
Уши наполнились звуками, животы – страхом. Солдаты теперь чаще залегали за валуны и прятались за ними дольше, но продолжали продвигаться вверх. Время от времени над головами проносились мины. Склоны становились все круче, и все меньше на них было укрытий.
Неужели по этим голым склонам придется лезть вверх?
– Не отставай! – крикнул лейтенант Черепахе.
Первые пехотинцы вышли на голые горячие серые склоны и тут же бросились назад. По каменным плитам запрыгали красные пули, – сверху ударил крупнокалиберный пулемет. И вновь кто-то крикнул – протяжно и страстно. Все опрометью скатывались назад, к валунам и скалам. На голом склоне, среди визжавших пуль, сучил ногами пехотинец. За ним вернулся, пригибаясь и петляя, офицер. Он схватил солдата под мышки и поволок вниз, затащил за скалу.
– Оставь рацию, – приказал лейтенант.
– Что?
– Говорю: рацию снимай! и к Александрову, к ротному!
– Вызывать огонь?..
Черепаха начал стаскивать лямки, замешкался, лейтенант рванул рацию на себя, руки высвободились.
– Пошел!
Он бросился к соседней скале, споткнулся, упал на колено, у-у… черт!.. прихрамывая, добежал до укрытия. За скалой солдаты пытались перевязать раненого, он был без куртки; на поврежденной ключице лежали красные тампоны. Бинты сбивались и сползали. Через шею. Под мышку. Под мышку. Кровь капала на камни. Вверху взвыло, позади разорвалась мина. Все бросились на землю, закрывая головы руками. Мокрая тяжелая ватно-марлевая лепешка сползла, кровь обильно потекла, заструилась по руке, по груди, скапливаясь на поясе.
– Т-оварищ майор, – сказал Черепаха.
– Засранцы! – Скуластый высокий старший лейтенант Александров сам стал перевязывать раненого.
– Товарищ майор! – громче позвал Черепаха.
Старший лейтенант обернулся.
– Тэарищ майор… ог-нь вызывать?
Старший лейтенант махнул липкой рукой.
– Где санитар?!
– Тэарищ майор, ог-нь вызывать?
– Ну чего тебе? – закричал старший лейтенант.
– Ог! онь! арт!
– Давай!
Прилетел первый снаряд – пристрелочный. Он разорвался далеко в стороне от огневой точки. Черепаха передал по рации поправку. Второй снаряд вонзился в скалу под огневой точкой.
– Хорошо! – крикнул лейтенант. – Беглым!
– Беглым, – повторил Черепаха и почти сразу же услышал приближающийся свист…
Снаряды рвались вокруг скалы, земля под пехотинцами подрагивала. Дым и пыль рассеялись. Пули посвистывали, но пулемет молчал, стрельбу из автоматов и ружей вели из других мест. А пулемет молчал. Коренастый кривоногий пехотинец вышел из-за скалы, медленно двинулся вперед, лег, пополз, привстал. Остальные следили за ним из-за скалы. Пригнувшись, пехотинец еще немного прошел вперед, – вжикнула пуля, и он упал, прижался к склону. Но пулемет молчал. Пехотинец лежал, распластавшись по каменной земле. Его окликнули из-за скалы. Он приподнял голову, поправил обтянутую брезентом массивную каску, обратил потное темное лицо назад.
– Давай!
Пехотинец отвернулся, посмотрел вверх, подтянул ноги, привстал… снова лег. Он прижимался к каменной земле и не мог подняться. Он беспомощно оглянулся назад, оскалил зубы. Из-за скалы вышел Александров; он довольно быстро побежал вверх, пробежал мимо струсившего солдата. Пулемет молчал. Александров выдохся и перешел на шаг.
Он поднимался вверх к обожженной и оббитой снарядами скале.
Он уже был на середине голого крутого склона.
Черепаха судорожно и звучно зевнул. Лейтенант бессмысленно посмотрел на него и вновь устремил взгляд на офицера, подбирающегося к обугленной скале.
Старший лейтенант Александров достиг подножия скалы, обошел ее слева, скрылся и через некоторое время встал в полный рост на вершине, махнул. Пехотинцы пошли вверх. Впереди всех был кривоногий солдат. Он изо всех сил старался быть первым. Держать первенство ему удавалось с трудом, среди пехотинцев было немало длинноногих, сильных и ловких парней. И все-таки он первым – после Александрова – добрался до подножия почерневшей скалы, утерся рукавом, перекинул автомат из левой руки в правую и, опираясь на скалу левой рукой, начал обходить ее… земля под ним треснула, он прыгнул спиной назад, поехал по склону, забрызгивая серые плиты, его схватили, и он тут же приподнял голову и посмотрел на странную штуку, торчавшую из сапога…
– Толя, спокойно! – закричал, подбегая к нему, бледный санинструктор. – Спокойно… – Он сорвал с плеча свою брезентовую сумку. – Толян!.. сейчас укол!.. сейчас укольчик!.. держите его!.. не смотри… это ничего… ччч! ччч! Толян!
– Там еще могут мины!.. Обходи слева! Нурпеисов! стой там! Пускай все слева! идут!..

12

Теперь – в лагерь, забрать раненых и – на запад, домой. Вертолет набрал высоту. Серые перья скал остались далеко внизу. Домой, есть, смотреть телевизор… нет, сразу спать. В лагерь за ранеными и на запад… машина содрогнулась, ударившись о вершину… какая вершина?.. Командир глянул вниз. Далеко внизу торчали скалы.
– Командир! горим!
Машина вновь напоролась на невидимую вершину.
– Командир! горим!
Командир опомнился.
– Покинуть борт!
Оператор расстегнул ремни, сорвал красную рукоятку аварийного сброса и выпал из горящей, несущейся к земле машины. Борттехник, крича, пытался открыть двери грузовой кабины. Командир бросил ручку управления и выпрыгнул. Внизу белел парашют оператора. Командир дернул кольцо, над головой туго хлопнул и распустился купол. Брызжа дюралевыми искрами, пенясь, сверкая и черно, густо дымя, машина падала, унося с собою борттехника.
Но борттехник вырвался! Командир решил в первое мгновенье, что это отвалилась какая-то часть машины, – но это был борттехник, над ним раскрылся прочный белый парашют – и тут же вспыхнул и бесследно исчез. Борттехник полетел вниз, кувыркаясь, растопыривая горящие руки. Вертолет с грохотом ударился о скалы и застрял над ущельем, а борттехник пролетел рядом и пропал в синем ущелье.
Командир оглянулся и нигде не увидел парашюта оператора, наверно, он приземлился на другой стороне хребта. Земля стремительно приближалась. Командир поискал автомат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33