они бросали на меня острые, как сталь, взгляды, и встреча наших глаз походила на дуэль, в которой я, наконец, добивался успеха. Но какой ценой! – Лоренца едва опускала свои длинные ресницы, а я чувствовал себя опасно раненым.
И что окончательно делало меня несчастным: все наши разговоры вертелись вокруг Ромео и ее любви к нему. Она вынуждала меня ходить в монастырь, где сидел под арестом ее возлюбленный, и приносить от него известия.
Истинная любовь такова, что я повиновался. Впрочем, эта жестокость, несомненно, была бессознательная, и девушка не хотела причинить мне зла. Я был безоговорочным рабом ее капризов, таким скромным обожателем, что мое восхищение не надоедало. Она милостиво позволяла мне любить ее. Иногда даже глядела на меня с нежностью.
Однажды Лоренца пыталась нарисовать мне картину воображаемого счастья. Здесь и мне было отведено свое место. Когда Ромео будет ее мужем, я стану ее братом. Попытайтесь спорить об этих вещах с невинной девушкой, отделенной от вас решеткой в палец толщиной.
Так обстояли дела, когда моего соперника освободили от церковных обетов. Я уже говорил, что у Ромео была сильная протекция в лице кардинала, который некогда исповедал его мать.
Молодой человек тотчас же получил свободу, и свой первый визит сделал в лавку бакалейщика, которому больше нечего было возразить против его женитьбы, второй – в приемную монастыря Аннунциаты.
Свидание влюбленных – увы, я присутствовал при нем – было очень трогательным, по моему мнению, даже слишком, и мне оставалось только быть благодарным той самой решетке, которая всегда так раздражала меня.
– Прощайте! – вскричал я.
– Почему «прощайте»? – спросила Лоренца.
– Увы! Вы хорошо знаете, что я люблю вас, и Ромео также должен знать это. Избавьте же меня от самой жестокой из пыток. Вы будете счастливы, дайте мне удалиться.
– Нет, – попросила она, – останьтесь. – После Ромео я люблю вас больше всех на свете, я была бы вашей, если б не могла принадлежать ему. Вы останетесь, или же я вас не буду любить.
Говоря ей «прощайте», надеялся ли я, что она меня удержит? О! Это очень возможно! Самая чистосердечная любовь не лишена таких маленьких хитростей.
Как бы то ни было, я обещал не уезжать, но вместо того, чтобы покориться своему несчастью, чувствовал, как разрастается моя любовь к Лоренце, а вместе с ней и ненависть к Ромео.
Едва мы оставили монастырь Аннунциаты, как я сказал своему сопернику:
– Идем, перережем себе где-нибудь горло.
– Нет, я не согласен, – сказал он.
– Разве вы не умеете владеть шпагой?
– Где мог этому научиться, граф? Еще вчера я был бедным аббатом. Вы видите, на мне до сих пор ряса.
– Каждый человек может взвести курок пистолета и послать пулю в голову своего соперника.
– Я чувствую непобедимое отвращение к огнестрельному оружию.
– Но есть еще дуэль другого рода, более подходящая для людей с кротким характером.
– Какая?
– Готовят две совершенно одинаковые пилюли, одну из чистого меда, другую – из меда, пропитанного аква-тофаной, противники проглатывают их, не зная, где какая, и таким образом кончают свой спор.
Ромео расхохотался.
– Вы, значит, очень хотите отделаться от меня?
– Да, синьор аббат.
– Но у меня, синьор граф, нет никакой причины желать того же, так как Лоренца любит меня и я женюсь на ней.
Нужно было признать этот ответ вполне логичным.
– А если после вашей свадьбы я буду ухаживать за Лоренцой? – спросил я.
– Я перестану пускать вас к себе и дам знать полиции.
У этого человека на все был готов ответ. Тем не менее, я взял его под руку:
– Вы правы.
И мы заговорили о другом.
Я повел его к продавцу платья, чтобы он переменил свою рясу на светский костюм.
У меня был самый беззаботный вид, как будто я и не думал более о Лоренце. Я говорил Ромео, что такое-то платье идет ему, но другое – гораздо лучше. Мы были похожи не на соперников, а на двух нежных друзей, так что он, наконец, сказал мне:
– Так это вы, только шутя, говорили о дуэли? Лоренца вышла из монастыря, и был назначен день свадьбы.
Чтобы не привлекать внимания публики к делу, которым она и так уже занималась слишком много, кардинал, который должен был соединить новобрачных, решил, что свадьба будет отпразднована скромно в церкви Спасителя, в маленьком приделе Святой Девы. Кроме того, было решено, что жених, несмотря на установленный обычай, накануне свадьбы не будет петь невесте серенады. Это очень не понравилось Ромео, после Лоренцы и вина ничего более не любившему, чем музыку. Но бакалейщик, бакалейщица и даже их дочь противились всякому шуму.
Между тем у Лоренцы едва хватало времени, чтобы подготовить костюм. Ее подруги приходили помогать ей шить подвенечное платье. Ромео и я постоянно бывали у них, так как Ромео помирил меня с родителями, и на эти вечера приносили пирожки и сладкие лимоны. Мы болтали с хорошенькими девушками, поднимали им ножницы, нитки, наперстки.
Лоренца, которую приданое очень интересовало, иногда долго засиживалась после ухода подруг. Родители тоже уходили спать. Однажды вечером, когда красавица одна шила при свете лампы, в дверь вдруг вошел Ромео, почти пьяный и сильно шатающийся. Он имел счастливый недостаток быть пьяницей.
Усевшись позади, чтобы скрыть свое возбужденное состояние, он рассказывал ей, что поужинал с ее братом и со мной в одном трактире, где подавали отвратительное вино. Этот напиток, заставивший нас всех троих свалиться под стол, без сомнения, был поддельный. От него у Ромео трещала голова и заплетался язык.
Действительно, его речь была несвязна. Он казался очень оживленным и бранился, как мужик.
Лоренца слегка пожурила его и пыталась успокоить, так как он был сильно взволнован. Но вместо того, чтобы извиниться и признать свою вину, он, возбуждаясь все более и более, сделал неприличные намеки и начал ухаживать за своей невестой так усердно, что она велела ему выйти; несмотря на это приказание, Ромео обнял ее и так поцеловал, что она не могла выговорить ни слова. Известно, какую силу черпают женщины в своем гневе. Через минуту испуганный любовник бежал от своей возлюбленной, швырявшей ему в голову все, что попадалось под руку. Он не был избит только потому, что спасся бегством.
На другой день Лоренца рассказала мне эту историю. Понятно, как велико было мое негодование.
– Хотите, я пойду и убью его! – вскричал я.
– Нет, – отвечала она и прибавила снисходительно: – Он, может быть, раскается.
В это время вошел Ромео.
Тогда как Лоренца, сильно покраснев, встретила его молчанием, я начал осыпать своего недостойного соперника самыми справедливыми упреками. Он сделал вид, что ничего не понимает. Подобное нахальство должно было заставить Лоренцу призадуматься. Он клялся, что ничего не помнит, что провел всю ночь под столом трактира, где нас отравили. Напрасно невеста рассказывала ему во всех подробностях его посещение. Он отпирался как сумасшедший и даже обратился к моему свидетельству.
– Что я могу ответить, если спал, – сказал я, – но тебе очень легко оправдаться. Мы втроем проснулись сегодня утром, и прислуга может сказать, уходил ли ты куда-нибудь ночью.
Ромео был восхищен такой простой мыслью, и она могла стать для него спасением. Он тут же послал уличного мальчишку за прислуживавшей нам девушкой, которая примчалась бегом, любопытствуя узнать, что от нее хотят.
– Поди сюда, Мария, – сказал Ромео, – и отвечай мне. Я дам тебе пару монет, если ты не солжешь. Полагаю, ты меня знаешь?
– Да, синьор.
– Что было вчера в трактире?
– Клянусь Мадонной, вы должны знать это так же хорошо, как и я.
– Все равно, говори.
– Ну, вы ужинали вместе с маленьким Лоренцо и синьором графом. Вы пили марсалу, и Богу известно, что выпили достаточно. Потом свалились со стула и уснули на полу. Все это вы хорошо знаете. Через полчаса проснулись и тихонько ушли.
– Я!..
– Да, вы. И даже, встретившись со мной в коридоре, меня поцеловали, и даже…
Молодая девушка в нерешительности остановилась.
– Ты осмеливаешься утверждать, что я уходил?
– Разве этого не надо было говорить? – она искоса взглянула на Лоренцу. – Тогда надо было предупредить меня заранее.
– Есть отчего сойти с ума! – вскричал Ромео. – Поклянись вечным спасением, что ты узнала меня, негодяйка!
– Святой отец! – возмутилась девушка. – Вы начинаете надоедать мне! Да, конечно, вы выходили и вернулись только час спустя, очень расстроенный, как человек, совершивший что-нибудь дурное.
– Довольно, – сказала Лоренца, вставая. – Не усугубляйте своей вины, Ромео, лучше признайтесь. Я уйду плакать к себе в спальню и никогда с вами не увижусь.
Служанка ушла, не требуя обещанных ей денег.
Ромео в отчаянии глядел ей вслед.
– Понял ли ты что-нибудь из всего этого? – спросил он у меня.
– Увы! – отвечал я. – Догадываюсь, в чем дело. Ты, несомненно, лунатик, мой бедный друг. Ты совершаешь во сне тысячу глупостей и не сознаешь своих поступков.
– Твоя правда! – вскричал он. – Я действительно лунатик. Рассказывали, что еще ребенком я вставал по ночам и крал яблоки. Это наследственная болезнь. Моя покойная мать, которая была святой, тем не менее, делала во сне, как говорил мне кардинал, самые неожиданные вещи. Значит, Лоренца не может на меня сердиться: человек не отвечает за то, что творит в состоянии лунатизма. Жозеф, она должна простить меня. Я хочу сейчас же говорить с ней.
– Нет, она раздражена и не захочет тебя видеть. Предоставь все мне, ступай домой и жди. Я все объясню ей и примирю вас.
Он тотчас же ушел. Прекрасный молодой человек! После долгих уговоров Лоренца согласилась открыть дверь. Она сидела в большом кресле. В глазах еще стояли слезы.
Я опустился перед ней на колени и целовал руки. Сказал, что Ромео невиновен, а я влюблен; что бедный малый – лунатик и она прекрасна, как Венера; что ее возлюбленный ходит по ночам против воли и что я готов умереть за нее. И так нежно глядел, защищая дело своего соперника, что девушка поцеловала меня.
– У тебя золотое сердце, – сказала она (в Риме человек, когда он взволнован, говорит «ты»). – Ты защищаешь соперника, хотя обожаешь меня. Мне кажется, я люблю тебя, но должна выйти за него для света, для кардинала, из-за того шума, который поднялся, и потому, что я поклялась в этом Мадонне. Клятва – дело священное. Я буду любить тебя, как любят нежного друга, дорогой мой Жозеф. И, если ты хочешь этого, прощу Ромео, только пусть он впредь будет благоразумен, а не то я пойду в монахини.
– А я? – жалобно спросил я.
– Монастырь или ты, – отвечала она, улыбаясь.
О! Первую любовь невозможно вырвать из сердца. Я ушел от Лоренцы в отчаянии, так как, возможно, надеялся, что она, несмотря на мое красноречие, или, быть может, благодаря ему, не простит Ромео. Увы! Примирение было полным, а брак готов был совершиться.
Накануне дня, приближение которого сводило меня с ума, Ромео пришел ко мне в большом беспокойстве.
– Граф, – сказал он, – всего несколько часов отделяют меня от счастья, но я боюсь этой ночью натворить глупостей.
– Ты с ума сошел, – сказал я ему.
– Чувствую, что нервы мои страшно напряжены, и боюсь проклятого лунатизма, чуть не поссорившего меня с Лоренцой. Что если я переночую у тебя?
– Это невозможно, у меня назначено свидание.
– Что же мне делать?
– На твоем месте я приказал бы привязать себя к кровати.
– Шутник! По крайней мере, проводи меня домой. Я проводил его, и, хотя было еще довольно рано, он сразу лег:
– Мне хочется спать. И ты будешь свидетелем, что оставил меня в постели.
– Постарайся ничего не видеть во сне, – отвечал я. В квартале Троицы все давно спали, когда на площади Пилигримов появилась толпа музыкантов со скрипками, флейтами и мандолинами. Под окнами Лоренцы послышалась нежная музыка.
Хотя заранее было условлено, что накануне свадьбы серенады не будет, она не рассердилась, но даже улыбалась на непослушание своего возлюбленного и с удовольствием слушала, как имя «Лоренца» прославлялось певцами. Но у окон появились соседи, так как в нашей стране все меломаны, и это начало раздражать сердитого бакалейщика.
Наконец снова воцарилась тишина, а вместе с ней и спокойствие.
Все опять уснули.
Вдруг громкие трубные звуки неожиданно разбудили дом, в том числе и прекрасную невесту, которая считала, что серенада окончилась. Любезность жениха походила уже на скандал. Охотничьи рога, кларнеты, тромбоны так и ревели вокруг постели, на которой она спала. Лоренца покраснела от гнева, слыша свое имя вперемешку с этими дикими криками. Естественно, соседи смеялись. Вся площадь Троицы была в волнении.
Понятно, что отец невесты не последним открыл дверь. Полный справедливого гнева, он требовал, чтобы оркестр удалился. Но его дурно приняли, и музыканты оставили площадь не раньше, чем исполнили ужасный финал.
Лоренца не могла заснуть. Она старалась объяснить себе эту новую выдумку жениха, как вдруг ей показалось, что небо рушится на ее голову! Сорок барабанщиков, выстроившись под окном, подняли страшный шум. В течение четверти часа ничего другого не было слышно. Как только музыка прекратилась, послышались громкие удары кулаков в ставни лавки, и весь дом задрожал. Это барабанщики требовали пить. Вне себя от страха, решив, что на них нападают, бакалейщик и его супруга спрятались под одеяла. С Лоренцой случился нервный припадок, но она никого не позвала и проплакала остаток ночи.
Поэтому, придя рано утром, чтобы узнать истину относительно странной ночной истории, разнесшейся по всему городу, я увидел ее с заплаканными глазами. Бедняжка едва могла объяснить, в чем дело.
Ее отец вне себя громко кричал, что она не выйдет замуж за негодяя, подвергающего их всеобщим насмешкам.
Я не знал, что сказать, когда явился Ромео в парадном костюме, спрашивая с улыбкой:
– Правда ли, прекрасная Лоренца, что этой ночью вам дали несколько серенад?
Так как никто не ответил, то заговорил я.
– Отчего ты спрашиваешь об этом?
– Потому что сегодня утром ко мне пришли за деньгами; как оказалось, я во сне заказывал серенады.
– Итак, это ты устроил такое любезное шаривари?
– Надо полагать, раз я целую ночь бегал для этого. Даже дал письменные приказания, от которых не могу отказаться. И в то же время ничего не помню. Но почему у вас такие смущенные лица? Мне кажется, музыка никогда не портит свадьбы.
– Убирайтесь вон! – непреклонно крикнул бакалейщик. – И чтоб ноги вашей никогда здесь не было!
Озадаченный Ромео взглянул на невесту и понял, что все погибло. Он вышел, шатаясь, как пьяный.
Ясно, мне представлялся прекрасный случай. Я сейчас же повернулся к Лоренце, окруженной родителями.
– Вы меня знаете, – сказал я им, – и Лоренца знает, как я люблю ее. Есть только один способ заставить замолчать злые языки и подавить скандал. Отдайте мне вашу дочь. Я богат, знатен и отвечаю вам за ее счастье. Скажите мне – «да», решайте, согласны ли вы выдать ее за меня?
Я опустился на колени.
Лоренца вопросительно глядела на отца.
– Нельзя выходить замуж таким образом, – сказал он.
– Извините меня, – отвечал я, – все готово для бракосочетания, меняется только муж. Акт составлен заранее, а имена жениха и невесты будут вписаны в ризнице. Если вы захотите, Лоренца будет моей женой через два часа.
– Но кардинал, который должен благословить молодых, ожидает увидеть Ромео?
– Не все ли равно?
– Вы думаете, он обвенчает вас вместо него?
– Я в этом убежден.
– Ну, – решил тогда отец, не находя других возражений, – если Лоренца согласна…
Я поглядел на нее таким взглядом, что она не могла не улыбнуться.
– Кто бы мог предсказать это? – сказала она.
– Я, – отвечал я. – Попрошу вас одеться скорее, нельзя заставлять ждать кардинала.
Все разошлись, и в полдень собрались снова.
Сердце мое сильно билось, я оглядывался по сторонам, опасаясь какой-нибудь помехи.
Церковь била недалеко, и мы отправились пешком.
Моя прелестная невеста вышла из своей комнаты, сияя грацией и красотою, я был не в силах говорить от безумной радости. Хотелось, чтобы она скорее стала моей.
Отец подал ей руку, я подал руку ее мамаше, а Лоренцо следовал за нами с несколькими соседями, которые должны были быть свидетелями.
Церковь Спасителя, разноцветные стекла которой плохо пропускали солнечные лучи, была освещена таинственным светом. Мы вошли в маленький придел Святой Девы, считающийся счастливым для заключения брака.
В ожидании кардинала я опустился на колени возле девушки с сердцем, преисполненным обожания.
Лоренца отлично поняла это.
– Берегись, – сказала она, – не следует так любить друг друга в церкви.
– Отчего же, – отвечал я, – все нам улыбается, ничто не помешает нашему счастью.
Вошел кардинал в сопровождении четырех певчих. Решение самому провести обряд венчания было большой честью для бедного Ромео. После нескольких предварительных церемоний, кардинал с улыбкой направился ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
И что окончательно делало меня несчастным: все наши разговоры вертелись вокруг Ромео и ее любви к нему. Она вынуждала меня ходить в монастырь, где сидел под арестом ее возлюбленный, и приносить от него известия.
Истинная любовь такова, что я повиновался. Впрочем, эта жестокость, несомненно, была бессознательная, и девушка не хотела причинить мне зла. Я был безоговорочным рабом ее капризов, таким скромным обожателем, что мое восхищение не надоедало. Она милостиво позволяла мне любить ее. Иногда даже глядела на меня с нежностью.
Однажды Лоренца пыталась нарисовать мне картину воображаемого счастья. Здесь и мне было отведено свое место. Когда Ромео будет ее мужем, я стану ее братом. Попытайтесь спорить об этих вещах с невинной девушкой, отделенной от вас решеткой в палец толщиной.
Так обстояли дела, когда моего соперника освободили от церковных обетов. Я уже говорил, что у Ромео была сильная протекция в лице кардинала, который некогда исповедал его мать.
Молодой человек тотчас же получил свободу, и свой первый визит сделал в лавку бакалейщика, которому больше нечего было возразить против его женитьбы, второй – в приемную монастыря Аннунциаты.
Свидание влюбленных – увы, я присутствовал при нем – было очень трогательным, по моему мнению, даже слишком, и мне оставалось только быть благодарным той самой решетке, которая всегда так раздражала меня.
– Прощайте! – вскричал я.
– Почему «прощайте»? – спросила Лоренца.
– Увы! Вы хорошо знаете, что я люблю вас, и Ромео также должен знать это. Избавьте же меня от самой жестокой из пыток. Вы будете счастливы, дайте мне удалиться.
– Нет, – попросила она, – останьтесь. – После Ромео я люблю вас больше всех на свете, я была бы вашей, если б не могла принадлежать ему. Вы останетесь, или же я вас не буду любить.
Говоря ей «прощайте», надеялся ли я, что она меня удержит? О! Это очень возможно! Самая чистосердечная любовь не лишена таких маленьких хитростей.
Как бы то ни было, я обещал не уезжать, но вместо того, чтобы покориться своему несчастью, чувствовал, как разрастается моя любовь к Лоренце, а вместе с ней и ненависть к Ромео.
Едва мы оставили монастырь Аннунциаты, как я сказал своему сопернику:
– Идем, перережем себе где-нибудь горло.
– Нет, я не согласен, – сказал он.
– Разве вы не умеете владеть шпагой?
– Где мог этому научиться, граф? Еще вчера я был бедным аббатом. Вы видите, на мне до сих пор ряса.
– Каждый человек может взвести курок пистолета и послать пулю в голову своего соперника.
– Я чувствую непобедимое отвращение к огнестрельному оружию.
– Но есть еще дуэль другого рода, более подходящая для людей с кротким характером.
– Какая?
– Готовят две совершенно одинаковые пилюли, одну из чистого меда, другую – из меда, пропитанного аква-тофаной, противники проглатывают их, не зная, где какая, и таким образом кончают свой спор.
Ромео расхохотался.
– Вы, значит, очень хотите отделаться от меня?
– Да, синьор аббат.
– Но у меня, синьор граф, нет никакой причины желать того же, так как Лоренца любит меня и я женюсь на ней.
Нужно было признать этот ответ вполне логичным.
– А если после вашей свадьбы я буду ухаживать за Лоренцой? – спросил я.
– Я перестану пускать вас к себе и дам знать полиции.
У этого человека на все был готов ответ. Тем не менее, я взял его под руку:
– Вы правы.
И мы заговорили о другом.
Я повел его к продавцу платья, чтобы он переменил свою рясу на светский костюм.
У меня был самый беззаботный вид, как будто я и не думал более о Лоренце. Я говорил Ромео, что такое-то платье идет ему, но другое – гораздо лучше. Мы были похожи не на соперников, а на двух нежных друзей, так что он, наконец, сказал мне:
– Так это вы, только шутя, говорили о дуэли? Лоренца вышла из монастыря, и был назначен день свадьбы.
Чтобы не привлекать внимания публики к делу, которым она и так уже занималась слишком много, кардинал, который должен был соединить новобрачных, решил, что свадьба будет отпразднована скромно в церкви Спасителя, в маленьком приделе Святой Девы. Кроме того, было решено, что жених, несмотря на установленный обычай, накануне свадьбы не будет петь невесте серенады. Это очень не понравилось Ромео, после Лоренцы и вина ничего более не любившему, чем музыку. Но бакалейщик, бакалейщица и даже их дочь противились всякому шуму.
Между тем у Лоренцы едва хватало времени, чтобы подготовить костюм. Ее подруги приходили помогать ей шить подвенечное платье. Ромео и я постоянно бывали у них, так как Ромео помирил меня с родителями, и на эти вечера приносили пирожки и сладкие лимоны. Мы болтали с хорошенькими девушками, поднимали им ножницы, нитки, наперстки.
Лоренца, которую приданое очень интересовало, иногда долго засиживалась после ухода подруг. Родители тоже уходили спать. Однажды вечером, когда красавица одна шила при свете лампы, в дверь вдруг вошел Ромео, почти пьяный и сильно шатающийся. Он имел счастливый недостаток быть пьяницей.
Усевшись позади, чтобы скрыть свое возбужденное состояние, он рассказывал ей, что поужинал с ее братом и со мной в одном трактире, где подавали отвратительное вино. Этот напиток, заставивший нас всех троих свалиться под стол, без сомнения, был поддельный. От него у Ромео трещала голова и заплетался язык.
Действительно, его речь была несвязна. Он казался очень оживленным и бранился, как мужик.
Лоренца слегка пожурила его и пыталась успокоить, так как он был сильно взволнован. Но вместо того, чтобы извиниться и признать свою вину, он, возбуждаясь все более и более, сделал неприличные намеки и начал ухаживать за своей невестой так усердно, что она велела ему выйти; несмотря на это приказание, Ромео обнял ее и так поцеловал, что она не могла выговорить ни слова. Известно, какую силу черпают женщины в своем гневе. Через минуту испуганный любовник бежал от своей возлюбленной, швырявшей ему в голову все, что попадалось под руку. Он не был избит только потому, что спасся бегством.
На другой день Лоренца рассказала мне эту историю. Понятно, как велико было мое негодование.
– Хотите, я пойду и убью его! – вскричал я.
– Нет, – отвечала она и прибавила снисходительно: – Он, может быть, раскается.
В это время вошел Ромео.
Тогда как Лоренца, сильно покраснев, встретила его молчанием, я начал осыпать своего недостойного соперника самыми справедливыми упреками. Он сделал вид, что ничего не понимает. Подобное нахальство должно было заставить Лоренцу призадуматься. Он клялся, что ничего не помнит, что провел всю ночь под столом трактира, где нас отравили. Напрасно невеста рассказывала ему во всех подробностях его посещение. Он отпирался как сумасшедший и даже обратился к моему свидетельству.
– Что я могу ответить, если спал, – сказал я, – но тебе очень легко оправдаться. Мы втроем проснулись сегодня утром, и прислуга может сказать, уходил ли ты куда-нибудь ночью.
Ромео был восхищен такой простой мыслью, и она могла стать для него спасением. Он тут же послал уличного мальчишку за прислуживавшей нам девушкой, которая примчалась бегом, любопытствуя узнать, что от нее хотят.
– Поди сюда, Мария, – сказал Ромео, – и отвечай мне. Я дам тебе пару монет, если ты не солжешь. Полагаю, ты меня знаешь?
– Да, синьор.
– Что было вчера в трактире?
– Клянусь Мадонной, вы должны знать это так же хорошо, как и я.
– Все равно, говори.
– Ну, вы ужинали вместе с маленьким Лоренцо и синьором графом. Вы пили марсалу, и Богу известно, что выпили достаточно. Потом свалились со стула и уснули на полу. Все это вы хорошо знаете. Через полчаса проснулись и тихонько ушли.
– Я!..
– Да, вы. И даже, встретившись со мной в коридоре, меня поцеловали, и даже…
Молодая девушка в нерешительности остановилась.
– Ты осмеливаешься утверждать, что я уходил?
– Разве этого не надо было говорить? – она искоса взглянула на Лоренцу. – Тогда надо было предупредить меня заранее.
– Есть отчего сойти с ума! – вскричал Ромео. – Поклянись вечным спасением, что ты узнала меня, негодяйка!
– Святой отец! – возмутилась девушка. – Вы начинаете надоедать мне! Да, конечно, вы выходили и вернулись только час спустя, очень расстроенный, как человек, совершивший что-нибудь дурное.
– Довольно, – сказала Лоренца, вставая. – Не усугубляйте своей вины, Ромео, лучше признайтесь. Я уйду плакать к себе в спальню и никогда с вами не увижусь.
Служанка ушла, не требуя обещанных ей денег.
Ромео в отчаянии глядел ей вслед.
– Понял ли ты что-нибудь из всего этого? – спросил он у меня.
– Увы! – отвечал я. – Догадываюсь, в чем дело. Ты, несомненно, лунатик, мой бедный друг. Ты совершаешь во сне тысячу глупостей и не сознаешь своих поступков.
– Твоя правда! – вскричал он. – Я действительно лунатик. Рассказывали, что еще ребенком я вставал по ночам и крал яблоки. Это наследственная болезнь. Моя покойная мать, которая была святой, тем не менее, делала во сне, как говорил мне кардинал, самые неожиданные вещи. Значит, Лоренца не может на меня сердиться: человек не отвечает за то, что творит в состоянии лунатизма. Жозеф, она должна простить меня. Я хочу сейчас же говорить с ней.
– Нет, она раздражена и не захочет тебя видеть. Предоставь все мне, ступай домой и жди. Я все объясню ей и примирю вас.
Он тотчас же ушел. Прекрасный молодой человек! После долгих уговоров Лоренца согласилась открыть дверь. Она сидела в большом кресле. В глазах еще стояли слезы.
Я опустился перед ней на колени и целовал руки. Сказал, что Ромео невиновен, а я влюблен; что бедный малый – лунатик и она прекрасна, как Венера; что ее возлюбленный ходит по ночам против воли и что я готов умереть за нее. И так нежно глядел, защищая дело своего соперника, что девушка поцеловала меня.
– У тебя золотое сердце, – сказала она (в Риме человек, когда он взволнован, говорит «ты»). – Ты защищаешь соперника, хотя обожаешь меня. Мне кажется, я люблю тебя, но должна выйти за него для света, для кардинала, из-за того шума, который поднялся, и потому, что я поклялась в этом Мадонне. Клятва – дело священное. Я буду любить тебя, как любят нежного друга, дорогой мой Жозеф. И, если ты хочешь этого, прощу Ромео, только пусть он впредь будет благоразумен, а не то я пойду в монахини.
– А я? – жалобно спросил я.
– Монастырь или ты, – отвечала она, улыбаясь.
О! Первую любовь невозможно вырвать из сердца. Я ушел от Лоренцы в отчаянии, так как, возможно, надеялся, что она, несмотря на мое красноречие, или, быть может, благодаря ему, не простит Ромео. Увы! Примирение было полным, а брак готов был совершиться.
Накануне дня, приближение которого сводило меня с ума, Ромео пришел ко мне в большом беспокойстве.
– Граф, – сказал он, – всего несколько часов отделяют меня от счастья, но я боюсь этой ночью натворить глупостей.
– Ты с ума сошел, – сказал я ему.
– Чувствую, что нервы мои страшно напряжены, и боюсь проклятого лунатизма, чуть не поссорившего меня с Лоренцой. Что если я переночую у тебя?
– Это невозможно, у меня назначено свидание.
– Что же мне делать?
– На твоем месте я приказал бы привязать себя к кровати.
– Шутник! По крайней мере, проводи меня домой. Я проводил его, и, хотя было еще довольно рано, он сразу лег:
– Мне хочется спать. И ты будешь свидетелем, что оставил меня в постели.
– Постарайся ничего не видеть во сне, – отвечал я. В квартале Троицы все давно спали, когда на площади Пилигримов появилась толпа музыкантов со скрипками, флейтами и мандолинами. Под окнами Лоренцы послышалась нежная музыка.
Хотя заранее было условлено, что накануне свадьбы серенады не будет, она не рассердилась, но даже улыбалась на непослушание своего возлюбленного и с удовольствием слушала, как имя «Лоренца» прославлялось певцами. Но у окон появились соседи, так как в нашей стране все меломаны, и это начало раздражать сердитого бакалейщика.
Наконец снова воцарилась тишина, а вместе с ней и спокойствие.
Все опять уснули.
Вдруг громкие трубные звуки неожиданно разбудили дом, в том числе и прекрасную невесту, которая считала, что серенада окончилась. Любезность жениха походила уже на скандал. Охотничьи рога, кларнеты, тромбоны так и ревели вокруг постели, на которой она спала. Лоренца покраснела от гнева, слыша свое имя вперемешку с этими дикими криками. Естественно, соседи смеялись. Вся площадь Троицы была в волнении.
Понятно, что отец невесты не последним открыл дверь. Полный справедливого гнева, он требовал, чтобы оркестр удалился. Но его дурно приняли, и музыканты оставили площадь не раньше, чем исполнили ужасный финал.
Лоренца не могла заснуть. Она старалась объяснить себе эту новую выдумку жениха, как вдруг ей показалось, что небо рушится на ее голову! Сорок барабанщиков, выстроившись под окном, подняли страшный шум. В течение четверти часа ничего другого не было слышно. Как только музыка прекратилась, послышались громкие удары кулаков в ставни лавки, и весь дом задрожал. Это барабанщики требовали пить. Вне себя от страха, решив, что на них нападают, бакалейщик и его супруга спрятались под одеяла. С Лоренцой случился нервный припадок, но она никого не позвала и проплакала остаток ночи.
Поэтому, придя рано утром, чтобы узнать истину относительно странной ночной истории, разнесшейся по всему городу, я увидел ее с заплаканными глазами. Бедняжка едва могла объяснить, в чем дело.
Ее отец вне себя громко кричал, что она не выйдет замуж за негодяя, подвергающего их всеобщим насмешкам.
Я не знал, что сказать, когда явился Ромео в парадном костюме, спрашивая с улыбкой:
– Правда ли, прекрасная Лоренца, что этой ночью вам дали несколько серенад?
Так как никто не ответил, то заговорил я.
– Отчего ты спрашиваешь об этом?
– Потому что сегодня утром ко мне пришли за деньгами; как оказалось, я во сне заказывал серенады.
– Итак, это ты устроил такое любезное шаривари?
– Надо полагать, раз я целую ночь бегал для этого. Даже дал письменные приказания, от которых не могу отказаться. И в то же время ничего не помню. Но почему у вас такие смущенные лица? Мне кажется, музыка никогда не портит свадьбы.
– Убирайтесь вон! – непреклонно крикнул бакалейщик. – И чтоб ноги вашей никогда здесь не было!
Озадаченный Ромео взглянул на невесту и понял, что все погибло. Он вышел, шатаясь, как пьяный.
Ясно, мне представлялся прекрасный случай. Я сейчас же повернулся к Лоренце, окруженной родителями.
– Вы меня знаете, – сказал я им, – и Лоренца знает, как я люблю ее. Есть только один способ заставить замолчать злые языки и подавить скандал. Отдайте мне вашу дочь. Я богат, знатен и отвечаю вам за ее счастье. Скажите мне – «да», решайте, согласны ли вы выдать ее за меня?
Я опустился на колени.
Лоренца вопросительно глядела на отца.
– Нельзя выходить замуж таким образом, – сказал он.
– Извините меня, – отвечал я, – все готово для бракосочетания, меняется только муж. Акт составлен заранее, а имена жениха и невесты будут вписаны в ризнице. Если вы захотите, Лоренца будет моей женой через два часа.
– Но кардинал, который должен благословить молодых, ожидает увидеть Ромео?
– Не все ли равно?
– Вы думаете, он обвенчает вас вместо него?
– Я в этом убежден.
– Ну, – решил тогда отец, не находя других возражений, – если Лоренца согласна…
Я поглядел на нее таким взглядом, что она не могла не улыбнуться.
– Кто бы мог предсказать это? – сказала она.
– Я, – отвечал я. – Попрошу вас одеться скорее, нельзя заставлять ждать кардинала.
Все разошлись, и в полдень собрались снова.
Сердце мое сильно билось, я оглядывался по сторонам, опасаясь какой-нибудь помехи.
Церковь била недалеко, и мы отправились пешком.
Моя прелестная невеста вышла из своей комнаты, сияя грацией и красотою, я был не в силах говорить от безумной радости. Хотелось, чтобы она скорее стала моей.
Отец подал ей руку, я подал руку ее мамаше, а Лоренцо следовал за нами с несколькими соседями, которые должны были быть свидетелями.
Церковь Спасителя, разноцветные стекла которой плохо пропускали солнечные лучи, была освещена таинственным светом. Мы вошли в маленький придел Святой Девы, считающийся счастливым для заключения брака.
В ожидании кардинала я опустился на колени возле девушки с сердцем, преисполненным обожания.
Лоренца отлично поняла это.
– Берегись, – сказала она, – не следует так любить друг друга в церкви.
– Отчего же, – отвечал я, – все нам улыбается, ничто не помешает нашему счастью.
Вошел кардинал в сопровождении четырех певчих. Решение самому провести обряд венчания было большой честью для бедного Ромео. После нескольких предварительных церемоний, кардинал с улыбкой направился ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16