М-р Хаггард категорически высказал пожелание по проведению праздника: чтобы все было выдержано в пастельных тонах, и если никак нельзя обойтись без шумных развлечений (Размечтался! Дети — и без шума!), то пусть это будут веселые и безобидные детские игры, и боже упаси что-либо похожее на «хэви-металл» обед с балетной викториной!Гости уже в полном составе (см. выше «ретро»-карнавал) расположились на открытой лужайке. Скорее это был склон большого холма, на вершине которого стоял загородный дом Хаггардов, а у подножия его лежало давешнее озеро, возле которого резвились дети.Они играли на причале лодочной станции, стилизованной под речной вокзал. От него только что отшвартовался старинный пароход с двумя большими гребными колесами. Труба дымила вовсю, колеса поднимали тучу брызг, искрившихся в лучах клонившегося к закату солнца. На капитане был белый китель и огромная фуражка с золотым крабом-кокардой. Боцман свистел в дудку, матросы бегали по палубам, как обезьяны, на верхней палубе дамы с зонтиками и веерами степенно беседовали со своими кавалерами, которые не выпускали изо рта… нет, не трубки и гаванские сигары, а самые настоящие, первосортные… леденцы на палочке!Та часть публики, которой не хватило билетов на этот рейс, каталась вокруг парохода на увешанных гирляндами разноцветных лодках. А между лодками, как угорелый, носился сам виновник торжества — Томми на своем подводном глиссере, поднимая высокую волну и ныряя время от времени.Лодки качались, публика радостно визжала, пароход басовито гудел, а капитан, естественно, отдавал всем честь.Одним словом, детишки веселились вовсю и не мешали отдыхать взрослым, а те лениво потягивали коктейли, вели непринужденные светские беседы о всяких пустяках, некоторые сидели кто за легкими столиками в креслах-качалках, а кто — прямо на траве, а один старый генерал, расстегнув свой китель, прилег маленько вздремнуть под ласковым солнцем.М-р Хаггард присоединился к центральной группе гостей, перецеловав гирлянду ручек (миссис Хаггард, миссис Моррисон, миссис Пэтрофф и другие не менее достойные особы) и пожав руки их спутникам (себе, как сопровождающему миссис Хаггард, он пожал руку мысленно). — Какой сегодня прекрасный вечер, друзья! — воскликнул он, будто бы не содержал у себя на службе ораву синоптиков и не имел никакого понятия о моделировании климата, — Как я рад вас здесь всех видеть! А где же наши милые дети?— По-моему, они решили устроить Трафальгарскую битву, — ответила ему миссис Хаггард, — Наш именинник, того и гляди, протаранит дредноут под командованием адмирала Пэтроффа-младшего.— Вряд ли, — возразил ей отец «адмирала», — С таким боцманом, как сын м-ра Моррисона, и с такой бравой командой они сами кого хочешь возьмут на абордаж!«Это точно, — подумал м-р Хаггард, — У этой милой семейки подрастает на нашу голову вылитый — в папашу — Билли Бонс. Эва как лихо раздает он подзатыльники направо и налево. Его счастье, что капитан „вне его компетенции“! А то бы Ваня быстро ему накостылял: сразу и за Цусиму, и за Порт-Артур, и за Курилы с Южным Сахалином!»— Чем сегодня Вы нас порадуете, м-р Хаггард? — мило улыбнулась ему миссис Моррисон, — В этом пикнике есть также что-то от «ретро»?!— Вы можете мне не поверить, но я не знаю программы вечера, — не моргнув глазом, соврал м-р Хаггард. Он прекрасно знал, что представление должно быть грандиозным в пику шабашу Моррисона, — По-моему, никакой программы и не предвидится. Давайте просто отдыхать, благо денек выдался неплохой, и будем надеяться, что коктейли не иссякнут.Приглашение было, разумеется, излишним — гости и так развлекались, кто во что горазд: одни уселись и расписали пульку на встроенном в барный столик дисплее, другие затеяли игру на объемном гравитационном биллиарде. Дамы же мило судачили, наблюдая за играми мужчин, комментируя их удачи и промахи.Среди приглашенных были лучшие поэты, певцы и художники. Последние рисовали световыми карандашами на люминесцентных пластинах образы милых дам и веселые шаржи на их кавалеров.Когда же кому-то захотелось провести конкурс на лучший рисунок, то самым прекрасным единодушно был признан портрет миссис Пэтрофф. И не удивительно!Тридцатипятилетняя Оксана Петрова была в зените женской красоты и своей мягкой статью и среднерусским спокойным очарованием буквально околдовывала и завораживала всех без исключения мужчин.Ее огромные васильково-дымчатые глаза излучали одновременно сразу две совершенно несовместимые для здравого европейского разума вещи наполненные непостижимым смыслом: неправдоподобную и доступную лишь богам мудрость и доброту с языческой страстью и девичьим милым лукавством! В одном-единственном взгляде соединить материнскую заботливую строгость и юного бесшабашного бесенка могла лишь эта загадочная и недоступная гиперборейская Венера!Увидев ее впервые, м-р Хаггард в буквальном смысле остолбенел, словно от удара молнией, до того она была красива и так непохожа на всех окружавших его женщин. И вследствие такого впечатления от жены м-ра Пэтроффа, в м-ре Хаггарде безмерно росло уважение к самому м-ру Пэтроффу. И в самом деле, какими же необычайными достоинствами должен обладать мужчина, чтобы владеть безраздельно такой женщиной?!Этой Акуле Империализма было невдомек, что для этого достаточно было быть порядочным и добрым, каким, несомненно, и был м-р Пэтрофф."Эх, махнул бы не глядя все свое барахло (включая жену) на эту богиню, — с русской тоской и буржуазной завистью подумал бедный м-р Хаггард, — но, к сожалению, это невозможно. Впрочем, у них есть шестилетняя дочь, так что, когда подрастет мой Томми, заложим программу в стратегический компьютер и устроим им ненавязчивое знакомство. Это единственный шанс прикоснуться губами к этому божественному созданию. Я думаю, невестка не откажет в поцелуе своему любимому свекру. А тещу как бы заодно облобызаю!" — и, охваченный радостным предчувствием этой дальней, но радужной перспективы, он с интересом включился в следующий конкурс на лучший шарж.Шаржи, благодаря встроенным в пластины компьютерам, были мультиплицированы, и все искренне смеялись по очереди над каждым следующим приключением изображенных на них героев, в которых без труда узнавали сами себя.Лучшим был признан шарж на вздремнувшего генерала. На рисунке он задорно храпел, лежа кверху пузом на склоне холма. В это время к нему подкрались юные дамы и стали его раздевать. Генерал на это отреагировал причмокиванием и облизыванием губ и, не просыпаясь, стал приставать к девицам (при помощи синтезированного компьютером голоса) с риторическими замечаниями: «Мамочка, я не хочу с тобой играть, дай мне поспать перед боем!», или: «Мамочка, обратись с этим вопросом к моему адъютанту!» Таким макаром его раздели догола и начали облачать уже в предметы женского туалета: огромные кружевные панталоны, корсет, чепчик и туфли на шпильках.На чепчик прикрепили козырек и кокарду от фуражки, на корсет, который никак не хотел сходиться на животе, нацепили все (то есть много) генеральские ордена, поверх всего одели портупею с аксельбантом и огромной саблей (покажи ее современному генералу, он бы долго соображал, что это за селедка!), а на туфли пришпилили шпоры.Потом каждая из шалуний со знанием дела крепко поцеловала его, оставляя «дэ факто» по всему лицу следы губной помады (не обойдя вниманием лысину), и, выстроившись в ряд по росту, стали ждать его благосклонного пробуждения.Для того чтобы это ожидание не превысило разумные пределы, самая юная из них элегантно и шаловливо пощекотала у него в носу травинкой. Генерал на этот легкий флирт ответил бравым чихом, милостивым пробуждением и приятным удивлением при виде столь почетного караула.Сделав им ручкой, он мельком взглянул на часы. Не заметив, что они женские, генерал ужаснулся, вскочил и вприпрыжку побежал принимать парад своих доблестных войск, не забыв вернуться и пригласить дам следовать за ним. И вот кульминация… Войска построены во-фрунт, каски блестят, на лицах солдат отражено мужество и решительность. Подъезжает генеральский экипаж, и из него выходит сам генерал со своей свитой.Солдаты стойко крепятся, чтобы не прыснуть, и едят глазами почетный эскорт; генерал обходит войска, выпятив грудь (под корсетом, естественно) и, оставшись довольным выправкой своей армии, гаркает пискливым (хорошо поставленным) голосом:— Здорово, молодцы!А те, как положено, отвечают ему:— Здравия желаем, ваше превосходительство!Но вместо троекратного «Ура!» из их раскрытых глоток несется задорное ржание. Им звонко вторят дамы и, задрав юбки, начинают отплясывать канкан, а генерал, довольный собой, поглаживает себя по животу, помадой на солнце сверкая… Вот какой веселый шарж!Одна юная, а значит еще непочтительная к старости гостья, отсмеявшись, тут же предложила осуществить это действие в натуре, но м-р Хаггард ловко отшутился, сославшись на нереальность быстро достать для этого саблю и босоножки сорок пятого размера!Получив такой грубый и негалантный отказ, избалованная вниманием особь, пардон, особа потребовала сатисфакции в виде веселой музыки.Гости ее поддержали, и м-р Хаггард пошел им навстречу и объявил (по подсказке информатора, естественно): — Сегодня у нас в гостях сверхпопулярнейший, малоизвестный и находящийся в подполье, запрещенный во всем мире и его окрестностях, только что вернувшийся из-за границы нашей области, камерный диксиленд «Террариум» во главе со своим бессменным вдохновителем и автором текстов Пьером Присыпкиным, известным в широких кругах неформальной общественности под псевдонимом Майкл Массажная Щетка! Взору гостей предстал легендарный коллектив. Он был облачен в лучшие костюмы, надеваемые только по великим праздникам на работу нищими на паперть.Мэтр был длинноволос и сутул и светился блаженной улыбкой юродивого.В одной руке у него было заказное, коллекционное банджо, а другой он плавно поводил над головой, выпятив два пальца на манер старообрядцев (кто не знает, объясняю: сей знак глаголет «вива!», прошу не путать с «козой» металлистов). Вдоволь благословив всех присутствующих своей дланью, он интригующе прохрипел:— Я — водитель трамвая!На что его последователи ответили энергичными хлопками и улюлюканьем.Когда восторги утихли, Майкл Прищепкин изрек:— Я в этот гимн вложил философию своего бытия, наперекор толпы презренья!После чего вдарил по струнам и под аккомпанемент расстроенных трещоток и гнусавых флейт монотонно завыл:Я — водитель трамвая!Что грохочет по улицам сонным!Но трамвай мой ведетПоводок — электрический провод!Мимо окон, что свыклисьИ не видят мое отраженье,Сотни раз промелькнувшее в их диафрагмах!Хватит сладко дремать!Я возьму руль, которого нетИ направо свернуТам, где рельсы свернули налево!И асфальт затрещит,Подчиняясь колесам стальным!А на улице тихойПроснутся деревья,Удивленно глядяНа невиданную колесницуМне плевать, что нельзя!И что мне говорят каждый день!Я хочу изменить свой маршрутИ увидеть другие углы тех домов,Что сумел разбудитьИ забрызгать гудроном!Я добился всего, что хотел!Только жаль, что повис токосъемник -Он больше не нужен!С последним аккордом Пьер Расческин, мотнув головой, отпустил слушателям прощальный поклон, так что волосы упали ему на грудь, и начал пятиться, увлекая за собой своих сотоварищей, что явилось знаком его скромности и английского воспитания. (На самом деле это была его давняя привычка — удаляться раньше, чем начнут бить.) — Какой скромный и очаровательный молодой человек! В его глазах есть нечто демоническое! — воскликнула миссис Хаггард и захлопала в ладоши, — Но я ничего не поняла из того, о чем он пел.— Смысл его декларации объясняется довольно просто, — подсказал ей м-р Моррисон, ядовито ухмыляясь, — Видимо, эта песня была написана на одной из отсталых планет, где в руки оператора допотопного средства коммуникации попался детский журнал «Юный схемотехник», после чего ему удалось избирательно усовершенствовать свою колымагу, введя автономный энергоблок, телепатическое управление и заменить рудименты колес на более прогрессивную гравитационную подушку. И, радуясь такому прогрессу в своей застойной стороне, он с азиатской непосредственностью поет о том, что ему впервой пришло на ум и что он видит окрест!— Все равно он очень милый и обаятельный! — заявила миссис Хаггард и обратилась к мужу: — А теперь, дорогой, я хочу послушать что-нибудь про любовь!— У нас в гостях как раз находится известный шансонье, автор любовных баллад и лирических песен — Степан Здоровый! — ответил ей м-р Хаггард и указал на щуплого паренька, прижимавшего к груди гитару.Юноша вышел в импровизированный круг и тихо сказал:— Я спою свою последнюю песню, написанную мной вчера.Так же тихо зазвучала его гитара, и приятным баритоном бард запел:Устав от юности потерь,Забыв прекрасную мечту,Я запер за собой очередную дверь,Где не нашел святую доброту…Растратив времени мешок,Отдав традициям долги,Я выпил, морщась, счастия глоток,Заев, давясь, большим куском тоски…Найдя в кармане лишь пятак,Упав в объятья суеты,Я понял, что мой дом кабак,Торгующий коктейлем пустоты…Нажив на совести мигрень,Пропив последнюю мораль,Я выжил и прозрел в тот черный день,Когда меня втоптала в грязь родная дрянь…И получив для бодрости пинка,Влетев в расчетную любовь,Я говорил себе: "Терпи, покане наступил кладбищенский покой…"И оплатив по векселям сполна,Узнаешь, что всему виной она!Певец умолк и горько заплакал.— Да, что-то грустные песни поют наши барды, — м-р Моррисон смахнул слезу, — И что-то имена у них странные. Уж не соотечественники ли это м-ра Пэтроффа?— К сожалению, Вы правы, м-р Моррисон, — констатировал этот факт м-р Пэтрофф, — Среди талантливых людей иногда встречается необъяснимое неприятие окружающего их мира. Чаще всего это происходит на почве нервного срыва. Виной тому может быть личная трагедия, досадное непонимание и черствость окружающих, или же промахи в нашем воспитании. Ничего, перебесятся и вернутся на Родину, как не раз уже случалось.— Пьер вряд ли вернется, — сказала миссис Моррисон.— Возможно, — согласился с ней м-р Пэтрофф, — Лет так триста назад его еще стали б слушать, а сейчас, я думаю, ему будет трудно найти себе у нас аудиторию. Ведь и у вас он держится, как я понимаю, лишь благодаря интенсивной рекламе… …Здесь автор не выдержал и тоже заплакал. Вот уже три недели как эти три точки сиротливо стоят в конце текста, как три маленьких цветочка на могилке, где, возможно, будет похоронено это еще не родившееся дитя, которое, несмотря на всю его ублюдочность, так дорого автору, его народившему! И если Вы спросите, почему автор предполагает такую мрачную перспективу своему детищу, то рискуете узнать, что его опасения небезосновательны. Посудите сами. Что надо для успешного завершения этой затянувшейся истории? Может быть — великий талант? Но каждый человек безоговорочно талантлив. Только в одних случаях в нем надо этот талант безжалостно разбудить или, в худшем случае, откопать его, если он сам этого сделать не может, а быть может, и не желает. Тогда, может быть, — изжить дефицит свежих мыслей? Опять же — нет! В нашем мире и в наше время происходят такие удивительные вещи и такие исключительные события, что достаточно не полениться, а всего лишь оглянуться вокруг, и черпай до бесконечности, сколько тебе влезет, первосортное вдохновение. Ведь жизнь преподносит нам такие невообразимые выверты, что десять мудрецов вряд ли смогут их описать и подвергнуть систематизации в ближайшие отчетно-календарные периоды! А может быть, всему виной хроническая нехватка времени, со ссылками на объективные причины? И опять не угадали! При современной-то интенсивности броуновского движения в рамках нашего существования никак нельзя прикрывать нехваткой Хроноса свою дремучую ленность. Время, как величина растяжимая, при правильной организации и планировании от достигнутого, может квантоваться до бесконечности, и ошибается тот, кто наивно считает, что в сутках всего 24 часа!!! На самом деле это величина переменная и может принимать различные достоинства, как в большую, так и в меньшую сторону. Опираясь на вышесказанное, и, несмотря на большую загруженность, автор никак не может объяснить свою беспомощность нехваткой времени. И хотя помимо необъяснимой тяги и приверженности к графоманству автор работает официально по меньшей мере на двух работах, и, раз не боится об этом всенародно заявить, значит на самом деле он на них работает, а часть работ он умудряется выполнять дома, во время еды, активного отдыха и сна. Время от времени (в свободное от человеческих потребностей) он регулярно просматривает газеты, смотрит телевизор, перечитывает любимые книги и слушает разнообразную музыку, и все равно он находит время для своего любимого дела — словоблудия Здесь надо на минуту остановиться и принести искренние объяснения по поводу сего маловразумительного заявления, сделанного в духе небезызвестного остзейского барона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22