Разве лишь тем, что благополучно почили в своих постелях или погибли в бою почетной солдатской смертью. Хотя были среди палачей и совестливые. После разгрузки по 1-й категории тюрьмы города Самбор надзиратель Либман покончил с собой.
Кстати, судя по рапортам, евреи среди палачей НКВД отнюдь не преобладали. Но на еврейский народ, как водится, списали всю вину за советские преступления. Это облегчало задачу рекрутировать добровольцев для расправ в Бабьем Яру и каунасском Девятом форте. Эти места массовых казней стали символами геноцида против евреев начиная с осени 1941 года. В овраге Бабий Яр было уничтожено более 70 тысяч евреев, в том числе 34 тысячи - 29-30 сентября 1941 года, в Девятом форте Каунаса - свыше 18 тысяч, в том числе 9 тысяч - 29 октября 1941 года. В расстрелах в Бабьем Яру активно участвовали полицейские из Западной Украины, а в Девятом форте - литовские «партизаны», бойцы местных отрядов самообороны.
О холокосте опубликованы десятки тысяч леденящих душу документов. Мне хочется познакомить читателей еще с одним - не публиковавшимися ранее зарисовками из жизни минского гетто. Они показывают, как причудливо могли переплетаться в душе людей бесчеловечность со своего рода гуманизмом.
Вот что рассказали о трагедии гетто чудом вырвавшиеся из него Ента Пейсаховна Майзлес и Фрида Шлемовна Гурвич в беседе с руководством партизанской бригады «дяди Васи» 29 октября 1942 года: «В Минск регулярные немецкие войска вошли 28 июня. Ни пехоты, ни конницы, ничего не было видно, а, видимо, вошли только мехчасти.
Первыми шагами немцев в городе были следующие:
Обращение к белорусскому народу на трех языках: на русском, белорусском и немецком. Немцы говорили, что они пришли освободить белорусский народ от большевиков и чтобы докладывали о коммунистах, и за каждую голову будут давать по 100 рублей…
Был издан приказ о регистрации всего еврейского населения… Был также издан приказ, на основании которого мужчин всех национальностей забрали в лагерь. Мужчин было десятки тысяч. Дело в том, что военкоматы не успели провести мобилизацию по городу, поэтому остались неотмобилизованными много мужчин. Лагерь был в 8 км от города - в Дроздах. И здесь всех мужчин разделили по национальностям. В ту организацию, где я, Майзлес, работала до войны, входило геологоуправление, где у меня был инженер, которого немцы выпустили, и он мне сказал, что евреев из лагеря не выпустят. Сам он русский…
Через некоторое время из лагерей начали выпускать людей домой, а всех евреев отвели в тюрьму, то по заранее заготовленному списку 90 человек отобрали и расстреляли, а остальных систематически избивали как на прогулках, так и в тюрьме.
Специалистов в количестве 400 с лишним человек из лагерей куда-то отправили. Среди них были: инженеры, студенты, бухгалтера и т.д.
В связи с тем что находившимся в лагере в Дроздах кушать не давали, даже не давали воды, некоторые жители г. Минска приносили своим родственникам в лагеря продукты. Уголовники, выпущенные из тюрьмы и находившиеся в это время в лагере, и другие элементы набрасывались на эти продукты, и получалась внутренняя междоусобица между находящимися в лагерях».
25 июля 1941 года в Минске было образовано гетто. Майзлес и Гурвич с ужасом вспоминали:
«Лицам, находившимся в гетто, было запрещено вступать в брак. Имел место факт, когда один инженер радиозавода, еврей, женился. За это он был публично расстрелян вместе с женой.
На радиозаводе имел место расстрел 8-10 евреев якобы за то, что они не носили предусмотренных законом желтых лат.
У евреев, привезенных с территории Германии в Минск, была на правой стороне (спереди) нашита желтая шестиконечная звезда с надписью в середине звезды «юде».
Немцы начали проводить в Минске стерилизацию. В частности, нам известно, по рассказам бывшего старшего следователя полиции Вальтера Ганса, что им лично были выданы два документа на стерилизацию двух женщин-евреек, которые были замужем за русскими. Когда мужья их русские подали ходатайство об оставлении их вне пределов гетто, то перед ними был поставлен вопрос о даче согласия на стерилизацию. Они согласились, и стерилизация была проведена. Причем одна из них была в возрасте 23 лет…
Весь октябрь месяц, до 6 ноября, было тихо. Гетто снабжалось хлебом через управы, разрешали обмен вещей на продукты. Население из деревень приходило к нам на рынки с продуктами, но потом немцы запретили обмен и по дороге на рынок отбирали продукты.
В первое время немцы даже создавали видимость внимательного отношения к гетто. Снабжали гетто хлебом через управы.
В гетто были созданы учреждения медицины, детские больницы и отпускали для больниц продукты. Работали здесь еврейские врачи. Для детей даже отпускали дополнительное питание. Неработающим пайки не отпускали (в лагере на Широкой улице для евреев были организованы рабочие батальоны, и трудившиеся там получали по 200 г хлеба в день. - Б.С. ). Детям через детскую амбулаторию отпускали молоко».
Во второй половине августа 1941-го в гетто прошли облавы, в ходе которых забрали около 15 тысяч мужчин старше 15 лет. Их судьба неизвестна, возможно, этих несчастных намеревались использовать на каких-то работах, но почти наверняка в конце концов расстреляли.
Первый большой погром произошел в минском гетто 7 ноября 1941 года. Гурвич и Майзлес навсегда запомнили это время ужаса и скорби:
«Очевидно, у них был план, сколько подлежит уничтожению в этот день. Тех, кого оставляли во дворе хлебозавода как резерв, ставили на колени лицом к домам с заложенными руками за голову… Увезли на машинах около 14 000 человек за город, где заранее были приготовлены ямы. Стреляли в толпу, кто раненый, а кто убитый, а кто живыми сами бросались в яму, и вечером некоторые вылезали из ям и приходили обратно. Особенно приходили обратно дети. Уйти можно было только в гетто, так как население города в дома не пускало, а некоторые даже выдавали евреев.
Резерв же собрали во дворе хлебозавода, после двух часов дня отпустили по домам.
Первыми помощниками у немецких оккупантов были немцы Поволжья - жители Минска. Они помогали немцам различать, кто еврей, а кто - нет».
20-25 ноября город потрясли новые расстрелы, когда погибло 8 тысяч человек. До 2 марта 1942 года крупных погромов больше не было. Немцы душили гетто экономически. На евреев наложили контрибуцию в 3 миллиона рублей (по 30 рублей с человека) и 10 кг золота, позднее… стали брать по 100 рублей с человека. Положение несчастных ухудшалось день ото дня. Майзлес и Гурвич вспоминали:
«Затем был издан приказ о сдаче всех своих вещей и мебели, оставив себе только пару белья и койку. Это должен был сделать и сделал еврейский комитет. При сопротивлении комитет доносил Рихтеру (комендант гетто - немец), а последний за это расстреливал.
Дело с питанием обстояло очень плохо. Хлеб выдавали нерегулярно, и поэтому люди начинали умирать с голоду.
Евреи, привезенные из Гамбурга, были более истощенными, и здесь их очень много умирало с голоду.
Был еще ряд приказов о сдаче разных вещей, как кожи, меха и т.д. Население, думая, что оно контрибуциями откупится, лишь бы не погибнуть, выполняло все немецкие приказы.
Немцы хотели также показать, как население плохо жило при большевиках. Для этого они приезжали на машинах и забирали у населения самые плохие вещи, из которых устроили выставку в Доме правительства. Эту выставку показали в киножурнале.
Комендант гетто Рихтер, немецкий ставленник, внешне старался показать, что он очень чутко относится к нуждам населения, к нему приходило очень много женщин с просьбами, и он почти все просьбы выполнял, но, с другой стороны, он лично во время погромов лазил по чердакам с еврейскими полицейскими, вытаскивал евреев в колонну и расстреливал их…»
Интересно, а как примирял в своей душе комендант Рихтер заботу о вверенном его попечению населении гетто с азартной готовностью отлавливать евреев для рвов и душегубок.
Майзлес и Гурвич свидетельствуют:
«Мир не видел таких издевательств, какие происходили в этот день… 2 марта 1942 года в 11 часов начался погром. Хозяйка квартиры - старушка оставалась в квартире, закрыла наше сховище и погибла в этой комнате, но не выдала нас, 19 человек…
Каратели (литовские полицейские. - Б.С. ) в этот день стариков 5 тысяч человек не могли набрать. Проверяли в каждой квартире по пять раз, лазали по чердакам. Каратели вывели 300 человек детей из еврейского детского дома. Здесь были дети в возрасте от двух месяцев до тринадцати лет, родители которых погибли. Маленьких детей из дома не выводили, а пользуясь тем, что день был морозный и дети лежали на постелях, каратели раскрывали окна и двери, и дети замерзали. Здесь же вывели коммунистку Гавронскую (бывший директор санатория «Новинка»), Курлянд (председатель областного управления Медсантруд), бывшего секретаря партийной организации фабрики 8 Марта, заведующего детским домом коммунистку Флейшер… Вывели всего около 10 человек коммунистов. Весь обслуживающий персонал - 29 человек, из коих 26 человек расстреляли. Всех работников детского дома и детей загнали в руины сгоревшей обувной фабрики и здесь издевались над ними, а детей брали за ноги и ударяли головой о стену. По улицам гетто валялось очень много трупов. После этого еврейских полицейских заставляли собирать трупы и отвозить на место свалки. У места свалки еврейским полицейским дали в руки винтовки, и эту картину сфотографировали для того, чтобы показать, что это делают сами евреи. Здесь же собрались дети, которым немцы бросали конфеты, и эту «инсценировку» зафотографировали. В день второго марта специалистов не трогали, но всех чернорабочих, даже из рабочих колонн, увозили и расстреливали…
2 марта 1942 года мы лично наблюдали восемь фактов, когда матери душили своих детей, в связи с тем что прячущиеся взрослые матерей с детьми не пускали в места, где прятались, боясь, что дети своим криком выдадут их.
2 марта погибло очень много людей, и которых мы встречали до 2 марта, не встречали уже после…»
До какого предела страдания надо довести мать, чтобы заставить ее задушить собственное грудное дитя!
Об органах самоуправления минского гетто Майзлес и Гурвич рассказывают:
«Внутренним органом управления в гетто был еврейский («жидовский») комитет. Председателем комитета был Мушкин, минский житель, беспартийный, работал в последнее время заместителем директора Горпромторга, заместителем его был некий Иоффе, приезжий, не минчанин. При комитете были созданы: отдел труда, отдел снабжения, полиция (фамилии начальника полиции не помню), отдел опеки, начальником отдела была Столова, бывший преподаватель немецкого языка в одном из институтов); паспортный отдел; пожарный отдел. Комитет этот был назначен приказом коменданта гетто в первых числах июля 1941 года.
Функции полиции заключались: охрана улиц, охрана входа и выхода из гетто, изъятие вещей, организация облав для отправки на работу, помощь немцам и литовцам во время облав на жителей гетто во время погромов.
Комитет организовал мастерские: шапочную, сапожную, портняжную. Эти мастерские помогали населению гетто тем, что они устраивались там на работу и имели возможность получать хлеб. Часть продукции отдавалась немцам. Эти мастерские многое сделали для партизан, в частности шили теплые шапки, перчатки, бурки и др.…
Во время еще нашего нахождения в гетто (Майзлес и Гурвич бежали из Минска 12 марта 1942 года. - Б.С. ) председатель комитета Мушкин был немцами арестован, его держали в лагере, издевались над ним, но дальнейшую его судьбу мы не знаем.
Зав. отделом труда первое время работал Серебрянский, который ранее работал на физкультурной работе, затем был органами советской власти осужден. После освобождения из тюрьмы, во время переселения, он оказался в гетто и был назначен членом комитета. Серебрянский имел привычку избивать отдельных рабочих. По рассказам рабочих, Серебрянский был связан с подпольной организацией города. Серебрянский большую часть продукции из гетто отправлял партизанам. Он был инициатором пошивки теплого белья для партизан, в котором партизаны очень нуждались. Немцы Серебрянского повесили».
Серебрянский, как видно, преодолел обиду на советскую власть и жестокость по отношению к узникам гетто совмещал с помощью партизанам, за что и заплатил жизнью. Вот как пестро переплеталось все в одной судьбе.
Немцы не только с готовностью принимали помощь украинцев и русских, литовцев и латышей, но и заставляли самих евреев участвовать в уничтожении соотечественников. Глава юденрата (органа самоуправления) вильнюсского гетто Яков Гене, бывший офицер литовской армии, говорил своим коллегам, как еврейские полицейские Вильнюса в октябре 1942-го отбирали и вели на смерть несколько сот евреев из ошмянского гетто:
«Еврейская полиция спасла тех, кто должен был остаться в живых. Тех, кому жить оставалось недолго, мы отобрали, и пусть пожилые евреи простят нас… Они стали жертвами ради других и ради нашего будущего… Мой долг - пачкать свои руки, потому что для еврейского народа настали страшные времена. Если уже погибло 5 миллионов человек, наш долг - спасти сильных и молодых, молодых не только годами, но и духом, и не поддаваться сентиментальности… Я не знаю, все ли поймут и оправдают наши действия, - оправдают, когда мы уже покинем гетто, - но позиция нашей полиции такова: спаси все, что можешь, не считайся с тем, что твое доброе имя будет запятнано, или с тем, что тебе придется пережить».
Однако покинуть гетто почти всем его узникам суждено было только через печь крематория, и тем, кто «запачкал руки» вынужденным коллаборационизмом и даже соучастием в казни, и тем, кто остался чист. В сущности, таков удел не одних только евреев. И коллаборационисты, и патриоты (а нередко люди были и теми, и другими одновременно, например в Прибалтике) имели немного шансов уцелеть. Не один, так другой преступный режим рано или поздно стирал их в порошок.
Вырвавшийся из минского гетто Рафаэль Моисеевич Бромберг, со слов одного украинского полицейского, также оставил описание погрома 2 марта 1942 года:
«В 12 часов дня по Танковой улице гнали колонну евреев. Одна мать прижимала к груди крошечного ребенка, завернутого в пеленки. Идя по скользкой улице, она споткнулась, ребенок упал в снег. Мать хотела поднять ребенка, но офицер ударил ее и погнал дальше. Пеленка развернулась, ребенок лежал посиневшим от холода.
Проходившие мимо русские женщины подняли крик: «Убейте лучше ребенка, зачем мучить». После выражения бурного протеста со стороны женщин офицер подошел и выстрелил в ребенка три раза…
В колонию (6-ю колонию НКВД, находившуюся на Танковой улице за железнодорожным переездом; здесь производились массовые расстрелы. - Б.С. ) привезли евреев из гетто на машинах, держали сутки во дворе под навесом. Затем приказали снять с себя всю одежду и привели к краю вырытых ям. Выстроили в шеренгу 1-ю роту украинского батальона, и приказали солдатам открыть огонь. После первой команды не было ни одного выстрела. Подали вторую команду «огонь» - раздалось 2-3 выстрела в воздух.
После этого немцы отвели украинцев, привезли две бочки спирта и напоили их, затем вторично построили украинцев, за их спинами встали немецкие автоматчики. Тогда украинцы открыли огонь.
Многие, стоявшие у ямы, просили: «Окажи услугу, бей в голову, чтобы не мучиться».
Детей раздевали. Финны (финских батальонов в немецкой полиции безопасности не было; под финнами, возможно, имеются в виду эстонцы или финноязычное население Ленинградской области - ингерманландцы. - Б.С. ), литовцы и немцы ломали детям хребет и бросали в яму. Многих бросали живыми… Одна девушка-еврейка, студентка медицинского института, не ожидая своей очереди, повесилась. Немцы очень удивлялись и говорили, что это единственный человек с такой силой воли, а остальные стадо баранов.
Не все брошенные в ямы были добиты. В город начали стекаться тяжелораненые женщины с детьми, обезумевшие матери несли на руках маленьких мертвых детей».
Сохранился рассказ белоруски Анны Андреевны Езубчик о том, как относились к евреям остальные жители Минска:
«Русское и белорусское население приютить у себя евреев боится… Русские были недовольны. Они говорили, что расправятся с евреями, потом начнут с ними расправляться».
А вот как жизнь в гетто запомнилась Хане Рубинчик:
«Каждую ночь пьяные бандиты, полицейские и немцы, врывались в дома, издевались над жителями; женщин насиловали, вырезали грудь, вырывали волосы, и, вдоволь насытившись кровью, бандиты убивали свои жертвы и уходили, награбив все, что попадалось. Бывали случаи, когда ночью немцы приходили специально насиловать женщин, и, когда женщин подходящего возраста в квартире не было, озлобленные, они детям делали различные уколы, внося инфекцию венерических болезней…»
В последнее верится с трудом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Кстати, судя по рапортам, евреи среди палачей НКВД отнюдь не преобладали. Но на еврейский народ, как водится, списали всю вину за советские преступления. Это облегчало задачу рекрутировать добровольцев для расправ в Бабьем Яру и каунасском Девятом форте. Эти места массовых казней стали символами геноцида против евреев начиная с осени 1941 года. В овраге Бабий Яр было уничтожено более 70 тысяч евреев, в том числе 34 тысячи - 29-30 сентября 1941 года, в Девятом форте Каунаса - свыше 18 тысяч, в том числе 9 тысяч - 29 октября 1941 года. В расстрелах в Бабьем Яру активно участвовали полицейские из Западной Украины, а в Девятом форте - литовские «партизаны», бойцы местных отрядов самообороны.
О холокосте опубликованы десятки тысяч леденящих душу документов. Мне хочется познакомить читателей еще с одним - не публиковавшимися ранее зарисовками из жизни минского гетто. Они показывают, как причудливо могли переплетаться в душе людей бесчеловечность со своего рода гуманизмом.
Вот что рассказали о трагедии гетто чудом вырвавшиеся из него Ента Пейсаховна Майзлес и Фрида Шлемовна Гурвич в беседе с руководством партизанской бригады «дяди Васи» 29 октября 1942 года: «В Минск регулярные немецкие войска вошли 28 июня. Ни пехоты, ни конницы, ничего не было видно, а, видимо, вошли только мехчасти.
Первыми шагами немцев в городе были следующие:
Обращение к белорусскому народу на трех языках: на русском, белорусском и немецком. Немцы говорили, что они пришли освободить белорусский народ от большевиков и чтобы докладывали о коммунистах, и за каждую голову будут давать по 100 рублей…
Был издан приказ о регистрации всего еврейского населения… Был также издан приказ, на основании которого мужчин всех национальностей забрали в лагерь. Мужчин было десятки тысяч. Дело в том, что военкоматы не успели провести мобилизацию по городу, поэтому остались неотмобилизованными много мужчин. Лагерь был в 8 км от города - в Дроздах. И здесь всех мужчин разделили по национальностям. В ту организацию, где я, Майзлес, работала до войны, входило геологоуправление, где у меня был инженер, которого немцы выпустили, и он мне сказал, что евреев из лагеря не выпустят. Сам он русский…
Через некоторое время из лагерей начали выпускать людей домой, а всех евреев отвели в тюрьму, то по заранее заготовленному списку 90 человек отобрали и расстреляли, а остальных систематически избивали как на прогулках, так и в тюрьме.
Специалистов в количестве 400 с лишним человек из лагерей куда-то отправили. Среди них были: инженеры, студенты, бухгалтера и т.д.
В связи с тем что находившимся в лагере в Дроздах кушать не давали, даже не давали воды, некоторые жители г. Минска приносили своим родственникам в лагеря продукты. Уголовники, выпущенные из тюрьмы и находившиеся в это время в лагере, и другие элементы набрасывались на эти продукты, и получалась внутренняя междоусобица между находящимися в лагерях».
25 июля 1941 года в Минске было образовано гетто. Майзлес и Гурвич с ужасом вспоминали:
«Лицам, находившимся в гетто, было запрещено вступать в брак. Имел место факт, когда один инженер радиозавода, еврей, женился. За это он был публично расстрелян вместе с женой.
На радиозаводе имел место расстрел 8-10 евреев якобы за то, что они не носили предусмотренных законом желтых лат.
У евреев, привезенных с территории Германии в Минск, была на правой стороне (спереди) нашита желтая шестиконечная звезда с надписью в середине звезды «юде».
Немцы начали проводить в Минске стерилизацию. В частности, нам известно, по рассказам бывшего старшего следователя полиции Вальтера Ганса, что им лично были выданы два документа на стерилизацию двух женщин-евреек, которые были замужем за русскими. Когда мужья их русские подали ходатайство об оставлении их вне пределов гетто, то перед ними был поставлен вопрос о даче согласия на стерилизацию. Они согласились, и стерилизация была проведена. Причем одна из них была в возрасте 23 лет…
Весь октябрь месяц, до 6 ноября, было тихо. Гетто снабжалось хлебом через управы, разрешали обмен вещей на продукты. Население из деревень приходило к нам на рынки с продуктами, но потом немцы запретили обмен и по дороге на рынок отбирали продукты.
В первое время немцы даже создавали видимость внимательного отношения к гетто. Снабжали гетто хлебом через управы.
В гетто были созданы учреждения медицины, детские больницы и отпускали для больниц продукты. Работали здесь еврейские врачи. Для детей даже отпускали дополнительное питание. Неработающим пайки не отпускали (в лагере на Широкой улице для евреев были организованы рабочие батальоны, и трудившиеся там получали по 200 г хлеба в день. - Б.С. ). Детям через детскую амбулаторию отпускали молоко».
Во второй половине августа 1941-го в гетто прошли облавы, в ходе которых забрали около 15 тысяч мужчин старше 15 лет. Их судьба неизвестна, возможно, этих несчастных намеревались использовать на каких-то работах, но почти наверняка в конце концов расстреляли.
Первый большой погром произошел в минском гетто 7 ноября 1941 года. Гурвич и Майзлес навсегда запомнили это время ужаса и скорби:
«Очевидно, у них был план, сколько подлежит уничтожению в этот день. Тех, кого оставляли во дворе хлебозавода как резерв, ставили на колени лицом к домам с заложенными руками за голову… Увезли на машинах около 14 000 человек за город, где заранее были приготовлены ямы. Стреляли в толпу, кто раненый, а кто убитый, а кто живыми сами бросались в яму, и вечером некоторые вылезали из ям и приходили обратно. Особенно приходили обратно дети. Уйти можно было только в гетто, так как население города в дома не пускало, а некоторые даже выдавали евреев.
Резерв же собрали во дворе хлебозавода, после двух часов дня отпустили по домам.
Первыми помощниками у немецких оккупантов были немцы Поволжья - жители Минска. Они помогали немцам различать, кто еврей, а кто - нет».
20-25 ноября город потрясли новые расстрелы, когда погибло 8 тысяч человек. До 2 марта 1942 года крупных погромов больше не было. Немцы душили гетто экономически. На евреев наложили контрибуцию в 3 миллиона рублей (по 30 рублей с человека) и 10 кг золота, позднее… стали брать по 100 рублей с человека. Положение несчастных ухудшалось день ото дня. Майзлес и Гурвич вспоминали:
«Затем был издан приказ о сдаче всех своих вещей и мебели, оставив себе только пару белья и койку. Это должен был сделать и сделал еврейский комитет. При сопротивлении комитет доносил Рихтеру (комендант гетто - немец), а последний за это расстреливал.
Дело с питанием обстояло очень плохо. Хлеб выдавали нерегулярно, и поэтому люди начинали умирать с голоду.
Евреи, привезенные из Гамбурга, были более истощенными, и здесь их очень много умирало с голоду.
Был еще ряд приказов о сдаче разных вещей, как кожи, меха и т.д. Население, думая, что оно контрибуциями откупится, лишь бы не погибнуть, выполняло все немецкие приказы.
Немцы хотели также показать, как население плохо жило при большевиках. Для этого они приезжали на машинах и забирали у населения самые плохие вещи, из которых устроили выставку в Доме правительства. Эту выставку показали в киножурнале.
Комендант гетто Рихтер, немецкий ставленник, внешне старался показать, что он очень чутко относится к нуждам населения, к нему приходило очень много женщин с просьбами, и он почти все просьбы выполнял, но, с другой стороны, он лично во время погромов лазил по чердакам с еврейскими полицейскими, вытаскивал евреев в колонну и расстреливал их…»
Интересно, а как примирял в своей душе комендант Рихтер заботу о вверенном его попечению населении гетто с азартной готовностью отлавливать евреев для рвов и душегубок.
Майзлес и Гурвич свидетельствуют:
«Мир не видел таких издевательств, какие происходили в этот день… 2 марта 1942 года в 11 часов начался погром. Хозяйка квартиры - старушка оставалась в квартире, закрыла наше сховище и погибла в этой комнате, но не выдала нас, 19 человек…
Каратели (литовские полицейские. - Б.С. ) в этот день стариков 5 тысяч человек не могли набрать. Проверяли в каждой квартире по пять раз, лазали по чердакам. Каратели вывели 300 человек детей из еврейского детского дома. Здесь были дети в возрасте от двух месяцев до тринадцати лет, родители которых погибли. Маленьких детей из дома не выводили, а пользуясь тем, что день был морозный и дети лежали на постелях, каратели раскрывали окна и двери, и дети замерзали. Здесь же вывели коммунистку Гавронскую (бывший директор санатория «Новинка»), Курлянд (председатель областного управления Медсантруд), бывшего секретаря партийной организации фабрики 8 Марта, заведующего детским домом коммунистку Флейшер… Вывели всего около 10 человек коммунистов. Весь обслуживающий персонал - 29 человек, из коих 26 человек расстреляли. Всех работников детского дома и детей загнали в руины сгоревшей обувной фабрики и здесь издевались над ними, а детей брали за ноги и ударяли головой о стену. По улицам гетто валялось очень много трупов. После этого еврейских полицейских заставляли собирать трупы и отвозить на место свалки. У места свалки еврейским полицейским дали в руки винтовки, и эту картину сфотографировали для того, чтобы показать, что это делают сами евреи. Здесь же собрались дети, которым немцы бросали конфеты, и эту «инсценировку» зафотографировали. В день второго марта специалистов не трогали, но всех чернорабочих, даже из рабочих колонн, увозили и расстреливали…
2 марта 1942 года мы лично наблюдали восемь фактов, когда матери душили своих детей, в связи с тем что прячущиеся взрослые матерей с детьми не пускали в места, где прятались, боясь, что дети своим криком выдадут их.
2 марта погибло очень много людей, и которых мы встречали до 2 марта, не встречали уже после…»
До какого предела страдания надо довести мать, чтобы заставить ее задушить собственное грудное дитя!
Об органах самоуправления минского гетто Майзлес и Гурвич рассказывают:
«Внутренним органом управления в гетто был еврейский («жидовский») комитет. Председателем комитета был Мушкин, минский житель, беспартийный, работал в последнее время заместителем директора Горпромторга, заместителем его был некий Иоффе, приезжий, не минчанин. При комитете были созданы: отдел труда, отдел снабжения, полиция (фамилии начальника полиции не помню), отдел опеки, начальником отдела была Столова, бывший преподаватель немецкого языка в одном из институтов); паспортный отдел; пожарный отдел. Комитет этот был назначен приказом коменданта гетто в первых числах июля 1941 года.
Функции полиции заключались: охрана улиц, охрана входа и выхода из гетто, изъятие вещей, организация облав для отправки на работу, помощь немцам и литовцам во время облав на жителей гетто во время погромов.
Комитет организовал мастерские: шапочную, сапожную, портняжную. Эти мастерские помогали населению гетто тем, что они устраивались там на работу и имели возможность получать хлеб. Часть продукции отдавалась немцам. Эти мастерские многое сделали для партизан, в частности шили теплые шапки, перчатки, бурки и др.…
Во время еще нашего нахождения в гетто (Майзлес и Гурвич бежали из Минска 12 марта 1942 года. - Б.С. ) председатель комитета Мушкин был немцами арестован, его держали в лагере, издевались над ним, но дальнейшую его судьбу мы не знаем.
Зав. отделом труда первое время работал Серебрянский, который ранее работал на физкультурной работе, затем был органами советской власти осужден. После освобождения из тюрьмы, во время переселения, он оказался в гетто и был назначен членом комитета. Серебрянский имел привычку избивать отдельных рабочих. По рассказам рабочих, Серебрянский был связан с подпольной организацией города. Серебрянский большую часть продукции из гетто отправлял партизанам. Он был инициатором пошивки теплого белья для партизан, в котором партизаны очень нуждались. Немцы Серебрянского повесили».
Серебрянский, как видно, преодолел обиду на советскую власть и жестокость по отношению к узникам гетто совмещал с помощью партизанам, за что и заплатил жизнью. Вот как пестро переплеталось все в одной судьбе.
Немцы не только с готовностью принимали помощь украинцев и русских, литовцев и латышей, но и заставляли самих евреев участвовать в уничтожении соотечественников. Глава юденрата (органа самоуправления) вильнюсского гетто Яков Гене, бывший офицер литовской армии, говорил своим коллегам, как еврейские полицейские Вильнюса в октябре 1942-го отбирали и вели на смерть несколько сот евреев из ошмянского гетто:
«Еврейская полиция спасла тех, кто должен был остаться в живых. Тех, кому жить оставалось недолго, мы отобрали, и пусть пожилые евреи простят нас… Они стали жертвами ради других и ради нашего будущего… Мой долг - пачкать свои руки, потому что для еврейского народа настали страшные времена. Если уже погибло 5 миллионов человек, наш долг - спасти сильных и молодых, молодых не только годами, но и духом, и не поддаваться сентиментальности… Я не знаю, все ли поймут и оправдают наши действия, - оправдают, когда мы уже покинем гетто, - но позиция нашей полиции такова: спаси все, что можешь, не считайся с тем, что твое доброе имя будет запятнано, или с тем, что тебе придется пережить».
Однако покинуть гетто почти всем его узникам суждено было только через печь крематория, и тем, кто «запачкал руки» вынужденным коллаборационизмом и даже соучастием в казни, и тем, кто остался чист. В сущности, таков удел не одних только евреев. И коллаборационисты, и патриоты (а нередко люди были и теми, и другими одновременно, например в Прибалтике) имели немного шансов уцелеть. Не один, так другой преступный режим рано или поздно стирал их в порошок.
Вырвавшийся из минского гетто Рафаэль Моисеевич Бромберг, со слов одного украинского полицейского, также оставил описание погрома 2 марта 1942 года:
«В 12 часов дня по Танковой улице гнали колонну евреев. Одна мать прижимала к груди крошечного ребенка, завернутого в пеленки. Идя по скользкой улице, она споткнулась, ребенок упал в снег. Мать хотела поднять ребенка, но офицер ударил ее и погнал дальше. Пеленка развернулась, ребенок лежал посиневшим от холода.
Проходившие мимо русские женщины подняли крик: «Убейте лучше ребенка, зачем мучить». После выражения бурного протеста со стороны женщин офицер подошел и выстрелил в ребенка три раза…
В колонию (6-ю колонию НКВД, находившуюся на Танковой улице за железнодорожным переездом; здесь производились массовые расстрелы. - Б.С. ) привезли евреев из гетто на машинах, держали сутки во дворе под навесом. Затем приказали снять с себя всю одежду и привели к краю вырытых ям. Выстроили в шеренгу 1-ю роту украинского батальона, и приказали солдатам открыть огонь. После первой команды не было ни одного выстрела. Подали вторую команду «огонь» - раздалось 2-3 выстрела в воздух.
После этого немцы отвели украинцев, привезли две бочки спирта и напоили их, затем вторично построили украинцев, за их спинами встали немецкие автоматчики. Тогда украинцы открыли огонь.
Многие, стоявшие у ямы, просили: «Окажи услугу, бей в голову, чтобы не мучиться».
Детей раздевали. Финны (финских батальонов в немецкой полиции безопасности не было; под финнами, возможно, имеются в виду эстонцы или финноязычное население Ленинградской области - ингерманландцы. - Б.С. ), литовцы и немцы ломали детям хребет и бросали в яму. Многих бросали живыми… Одна девушка-еврейка, студентка медицинского института, не ожидая своей очереди, повесилась. Немцы очень удивлялись и говорили, что это единственный человек с такой силой воли, а остальные стадо баранов.
Не все брошенные в ямы были добиты. В город начали стекаться тяжелораненые женщины с детьми, обезумевшие матери несли на руках маленьких мертвых детей».
Сохранился рассказ белоруски Анны Андреевны Езубчик о том, как относились к евреям остальные жители Минска:
«Русское и белорусское население приютить у себя евреев боится… Русские были недовольны. Они говорили, что расправятся с евреями, потом начнут с ними расправляться».
А вот как жизнь в гетто запомнилась Хане Рубинчик:
«Каждую ночь пьяные бандиты, полицейские и немцы, врывались в дома, издевались над жителями; женщин насиловали, вырезали грудь, вырывали волосы, и, вдоволь насытившись кровью, бандиты убивали свои жертвы и уходили, награбив все, что попадалось. Бывали случаи, когда ночью немцы приходили специально насиловать женщин, и, когда женщин подходящего возраста в квартире не было, озлобленные, они детям делали различные уколы, внося инфекцию венерических болезней…»
В последнее верится с трудом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34