Мой брат Джо и зять Джонатан ездили по графству, собирая деньги, людей и оружие для поддержки роялистов; добывать средства было нелегким делом – Корнуолл и в самые лучшие времена был небогатым краем, а в последние годы налоги совсем подкосили нас, но многие семьи, не имея наличных денег, предлагали взамен столовое серебро для переплавки. Это было, безусловно, щедрым поступком, и я долго сомневалась, прежде чем последовать их примеру, но, в конце концов, решилась на это, тем более, что сборщиком в нашем округе был Джонатан Рэшли. Сама я к войне относилась скептически и ничего великого в ней не находила; правда, живя в одиночестве в Ланресте, где меня окружали лишь Матти да несколько слуг, я была действительно далека от всех событий.В отличие от остальных членов моей семьи, успехи первого года войны не вскружили мне голову: я не верила, что парламент, поддерживаемый многими влиятельными лицами и располагающий большими средствами, – все богатые купцы Лондона были на его стороне – легко сдастся. Кроме того, я подозревала, хотя никому в этом не признавалась, что их армия была несравненно лучше королевской. Господь свидетель, нашим воинам смелости было не занимать, но опыта у них не хватало, экипировка была довольно скудной, а дисциплина среди солдат отсутствовала вовсе. К осени война подошла к нам совсем близко – армейские укрепления протянулись на восток и на запад по берегам реки Теймар. Безрадостным было в тот год Рождество, а недели через три после него случилось то, чего мы больше всего боялись: враги переправились через Теймар и высадились в Корнуолле. Я сидела за завтраком, когда мне принесли эту весть, и сделал это никто иной, как Питер Кортни; он чуть не загнал коня, спеша предупредить меня, что противник уже на подходе к Лискерду. Его полк под командованием сэра Ральфа Хоптона получил приказ остановить врага, а сам Хоптон в это время собрал военный совет в Боконноке, всего в нескольких милях от нас.– Если повезет, – заметил Питер, – Ланрест не пострадает. Думаю, основные бои пройдут между Лискердом и Лоствитилом. Если нам удастся разбить их и вытеснить из Корнуолла, то война, можно считать, нами выиграна.Его раскрасневшееся лицо в обрамлении темных кудрей выглядело взволнованным и очень красивым.– У меня нет времени съездить в Менабилли, – продолжал он. – Если я погибну, не могла бы ты передать Элис, что я очень ее люблю?Он стрелой умчался прочь, а мы с Матти, а также двое престарелых слуг и три паренька – это были все наши помощники – остались одни, безоружные и беззащитные. Нам не оставалось ничего другого, кроме как пригнать скотину с пастбищ и запереть в хлеву, а самим забаррикадироваться в доме. Затем все мы собрались у камина в моей комнате наверху и принялись ждать известий; когда мы изредка открывали окно, нам казалось, что сквозь прозрачный морозный январский воздух до нас доносятся редкие глухие удары пушечных выстрелов, а где-то около трех часов дня к дому подбежал один из рабочих с фермы и принялся колотить в дверь, крича:– Враги разгромлены, они бегут, как трусливые собаки вся дорога в Лискерд запружена ими. Ну и битва была ceгoдня в Бреддок Дауне!Отступавшие в беспорядке солдаты, пытавшиеся укрыться среди зеленых изгородей, подтвердили известие: армия короля выиграла сражение, солдаты бились, как львы, и взяли почти тысячу пленных.Я никогда не доверяла слухам, а потому попросила не открывать дверей, пока весть не подтвердится, но еще до захода солнца мы знали наверняка, что одержана победа: сам Робин – покрытый пылью и с окровавленной повязкой на руке – прискакал домой, чтобы сообщить нам об этом, с ним были братья Трелони и Ранальд Могун. Они радовались и ликовали: солдаты парламента разбиты и в беспорядке бежали с поля боя, и никогда больше, как уверял нас Джек Трелони, носа не посмеют сунуть на наш берег реки Теймар.– А вот этот парень, – сказал он, похлопав Робина по плечу, – бросился в битву с соколом в руке, которого он спустил на мушкетеров Рутина, и, Бог свидетель, птичка так их напугала, что они принялись палить куда попало, а потом удрали с поля боя, даже не израсходовав пороха.– Я заключил пари с Питером, – улыбнулся Робин, – что если проиграю, то уступлю ему свои шпоры и буду крестным его следующего ребенка.Они покатились от смеха, забыв и о пролитой крови, и об обезображенных телах, оставшихся на поле брани. Затем все уселись за стол, и, налив из громадных кувшинов эль, принялись распивать его, вытирая время от времени потные лбы и обсуждая подробности только что выигранной битвы, словно болельщики после петушиного боя.Героем дня оказался Бевил Гренвиль. Это было его первое сражение, и гости взахлеб описывали нам, как он вел корнуэльскую пехоту вперед, беря одну высоту за другой. Наступление было таким яростным, что враги не могли устоять.– Ты бы видела его, Онор, – сказал Робин, – когда он застыл в молитве перед боем с мечом в руке, его открытое, честное лицо поднято к небесам, а вокруг стоят его люди, все одетые в голубые с серебром мундиры, как на празднике; и потом, когда они неслись вниз по холму, крича: «Гренвиль, Гренвиль!», а Тони Пейн, его слуга, размахивал над головой штандартом с головой грифона. Боже мой, в этот момент я так гордился, что я корнуэлец.– Это у него в крови, – заметил Джек Трелони. – Хотя Бевил всю свою жизнь был обычным сельским помещиком, но вложи в его руку оружие, – и он превратится в тигра. В душе все Гренвили одинаковые.– Я молю небеса о том, – вступил в разговор Ранальд Могун, – чтобы наконец сюда вернулся Ричард Гренвиль. Хватит ему сражаться с дикарями в Ирландии, пора возвращаться и помогать брату.На минуту в комнате воцарилось неловкое молчание: они вспомнили о моем присутствии и о том, что со мной когда-то произошло. Затем Робин поднялся на ноги и заметил, что пора отправляться в Лискерд. Вот так в 1643 году на юго-востоке Корнуолла война коснулась нас на миг и откатилась назад;после этого многие из тех, кто и пороха не успел понюхать, увлеченно рассказывали обо всем, что им пришлось увидеть и услышать, а те, которые участвовали в сражении, как, например, Робин, самоуверенно заявляли, что к лету бунтовщики из парламента навсегда сложат оружие.Увы, глупо и недальновидно было надеяться на это. Действительно, в тот год мы одержали немало побед на западе страны вплоть до Бристоля, и наши мужчины покрыли себя славой, но в то первое военное лето мы потеряли цвет нашего войска.Сидней Годольфин, Джек Треваньон, Ник Слэннинг, Ник Кендалл – их лица одно за другим встают перед моими глазами, когда я думаю о прошлом, и помню, как всякий раз ныло у меня сердце, когда я смотрела на списки погибших, привезенные из Лискерда.Все они были благородными людьми, преисполненными достоинства и чести, их гибель стала ударом для страны и непоправимой потерей для армии. Но самой ужасной трагедией – или это только нам так казалось – была смерть Бевила Гренвиля в Лансдауне. Матти вбежала тогда ко мне вся в слезах:– Они убили сэра Бевила.Бевил, любезный и воспитанный, сострадательный и милый – он стоил всех наших предводителей вместе взятых. Я чувствовала такую боль, словно он мой родной брат, и была так потрясена, что даже не могла плакать.– Говорят, – продолжала Матти, – его зарубили алебардой, когда он со своими людьми уже почти одержал победу и обратил врагов в бегство. Силач Тони Пейн, его слуга, посадил Джека на лошадь отца, и тот повел их в бой, и люди, в отчаянии от того, что хозяин убит, сражались, как безумные.Да, я могла себе это представить. Удар алебардой – и Бевил мертв, его голова расколота каким-то гнусным бунтовщиком, а его сын Джек, которому едва минуло четырнадцать, залезает на белого отцовского жеребца, так хорошо мне знакомого, и, глотая слезы, размахивает мечом, который пока еще слишком велик для него, а воины в серебристо-голубых мундирах, пылая ненавистью к врагу, следуют за ним.О Боже, Гренвили… Было в их роду что-то загадочное, какой-то чистый неукротимый дух, пронизавший тело и смешавшийся с кровью, который помогал им стоять в ряду корнуэльских лидеров несравненно выше всех остальных. Так, внешне ликуя, а внутри обливаясь слезами, мы, роялисты, встречали новый 1644 год – роковой год для Корнуолла. Король все еще был хозяином здесь, на западе страны, но в других местах набирали силу многочисленные и по-прежнему непобежденные сторонники парламента.Весной того же года в Лондон приехал один офицер-наемник, служивший в Ирландии, чтобы получить в столице обещанное жалованье. Он намекнул джентльменам из парламента, что если те заплатят ему деньги, он присоединится к их войскам, и они в надежде заполучить себе такого доблестного воина, выплатили ему шесть тысяч фунтов и выложили все свод планы по проведению весенней кампании. Офицер кланялся и улыбался – опасный знак, знай они его хоть немного лучше, – а затем тут же отправился куда-то в карете, запряженной шестеркой лошадей; рядом скакал его кавалерийский отряд, а впереди экипажа развевалось алое знамя с изображенной на нем картой Англии и Уэльса и словами «Англия истекает кровью», написанными поверх золотыми буквами. Когда они прибыли в Бэгшот Хит, офицер вылез из кареты и, созвав людей, спокойно предложил им всем следовать в Оксфорд и драться на стороне короля, а не против Его Величества. Солдаты охотно согласились, и весь отряд отправился в Оксфорд, везя с собой немалые деньги, оружие, серебро, полученные у парламента, а также все секретные сведения, почерпнутые на тайном совете в Лондоне.Имя этого офицера-наемника, так нагло одурачившего парламент, было Ричард Гренвиль. 7 Стоял апрель 1644 года. Однажды, где-то в конце месяца, ко мне из Редфорда приехал Робин и принялся настойчиво советовать покинуть Ланрест и поселиться, хотя бы ненадолго, у сестры Мери в Менабилли. К тому времени Робин был уже командиром пехотного полка, так как его произвели в полковники, и под началом сэра Джона Дигби участвовал в затянувшейся осаде Плимута – единственного города на западе страны, поддерживающего парламент.– Мы с Джо решили, – сказал Робин, – что пока не закончится война, тебе лучше не жить здесь одной. Это опасно для любой женщины, тем более для такой беспомощной, как ты. Повсюду бродят дезертиры и отставшие от своих отрядов солдаты, на дорогах полно грабителей… То, что ты живешь здесь одна с несколькими стариками и Матти, очень тревожит нас с братом.– Но здесь нечего красть, – запротестовала я, – ведь серебряную посуду мы отослали на переплавку в Труро, а что до меня – увечная женщина вряд ли кому-то приглянется.– Речь не об этом, – возразил Робин. – Мы с Джо и Перси не можем спокойно выполнять свой долг, все время переживая, что ты здесь одна.Ему пришлось убеждать меня полдня, прежде чем я согласилась, но и тогда с большой неохотой и не избавившись от сомнений.Уже пятнадцать лет – с того самого дня, когда со мной случилось несчастье – я ни на миг не покидала Ланреста, и мысль о том, что я отправлюсь жить к другим людям, хотя бы и к родной сестре, наполнила меня недобрыми предчувствиями.Поместье Менабилли было к тому времени уже переполнено родственниками Рэшли, которые приехали к Джонатану, воспользовавшись войной как предлогом, и у меня не было ни малейшего желания пополнить их ряды. Меня раздражали незнакомые люди и необходимость беседовать с кем-либо из вежливости; я привыкла к своему распорядку дня и к тому, что являюсь хозяйкой своего времени.– Ты сможешь жить в Менабилли точно так же, как в Ланресте, – возразил Робин, – разве что тебе будет там намного удобнее. Матти по-прежнему останется с тобой, у тебя будет собственная комната, куда будут приносить еду, если ты не захочешь есть с остальными. Дом стоит на холме, овеваемый морскими ветрами, вокруг него чудесный сад, где ты сможешь кататься на своем кресле; мне кажется, лучшего трудно желать.Внутренне я не согласилась, но, тронутая его искренней заботой, промолчала, и не прошло и недели, как мои скудные пожитки были упакованы, дом заколочен, и меня в портшез отнесли в Менабилли.Как тревожно и странно мне было вновь оказаться в дороге, прошествовать через Лоствитил, увидеть людей, бродящих по рыночной площади, – это была обычная будничная жизнь, которую я, проводя свои дни в Ланресте, уже столько лет не наблюдала. Я почему-то нервничала, и когда выглядывала из-за занавесок своего портшеза, мне становилось не по себе, словно я неожиданно перенеслась в другую страну, язык иобычаи которой мне незнакомы. Однако после того, как мы вышлииз города и поднялись на вершину пологого холма, мое настроение улучшилось, а когда поравнялись с заброшенным редутом в Каслдоре и я увидела перед собой Тайвардрет исинюю гладь залива, мне подумалось, что, возможно, смена обстановки и окружения не будет такой мучительной, как я боялась.Нам навстречу выехал Джон Рэшли; он скакал по дороге, размахивая шляпой, и на его худом, бледном лице сияла радостная улыбка. Ему исполнилось двадцать три года, но слабое здоровье – с самого детства он страдал тяжелой формой малярии, приступы лихорадочного озноба длились у него порой по нескольку дней – не позволило Джону вступить в армию, и он это сильно переживал. Ему приходилось жить дома, выполняя различные поручения старшего Рэшли. Джон был милым парнем, и к тому же очень ответственным, однако до смерти боялся отца; его жена, моя крестница Джоанна, озорная болтушка с веселыми глазами, казалась его полной противоположностью. Рядом с Джоном скакал его товарищ и одногодок Фрэнк Пенроуз, приходившийся ему троюродным братом. Фрэнк работал у старшего Рэшли секретарем и помощником управляющего.– Все для тебя приготовлено, Онор, – улыбаясь, сообщил Джон, подъехав к моим носилкам. – Нас в доме теперь больше двадцати человек, и все собрались во дворе, чтобы поприветствовать тебя. А вечером мы дадим обед в твою честь.– Отлично, – ответила я. – А теперь не мог бы ты попросить носильщиков повернуть назад в Лоствитил?Тогда он признался, что это Джоанна подговорила его подразнить меня, на самом деле все домочадцы находятся в левом крыле дома и никто меня не потревожит.– Моя мачеха, – продолжал он, – собирается поместить тебя в комнате над аркой, ведущей во внутренний двор. Она говорит, ты любишь много света и воздуха, а в этих покоях два окна: одно – западное – выходит на внешний двор, а другое – на внутренний. Так что ты сможешь следить за всем, что происходит вокруг, у тебя будет собственный наблюдательный пункт.– Такое впечатление, – ответила я, – что у вас собрался целый гарнизон. Ты говоришь, в дом набилось человек двадцать?– Со слугами почти пятьдесят, – рассмеялся Джон, – но те спят вповалку на чердаке.Настроение у меня опять упало, и когда мы свернули с дороги в парк, на другом конце которого возвышалось величественное каменное здание, обнесенное высокими стенами, с пристройками по бокам, я кляла себя за то, что по глупости согласилась приехать сюда. Мы повернули налево в наружный двор, где находились пекарни, кладовые, маслобойня и сыроварня, а затем, миновав низкую арку, над которой располагались мои будущие покои, остановились во внутреннем четырехугольном дворике. На северном конце его возвышалась башня с часами, а может быть, колокольня, а на южном находился вход. Я увидела на ступенях Мери, которая вышла встретить меня, а также Элис Кортни, ее падчерицу, Джоанну, мою крестницу, и их малышей, цеплявшихся за материнские юбки.– Добро пожаловать в Менабилли, дорогая Онор, – сказала Мери. Ее милое лицо выражало беспокойство, видимо, она не была уверена, что мне здесь понравится.– В доме полно детей, Онор, не сердись, – улыбнулась Элис, которая со времени своей свадьбы ежегодно дарила Питеру по ребенку.– Мы разработали план, – сказала Джоанна, – привязать к колоколу веревку и протянуть в твою комнату, чтобы, когда совсем оглохнешь от нашего шума, ты могла ударить в колокол, и мы сразу замолкнем.– Ах вот как, – ответила я, – значит, у меня здесь уже репутация фурии. Ну и отлично! Робин, наверное, предупредил вас, что я собираюсь вести себя тут, как мне заблагорассудится.Меня внесли в отделанный темным деревом холл, затем, минуя проходившую по всей длине дома галерею, откуда доносился оглушительный гам, втащили по широкой лестнице наверх и понесли дальше по коридору в восточное крыло. Должна сознаться, моя комната мне сразу понравилась; она была хоть и с невысоким потолком, но просторная и вся залита светом. Как и говорил Джон, с обеих сторон у нее были окна – западное выходило на внешний двор и парк, простиравшийся вдаль, а восточное смотрело на внутренний дворик. Справа от моих покоев располагалась небольшая комната для Матти, и все было сделано так, чтобы я чувствовала себя уютно.– Здесь тебя никто не побеспокоит, – уверила меня Мери. – За гардеробной находятся покои Соулов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42