Отпустив костыли, я полностью сосредоточился на своем занятии и непростительно забыл про всякую осторожность. Я понял, что был не один, только услышав позади себя чей-то приглушенный возглас. Я обернулся и увидел темноволосую женщину, входившую в дверь, ее взгляд был прикован к зеленой каменной шкатулке. Она сразу же бросилась ко мне, вытаскивая из кармана нечто черное, похожее на длинную толстую сигару.
Я хотел было что-то сказать, но она с силой взмахнула рукой, описав в воздухе дугу, и во время этого полета черная «сигара» выросла в длину более чем в два раза, превращаясь в толстый, гибкий, серебристый прут, который со страшной силой обрушился на мое левое плечо; такого удара было достаточно, чтобы свалить в первом раунде тяжеловеса.
Глава 6
Онемев, мои пальцы выпустили шкатулку. Я пошатнулся от сильного удара и, потеряв равновесие, стал падать, думая при этом только об одном — ни в коем случае нельзя опираться на ногу. Выронив связку ключей, я схватился правой рукой за спинку черного кожаного стула, чтобы устоять, но он, переворачиваясь под моим весом, упал и приземлился на меня, оказавшегося на ковре среди многочисленных ножек стульев, стола и костылей, в спину мне упиралась зеленая шкатулка.
Вне себя от ярости, пытаясь понять, что происходит, я наконец собрался с духом, чтобы со всей душой и искренностью сказать одно-единственное слово:
— Сука.
Бросив на меня злобный взгляд, она подошла к телефону и нажала три кнопки срочного вызова.
— Полиция, — сказала она и, как только ее соединили, продолжила:
— Полиция? Я хочу сообщить о краже со взломом. Я поймала грабителя.
— Я брат Гревила, — глухо возразил я, продолжая оставаться на полу.
В тот момент до нее это, похоже, не дошло. Я решил повторить уже более громко:
— Я брат Гревила.
— Что? — спросила она отсутствующим голосом.
— Господи, ты что, глухая? Я не грабитель. Я брат Гревила Фрэнклина.
Я осторожно попытался принять сидячее положение и обнаружил, что совсем обессилел.
Она положила трубку.
— Почему же ты не сказал сразу? — спросила она.
— А у меня благодаря тебе была такая возможность? И кто ты сама? Какого черта ты врываешься в дом моего брата и калечишь людей?
Она держала наготове свою страшную штуку, которой меня ударила, и смотрела на меня так, словно ждала, что теперь я в свою очередь наброшусь на нее, чего мне, по известным причинам, хотелось. За последние шесть дней я был избит лошадью, хулиганом и женщиной. В конце концов я умру от того, что по мне пройдет едва начавший ходить ребенок. Я потрогал пальцами правой руки лоб, потом поднес ладонь ко рту с мыслями о беспросветном мраке жизни вообще.
— Что с вами? — спросила она после некоторого молчания.
— Ровным счетом ничего, — убирая от лица руку, медленно произнес я.
— Я вас просто стукнула, — с осуждением в голосе сказала она.
— Может, мне вам тоже съездить этой штукой, чтобы вы почувствовали, каково это?
— Вы разозлились. — В ее голосе слышалось некоторое удивление.
— Вы не ошиблись.
С трудом поднявшись с пола, я поставил упавший стул и сел на него.
— Так кто же вы? — повторил я.
Но я уже знал, кто она — та женщина, которую я слушал по автоответчику. Я узнал ее голос. Граненое стекло. «Где ты, дорогой? Я люблю тебя».
— Вы звонили ему на работу? — спросил я. — Вы — миссис Уильяме?
Она, казалось, задрожала и внутренне сникла. Миновав меня, она подошла к окну и посмотрела в сад.
— Он правда умер? — спросила она.
— Да.
Ей было сорок, а может, и больше. Почти с меня ростом. Совсем не хрупкая и миниатюрная. Решительная и властная женщина, пребывающая в мучительных переживаниях.
На ней был плащ с кожаным поясом, несмотря на то что уже несколько недель не шел дождь, и строгие черные туфли. Ее густые темные волосы были гладко зачесаны назад, завиваясь над воротником, и искусная стрижка создавала скромный ухоженный вид. На ней не было видно никаких украшений, едва заметные остатки помады на губах и никакого запаха парфюмерии.
— Как? — наконец спросила она.
У меня было большое желание ничего ей не рассказывать, отомстить за неожиданное нападение, причинить ей боль, расквитаться. Но это не имело смысла, я знал, что в результате испытал бы больше стыда, чем удовлетворения, и, поборов в себе эти чувства, я коротко объяснил ей про строительные леса.
— Это случилось в пятницу днем, — завершил я рассказ, — он сразу потерял сознание и скончался рано утром в воскресенье.
Медленно повернув голову, она посмотрела мне в лицо.
— Вы — Дерек? — спросила она.
— Да.
— Я Кларисса Уильяме.
Никто из нас не сделал попытки протянуть друг другу руку. На мой взгляд, это было бы неуместно.
— Я пришла взять кое-какие свои вещи, — сказала она. — Я не ожидала никого здесь увидеть.
«Это типичное оправдание, — подумал я, — а если бы я и вправду оказался грабителем, она бы не дала унести мне всякие старинные вещицы».
— Какие вещи? — спросил я.
Немного помедлив, она наконец ответила:
— Несколько писем — вот и все.
Кларисса перевела взгляд на автоответчик, и ее лицо заметно напряглось.
— Я прослушал эти записи, — сказал я.
— Боже мой!
— Почему это вас так беспокоит? Похоже, у нее были на это свои причины, но она не собиралась мне о них рассказывать, по крайней мере в тот момент.
— Я хочу их стереть, — произнесла она. — Это было одной из причин моего прихода.
Она взглянула на меня, но у меня не было никаких оснований для возражений, и я ничего не ответил. Осторожно, словно каждый шаг требовал моего разрешения, она неловко подошла к автоответчику, перемотала пленку и нажала на «запись», сменяя безмолвием все, что там было записано. Затем, вновь перемотав пленку, она нажала на «воспроизведение», и уже не были слышны те отчаянные призывы.
— Кто-нибудь еще слушал?..
— Не думаю. Если только уборщица имела такую привычку. Похоже, она сегодня приходила.
— О Господи!
— Там же нет вашего имени.
«И что я ее успокаиваю?» — думал я. Я все еще ощущал слабость в руках и с содроганием вспоминал тот страшный удар.
— Хотите выпить? — неожиданно спросила она. — У меня был жуткий день.
Она подошла к подносу с бутылками и налила в большой стакан водки.
— Что вы будете?
— Воду, — ответил я, — двойную. Поджав губы, она со стуком поставила бутылку на стол.
— Соду или тоник? — холодно спросила она.
— Соду.
Она налила мне в стакан содовой и немного разбавила свою водку тоником. Лед был внизу, в холодильнике. Однако никто об этом не упомянул.
Я обратил внимание, что она оставила свое смертоносное оружие возле автоответчика, предполагая, что я, очевидно, уже не представлял для нее никакой угрозы. Словно избегая непосредственного контакта, она с официальным видом поставила мой стакан возле меня на стол между маленькими каменными мишками и хризантемами и сделала несколько больших глотков из своего. «Лучше, чем транквилизаторы», — подумал я. Алкоголь снимает стресс, лечит душевную боль. Самая лучшая в мире анестезия. Я бы и сам с удовольствием не отказался.
— Где ваши письма? — спросил я.
Она включила настольную лампу. Сгущавшиеся за окном в саду сумерки резко превратились в ночь, и я всей душой желал, чтобы она поторопилась, потому что сам хотел домой.
Кларисса посмотрела на книжный шкаф, занимавший почти всю стену.
— Я думаю, там. В какой-нибудь книжке.
— Тогда начинайте искать. А то это может занять всю ночь.
— Вам нет необходимости ждать.
— Думаю, придется, — сказал я.
— Вы что, мне не верите? — спросила она.
— Нет.
Она в упор посмотрела на меня.
— Почему?
Я не сказал, что из-за алмазов. Я никому не доверял. Я не знал, кого мог без опаски попросить найти их или кто мог их искать, чтобы украсть, если бы знал, что их можно найти.
— Я вас не знаю, — сказал я безразличным тоном.
— Но я... — Она замолчала, пожав плечами. — Кажется, я тоже вас не знаю. — Она подошла к книжным полкам. — Некоторые из этих книг пустые.
«Ах, Гревил», — подумал я. Как же я смогу найти, что он спрятал? Я предпочитал прямые дорожки. Его же мысли блуждали по лабиринту.
Кларисса стала вынимать книги с нижних полок и открывать обложки. Однако, как мне показалось, не методично одну за другой подряд, а в основном те, у которых были синие корешки. Через некоторое время она нашла одну пустую и, стоя на коленях, с нарочитым сарказмом открыла ее на полу, чтобы я мог убедиться в том, что она ничего не пыталась взять оттуда тайком.
Внутри книги оказалась синяя бархатная шкатулка с плотно закрытой крышкой, которая открывалась за петельку. Когда она открыла ее, обнаружилось, что синее бархатное нутро было совершенно пустым.
Пожав плечами, она закрыла книжку, сразу ставшую похожей на все остальные, и водворила ее на полку. Через несколько секунд нашлась еще одна аналогичная, но на сей раз отделанная красным бархатом. В ней лежал один конверт.
Не притрагиваясь к нему, она перевела взгляд на меня.
— Это не мои письма, — сказала она. — Не моя бумага.
— Гревил оставил завещание, согласно которому все его имущество переходит ко мне.
В отличие от меня она, похоже, не нашла в этом ничего необычного, хотя он наверняка поступил так для простоты и в спешке. И если бы у него было больше времени, он бы безусловно его изменил.
— Вы бы лучше посмотрели, что здесь, — спокойно сказала она и, вынув конверт, протянула его мне.
В конверте, который оказался незаклеенным, лежал один-единственный витиеватый ключик около четырех дюймов длиной с плоским резным ушком и маленькими, но замысловатыми зубчиками на тоненьком конце. Положив его на ладонь, я показал ключик ей и спросил, не знает ли она, от чего он.
Она покачала головой.
— Я его раньше не видела. — Затем, помолчав, добавила:
— У него было много тайн.
Я слушал, как она говорила это задумчивым голосом. Сейчас ей, видно, удалось взять себя в руки. Она казалась совершенно другой, до того как Аннет сообщила ей, что Гревил умер. На пленке в голосе явно слышалась паника. Аннет лишь подтвердила ее страшные опасения, благодаря чему нараставшее отчаяние сменилось, как я полагал, фальшивой невозмутимостью. Скрытный человек, много тайн... Гревил, по всей вероятности, был с ней не более откровенен, чем со мной.
Я положил ключ обратно в конверт и протянул его ей.
— Пусть лучше пока останется в книге, — сказал я, — пока я не найду, от какого он замка.
Положив ключ в книгу, она поставила ее на полку и вскоре нашла свои письма. Они не были перевязаны романтическими ленточками — просто перетянуты обыкновенной резинкой. Судя по виду, большинство из них хранились не очень бережно.
Кларисса посмотрела на меня, не поднимаясь с коленей.
— Я не хочу, чтобы вы их читали, — произнесла она. — Что бы он вам там ни оставлял, они мои, а не ваши.
Я удивился, почему ей с такой срочностью понадобилось уничтожить все свои следы в этом доме. Из любопытства я бы, конечно, с интересом прочел эти письма, если бы сам наткнулся на них, но сейчас вряд ли мог требовать от нее разрешения ознакомиться с любовными письмами... в том случае, если они действительно были любовными.
— Покажите мне лишь небольшой отрывок, — попросил я.
В ее глазах появилась горечь.
— Вы действительно мне не верите, да? Я бы хотела знать причину.
— В минувшие выходные кто-то вломился к Гревилу в офис, — сказал я, — и я не совсем понимаю, что они там искали.
— Ну уж не мои письма, — твердо заявила она.
— Покажите мне только одну страницу, — попросил я, — чтобы рассеять мои сомнения.
Я думал, что она все равно мне откажет, тем не менее после недолгих размышлений Кларисса сняла с них резинку и, бегло просмотрев, нарочито безразлично протянула мне одну страничку.
Там было написано:
"...и до следующего понедельника моя жизнь будет лишена всякого смысла. Что мне делать? После твоих прикосновений я всячески избегаю его. Это ужас. Я постоянно ссылаюсь на головную боль. Я очень люблю тебя.
К.".
Я молча вернул страничку, испытывая чувство неловкости за свою назойливость.
— Возьмите их, — сказал я.
Несколько раз моргнув, она вновь стянула письма резинкой и положила эту небольшую пачку в черную кожаную сумку, лежавшую возле нее на ковре.
Нащупав на полу костыли, я попытался подняться, сосредоточиваясь на ручке левого костыля и стараясь не опираться на него всем весом. Кларисса Уильяме с некоторой неловкостью наблюдала за тем, как я подошел к креслу Гревила.
— Послушайте, — сказала она. — Я не поняла. Я имею в виду, что, когда я вошла и увидела, как вы что-то воруете... то есть подумала, что воруете... Я и не заметила костылей.
Это было похоже на правду. Настоящие грабители не разгуливают на «деревяшках», а когда она ворвалась, я отложил свои подпорки в сторону. Она была слишком на взводе, чтобы задавать вопросы: охвачена горем, тревогой и страхом при виде незваного гостя. Правда, мне от всего этого не было легче и хотелось бы, чтобы она, черт возьми, все-таки спросила, прежде чем нападать на меня.
Интересно, как бы она объяснила свое присутствие здесь полиции, случись той приехать, когда она торопливо уничтожала следы своего пребывания в этом доме. Возможно, поняла бы свою ошибку и просто ушла, оставив лежать на полу обезвреженного грабителя.
Я подошел к телефонному столику и взял маленькое страшное оружие. Увесистая рукоятка в форме толстой черной сигары имела насечку для хорошего захвата и была чуть меньше дюйма в диаметре и около семи дюймов длиной. Ее продолжала короткая, толстая и тугая хромированная пружина, переходившая в такую же, но более тонкую, которая заканчивалась черным металлическим набалдашником. Общая длина достигала пятнадцати-шестнадцати дюймов, а удар по силе не уступал лошадиному.
— Что это такое? — поинтересовался я, взвешивая это оружие в руке.
— Это мне Гревил дал. Он говорил, что на улицах небезопасно, и хотел, чтобы я всегда держала эту штуку наготове. Он говорил, всем женщинам надо носить их из-за грабителей и насильников... как судья, он очень много слышал о нападениях на женщин. Он говорил, что от одного удара даже громила окажется беспомощным и у меня будет время убежать.
Мне не составило большого труда в это поверить. Я наклонил черный набалдашник и посмотрел на изгиб жесткой упругой пружины, которая тут же выпрямилась, стоило мне его отпустить. Поднявшись на ноги, Кларисса сказала:
— Простите. Я никогда не прибегала к ней раньше, тем более в гневе. Гревил показал мне, как... он только сказал мне, что надо размахнуться что есть силы, чтобы пружина ударила как можно больнее.
«Спасибо тебе большое, дорогой мой брат», — подумал я.
— А пружина убирается назад? — спросил я. Она кивнула.
— Нужно повернуть толстую пружину по часовой стрелке... она отпустит тонкую, и та уползет в футляр.
Я сделал, как она сказала, но тонкая пружина с набалдашником по-прежнему торчала.
— Нужно обо что-то ударить набалдашником, тогда она уберется.
Я ударил набалдашником о стену, и тонкая пружина послушно уползла в толстую, а виднеющийся набалдашник стал похож на кончик какой-то очередной безобидной безделушки.
— А как она работает? — поинтересовался я, но Кларисса не знала.
Я обнаружил, что противоположный конец рукоятки отвинчивается при небольшом усилии. Я стал его отвинчивать, пока оборотов через двадцать он не оказался у меня в руке, и я увидел, что вся нижняя часть рукоятки представляет собой мощный магнит.
«Как все просто», — подумал я. В обычном положении магнит держит тяжелые пружины в рукоятке. От сильного взмаха пружины выбрасывает, так как магнит их не удерживает и отпускает. При этом развивается страшная ударная сила.
Я привинтил колпачок на место и, взявшись за рукоятку, сильно взмахнул. Пружины точно выстрелили — гибкие, блестящие, зловещие.
Я молча сложил эту штуку и протянул ей.
— Это называется кийога, — сказала она. Мне было все равно, как она называлась, так как я не стремился больше ее видеть. Кларисса привычно сунула в карман своего плаща это рекомендуемое для всех женщин средство, гарантирующее возможность дать решительный отпор разбойникам, маньякам и разным женоненавистникам.
Грустно и нерешительно она взглянула мне в лицо.
— Наверное, я не могу просить вас забыть о том, что вы меня здесь видели? — спросила она.
— Вряд ли мне это удастся.
— Не могли бы вы... просто не говорить об этом? Если бы наша встреча произошла несколько по-иному, я думаю, Кларисса бы даже могла мне понравиться. У нее были большие глаза, которые от улыбки стали бы еще красивее, и хорошее чувство юмора, которое ощущалось несмотря на то, что творилось у нее в душе.
— Прошу вас, — выдавила она.
— Не просите, — резко ответил я. Такой ответ вызвал у меня чувство неловкости и не устроил ее.
— Гревил рассказывал мне о вас, — произнесла она, переведя дыхание. — Я думаю... Я должна верить его мнению.
Она порылась в кармане своего плаща и вытащила простой брелок с тремя ключами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Я хотел было что-то сказать, но она с силой взмахнула рукой, описав в воздухе дугу, и во время этого полета черная «сигара» выросла в длину более чем в два раза, превращаясь в толстый, гибкий, серебристый прут, который со страшной силой обрушился на мое левое плечо; такого удара было достаточно, чтобы свалить в первом раунде тяжеловеса.
Глава 6
Онемев, мои пальцы выпустили шкатулку. Я пошатнулся от сильного удара и, потеряв равновесие, стал падать, думая при этом только об одном — ни в коем случае нельзя опираться на ногу. Выронив связку ключей, я схватился правой рукой за спинку черного кожаного стула, чтобы устоять, но он, переворачиваясь под моим весом, упал и приземлился на меня, оказавшегося на ковре среди многочисленных ножек стульев, стола и костылей, в спину мне упиралась зеленая шкатулка.
Вне себя от ярости, пытаясь понять, что происходит, я наконец собрался с духом, чтобы со всей душой и искренностью сказать одно-единственное слово:
— Сука.
Бросив на меня злобный взгляд, она подошла к телефону и нажала три кнопки срочного вызова.
— Полиция, — сказала она и, как только ее соединили, продолжила:
— Полиция? Я хочу сообщить о краже со взломом. Я поймала грабителя.
— Я брат Гревила, — глухо возразил я, продолжая оставаться на полу.
В тот момент до нее это, похоже, не дошло. Я решил повторить уже более громко:
— Я брат Гревила.
— Что? — спросила она отсутствующим голосом.
— Господи, ты что, глухая? Я не грабитель. Я брат Гревила Фрэнклина.
Я осторожно попытался принять сидячее положение и обнаружил, что совсем обессилел.
Она положила трубку.
— Почему же ты не сказал сразу? — спросила она.
— А у меня благодаря тебе была такая возможность? И кто ты сама? Какого черта ты врываешься в дом моего брата и калечишь людей?
Она держала наготове свою страшную штуку, которой меня ударила, и смотрела на меня так, словно ждала, что теперь я в свою очередь наброшусь на нее, чего мне, по известным причинам, хотелось. За последние шесть дней я был избит лошадью, хулиганом и женщиной. В конце концов я умру от того, что по мне пройдет едва начавший ходить ребенок. Я потрогал пальцами правой руки лоб, потом поднес ладонь ко рту с мыслями о беспросветном мраке жизни вообще.
— Что с вами? — спросила она после некоторого молчания.
— Ровным счетом ничего, — убирая от лица руку, медленно произнес я.
— Я вас просто стукнула, — с осуждением в голосе сказала она.
— Может, мне вам тоже съездить этой штукой, чтобы вы почувствовали, каково это?
— Вы разозлились. — В ее голосе слышалось некоторое удивление.
— Вы не ошиблись.
С трудом поднявшись с пола, я поставил упавший стул и сел на него.
— Так кто же вы? — повторил я.
Но я уже знал, кто она — та женщина, которую я слушал по автоответчику. Я узнал ее голос. Граненое стекло. «Где ты, дорогой? Я люблю тебя».
— Вы звонили ему на работу? — спросил я. — Вы — миссис Уильяме?
Она, казалось, задрожала и внутренне сникла. Миновав меня, она подошла к окну и посмотрела в сад.
— Он правда умер? — спросила она.
— Да.
Ей было сорок, а может, и больше. Почти с меня ростом. Совсем не хрупкая и миниатюрная. Решительная и властная женщина, пребывающая в мучительных переживаниях.
На ней был плащ с кожаным поясом, несмотря на то что уже несколько недель не шел дождь, и строгие черные туфли. Ее густые темные волосы были гладко зачесаны назад, завиваясь над воротником, и искусная стрижка создавала скромный ухоженный вид. На ней не было видно никаких украшений, едва заметные остатки помады на губах и никакого запаха парфюмерии.
— Как? — наконец спросила она.
У меня было большое желание ничего ей не рассказывать, отомстить за неожиданное нападение, причинить ей боль, расквитаться. Но это не имело смысла, я знал, что в результате испытал бы больше стыда, чем удовлетворения, и, поборов в себе эти чувства, я коротко объяснил ей про строительные леса.
— Это случилось в пятницу днем, — завершил я рассказ, — он сразу потерял сознание и скончался рано утром в воскресенье.
Медленно повернув голову, она посмотрела мне в лицо.
— Вы — Дерек? — спросила она.
— Да.
— Я Кларисса Уильяме.
Никто из нас не сделал попытки протянуть друг другу руку. На мой взгляд, это было бы неуместно.
— Я пришла взять кое-какие свои вещи, — сказала она. — Я не ожидала никого здесь увидеть.
«Это типичное оправдание, — подумал я, — а если бы я и вправду оказался грабителем, она бы не дала унести мне всякие старинные вещицы».
— Какие вещи? — спросил я.
Немного помедлив, она наконец ответила:
— Несколько писем — вот и все.
Кларисса перевела взгляд на автоответчик, и ее лицо заметно напряглось.
— Я прослушал эти записи, — сказал я.
— Боже мой!
— Почему это вас так беспокоит? Похоже, у нее были на это свои причины, но она не собиралась мне о них рассказывать, по крайней мере в тот момент.
— Я хочу их стереть, — произнесла она. — Это было одной из причин моего прихода.
Она взглянула на меня, но у меня не было никаких оснований для возражений, и я ничего не ответил. Осторожно, словно каждый шаг требовал моего разрешения, она неловко подошла к автоответчику, перемотала пленку и нажала на «запись», сменяя безмолвием все, что там было записано. Затем, вновь перемотав пленку, она нажала на «воспроизведение», и уже не были слышны те отчаянные призывы.
— Кто-нибудь еще слушал?..
— Не думаю. Если только уборщица имела такую привычку. Похоже, она сегодня приходила.
— О Господи!
— Там же нет вашего имени.
«И что я ее успокаиваю?» — думал я. Я все еще ощущал слабость в руках и с содроганием вспоминал тот страшный удар.
— Хотите выпить? — неожиданно спросила она. — У меня был жуткий день.
Она подошла к подносу с бутылками и налила в большой стакан водки.
— Что вы будете?
— Воду, — ответил я, — двойную. Поджав губы, она со стуком поставила бутылку на стол.
— Соду или тоник? — холодно спросила она.
— Соду.
Она налила мне в стакан содовой и немного разбавила свою водку тоником. Лед был внизу, в холодильнике. Однако никто об этом не упомянул.
Я обратил внимание, что она оставила свое смертоносное оружие возле автоответчика, предполагая, что я, очевидно, уже не представлял для нее никакой угрозы. Словно избегая непосредственного контакта, она с официальным видом поставила мой стакан возле меня на стол между маленькими каменными мишками и хризантемами и сделала несколько больших глотков из своего. «Лучше, чем транквилизаторы», — подумал я. Алкоголь снимает стресс, лечит душевную боль. Самая лучшая в мире анестезия. Я бы и сам с удовольствием не отказался.
— Где ваши письма? — спросил я.
Она включила настольную лампу. Сгущавшиеся за окном в саду сумерки резко превратились в ночь, и я всей душой желал, чтобы она поторопилась, потому что сам хотел домой.
Кларисса посмотрела на книжный шкаф, занимавший почти всю стену.
— Я думаю, там. В какой-нибудь книжке.
— Тогда начинайте искать. А то это может занять всю ночь.
— Вам нет необходимости ждать.
— Думаю, придется, — сказал я.
— Вы что, мне не верите? — спросила она.
— Нет.
Она в упор посмотрела на меня.
— Почему?
Я не сказал, что из-за алмазов. Я никому не доверял. Я не знал, кого мог без опаски попросить найти их или кто мог их искать, чтобы украсть, если бы знал, что их можно найти.
— Я вас не знаю, — сказал я безразличным тоном.
— Но я... — Она замолчала, пожав плечами. — Кажется, я тоже вас не знаю. — Она подошла к книжным полкам. — Некоторые из этих книг пустые.
«Ах, Гревил», — подумал я. Как же я смогу найти, что он спрятал? Я предпочитал прямые дорожки. Его же мысли блуждали по лабиринту.
Кларисса стала вынимать книги с нижних полок и открывать обложки. Однако, как мне показалось, не методично одну за другой подряд, а в основном те, у которых были синие корешки. Через некоторое время она нашла одну пустую и, стоя на коленях, с нарочитым сарказмом открыла ее на полу, чтобы я мог убедиться в том, что она ничего не пыталась взять оттуда тайком.
Внутри книги оказалась синяя бархатная шкатулка с плотно закрытой крышкой, которая открывалась за петельку. Когда она открыла ее, обнаружилось, что синее бархатное нутро было совершенно пустым.
Пожав плечами, она закрыла книжку, сразу ставшую похожей на все остальные, и водворила ее на полку. Через несколько секунд нашлась еще одна аналогичная, но на сей раз отделанная красным бархатом. В ней лежал один конверт.
Не притрагиваясь к нему, она перевела взгляд на меня.
— Это не мои письма, — сказала она. — Не моя бумага.
— Гревил оставил завещание, согласно которому все его имущество переходит ко мне.
В отличие от меня она, похоже, не нашла в этом ничего необычного, хотя он наверняка поступил так для простоты и в спешке. И если бы у него было больше времени, он бы безусловно его изменил.
— Вы бы лучше посмотрели, что здесь, — спокойно сказала она и, вынув конверт, протянула его мне.
В конверте, который оказался незаклеенным, лежал один-единственный витиеватый ключик около четырех дюймов длиной с плоским резным ушком и маленькими, но замысловатыми зубчиками на тоненьком конце. Положив его на ладонь, я показал ключик ей и спросил, не знает ли она, от чего он.
Она покачала головой.
— Я его раньше не видела. — Затем, помолчав, добавила:
— У него было много тайн.
Я слушал, как она говорила это задумчивым голосом. Сейчас ей, видно, удалось взять себя в руки. Она казалась совершенно другой, до того как Аннет сообщила ей, что Гревил умер. На пленке в голосе явно слышалась паника. Аннет лишь подтвердила ее страшные опасения, благодаря чему нараставшее отчаяние сменилось, как я полагал, фальшивой невозмутимостью. Скрытный человек, много тайн... Гревил, по всей вероятности, был с ней не более откровенен, чем со мной.
Я положил ключ обратно в конверт и протянул его ей.
— Пусть лучше пока останется в книге, — сказал я, — пока я не найду, от какого он замка.
Положив ключ в книгу, она поставила ее на полку и вскоре нашла свои письма. Они не были перевязаны романтическими ленточками — просто перетянуты обыкновенной резинкой. Судя по виду, большинство из них хранились не очень бережно.
Кларисса посмотрела на меня, не поднимаясь с коленей.
— Я не хочу, чтобы вы их читали, — произнесла она. — Что бы он вам там ни оставлял, они мои, а не ваши.
Я удивился, почему ей с такой срочностью понадобилось уничтожить все свои следы в этом доме. Из любопытства я бы, конечно, с интересом прочел эти письма, если бы сам наткнулся на них, но сейчас вряд ли мог требовать от нее разрешения ознакомиться с любовными письмами... в том случае, если они действительно были любовными.
— Покажите мне лишь небольшой отрывок, — попросил я.
В ее глазах появилась горечь.
— Вы действительно мне не верите, да? Я бы хотела знать причину.
— В минувшие выходные кто-то вломился к Гревилу в офис, — сказал я, — и я не совсем понимаю, что они там искали.
— Ну уж не мои письма, — твердо заявила она.
— Покажите мне только одну страницу, — попросил я, — чтобы рассеять мои сомнения.
Я думал, что она все равно мне откажет, тем не менее после недолгих размышлений Кларисса сняла с них резинку и, бегло просмотрев, нарочито безразлично протянула мне одну страничку.
Там было написано:
"...и до следующего понедельника моя жизнь будет лишена всякого смысла. Что мне делать? После твоих прикосновений я всячески избегаю его. Это ужас. Я постоянно ссылаюсь на головную боль. Я очень люблю тебя.
К.".
Я молча вернул страничку, испытывая чувство неловкости за свою назойливость.
— Возьмите их, — сказал я.
Несколько раз моргнув, она вновь стянула письма резинкой и положила эту небольшую пачку в черную кожаную сумку, лежавшую возле нее на ковре.
Нащупав на полу костыли, я попытался подняться, сосредоточиваясь на ручке левого костыля и стараясь не опираться на него всем весом. Кларисса Уильяме с некоторой неловкостью наблюдала за тем, как я подошел к креслу Гревила.
— Послушайте, — сказала она. — Я не поняла. Я имею в виду, что, когда я вошла и увидела, как вы что-то воруете... то есть подумала, что воруете... Я и не заметила костылей.
Это было похоже на правду. Настоящие грабители не разгуливают на «деревяшках», а когда она ворвалась, я отложил свои подпорки в сторону. Она была слишком на взводе, чтобы задавать вопросы: охвачена горем, тревогой и страхом при виде незваного гостя. Правда, мне от всего этого не было легче и хотелось бы, чтобы она, черт возьми, все-таки спросила, прежде чем нападать на меня.
Интересно, как бы она объяснила свое присутствие здесь полиции, случись той приехать, когда она торопливо уничтожала следы своего пребывания в этом доме. Возможно, поняла бы свою ошибку и просто ушла, оставив лежать на полу обезвреженного грабителя.
Я подошел к телефонному столику и взял маленькое страшное оружие. Увесистая рукоятка в форме толстой черной сигары имела насечку для хорошего захвата и была чуть меньше дюйма в диаметре и около семи дюймов длиной. Ее продолжала короткая, толстая и тугая хромированная пружина, переходившая в такую же, но более тонкую, которая заканчивалась черным металлическим набалдашником. Общая длина достигала пятнадцати-шестнадцати дюймов, а удар по силе не уступал лошадиному.
— Что это такое? — поинтересовался я, взвешивая это оружие в руке.
— Это мне Гревил дал. Он говорил, что на улицах небезопасно, и хотел, чтобы я всегда держала эту штуку наготове. Он говорил, всем женщинам надо носить их из-за грабителей и насильников... как судья, он очень много слышал о нападениях на женщин. Он говорил, что от одного удара даже громила окажется беспомощным и у меня будет время убежать.
Мне не составило большого труда в это поверить. Я наклонил черный набалдашник и посмотрел на изгиб жесткой упругой пружины, которая тут же выпрямилась, стоило мне его отпустить. Поднявшись на ноги, Кларисса сказала:
— Простите. Я никогда не прибегала к ней раньше, тем более в гневе. Гревил показал мне, как... он только сказал мне, что надо размахнуться что есть силы, чтобы пружина ударила как можно больнее.
«Спасибо тебе большое, дорогой мой брат», — подумал я.
— А пружина убирается назад? — спросил я. Она кивнула.
— Нужно повернуть толстую пружину по часовой стрелке... она отпустит тонкую, и та уползет в футляр.
Я сделал, как она сказала, но тонкая пружина с набалдашником по-прежнему торчала.
— Нужно обо что-то ударить набалдашником, тогда она уберется.
Я ударил набалдашником о стену, и тонкая пружина послушно уползла в толстую, а виднеющийся набалдашник стал похож на кончик какой-то очередной безобидной безделушки.
— А как она работает? — поинтересовался я, но Кларисса не знала.
Я обнаружил, что противоположный конец рукоятки отвинчивается при небольшом усилии. Я стал его отвинчивать, пока оборотов через двадцать он не оказался у меня в руке, и я увидел, что вся нижняя часть рукоятки представляет собой мощный магнит.
«Как все просто», — подумал я. В обычном положении магнит держит тяжелые пружины в рукоятке. От сильного взмаха пружины выбрасывает, так как магнит их не удерживает и отпускает. При этом развивается страшная ударная сила.
Я привинтил колпачок на место и, взявшись за рукоятку, сильно взмахнул. Пружины точно выстрелили — гибкие, блестящие, зловещие.
Я молча сложил эту штуку и протянул ей.
— Это называется кийога, — сказала она. Мне было все равно, как она называлась, так как я не стремился больше ее видеть. Кларисса привычно сунула в карман своего плаща это рекомендуемое для всех женщин средство, гарантирующее возможность дать решительный отпор разбойникам, маньякам и разным женоненавистникам.
Грустно и нерешительно она взглянула мне в лицо.
— Наверное, я не могу просить вас забыть о том, что вы меня здесь видели? — спросила она.
— Вряд ли мне это удастся.
— Не могли бы вы... просто не говорить об этом? Если бы наша встреча произошла несколько по-иному, я думаю, Кларисса бы даже могла мне понравиться. У нее были большие глаза, которые от улыбки стали бы еще красивее, и хорошее чувство юмора, которое ощущалось несмотря на то, что творилось у нее в душе.
— Прошу вас, — выдавила она.
— Не просите, — резко ответил я. Такой ответ вызвал у меня чувство неловкости и не устроил ее.
— Гревил рассказывал мне о вас, — произнесла она, переведя дыхание. — Я думаю... Я должна верить его мнению.
Она порылась в кармане своего плаща и вытащила простой брелок с тремя ключами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35