А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Граф поднял голову, посмотрел мне в лицо черными-черными, бездонными глазами. Он промолчал, зато заорала "принцесса":
— Барышева, отстань! Сто лет я ждала Прекрасного Принца — он должен был пробраться к замку сквозь дремучий лес, въехать в ворота на белом коне, отыскать меня и поцеловать. И бот он здесь. Не
мешай мне, Виктория!
— Панкратова, твой принц — обычный кровососущий мертвец. Проще говоря — вампир.
— Врешь! Ты просто завидуешь мне.
Тем временем Дракула вновь потянулся к Танькиной шее. Я подошла поближе и помахала медальоном перед его носом. Он отпрянул.
— Смотри, он не выносит серебра. А теперь взгляни на тех, кто поджидает у двери. Разве это люди? У них же видны клыки!
Танька ошалело вращала головой, но верить мне по-прежнему не желала:
— Он красивый. Он самый настоящий Прекрасный Принц. Может, скажешь, что он не похож на принца?
— Он похож на изголодавшегося вампира.
— Я не верю тебе, Барышева!
Дракула протянул к ней свои узкие ладони, Танька подалась навстречу… Было обидно и больно — я верила Незнакомцу, успела привязаться к нему. Он казался единственным человеком в этом отвратительном мире воплощенных кошмаров. А теперь выяснилось, что Незнакомец в Черном — такое же чудовище, как и все обитавшие здесь существа. И все же я не желала ему зла. Кем бы он ни был, он относился ко мне, как друг.
— Оставь ее! Прошу — оставь! Вы оба должны жить!
Дракула будто не слышал моего крика. Если бы существовал хотя бы один крошечный шанс поступить иначе, я бы не сделала этого. Но выбора не оставалось — надо было во что бы то ни стало спасти Таньку. Сжав покрепче обломок древка, я направила его в грудь вампира.
Говорят, осиновый кол легко входит в тело ожившего мертвеца, и это правда. Дракула пошатнулся, нетвердой походкой пошел прямо на меня, хотел что-то сказать, но из его рта заструилась темная, почти черная кровь. Он упал навзничь, широко раскинув руки, и спустя мгновение его тело вспыхнуло ярким пламенем. Тут только Танька Панкратова поняла, с кем пыталась соединить свою судьбу. Она завизжала, как резаный поросенок, и с головой забралась под шелковое, расшитое фамильными гербами одеяло.
Толпившиеся у дверей вампиры начали с опаской, по стеночке, пробираться в комнату. Между алыми губами заблестели клыки, у некоторых по подбородкам потекли струйки слюны. Упыри предвкушали роскошный ужин. Гибель Дракулы их только обрадовала, иначе, без сомнения, все "угощение" досталось бы ему.
— Танька! Танька! — Я тормошила ее изо всех сил, но Панкратова с маниакальным упорством куталась в одеяло. — Танька, я знаю, где выход!
Это было явным преувеличением, но разочарованная "принцесса" поверила мне на удивление легко. Она высунулась из своего атласно-пухового убежища, испуганно косясь на толпу упырей. Пробраться к двери не представлялось возможным, и у нас оставался только один путь к отступлению — небольшое, застекленное цветными стеклышками окошко.
Я открыла раму, и волчий вой наполнил комнату. Забравшись на подоконник, мы остановились, оглядываясь то на подступавших вампиров, то на покатую крышу, серебрившуюся б лунных лучах метрах б трех под нами. Вурдалаки окончательно обнаглели и уже хватали нас тощими руками за полы одежды. На серебро они почта не реагировали и только морщились, когда медальон оказывался вблизи их клыкастых пастей. Я изо всех сил дернула Таньку, и мы, потеряв равновесие, полетели вниз. Зажмурившись и сжавшись, я всем телом ожидала болезненного удара о черепицу, но боль не приходила. Я приоткрыла один глаз…
***
Коридор здорово изменился — потолок и часть стен растворились, как сахар в кипятке, а оставшаяся декорация страшного спектакля парила б черной пустоте. От созерцания бездны меня отвлек истошный вопль Таньки Панкратовой. Говорить она не могла, только указывала рукой куда-то вдаль. Я оглянулась. Он стоял рядом. Он — тот, кто недавно был мне симпатичен, тот, чьим именем путали детей, тот, кого я заколола сломанным древком…
— Вы же мертвы. Я убила вас.
— Да, я убит, но умер не от твоей руки.
— Он смотрит на мою шею! — обрела дар речи Панкратова. — Помоги! Скорее! А-а-а!
— Панкратова, бросай школу, устраивайся на маяк. Твой рев не только укажет дорогу, но и — тысяча чертей и одна акула — оглушит всю рыбу в радиусе пятидесяти миль!
Появившаяся неведомо откуда Логинова выглядела довольной и совершенно не обескровленной, скорее наоборот, разрумянившейся.
— А я боялась, что он выпил твою кровь.
— Э, подруга, — Зизи посмотрела сперва на меня, потом на Незнакомца, почесала нос, — я не врубилась — этот парень вампир?
— Да. Он только что собирался высосать из Панкратовой всю кровь.
— Интересная мысль, однако. Но придется тебя разочаровать — алиби есть алиби. У нас тут что-то вроде школы бальных танцев. Пока ты, Барышева, гуляла неизвестно где, он научил меня танцевать вальс и танго. Далее нас потянуло на экзотику, и теперь на повестке дня стоит фламенко.
— Девушки, — прервал разговор Незнакомец, — я вынужден вас покинуть.
— Постой, приятель, а как же фламенко? — Зизи рванулась вслед за Незнакомцем. — Пожалуйста, не обижайся на Вику, она просто не врубилась…
Не могу сказать, что странный кабальеро с уверенной походкой растворился в воздухе — он просто исчез, будто его и не было вовсе. Интересно, увидимся ли мы вновь, или это конец необычного знакомства? Вообще-то он имел повод для обиды.
— Дура ты, Барышева. Разве не понимаешь — его подставили. Здесь не в чести хорошие чувства, а он отнесся к нам с симпатией, да и мы тоже. Вот и устроили подставу.
— Может, и так, а может, и нет. Я уже начинаю сомневаться, кто из нас кто. Ты — это ты, а я — это я или наоборот.
Логинова многозначительно покрутила пальцем у виска.
***
Открыв дверь, я очутилась в тоннеле — длинном, узком, если так можно выразиться, вихляющемся. Больше всего он напоминал помещение какой-то подсобки или учреждения — окрашенные до половины серой маслянистой краской стены, лампочки без абажуров на длинных пыльных шнурах. Вот только окон и дверей в нем не было. В отличие от лабиринта египетской гробницы тоннель не вызывал гнетущих чувств, и я шла вперед без особой тревоги. Шла очень долго, пока не развязался шнурок на кроссовке. Я отвлеклась всего на пару секунд, но когда подняла голову, поняла, что теряю чувство направления. В однообразном коридоре трудно было сориентироваться, откуда и в какую сторону направляешься. Мне ничего не оставалось, как идти "вперед". Миновав очередной поворот, я остолбенела — навстречу шла девчонка. Она тоже вскрикнула, помедлила и двинулась ко мне.
— Эй, кто ты?
Девчонка что-то отвечала, но слов я не расслышала. Она казалась очень знакомой, эта темноволосая особа с короткой стрижкой… Конечно же — тоннель заканчивался глухой стеной, на которой висело зеркало. Пожалуй, ради встречи с собственным отражением не стоило забираться так далеко. Надо было просто развернуться и идти назад, но я почему-то спросила:
— Ты мое отражение?
— Ты мое отражение? — донеслось в ответ.
Интересно, что представляет собой Зазеркалье? Не так давно, завязывая шнурок, я засомневалась, раздумывая, в какую сторону следует идти. А если на минуту представить, что именно я являюсь отражением и просто подошла к зеркалу с другой стороны? Пальцы потянулись к стеклу — ощущение было таким. Будто они окунулись в жгучую ледяную воду. Рука погружалась все глубже, и одновременно что-то просачивалось сквозь меня на эту сторону. Еще немного, и тайны Зазеркалья откроются мне. А может быть, наоборот, я освобожусь и выйду из перевернутого мира. Кто я — человек или отражение?.. Надо было покончить с безумием. Я посмотрела в лицо отражению и очень твердо произнесла:
— Я — это я. Меня зовут Виктория Барышева, я живой человек. А не отражение на посеребренном стекле!
От звуков моего голоса зеркало треснуло и осыпалось на пол блестящими треугольными осколками. Мне оставалось только развернуться и идти к выходу из коварного серого тоннеля. Тот, кто задумал эту игру, играл на моих слабостях. Стоило только в чем-то усом… Ой!
Ловушки, оказывается, устраивают не только в египетских пирамидах. Я летела, летела, летела… Сперва над головой виднелось отверстие люка, потом оно стало похожим на четырехугольную лупу, звёздочку, а вскоре исчезло вовсе. Неужели я сорвалась в бездну, окружавшую Коридор?
***
Я лежала на кровати, будильник показывал без четверти семь, за окнами чирикали воробьи, и солнце пробивалось сквозь розовые, с белыми ромашками шторы.
— Вика, я ухожу. Завтрак на столе. Поторапливайся, а то опоздаешь в школу, — сказала мама и хлопнула входной дверью.
Сунув ноги в шлепанцы и накинув халатик, я направилась к двери. Минуточку… в январе не щебечут воробьи и светает на несколько часов позже. Всё это очень напоминало весну. Так и есть — березка за окном была покрыта молоденькой ажурной листвой. Зазвенел звонок. Выйдя в прихожую, я обратила внимание на очередную неточность — входная дверь была закрыта на цепочку. Наличие этих мелких недочетов не удивляло — силы, творившие иллюзии, к счастью, не могли точно копировать реальность. На пороге стоял Петька Толкачев:
— Ты еще не одета? Звонок через полчаса.
— Слушай, Петька, это не настоящая школа, скорее всего, ее вовсе не существует, поэтому ходить туда не обязательно. Важнее отыскать выход в Коридор.
— Я всегда знал, что ты прогульщица, Виктория. Но, увы, школа — это часть суровой реальности бытия. Даю на одевание три минуты. Учти, ждатъ не буду.
— Слушаюсь! — Щелкнув пятками, я вернулась в комнату.
Петька всегда был скептиком, и только чудо могло доказать ему нереальность происходящего. Но чудес в этом путешествии, судя по всему, не предвиделось. Наскоро причесавшись, я вышла в прихожую:
— Петька, здесь только на первый взгляд все в порядке, но если как следует присмотреться… Незнакомец в Черном говорил: "Зло несовершенно, в нем можно найти трещинку". Значит, и мир, созданный злом, имеет свои изъяны. Вот например, совсем недавно мы отмечали Новый год, а теперь за окнами — начало мая.
— Барышева, это называется — зимняя спячка.
— Не смейся. Хочешь другой пример — мама уходит на работу, хлопает дверью, а потом оказывается, что дверь закрыта изнутри на цепочку.
— Вика, почему ты не завтракаешь? Гренки остыли. — Голос, похожий на мамин, вступил в наш разговор.
— Мам, ты же ушла!
— Вешалка на пальто оторвалась, сижу пришиваю.
— Это и есть твои чудеса? — Толкачев смотрел на меня оценивающе, решая, розыгрыш это или тяжелая форма школьного психоза.
Потом мы отправились в школу. Уже в классе я спросила у Петьки, как он относится к отсутствию Ивойлова, Панкратовой, Акулиничееой и Петренко?
— Что с тобой, Виктория? Они же давным-давно умерли. Ивойлов утонул в реке прошлым летом, Акулиничева скончалась от воспаления легких в третьем классе, Панкратова…
— Нет. Они живы.
— Скверная тема для розыгрыша.
Урок начался. И не простой урок, а контрольная по математике. По привычке я испугалась. Даже в иллюзорном мире тригонометрия наводила на меня ужас. Я невольно взялась за решение первого варианта, но потом отложила тетрадь и весь урок раздумывала, каким образом доказать Петьке свою правоту. Возможно, как это бывало и прежде, он просто поверит на слово. Прозвенел звонок. Сдав чистую тетрадь, я остановилась у доски, поджидая Толкачева:
— Петька, давай поговорим серьезно. Мы с тобой друзья с незапамятных времен, и, если я, как друг, попрошу о крошечном одолжении, ты выполнишь эту просьбу?
— Если не понадобится прыгать с моста.
Мы обошли школу с первого до последнего этажа, заглядывая во все помещения. Прозвенел звонок, но я не отпускала Толкачева — не обследованными оставались еще несколько комнат, в том числе и учительская. Я осторожно приоткрыла дверь, и знакомый золотистый свет омыл лицо:
— Возьми меня за руку, сейчас мы вместе шагнем в учительскую.
— Думаешь, круто?
Мы перешагнули порог.
— Барышева, Толкачев, почему не на занятиях? — сползшие на кончик носа очки Светланы Андреевны сердито сверкнули. — Что вы еще натворили?
— Извините, Светлана Андреевна, мы ошиблись дверью, — пробормотал Петька, утягивая меня в вестибюль. — Ну что, Барышева, достаточно? Я свободен?
Я только махнула рукой. Петька должен был самостоятельно понять абсурдность своего положения, иначе ему не удастся вырваться на свободу. И тогда я задумалась над тем, как отличить подлинник от подделки. Предположим, я вижу два совершенно одинаковых золотых колечка и знаю, что одно из них фальшивое. Можно распилить обе безделушки и посмотреть, что у них внутри — сияющее золото или темная медь. То есть надо показать Петьке не предназначенное для посторонних взглядов содержимое подделки. Но мир, далее этот — не колечко, его не распилишь. Хотя…
Моя нога больно ударилась о неизвестно откуда взявшийся бортик тротуара. Только тогда я заметала, что нахожусь не в школе, а посреди переулка, ведущего к моему дому. Рядом шагал Толкачев. Он-то наверняка был уверен, что прилежно отсидел шесть уроков, и теперь скорее всего размышлял, как лучше провести остаток дня.
— Толкачев, дай на минуточку часы?
— Зачем?
После недолгого размышления он все лее протянул мне древнюю допотопную "Звезду" на кожаном ремешке. Я подцепила заднюю крышку, заглянула внутрь корпуса и увидела самый обычный часовой механизм. Оставалось признать, что окружавшая нас обстановка оказалась очень качественно выполненной подделкой. И все же имитация не могла быть полной, ведь воспроизводился не весь мир, а только маленький его кусочек. Исходя из этого — картинка в телевизоре возникает на потому, что антенна улавливает сигнал телестанции, а исключительно по воле некоей неведомой силы. Значит, иллюзорность этого мира можно было доказать, жаль только, что я не знала, как это сделать. Я не хотела расставаться с Петькой и попросила его зайти ко мне, помочь с уроками.
— Что тебя смущает. Вика, — задачи на проценты или тригонометрия? — он деловито раскладывал на столе книжки и тетради.
— Петька, зажги, пожалуйста, настольную лампу.
Толкачев нажал на клавишу — вспыхнул сеет. Я подошла к розетке и выдернула шнур. Лампа погасла.
— Почему она не горит?
— Предлагаешь начать с физики? Нажав на выключатель, мы замыкаем электрическую цепь, и электрический ток начинает проходить…
— Без этого она гореть не будет? А ток можно увидеть?
— Нет. Только результат его работы.
— Эта розетка под током?
— Да.
— Что бывает с человеком, схватившимся за голые провода?
— Э… Стой!
Но было поздно: я ткнула металлическую ножку циркуля в дырку розетки. Могло произойти самое худшее, но не случилось абсолютно ничего.
— Петька, напряжения нет. А теперь смотри… — Я включила в сеть лампу, и она тут же загорелась. — Что скажешь, Толкачев, ведь так не бывает?
— Виктория, я ясно понимаю, что кто-то из нас сумасшедший.
— Это мир вокруг сумасшедший!
Я говорила долго и страстно, перечисляя загадочные события последнего времени. Петька морщил лоб, силясь что-то вспомнить.
— Новый год… черви вылезают из пакета… рука Зизи падает в салат… портрет… ночь на кладбище… То есть вся эта чертовщина привела меня сюда? Отсутствие напряжения отчасти может служить доказательством, но… но такое просто невозможно!
Сейчас он убедит себя, что все вокруг в норме, и перестанет сомневаться! Я вскочила с места и бросилась вон из комнаты, увлекая за собой Петьку, — это был последний шанс вывести его на свободу. Ноги сами свернули к кухне, но вместо отделанной клеенкой комнатушки нас встретили каменные своды загадочного Коридора. Впрочем, насчет сводов сказано было слишком сильно. Медленно, но неуклонно съеживающаяся дорожка пола да кусочек стены с парой дверей — вот и все, что осталось от гигантского сооружения. Бездна подступала со всех сторон, и ее соседство вызывало тоскливое, тревожное чувство.
Нас встретили аплодисментами. Но времени для демонстрации эмоций уже не было. Передав недоумевающего Петьку на попечение Логиновой и Панкратовой, я потянула на себя одну из дверей. Она не открывалась, удерживаемая рукой Незнакомца. Выглядел он невесело, и казалось, что сквозь его зрачки просвечивает окружавшая нас бездна.
— Ты не успеешь. Вика. Посмотри вокруг. Ступай домой и утешься, что спасла хотя бы троих.
Я не стала спорить и просто переменила тему разговора:
— Мы все здесь как будто призраки. Лично я знаю, где находится мое тело и как в него вернуться, но куда податься моим приятелям? Во время моей последней встречи с ними Светку утащил какой-то оживший мертвец, отвратительный скелет, который выдавал себя за Зизи.
— Барышева, это что, шутка? — Логинова произнесла фразу очень мрачным тоном, а Панкратова промолчала, но побелела, как носовой платок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18