Народ там не появляется, ни рек, ни дорог, глухой угол…
— Ну и каковы результаты? — поторопил Георгий без особого интереса.
— Ничего особенного, пусто там. Но лисичек много вокруг… Есть же у них база!Откуда-то они вылетают! Мне стало любопытно. Ехала сюда, думала, от тоски умру. А тут интересно становится, не представляла, что так серьезно…
— Да, опередили меня… Хотел дать вам задание присмотреться к аэродрому.
Она отрицательно помотала головой.
— Никаких перспектив. База где-то внутри «бермудского треугольника». Должна быть основная и несколько второстепенных…
— Мне нравится ваша инициатива, — прервал Поспелов. — Но договоримся так: пока у нас режим радиомолчания, а вы на метеостанции одна, от озера ни шагу.
— Что же, сидеть прикажите? Наоборот, пока никого нет и руки развязаны…
— Отставить. Я не хочу терять агента. Что такое дисциплина, вам известно. И почему без моего согласия отпустили своих подчиненных?
— Они — мои подчиненные.
— А вы подчиняетесь мне.
Рим обиделась, но, скрыв чувства, сказала весело:
— Не знала, что вы такой… службист.
— Вам не повезло…
— Когда же откроете эфир?
— Когда доставят новые оперативные радиостанции, — сказал Поспелов и мысленно прибавил: «Но ты ее никогда не получишь».
Он уже почти не сомневался, откуда произошла утечка секретной информации.
Заремба допустил такую ошибку, после которой следует немедленно подавать рапорт об отставке. Он занимался подготовкой и внедрением агента, он провел все спецпроверки и оперативные установки…
И Поспелова сейчас не интересовала подоплека предательства — где, когда и кем был перевербован разведчик-нелегал; важно было немедленно блокировать действия Рима, оградить ее возможные связи с «драконами». Или, напротив, позволить все и через нее запускать дезинформацию.
Изымать ее с метеостанции пока было нельзя: требовалось определенное решение руководства, которому еще следовало доказать, что агент, по крайней мере, бьет мячи в разные ворота. Но, выдвигая обвинения против Рима, он тем самым подставлял под удар Зарембу, с которым уже сговорился относительно десантуры…
* * *
Георгий давно уже заметил некую роковую странность — все неожиданные и критические события происходили в его отсутствие на ферме. И на сей раз, вернувшись со встречи, застал Татьяну со знакомой болезненностью в глазах, правда, теперь скрываемой.
— Что? — почти весело спросил он. — Опять пришельцы?
— Пришельцы и ушельцы, — озираясь, тихо проговорила «жена». — Был нарочный от Зарембы. Привез вот эту фотографию для опознания. И я сразу же узнала!
— Кто же это?
— Тот самый… инопланетянин, что помогал выталкивать машину. Когда мы вояжировали по «треугольнику».
— Откуда у Зарембы его фотография? — вслух изумился Георгий и замолчал, спохватившись, что слишком откровенно выдает эмоции. «Жена» в другой раз бы не преминула съязвить по этому поводу, но сейчас будто не заметила, протянула прошитый и запечатанный пакет.
Текст письма оказался не только не зашифрованным, но и написанным от руки торопливым, размашистым почерком, и, не будь подписи Зарембы, никогда бы не подумал, что полковник пишет, как курица лапой. Он сообщал, что на Ленинградской АЭС 16-17 июля готовится диверсия, аналогичная или даже более трагичная, чем Чернобыльская, и что прослеживается прямая связь ее с пришельцами «бермудского треугольника». Полковник просил найти возможность нарести превентивный, отвлекающий удар по любым обнаруженным в сопках объектам, а главное, не допустить, чтобы в указанные дни поднимались в воздух и распускались загадочные «ромашки». Он также извещал, что оружие для десантуры находится в пути, но прибудет не раньше вечера пятнадцатого числа, поскольку отправлено не авиацией, а автомобильным транспортом.
Это послание, естественно, не было нигде зарегестрировано и в конце его стоял крестик, означавший, что документ подлежит уничтожению сразу же по прочтении.
Георгий щелкнул зажигалкой и запалил его вместе с конвертом. Татьяна выждала, когда догорит письмо в пепельнице, и, разминая бумажные огарки спичечным коробком, проговорила уже без всякого напряжения в голосе, будто бы между прочим:
— А пассия твоя тоскует. Стоит у окна и все кого-то ждет. То шторы раздвинет, то закроет…
— Какая пассия? — занятый своими мыслями, не понял Георгий.
— Нежное это создание — Рем, которой ты предоставил убежище. Думала, тебя ждет и глядит на дорогу. Ан нет! Обрядится в спортивный костюм и выйдет на балкон. На озеро смотрит и ждет. Трижды за день выходила. И ждала ровно по девять минут.
Он слушал, вернее, старался слушать, почти неосознанно, и потому смысл сказанного доходил с трудом, будто пропущенный сквозь вату…
К пяти часам утра первый этап «Грозы» практически завершился, группа быстрого реагирования вошла на территорию АЭС, блокировала и взяла под охрану все жизненно важные центры, провела проверку и задержание людей, находящихся в этот момент на станции по разовым и временным пропускам, прекратила доступ через КПП кого-бы то ни было, исключая лишь прибывшего по тревоге директора и главного инженера. Группа «физиков» полностью оккупировала центральный и вспомогательный пульты второго энергоблока, откуда и производилось управление экспериментом.
Никого из посторонних тут не оказалось, работали усиленные группы операторов и свои, станционные специалисты, однако по замыслу и плану фирмы «Нейтрон». Слава Богу, все шло по графику: реакторный зал уже был заполнен водой, приведены в действие кран и манипуляторы — готовились к подъему из реактора еще не остывших до нужной температуры графитовых стержней. Это грозило мгновенным образованием огромных объемов перегретого пара, вследствие чего корпус энергоблока если бы не взлетел на воздух, то раскололся бы и развалился, как карточный домик.
Специалисты станции, непосредственно производившие эксперимент, уверяли, что взрыва не будет, поскольку в воду, заполнившую реактор, введен особый ингредиент, препятствующий испарению воды, и что технология перезарядки тщательно отработана в лабораторных условиях и используется во многих странах мира. Единственное, что они никак не могли объяснить химический состав ингредиента, ибо он являлся чьим-то «ноу-хау».
Физик Меркулов лишь остановил эксперимент, однако для полной ликвидации опасной ситуации на станции требовалось время: дирекция, разумеется, начала скандал вплоть до обвинения службы безопасности в терроризме, мол-де захват АЭС произведено целью шантажа Минатомэнерго и правительства. В любой момент можно было ожидать «ядерного взрыва» ущемленных и, по сути, обвиняемых в преступлении чиновников-атомщиков. Возле станции, как проникающая радиация, толпилась пресса.
Но более всего «критическая масса» предстоящей операции накапливалась в конторе у Зарембы, где после пяти утра начался тихий ажиотаж. Вышестоящих начальников Зарембы телефонные звонки «сверху» выволакивали из постелей и гнали на работу.
Зарембе пока еще доверяли — в его подразделении работали специалисты-ядерщики, знающие тонкости в технологиях, и потому все теперь стремились вооружиться вескими доводами и аргументами. На него не давили, не делали внушений, а спрашивали как раз об этих тонкостях, и Заремба, как профессор, вынужден был читать лекции по технологии перезарядки атомных реакторов, делать то же самое, что недавно еще делал перед ним физик Меркулов. К семи часам утра он намеревался быть в Питере: следовало накрыть и взять в оборот фирму «Нейтрон», пока там не попрятали концы в воду, однако вылететь из Москвы не смог ни в восемь и ни в девять. Вероятно, давление со стороны атомщиков было такое, что на десять назначили заседание закрытого совещания в правительстве, и руководство конторы, не рискнув явиться туда со своим багажом знаний, подставило Зарембу.
И пришлось ему отправлять в поход на «Нейтрон» своего помощника Выхрисюка…
Перед самым выездом на совещание в кабинет Зарембы без стука и звонка ворвался дежурный опер с газетой в руке.
— Что? — возмутился полковник, спешно укладывая папки в пластиковый пакет. — Опять заставка с реактором?
— Фантастика, товарищ полковник! — выпалил опер в каком-то яростном, веселом гневе. — Такого быть не может! Совпадение, что ли?
— По теории вероятности все может быть, — пробурчал Заремба. — Ну, что там!
— Высказывание министра обороны! Из достоверных источников!
— Ладно, оставь, дорогой посмотрю…
По пути на совещание он прочитал небольшую статью на первой полосе и тоже заразился этим веселым гневом; читал, стоя под светофором.
— Ну, суки! — сказал вслух и поехал на красный.
В газете приводилось высказывание, а точнее, где-то и по какому-то случаю якобы оброненная министром фраза, что уже через год ядерные вооружения России станут полностью бесконтрольными.
И с этим настроением он и явился на совещание.
Естественно, посвящено было оно безопасности на атомных электростанциях подобных заседаний Заремба пережил уже десятка два. И все они, как старые песни, ласкали слух и были известны от первого до последнего слова. И на этом все было как всегда: начали б горячего доклада об изношенных реакторах, об устаревших технологиях и назревшей необходимости остановки некоторых энергоблоков и целых АЭС. Затем пошли прения, разборки, кто и за что отвечает, пока, наконец, подавляющее большинство заседающих не сошлось на том, что для обеспечения безопасности нет главного — денег, и потому нет смысла вести дисскуссии, а надо искать финансы за рубежом и не брезговать инвестициями, предлагаемыми частным капиталом. «Ну, суки!» — про себя восхищался Заремба и молчал, с интересом ожидая, когда же и кем свершится поворот на тему, во имя которой и собрано совещание.
А его все никак не было.
По обыкновению такие строго секретные заседания оканчивались не только составлением плана мероприятий, обязательных к исполнению, но и обязательной утечкой информации. Чуть ли не все заседающие где-то и как-то проговаривались перед журналистами, предпочитая иностранных, и все тайное скоро становилось явным. Из всех интервью можно было сделать единственное заключение — дело с атомной энергетикой в России находится в критическом состоянии. Заремба подозревал в этом тонкую политическую игру: попугивая Запад новым Чернобылем, можно таким образом выманивать у него деньги. Однако сейчас, слушая привычные уху фразы и держа под рукой папку с газетами, где была информация о предстоящей катастрофе, зашифрованная в ребус, он как бы снял обвинение с заседающих в вымогательстве с применением «ядерного шантажа». Они были слишком далеки от таких тонких игр и, как показалось, слишком откровенно говорят о действительно плачевных делах на АЭС. И их последующая болтливость перед прессой — не менее откровенное желание поправить дело. Но все это потом используется совершенно в иных целях доказать всему миру, что Россия со своими станциями и ядерным потенциалом несет смертельную опасность для жизни человечества вообще. «Ну, суки!»проговорил про себя Заремба, адресуя ругательство в пространство.
Он уж думал, что про него и про «Грозу», объявленную на Ленинградской АЭС, так сегодня и не вспомнят, но председательствующий отлично знал сценарий и после короткого, расслабляющего перерыва дал слово представителю Минатомэнерго.
Худощавый и какой-то звонкий человек так же звонко сделал заявление о ночных событиях, произошедших на Ленинградской АЭС и о вмешательстве спецслужб в технологические и научные процессы на станции, в вещи, в специфическую область знаний, где они ничего не смыслят.
После этого Заремба ожидал закономерную паузу, чего не произошло, поскольку тут же без всякого позволения вскочил представитель Совета Безопасности, новый, ранее не встречавшийся на заседаниях человек с широким, за счет ранней лысины, лбом.
— Мы обсудили у себя положение на Ленинградской АЭС и считаем действия спецслужб правильными и своевременными, — заявил он. — Следует немедленно подключить прокуратуру и возбудить уголовное дело против большой группы ученых, которые планировали и готовили этот преступный эксперимент.
Этот широколобый доброволец неожиданно принял весь удар на себя, отвлекая его от Зарембы, потому что в ответна его резкость в атаку пошел худощавый.
— Ага! — злорадно сказал он. — Вам мало было «дела врачей»? Теперь вам подавай «дело ученых»? Хватит смешить мировое сообщество китайскими походами!
Удар по ученым-ядерщикам и недоверие к ним — это последний удар по атомной энергетике страны.
Сценарий ломался, председатель взял вожжи в руки.
— Надо бы послушать самого виновника ситуации, — предложил он. Возможно, у него есть аргументы.
— А господин Заремба всегда почемуто сидит и отмалчивается! поддержал его худощавый. — Я, например, ни разу не слышал его голоса.
— У меня служба такая, — с места пробурчал Заремба. — Слушать и мотать на ус. Я контрразведчик, а не птица-говорун.
— Если бы вы не молчали, у нас бы не складывалось подобных ситуаций! внезапно вцепился в него широколобый. — Вы обладаете такой серьезной информацией и молчите. А тем временем определенные силы умышленно подрывают интересы России, нагнетают страх перед ядерной катастрофой…
— Минуту, господа! — Заремба наконец встал и вальяжно выпятил живот. Если многоуважаемая публика желает знать истинное положение дел, то пожалуйста. Я специально подготовил материалы, чтобы каждый из вас мог ознакомиться, и только после этого я готов говорить. Иначе это беспредметный разговор.
— Могли бы вы коротко сформулировать свои выводы? — спросил преседательствующий. — Изложенные в этих материалах?
— Можно и коротко, — согласился полковник. — На Ленинградской АЭС готовилась диверсия под прикрытием научного эксперимента, которую я предотвратил сегодня ночью. Сейчас там работают мои люди, и после совещания я вылетаю сам.
— У вас есть основания утверждать это? — вступил в поединок председатель. — Есть факты, улики, достоверная информация? Есть непосредственные исполнители диверсионной акции?
— Хотите, чтобы я открыл здесь секретную информацию? — с прежним веселым гневом спросил Заремба. — Могу сделать и это, даже с удовольствием. Потому что хочу, чтобы она обязательно попала в прессу, ибо не вижу другого выхода борьбы с ползучей агрессией против государства.
— Я просил вас покороче!
— Пожалуйста. На территории Карелии, например, в течении пяти лет под прикрытием пришельцев из иной цивилизации существует диверсионно-разведывательное формирование. Принадлежит неустановленному государству, а значит, какой-то международной организации, возможно, промышленно-финансовой. Цели пока что весьма туманны и ясно одно проводится эта самая ползучая агрессия путем провокаций, радиоэлектронной войны, в которой оболванивается население — вплоть до применения психотронного оружия. Нами установлена и доказана прямая связь между этими пришельцами и готовившейся диверсией на АЭС, — Заремба похлопал ладонью папки на столе. Тут все это есть.
— Что вы конкретно предлагаете? — сухо спросил председатель.
— Мои предложения, думаю, выражают общее настроение заседателей. Я вас слишком давно слушал… Общая схема их примерно такая: обратиться в ООН и МАГАТЭ, сдать этим международным организациям все наши АЭС, а также производство ядерного топлива и все могильники отходов. И пусть они вкладывают свои деньги, если мы их в России не можем найти за столько лет. Пусть они обеспечивают безопасность станции от террористов, маньяков, от недоученных специалистов, дураков и слишком ученых экспериментаторов.
— Вы понимаете, что говорите? — встрял широколобый, в замешательстве озирая присутствующих. — Вы даете отчет своим словам?..
— Я выражаю общее мнение собравшихся! — отрезал Заремба. — Прошу не перебивать… Разумеется, для такой охраны потребуется специально обученная служба. У нас такой нет, поскольку нет денег на обучение, а имеющаяся не получает зарплаты несколько месяцев. Так что предлагаю и эти функции передать мировому сообществу. Например, специальным подразделениям НАТО. В первую очередь, Ленинградскую АЭС. И тогда, наконец, диверсанты прекратят свои поползновения, а некоторые «научные» фирмы — эксперименты. Следует упредить противника и сдаться ему на милость. Сначала атомные станции и производство топлива, затем весь комплекс ядерного оружия, — он выхватил из бокового кармана газету, как пистолет. — Министр обороны предупреждает: ядерный щит опасен для собственного здоровья, ибо через год станет полностью бесконтрольным. А если сдаться противнику — не нужно больше заседать.
На него таращили глаза, как на сумасшедшего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Ну и каковы результаты? — поторопил Георгий без особого интереса.
— Ничего особенного, пусто там. Но лисичек много вокруг… Есть же у них база!Откуда-то они вылетают! Мне стало любопытно. Ехала сюда, думала, от тоски умру. А тут интересно становится, не представляла, что так серьезно…
— Да, опередили меня… Хотел дать вам задание присмотреться к аэродрому.
Она отрицательно помотала головой.
— Никаких перспектив. База где-то внутри «бермудского треугольника». Должна быть основная и несколько второстепенных…
— Мне нравится ваша инициатива, — прервал Поспелов. — Но договоримся так: пока у нас режим радиомолчания, а вы на метеостанции одна, от озера ни шагу.
— Что же, сидеть прикажите? Наоборот, пока никого нет и руки развязаны…
— Отставить. Я не хочу терять агента. Что такое дисциплина, вам известно. И почему без моего согласия отпустили своих подчиненных?
— Они — мои подчиненные.
— А вы подчиняетесь мне.
Рим обиделась, но, скрыв чувства, сказала весело:
— Не знала, что вы такой… службист.
— Вам не повезло…
— Когда же откроете эфир?
— Когда доставят новые оперативные радиостанции, — сказал Поспелов и мысленно прибавил: «Но ты ее никогда не получишь».
Он уже почти не сомневался, откуда произошла утечка секретной информации.
Заремба допустил такую ошибку, после которой следует немедленно подавать рапорт об отставке. Он занимался подготовкой и внедрением агента, он провел все спецпроверки и оперативные установки…
И Поспелова сейчас не интересовала подоплека предательства — где, когда и кем был перевербован разведчик-нелегал; важно было немедленно блокировать действия Рима, оградить ее возможные связи с «драконами». Или, напротив, позволить все и через нее запускать дезинформацию.
Изымать ее с метеостанции пока было нельзя: требовалось определенное решение руководства, которому еще следовало доказать, что агент, по крайней мере, бьет мячи в разные ворота. Но, выдвигая обвинения против Рима, он тем самым подставлял под удар Зарембу, с которым уже сговорился относительно десантуры…
* * *
Георгий давно уже заметил некую роковую странность — все неожиданные и критические события происходили в его отсутствие на ферме. И на сей раз, вернувшись со встречи, застал Татьяну со знакомой болезненностью в глазах, правда, теперь скрываемой.
— Что? — почти весело спросил он. — Опять пришельцы?
— Пришельцы и ушельцы, — озираясь, тихо проговорила «жена». — Был нарочный от Зарембы. Привез вот эту фотографию для опознания. И я сразу же узнала!
— Кто же это?
— Тот самый… инопланетянин, что помогал выталкивать машину. Когда мы вояжировали по «треугольнику».
— Откуда у Зарембы его фотография? — вслух изумился Георгий и замолчал, спохватившись, что слишком откровенно выдает эмоции. «Жена» в другой раз бы не преминула съязвить по этому поводу, но сейчас будто не заметила, протянула прошитый и запечатанный пакет.
Текст письма оказался не только не зашифрованным, но и написанным от руки торопливым, размашистым почерком, и, не будь подписи Зарембы, никогда бы не подумал, что полковник пишет, как курица лапой. Он сообщал, что на Ленинградской АЭС 16-17 июля готовится диверсия, аналогичная или даже более трагичная, чем Чернобыльская, и что прослеживается прямая связь ее с пришельцами «бермудского треугольника». Полковник просил найти возможность нарести превентивный, отвлекающий удар по любым обнаруженным в сопках объектам, а главное, не допустить, чтобы в указанные дни поднимались в воздух и распускались загадочные «ромашки». Он также извещал, что оружие для десантуры находится в пути, но прибудет не раньше вечера пятнадцатого числа, поскольку отправлено не авиацией, а автомобильным транспортом.
Это послание, естественно, не было нигде зарегестрировано и в конце его стоял крестик, означавший, что документ подлежит уничтожению сразу же по прочтении.
Георгий щелкнул зажигалкой и запалил его вместе с конвертом. Татьяна выждала, когда догорит письмо в пепельнице, и, разминая бумажные огарки спичечным коробком, проговорила уже без всякого напряжения в голосе, будто бы между прочим:
— А пассия твоя тоскует. Стоит у окна и все кого-то ждет. То шторы раздвинет, то закроет…
— Какая пассия? — занятый своими мыслями, не понял Георгий.
— Нежное это создание — Рем, которой ты предоставил убежище. Думала, тебя ждет и глядит на дорогу. Ан нет! Обрядится в спортивный костюм и выйдет на балкон. На озеро смотрит и ждет. Трижды за день выходила. И ждала ровно по девять минут.
Он слушал, вернее, старался слушать, почти неосознанно, и потому смысл сказанного доходил с трудом, будто пропущенный сквозь вату…
К пяти часам утра первый этап «Грозы» практически завершился, группа быстрого реагирования вошла на территорию АЭС, блокировала и взяла под охрану все жизненно важные центры, провела проверку и задержание людей, находящихся в этот момент на станции по разовым и временным пропускам, прекратила доступ через КПП кого-бы то ни было, исключая лишь прибывшего по тревоге директора и главного инженера. Группа «физиков» полностью оккупировала центральный и вспомогательный пульты второго энергоблока, откуда и производилось управление экспериментом.
Никого из посторонних тут не оказалось, работали усиленные группы операторов и свои, станционные специалисты, однако по замыслу и плану фирмы «Нейтрон». Слава Богу, все шло по графику: реакторный зал уже был заполнен водой, приведены в действие кран и манипуляторы — готовились к подъему из реактора еще не остывших до нужной температуры графитовых стержней. Это грозило мгновенным образованием огромных объемов перегретого пара, вследствие чего корпус энергоблока если бы не взлетел на воздух, то раскололся бы и развалился, как карточный домик.
Специалисты станции, непосредственно производившие эксперимент, уверяли, что взрыва не будет, поскольку в воду, заполнившую реактор, введен особый ингредиент, препятствующий испарению воды, и что технология перезарядки тщательно отработана в лабораторных условиях и используется во многих странах мира. Единственное, что они никак не могли объяснить химический состав ингредиента, ибо он являлся чьим-то «ноу-хау».
Физик Меркулов лишь остановил эксперимент, однако для полной ликвидации опасной ситуации на станции требовалось время: дирекция, разумеется, начала скандал вплоть до обвинения службы безопасности в терроризме, мол-де захват АЭС произведено целью шантажа Минатомэнерго и правительства. В любой момент можно было ожидать «ядерного взрыва» ущемленных и, по сути, обвиняемых в преступлении чиновников-атомщиков. Возле станции, как проникающая радиация, толпилась пресса.
Но более всего «критическая масса» предстоящей операции накапливалась в конторе у Зарембы, где после пяти утра начался тихий ажиотаж. Вышестоящих начальников Зарембы телефонные звонки «сверху» выволакивали из постелей и гнали на работу.
Зарембе пока еще доверяли — в его подразделении работали специалисты-ядерщики, знающие тонкости в технологиях, и потому все теперь стремились вооружиться вескими доводами и аргументами. На него не давили, не делали внушений, а спрашивали как раз об этих тонкостях, и Заремба, как профессор, вынужден был читать лекции по технологии перезарядки атомных реакторов, делать то же самое, что недавно еще делал перед ним физик Меркулов. К семи часам утра он намеревался быть в Питере: следовало накрыть и взять в оборот фирму «Нейтрон», пока там не попрятали концы в воду, однако вылететь из Москвы не смог ни в восемь и ни в девять. Вероятно, давление со стороны атомщиков было такое, что на десять назначили заседание закрытого совещания в правительстве, и руководство конторы, не рискнув явиться туда со своим багажом знаний, подставило Зарембу.
И пришлось ему отправлять в поход на «Нейтрон» своего помощника Выхрисюка…
Перед самым выездом на совещание в кабинет Зарембы без стука и звонка ворвался дежурный опер с газетой в руке.
— Что? — возмутился полковник, спешно укладывая папки в пластиковый пакет. — Опять заставка с реактором?
— Фантастика, товарищ полковник! — выпалил опер в каком-то яростном, веселом гневе. — Такого быть не может! Совпадение, что ли?
— По теории вероятности все может быть, — пробурчал Заремба. — Ну, что там!
— Высказывание министра обороны! Из достоверных источников!
— Ладно, оставь, дорогой посмотрю…
По пути на совещание он прочитал небольшую статью на первой полосе и тоже заразился этим веселым гневом; читал, стоя под светофором.
— Ну, суки! — сказал вслух и поехал на красный.
В газете приводилось высказывание, а точнее, где-то и по какому-то случаю якобы оброненная министром фраза, что уже через год ядерные вооружения России станут полностью бесконтрольными.
И с этим настроением он и явился на совещание.
Естественно, посвящено было оно безопасности на атомных электростанциях подобных заседаний Заремба пережил уже десятка два. И все они, как старые песни, ласкали слух и были известны от первого до последнего слова. И на этом все было как всегда: начали б горячего доклада об изношенных реакторах, об устаревших технологиях и назревшей необходимости остановки некоторых энергоблоков и целых АЭС. Затем пошли прения, разборки, кто и за что отвечает, пока, наконец, подавляющее большинство заседающих не сошлось на том, что для обеспечения безопасности нет главного — денег, и потому нет смысла вести дисскуссии, а надо искать финансы за рубежом и не брезговать инвестициями, предлагаемыми частным капиталом. «Ну, суки!» — про себя восхищался Заремба и молчал, с интересом ожидая, когда же и кем свершится поворот на тему, во имя которой и собрано совещание.
А его все никак не было.
По обыкновению такие строго секретные заседания оканчивались не только составлением плана мероприятий, обязательных к исполнению, но и обязательной утечкой информации. Чуть ли не все заседающие где-то и как-то проговаривались перед журналистами, предпочитая иностранных, и все тайное скоро становилось явным. Из всех интервью можно было сделать единственное заключение — дело с атомной энергетикой в России находится в критическом состоянии. Заремба подозревал в этом тонкую политическую игру: попугивая Запад новым Чернобылем, можно таким образом выманивать у него деньги. Однако сейчас, слушая привычные уху фразы и держа под рукой папку с газетами, где была информация о предстоящей катастрофе, зашифрованная в ребус, он как бы снял обвинение с заседающих в вымогательстве с применением «ядерного шантажа». Они были слишком далеки от таких тонких игр и, как показалось, слишком откровенно говорят о действительно плачевных делах на АЭС. И их последующая болтливость перед прессой — не менее откровенное желание поправить дело. Но все это потом используется совершенно в иных целях доказать всему миру, что Россия со своими станциями и ядерным потенциалом несет смертельную опасность для жизни человечества вообще. «Ну, суки!»проговорил про себя Заремба, адресуя ругательство в пространство.
Он уж думал, что про него и про «Грозу», объявленную на Ленинградской АЭС, так сегодня и не вспомнят, но председательствующий отлично знал сценарий и после короткого, расслабляющего перерыва дал слово представителю Минатомэнерго.
Худощавый и какой-то звонкий человек так же звонко сделал заявление о ночных событиях, произошедших на Ленинградской АЭС и о вмешательстве спецслужб в технологические и научные процессы на станции, в вещи, в специфическую область знаний, где они ничего не смыслят.
После этого Заремба ожидал закономерную паузу, чего не произошло, поскольку тут же без всякого позволения вскочил представитель Совета Безопасности, новый, ранее не встречавшийся на заседаниях человек с широким, за счет ранней лысины, лбом.
— Мы обсудили у себя положение на Ленинградской АЭС и считаем действия спецслужб правильными и своевременными, — заявил он. — Следует немедленно подключить прокуратуру и возбудить уголовное дело против большой группы ученых, которые планировали и готовили этот преступный эксперимент.
Этот широколобый доброволец неожиданно принял весь удар на себя, отвлекая его от Зарембы, потому что в ответна его резкость в атаку пошел худощавый.
— Ага! — злорадно сказал он. — Вам мало было «дела врачей»? Теперь вам подавай «дело ученых»? Хватит смешить мировое сообщество китайскими походами!
Удар по ученым-ядерщикам и недоверие к ним — это последний удар по атомной энергетике страны.
Сценарий ломался, председатель взял вожжи в руки.
— Надо бы послушать самого виновника ситуации, — предложил он. Возможно, у него есть аргументы.
— А господин Заремба всегда почемуто сидит и отмалчивается! поддержал его худощавый. — Я, например, ни разу не слышал его голоса.
— У меня служба такая, — с места пробурчал Заремба. — Слушать и мотать на ус. Я контрразведчик, а не птица-говорун.
— Если бы вы не молчали, у нас бы не складывалось подобных ситуаций! внезапно вцепился в него широколобый. — Вы обладаете такой серьезной информацией и молчите. А тем временем определенные силы умышленно подрывают интересы России, нагнетают страх перед ядерной катастрофой…
— Минуту, господа! — Заремба наконец встал и вальяжно выпятил живот. Если многоуважаемая публика желает знать истинное положение дел, то пожалуйста. Я специально подготовил материалы, чтобы каждый из вас мог ознакомиться, и только после этого я готов говорить. Иначе это беспредметный разговор.
— Могли бы вы коротко сформулировать свои выводы? — спросил преседательствующий. — Изложенные в этих материалах?
— Можно и коротко, — согласился полковник. — На Ленинградской АЭС готовилась диверсия под прикрытием научного эксперимента, которую я предотвратил сегодня ночью. Сейчас там работают мои люди, и после совещания я вылетаю сам.
— У вас есть основания утверждать это? — вступил в поединок председатель. — Есть факты, улики, достоверная информация? Есть непосредственные исполнители диверсионной акции?
— Хотите, чтобы я открыл здесь секретную информацию? — с прежним веселым гневом спросил Заремба. — Могу сделать и это, даже с удовольствием. Потому что хочу, чтобы она обязательно попала в прессу, ибо не вижу другого выхода борьбы с ползучей агрессией против государства.
— Я просил вас покороче!
— Пожалуйста. На территории Карелии, например, в течении пяти лет под прикрытием пришельцев из иной цивилизации существует диверсионно-разведывательное формирование. Принадлежит неустановленному государству, а значит, какой-то международной организации, возможно, промышленно-финансовой. Цели пока что весьма туманны и ясно одно проводится эта самая ползучая агрессия путем провокаций, радиоэлектронной войны, в которой оболванивается население — вплоть до применения психотронного оружия. Нами установлена и доказана прямая связь между этими пришельцами и готовившейся диверсией на АЭС, — Заремба похлопал ладонью папки на столе. Тут все это есть.
— Что вы конкретно предлагаете? — сухо спросил председатель.
— Мои предложения, думаю, выражают общее настроение заседателей. Я вас слишком давно слушал… Общая схема их примерно такая: обратиться в ООН и МАГАТЭ, сдать этим международным организациям все наши АЭС, а также производство ядерного топлива и все могильники отходов. И пусть они вкладывают свои деньги, если мы их в России не можем найти за столько лет. Пусть они обеспечивают безопасность станции от террористов, маньяков, от недоученных специалистов, дураков и слишком ученых экспериментаторов.
— Вы понимаете, что говорите? — встрял широколобый, в замешательстве озирая присутствующих. — Вы даете отчет своим словам?..
— Я выражаю общее мнение собравшихся! — отрезал Заремба. — Прошу не перебивать… Разумеется, для такой охраны потребуется специально обученная служба. У нас такой нет, поскольку нет денег на обучение, а имеющаяся не получает зарплаты несколько месяцев. Так что предлагаю и эти функции передать мировому сообществу. Например, специальным подразделениям НАТО. В первую очередь, Ленинградскую АЭС. И тогда, наконец, диверсанты прекратят свои поползновения, а некоторые «научные» фирмы — эксперименты. Следует упредить противника и сдаться ему на милость. Сначала атомные станции и производство топлива, затем весь комплекс ядерного оружия, — он выхватил из бокового кармана газету, как пистолет. — Министр обороны предупреждает: ядерный щит опасен для собственного здоровья, ибо через год станет полностью бесконтрольным. А если сдаться противнику — не нужно больше заседать.
На него таращили глаза, как на сумасшедшего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48