Между ними всегда стояли деньги, и они-то мешали сблизиться: заканчивался отдых, и наступало время платить за него. И отказаться от этого Мавр не хотел принципиально, ибо все обращалось или могло обратиться в плоскость родственных отношений или что еще хуже -- в нахлебничество. У него был горький опыт, когда обнаруживаешь, что нахальство человеческое не имеет границ и стоит лишь единожды поступиться принципом, как потом потребуется несколько лет, чтобы отвадить халявщиков. Да еще и расстаешься чуть ли не врагами!
В день приезда для постоянных клиентов он устраивал бесплатный пир с винами разных сортов, шашлыками, азу собственного приготовления, горами всевозможных фруктов и катанием по вечернему морю на катере каперанга Радобуда; почти такой же загул следовал по окончании сезона, но за все остальное надо было рассчитываться.
Челночниц он встретил по обыкновению щедро, никою из них не выделял вниманием, танцевал в саду с каждой примерно поровну и дурачился со всеми без обиды и скабрезности и, разумеется, ни с кем не менял своего летнего наряда, однако когда отправились кататься на катере и к компании присоединились Радобуд и Курбатов, сам собой разложился марьяж. Марина забралась в рубку к капитану, Лена спустилась к профессору-пенсионеру в каюту играть в шахматы, а Томила -- женщина, носящая цыганское имя, но совершенно на нее не похожая, осталась на палубе с Мавром.
Почти счастливым, разгулявшимся и свободным дамам требовалось что-нибудь эдакое, романтично-сердечное, но кавалеры мало куда годились. Молодой еще Радобуд вообще избегал женщин, дежурный лодочник-ученый перебрался на юг. чтобы лечить застарелый ревматизм, и, в буквальном смысле, скрипел на ходу, как немазаная телега, а Мавру, несмотря на здоровье, шел девятый десяток, и кроме того, он пристроился в рубке читать газеты.
Но других-то кавалеров не было!
Море выдалось не очень-то для купания, после недавнего шторма пошла низовка, вода была градусов восемь, но когда из виду начала скрываться береговая полоса, барышни изъявили желание окунуться в открытом море. Для страховки вместе с ними нырнули и Радобуд с Мавром, побултыхались несколько минут, вылезли на палубу, и тут началось согревание женских тел. Согласно марьяжу.
Коноплев еще ничего не заподозрил и ничему не удивлялся, так как знал Томилу давно и относился к ней с чувством дедушки к внучке -- это была условная игра со всеми молодыми женщинами. Она прижималась к Мавру и слегка пьяненькая, шептала:
-- Ты почему такой горячий? Тебе не холодно, да?.. Откуда в тебе столько энергии?
-- От солнца, -- сказал он.
-- Я когда долго загораю, меня знобить начинает. И загар совсем не пристает... Давно хотела спросить... И мы сегодня с девчонками спорили -сколько тебе лет? Ты, как женщина, скрываешь свой возраст.
Он гордился своими годами, но и в самом деле иногда скрывал. Чтобы не шокировать впечатлительную публику.
И сейчас, слушая ее шепоток, Мавр вспомнил время, когда Томила однажды приезжала с мужем, спортивным молодым человеком, а потом с двухлетним сыном и двумя годами позже -- с любовником. И в первый, приемный день, после пира как-то сами собой возникали мужские соревнования: в основном тянулись на руках или делали заплывы. Хозяин вначале не участвовал в развлечениях гостей, но его подначивали, поддразнивали и в результате втягивали в состязания. Мавр поочередно, в разные годы уложил и мужа, и любовника Томилы, тем самым испортив отношения на весь сезон.
Ни тот, ни другой на юг больше не приезжали.
Сколько Мавру лет -- гадали чуть ли не все постояльцы, и когда он говорил правду, уличали в кокетстве. Она тоже не поверила, с прищуром белесых ресниц осмотрела его грудь, шею, попыталась разгладить складку, перечеркивающую левую щеку от виска до подбородка, поняла, что это не морщина, а глубокий, закамуфлированный врачами шрам, но спросила совершенно об ином.
-- Ты кто, Мавр? Ты кем был раньше? Это уже был девяносто пятый год, и потому он сказал открыто:
-- Генералом был.
И этому она не поверила, осталась при своем мнении.
Но когда вернулись домой и уже вшестером продолжили пир, впервые за много лет он изменил себе и, удалившись в свою комнату, вышел оттуда в генеральском мундире со звездой Героя Советского Союза и иконостасом орденов и медалей до живота. То ли от радости неожиданной встречи, то ли от вечного тягла двойной жизни, ему захотелось не то чтобы поразить воображение Томилы, но как бы заявить о себе настоящем. Форму он купил на рынке в Ялте два года назад, то есть в девяносто третьем, после распада СССР, после расстрела парламента, как знак протеста, достал из тайника все свои награды и пришил к генеральскому кителю золотые плетеные погоны образца шестидесятых годов. И фуражка оказалась современная, позорная, с южноамериканской высокой тульей, но другой, настоящей, русского покроя уже негде было взять.
За столом возникла долгая пауза. Более всего ошарашен был каперанг. Тот просто язык проглотил, увидев в приятеле генерал-лейтенанта. Томила лишь рассмеялась, захлопала в ладоши и заявила, что Мавру нужно сниматься в кино. А Радобуд вдруг стал говорить ему "вы", как-то сразу очужел и, прихватив с собой дежурного профессора-лодочника, удалился.
После пира, когда женщины разбрелись спать, а обряженный в привычную спортивную форму Коноплев принялся мыть посуду, каперанг вернулся и неожиданно заявил:
-- Я догадывался, вы не простой человек. Вы не школьный учитель, как представлялись. И возраст скрываете.
-- Что с тобой случилось, капитан? -- спросил Мавр. -- Это же театр, и ничего больше. Форму купил в Ялте по случаю, вместе с орденами. После смерти Любы скучно жить стало... Хотел перед Томилой хлестануться.
-- В прошлом году ко мне приходили люди... Спрашивали про вас. Выпытывали, что знаю, чем вы занимаетесь, с кем встречаетесь, кто приезжает отдыхать. Шантажировали...
-- Что же ты сразу не сказал?
-- Расстраивать не хотел, да и не поверил им, что вы другой человек, не тот, за кого себя выдаете... Эти люди не из милиции, слишком дотошные и умные. Склоняли шпионить за вами, но мне ведь терять нечего...
-- Спасибо... Вытирай посуду. Радобуд послушно схватил полотенце.
-- Теперь убедился: вы на самом деле генерал.
-- Это моя мечта юности! -- засмеялся Мавр. -- А сейчас, видно, в детство впадаю, форму купил, за Звезду и ордена такие деньги выложил!.. Оказалось, дешевая подделка.
-- Я двадцать лет на флоте оттрубил. И кое-что повидал. Форма на вас сидит. Вы ее поносили дай бог всякому. И ордена натуральные...
-- И все-таки это шутка...
-- Теперь я понял, кто выступал на митинге, -- почти шепотом сообщил Радобуд. -- Все гадал, кто?..
-- На каком таком митинге?
-- В Ялте!.. Октябрь девяносто третьего, расстрел парламента России...
-- Не хватало еще на митингах выступать! Я не по этой части...
-- Это были вы! Вы призывали отставных офицеров встать в строй и взять оружие, -- заговорил с оглядкой. -- Точно, вы... Загар только с вас уже сошел. Но он всегда к октябрю смывается...
-- Будет врать-то, каперанг! Какой из меня полководец? Я больше по женской части, массаж, моцион...
-- Ну, как хотите, товарищ генерал, -- Радобуд ничуть не расстроился. -- А скажите мне... ну, по секрету, что ли. Неужели Россия теперь никогда не встанет с колен? Я так переживаю, товарищ генерал!.. Я готов был идти за вами в Ялте! И сейчас готов!.. Но кругом одни изгои! С кем идти?
Мавр отложил не отмытую тарелку и снял фартук.
-- Знаешь что, каперанг... А не прокатиться ли нам на катере по ночному морю? Тот все понял, лихо козырнул:
-- Есть, товарищ генерал!
Они пришли на лодочную пристань, отбоярились от компании Курбатова, который заступил на дежурство, взяли катер, в полном молчании отошли от берега на полтора километра и легли в дрейф.
На море был полный штиль и классическая лунная дорожка, расчеркнувшая бесконечное водное пространство.
-- Как ты сказал -- изгои? -- переспросил Мавр. -- Пожалуй, слово подходящее...
-- А кто еще? -- подхватил Радобуд. -- Равнодушная, но энергичная полупьяная толпа, которой помыкают, как хотят! За несколько лет перекрасились в красных, теперь срочно малюются под демократов... Низость, пошлость, темнота и никакого чувства достоинства!
-- Это хорошо, что ты понимаешь обстановку. Но мне всегда жаль изгоев, каперанг. Смотрю на этих женщин... побросали профессию, рвут жилы, мотаются по странам. Кругом воровской или торгашеский дух... Вырождение нации, славянского единства... Вечный принцип -- разделяй и властвуй! Пора бы заступиться нам за славян...
-- А я ловлю себя на мысли, что начинаю презирать свой народ, -признался Радобуд. -- Наверное, это нехорошо... Но не могу смотреть, как его унижают, а он молчит. И это выдается за долготерпение! Положительное качество! Только бы не было войны!
-- Смири свое жесткое сердце, каперанг, -- посоветовал Мавр. -- Не суди строго, не руби с плеча.
-- Ладно, пусть так!.. Но что станет с Россией? С Украиной? У меня есть чувство, вы знаете!
-- Все будет в порядке. Опять, как в сорок пятом.
-- Понял, придется отступать до Москвы и топать, например, до Вашингтона.
-- Нет, снова до Берлина. И топать не придется...
-- Война с немцами? Что-то плохо верится... Наш этот вечно пьяный президент из Германии не вылезает, лучший немец... Стыд смотреть! Под канцлера подкладывались, что тот пятнистый, что этот!
-- Да нет, каперанг, ты приглядись внимательнее, -- засмеялся Мавр. -И увидишь, кто под кого ложится. И кто над кем куражится.
-- Не понял... Я что, слепой? Это же национальный позор!.. Они покорили Россию, развели нас с Украиной и Белоруссией. И теперь издеваются. И надо, чтоб опять, как в сорок пятом?..
-- Не кипятись, каперанг, все будет нормально и без войны.
-- Весь вопрос -- когда? Мы хрен дождемся!
-- Ничего, дождемся. Если ты мне поможешь.
-- Да я готов!..
-- Верю, иначе бы и разговора не затевал... Мы вот с тобой ныряем на дно морское, собираем битую посуду и получаем свои гнусные копейки. А сами на золоте сидим! Вся объединенная Европа должна бы отслюнивать нам зарплату, каждому жителю бывшего СССР. Примерно по триста баксов ежемесячно.
-- Такого никогда не будет, -- уверенно заявил Радобуд.
-- Да, это из области фантастики. Другое воспитание. -- Мавр снял ботинки, и спустив ноги с борта, похлюпал водой. -- Благодать!.. Но все равно не люблю моря...
-- Нам что, Европа задолжала? -- не внял лирическому настроению каперанг.
-- Знаешь, почему немецкий канцлер записал наших президентов в друзья? И валандается с ними?.. Объединение Германии, разрушение Берлинской стены -- это верхушка айсберга. Ублажает их и раскручивает совсем по другому поводу: хочется ему заполучить пакет ценных бумаг, оказавшийся в России. А его русские друзья -- ни сном ни духом! Не доросли, чтобы знать об имперских тайнах, поскольку они находятся вне идеологии. Последним, кто, возможно, что-то слышал, был Брежнев. И то потому, что я, согласно инструкции, доложил специалисту по золотовалютным резервам о существовании Веймарских акций у нас в СССР. Но он уже тогда впадал в маразм и, думаю, толком ничего не понял. До меня потом дошло, будто Леонид Ильич решил, что это был очередной ходатай за Жукова... Ну, и слава богу! Главное, я свой долг выполнил.
-- Вы?!.. Доложили?!.. -- ошалело спросил Радобуд.
-- А что ты так зауважал меня? Вы да вы...
-- Извините... Извини.
-- Думаю, настала пора вставать с колен, каперанг. И народы поднимать. Только немец был прав, нужно хорошее прикрытие.
-- Какой немец?
-- Да он вообще-то русский... Но это неважно. Предатель национальности не имеет.
-- Что я должен делать конкретно? -- у каперанга от восторга и предчувствий, как у мальчишки, захватывало дыхание. -- Поставьте... Поставь задачу, товарищ генерал. Я привык мыслить военными категориями.
-- Сейчас пойдем к берегу, причалим и отправимся спать, -- приказал Мавр. -- Потому что утро вечера мудренее. Придет время -- получишь задачу.
Радобуд как человек военный все понял. Запустил двигатель и встал к штурвалу.
* * *
Дома Мавр кое-как распихал посуду по шкафам, спустил с цепи овчарку, постоял над могилой жены, затем поднялся к себе наверх, включил телевизор и взялся просматривать газеты -- читать не оставалось времени.
Шороха на старой лестнице он не услышал, дверь внезапно распахнулась, и в ночных сумерках на пороге очутилась Томила в купальнике. В этом не было ничего неожиданного, поскольку завсегдатаи-отдыхающие другой формы одежды весь сезон не признавали, и южный уровень обнаженности был в порядке вещей. Кроме того, внутренне он ожидал нечто подобное, даже хотел, чтоб она пришла, однако после ночного плавания и разговоров, психологически оказался не готовым.
-- Мавр, где ты был? Я прихожу к тебе третий раз! -- чуть капризно проговорила Томила.
-- На прогулке, -- обронил он. -- Не спалось...
-- Мог бы взять меня.
-- Ты спала, не стал будить...
-- Нет, я прикидывалась... Мавр, можно я посижу у тебя немного? -- на всякий случай попросилась она, хотя знала, что он не откажет. -- И мне не спится, кружится голова.
-- Садись, -- он отодвинулся к стенке. -- Можешь даже полежать.
Томила сгребла газеты на пол, выключила телевизор и легла рядом. Эта троица никогда не воспринимала Мавра как мужчину.
-- Давай поговорим?.. Знаешь, у нас есть к тебе деловое предложение. -- Она привстала на локте, глядя на него сверху. -- Мы наняли, двух мальчиков, они будут возить товар из Турции в Ялту, а я -- принимать и отправлять его на Украину и в Россию. Нам нужна перевалочная база.
-- То есть мой дом?
-- Надежных людей у нас тут больше нет... Оплата -- два процента от оборота. Это достаточно много! Понимаешь, если не наращивать объемы, можно прогореть. Мы уже едва держимся на уровне...
-- Годится, -- неожиданно согласился он.
-- Правда? -- изумилась Томила. -- Ты не против?
-- У меня сухие подвалы, чердачная комната... Место есть...
-- А мы сомневались с девчонками, решили, ты и вправду генерал, не захочешь связываться с челноками! -- развеселилась она.
-- Отдыхающих ездит мало: состоятельные нынче рвут на Канары, у бедных нет денег... Не так будет скучно.
-- А тебе бывает скучно одному?
-- Бывает... Ну, иди, не дразни меня! Не буди зверя...
Она умышленно коснулась грудью его щеки.
-- Мне все равно не уснуть...
-- Погуляй в саду! Сходи искупайся!
-- Пошли вместе?
-- Не смущай меня, внучка!
Томила слегка отстранилась и вздохнула.
-- Мавр, скажи мне... Между нами... Кто ты? Иногда мне кажется, ты моложе меня. Сегодня всех насмешил с генеральским мундиром! Этот капитан поверил!..
-- Тебе понравился юмор?
-- Двадцать копеек! Классно! Белый мундир и черная физиономия!
-- Какая еще физиономия может быть у негра!
-- Нет, правда, ты кто на самом деле?
-- Африканский принц. Наследник огромного состояния, а значит, власти. Только вот вынужден скрываться.
Она никогда не видела его белым, поскольку ни разу не приезжала зимой. И не то, чтобы поверила, но готова была поиграть в предложенную игру.
-- Ты похож. И голос как у Поля Робсона. Только выговор... северо-уральский. Я там была на фольклорной практике... А ты знаешь свою судьбу?
-- Конечно. Умру в возрасте ста тридцати одного года.
-- Знать, когда умрешь, не интересно, -- задумчиво произнесла Томила. -- Как проживешь до смерти, что будет, кто встретится... Ты знаешь, что будет?
-- А как же! -- засмеялся Мавр. -- Причем, моя судьба имеет несколько версий. По какой захочу, по той и проживу.
-- Даже так? Ну и какие, например?
-- Могу еще лет сорок жить на берегу моря, страдать от его запаха и шума, уединяться в кузнице, пить вино и собственный коньяк...
-- Это здорово...
-- Что здорового? Тоска мне тут смертная. И одиночество. Если бы воплотить в жизнь второй вариант.
-- Какой же?
-- А перевернуть этот несправедливый мир. Чтоб как в сорок пятом. За державу обидно.
-- Я тебе верю, -- после паузы обронила она. -- В тебе чувствуется... огромная, потрясающая сила. Мне иногда даже страшно становится. Ты же все равно не скажешь, кто ты?
-- Не скажу.
-- Так и думала... Знаешь, а я в юности мечтала выйти замуж за генерала. Все девчонки мечтают! Однажды увидела настоящего генерала, но он был такой старенький, с палочкой шел... Вот теперь, когда мне сорок, снова можно мечтать. А то у меня теперь все так просто и прямо, что выть хочется. Я тоже все про себя знаю, вижу себя во сне -- сижу на тюремных нарах, а стены из бронированного стекла...
-- Ого! -- Мавр сел и чуть ли не насильно развернул Томилу к себе. -Это еще что такое?
-- Головой стучусь, тошно...
-- Давай, внучка, выкладывай, что с тобой приключилось?
Она ткнулась лицом в его грудь, но не заплакала, как обычно бывает в таких случаях, напротив, будто успокоилась, ощутив опору.
-- Все сны в руку... Я должна повторить судьбу моего отца.
-- Он что, на нарах сидел?
1 2 3 4 5 6 7