Начальнику группы миноносцев в Риге было послано радио: «Передайте немедленно Меликову, буду утром со „Славой“ и миноносцами. Капитан 1 ранга Колчак".
Мы вышли благополучно из Рогекюля, освещая вехи прожекторами, при шли плес и повернули по счислению на Моонский створ. Ни поворотного буя. н створных маяков не было видно. Пурга усилилась. Шли вперед самым малым хб дом. Течения в Моонзунде неопределенны, зависят от ветров. Нас отнесло к за паду, и флагманский миноносец, и два других сели на камни, правда, на самом малом ходу, остальные стали на якорь. Полтора часа продолжались безуспешны попытки сняться с камней. «Слава» донесла о готовности, и Колчак приказал е. немедленно идти полным ходом к Усть-Двинску. Внезапно улыбнулось счастье прибыла вода и все миноносцы всплыли; одновременно разорвалась завеса пурги и мы увидели Вердеревский маяк и створные огни. Дали 20 узлов и благополучно вышли в залив, где обогнали «Славу», шедшую 16-узловьш ходом. Утром, около часов, подошли к бочке, которую порядочно отнесло к востоку.
На мысе Рогоцем, прикрывающем нас от видимости 9-дюймовой батареи немцев, еще держались наши отрезанныя части, но армия отступила. Из штаб! Меликова начали поступать спокойныя приказания: «стрелять по цели в квадрате №… 100 сажен южнее». Корабли стали на якорь на назначенных местах, и началась усиленная стрельба залпами; после каждого залпа корректировка. На берегу гремит бой, бьет усиленно немецкая артиллерия, начинается слышаться ружейная и пулеметная стрельба, чего раньше никогда не случалось.
Меликов сообщает: «Неприятель ведет наступление на правом фланге цепи выходят на берег, прошу обстрелять». Колчак посылает мелкосидящие миноносцы девятого дивизиона с 75-мм орудиями, единственными имеющими шрапнель. Развозов понимает приказания с полслова. Девятый дивизион открывает ураганный огонь из своих 16 пушек. Немцы отогнаны, связь с Рогоцемом восстановлена. Нас атакуют несколько раз немецкие аэропланы, но неудачно. Неприятельская батарея, очевидно, руководствуясь фотографией, снятой аэропланами рейда, сгоняет корабли со своих мест, кроме «Сибирского стрелка», которому нельзя уйти с телефонной бочки. Но попаданий в нас нет.
Постепенно бой затихает. Наши войска, отступя немного, удержали позиции. Вечером Колчак съехал на берег, видится с Меликовым, возвращается радостный. «Удивительный человек Меликов. – говорит он, – просит нас уходите домой, считает, что немцы понесли такие потери, что нескоро рискнут снова нас атаковать. Он совершенно в этом уверен и просит нас прийти через несколько дней, когда он сам перейдет в наступление для захвата города Кеммерн. Мы должны будем произвести артиллерийскую подготовку перед атакой». На берегу действительно воцарилась тишина и только аэропланы нас атаковывали».
Не спроста к заветному ордену Св. Георгия четвертой степени Колчак был представлен не командующим флотом, а командующим 12-ой армии генералом Радко-Димитриевым. Армия первой оценила морские заслуги капитана 1 ранга Колчака.
В реляции было описано дело в котором отличился новый кавалер: 7 октября.
Пройдет год и ровно день в день 7 октября 1916 года Колчак переживет горе равновеликое его нынешней радости: на внутреннем рейде Севастополя погибнет лучший дредноут Черноморского флота…
Белый крестик – офицерский Георгий – украшал мундиры и был среди всех прочих орденов и медалей самой почетной наградой.
Получить такой «крестик» на свой мундир – всегда было заветной – негласной мечтой Саши, едва он надел гардемаринскую голландку.
Он надеялся получить эту награду в Порт-Артуре. Но не случилось. И хотя золотое Георгиевское оружие – сабля с надписью «За храбрость» – тоже весьма почетно, но все же не выпало ему в лейтенантах такого случая, как Адриану Непенину.
Непенин первым – на то она и морская разведка! – узнал о награждении приятеля «белым крестиком». Он вызвал к себе командира миноносца «Лейтенант Бураков», снял с кителя свой Георгиевский крест и велел доставить награду каперангу Колчаку в Гельсингфорс.
Колчак принял крест с благоговением. Он-то знал, что непенинский крест – особенный, из Порт-Артура за оборону броненосца «».
Н.Г. Фомин:»Вечером флот оставался на якоре, когда оставался на якоре, когда из Ставки Верховного Главнокомандования была принята мною телефонограмма приблизительно такого содержания:
«Передается по повелению Государя Императора: капитану 1 ранга Колчаку. МНЕ ПРИЯТНО БЫЛО УЗНАТЬ ИЗ ДОНЕСЕНИЙ КОМАНДАРМА XII О БЛЕСТЯЩЕЙ ПОДДЕРЖКЕ, ОКАЗАННОЙ АРМИИ КОРАБЛЯМИ ПОД ВАШИМ КОМАНДОВАНИЕМ, ПРИВЕДШИХ К ПОБЕДЕ НАШИХ ВОЙСК И ЗАХВАТУ ВАЖНЫХ ПОЗИЦИЙ НЕПРИЯТЕЛЯ. Я ДАВНО ОСВЕДОМЛЕН О ДОБЛЕСТНОЙ ВАШЕЙ СЛУЖБЕ И МНОГИХ ПОДВИГАХ… НАГРАЖДАЮ ВАС СВ. ГЕОРГИЕМ 4-ОЙ СТЕПЕНИ. ПРЕДСТАВЬТЕ ДОСТОЙНЫХ К НАГРАДЕ. НИКОЛАЙ.
Редкий случай – Колчак был награжден Георгиевским крестом помимо думы георгиевских кавалеров – прямым Высочайшим повелением.
Несмотря на то, что подвиги Колчака было трудно подвести под какие-либо конкретные статуты ордена и он был награжден по сути дела по совокупности отличий, «трудно было найти офицера, более достойного этой награды» – отмечал в конце жизни человек, для которого Колчак стал роковой фигурой – контр-адмирал Сергей Тимирев, первый муж Анны…
Впрочем, в глазах своих сослуживцев начальник Минной дивизии, как и любой, впрочем, начальник, выглядел по-разному. Командиру эсминца «Страшный» капитан 2 ранга Георгий Старк пришлось узнать не самые приятные черты его характера.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА. «В середине марта начальник дивизии Колчак приехал к нам смотреть работы. Пестрота работ его удивила, а так как он и раньше, вероятно, был в плохом настроении, то он начал на всех орать. Ко мне он пришел к одному из последних. В радиотелеграфной рубке он увидел телеграфиста с обвязанной щекой, он закричал, что это не военный человек, а баба, и узнав, что он старший телеграфист, приказал разжаловать его в рядовые. Тут я вмешался и все еще спокойным голосом сказал, что у этого человека болят зубы, а что лишить звания мы не имеем права, так как он имеет Георгиевскую медаль и потому, согласно статусу, он может быть лишен своего звания только по приговору суда. Ни с кем не простившись, Колчак уехал. Не скажу, что после его ухода у нас было бы бодрое настроение, я был зол как черт.
После завтрака я пошел к начальнику дивизиона и просил разрешения поговорить с начальником дивизии по служебному делу. Увидев мой взволнованный вид, он мне посоветовал отложить мой разговор до завтра, но я настоял на своем и он мне дал разрешение. На своем флагманском пароходе «Либава» (тут помещался штаб, а на миноносце на походах бывало минимальное количество штаба) он (Колчак) меня принял около половины шестого, до этого он был в отсутствии. Я, прежде всего, сказал ему, что пришел с разрешения начальника дивизиона поговорить насчет сегодняшнего смотра. Наш разговор продолжался больше часа, я выложил ему все, что у меня было на душе. Сказал, что нельзя ошибки одних взваливать на всех, что боевой дух у людей в теперешнее трудное время надо поднимать не криками, а постоянным ровным отношением, и что сегодняшний смотр в этом отношении дал отрицательные результаты. Дальше я перешел вообще к нашему дивизиону. В начале войны говорили, что наш дивизион, как совершенно исправный, всюду пройдет в первую голову, и действительно, первые два года во всех операциях мы принимали участие, идя впереди; на наше счастье или несчастье мы не встретили неприятеля; после операций все получали награды, а мы ничего, поднятию настроения у людей это не способствовало.
Александр Васильевич разволновался, и я тоже, в конце разговора мы почти кричали друг на друга. Многие подробности мне рассказывал в Маниле мой начальник штаба Николай Юрьевич Фомин, который в это время был старшим флаг-офицером у Колчака. В конце Александр Васильевич сказал: «Знаете, Юрий Карлович, этот разговор лучше прекратить».
На другой день он по делам уехал в Гельсингфорс. Через два дня, вернувшись, он сделал смотр дивизиону, благодарил всех за трудную боевую работу. Перед уходом со «Страшного» он отозвал меня в сторону и сказал: «Знаете, Юрий Карлович, после нашего разговора я много думал и по дороге в Гельсингфорс и там тоже. Вы были правы».
Я искренне поблагодарил его. После этого признания я бы пошел за ним куда угодно. Трудно бывает понять свою ошибку, но еще труднее признаться в ней».
И Георгий Старк жизнью подтвердил искренность своих слов: он и в самом деле пошел за Колчаком безоглядно – в преотчаянный сибирский поход. Да о Колчак дорожил дружбой с этим честным и преданным офицером, сожалея лишь об одном – как мало у него было там подобных помощников.
Георгий Карлович Старк прошел Цусиму на «Авроре», был ранен.
В 1917 году Старк командовал Минной дивизией Балтийского флота. Большевикам служить не стал. 2 марта 1918 года подал рапорт об отставке и был уволен в апреле. В августе 18-го прибыл в Казань, где уже формировались офицерские отряды. В декабре начал формирование отдельной бригады Морских стрелков. Прошел во главе ее через всю Сибирь. Отходил вместе с войсками генерала Каппеля. Заболел тифом. По льду через Байкал его несли на руках – в беспамятсве. Выздоравливал в Харбине.
Весной 1921 года по просьбе правительства Приморской области прибыл во Владивосток, где возглавил Сибирскую флотилию. 4 июня 1922 года был назначен командующим всем Вооруженными силами Приморской области. В октябре 22-го увел из Владивостока в Корею (порт Гензан) часть флотилии с беженцами, затем на Филиппины (остров Тюбаобао). Представил полный финансовый отчет и военно-политический доклад Великому Князю Николаю Николаевичу во Франции. Работал в Париже водителем такси. В 1946-49 годах был председателем Всезарубежного объединения русских моряков.
Скончался 2 марта 1950 года. Погребен на русском кладбище в Сен-Женевьев де Буа.
…
К весне 1916 года он был произведен в контр-адмиралы. Черные орлы, прежде чем слететь к нему на плечи, на адмиральские погоны, оставили за своими крыльями и вмерзшую в полярные льды «Зарю», и горящий Порт-Артур, и острый шпиц Генмора, и, наконец, дымные воды воюющей Балтики.
Свой новенький адмиральский флаг Колчак держал на эсминце «Сибирский стрелок». Будто судьбу себе накликал – водить ему через три года сибирских стрелков на фронтах гражданской…
В новом чине контр-адмирал Колчак проходил всего несколько месяцев. Двадцать восьмого июня 1916 года был разгромлен крупный караван германских рудовозов, шедших под сильной защитой боевых кораблей из Стокгольма. Начальник минной дивизии становится вице-адмиралом и, не успев отпраздновать свое сорокадвухлетие, назначается командующим Черноморским флотом.
Если сравнивать деятельность Балтийского флота в первые два года мировой войны с эффективностью его Краснознаменного воспреемника за тот же срок в Великую Отечественную, то пальма первенства останется за адмиралами Эссеном, Каниным, Колчаком: за два года они не потеряли ни Ревеля, ни Риги, ни Гельсингфорса, ни Аландских островов, тогда как сталинские адмиралы, погубив добрую часть флота в кровавом таллиннском переходе, этой «советской Цусиме», лишились всех своих военно-морских баз, кроме Кронштадта. Однако законопослушные историки всегда избегали подобных сопоставлений.
ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ
«И было это… в год 1202 от Рождества Христова. …И был назначен день, когда они соберутся на суда и корабли и будут биться не на жизнь, а на смерть, дабы овладеть той землей, и знайте, что предстояло им одно из опаснейших дел, когда либо свершенных».
«Взятие Константинополя» Жоффруа де Виллардуэн
Колчаку дважды выпадал жребий спасти Россию.
Первый раз – в 1916-ом, второй раз – три года спустя…
История, разумеется, не терпит сослагательного наклонения, но варианты ее несостоявшихся исходов разбирать поучительно.
Итак, логика первой возможности спасения России состоит из трех звеньев: во-первых, Россия захватывает в 1916 году Босфорский пролив и осаждает Стамбул, во-вторых, Турция, столице которой объявили шах с угрозой мата в один ход, немедленно выходит из войны, меняя в корне всю ситуацию в Европе, в-третьих, никакой революционный февраль, а уж тем более переворотный октябрь, в стране-победительнице невозможен. И если два последних утверждения бесспорны, то первое, то есть возможность взятия Босфора в 1916 году, требует уточнения.
Уточняет современник Колчака, человек, который стоял на острие «босфорской проблемы» в Главной ставке – контр-адмирал Александр Дмитриевич Бубнов.
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА. Бубнов родился в Варшаве в 1883 году. Родом из старинной семьи, давшей России плеяду замечательных ученых в области медицины, истории, военного дела. После Морского корпуса окончил Николаевскую морскую академию. Боевое крещение получил в Цусиме на борту броненосца «Орел». Там же был тяжело ранен. Впоследствии, благодаря аналитическому уму и глубокому стратегическому мышлению, сделал блестящую карьеру в Морском Генеральном штабе. В годы мировой войны был направлен в царскую Ставку сначала в качестве флаг-капитана, потом начальником Морского управления, то есть главным советником по войне на море.
Во время гражданской войны был на стороне белых. Колчак направил вице-адмирала Бубнова в составе русской делегации на Версальскую мирную конференцию.
После краха белого движения перебрался во Францию, где написал (вместе с генералом Головниным) монографию «Тихоокеанская проблема в ХХ столетии». Книга была издана на английском языке в Лондоне и вызвала к себе такое внимание, что Бубнов получил приглашение из США занять место профессора в Военно-морской академии в Аннаполисе. Это приглашение наилучшим образом решало все житейский проблемы отца двух дочерей, но Александр Дмитриевич, верный чувству славянской солидарности, выбрал приглашение югославского короля Александра, который просил бывшего русского адмирала помочь организовать военно-морское училище в Дубровнике. Бубнов взял на себя преподавание всех важнейших дисциплин – стратегии и тактики, истории военно-морского искусства, фортификации и международного морского права. Можно только позавидовать югославским морякам, которым посчастливилось перенимать знания и опыт у теоретика отнюдь не кабинетного, видевшего войну и через смотровые щели орудийных башен и с высоты Ставки Верховного Главнокомандующего.
В 1930 году Бубнов по образцу некогда родной ему Николаевской военно-морской академии создает Высшую военно-морскую школу, через которую прошел весь руководящий состав югославского флота. Изданная им новая монография «Стратегия. Ведение войны на море» стала настольной книгой для многих высших чинов британского Адмиралтейства.
Бубнов дожил до глубоких седин и до великих исторических событий, был свидетелем прорыва России в космос. Адмирал русского и югославского флотов упокоился 2 февраля 1963 года в приморском поселке Кранье.
В мировую войну, или как поначалу ее называли – Европейскую, Россия вступила без четко определенной цели. Никаких территориальных претензий к супротивным державам – к Германии и Австро-Венгрии – она не имела. О черноморских проливах речь поначалу тоже не шла. Народу да и всему миру объявлялось, что Россия вступается за братский сербский народ, над которым нависла австрийская угроза. Еще говорили о водружении святого креста над бывшим главным византийским храмом Святой Софии, ставшим за последние четыреста лет главной мечетью магометанской Турции. Но только говорили, не более того, видя подобное водружение в каких-то весьма туманных политических грезах. Ибо если бы российский самодержец со своей придворной партией (сегодня бы сказали «командой») всерьез возжелал бы «прибить свой щит на вратах Царь-града», то моряки и армейцы стали бы всерьез готовиться к тому, а не ограничились бы маниловскими благопожеланиями. И Черноморский флот готовился бы к такой операции загодя, высаживая учебные десанты еще в мирное время на гористых берегах Крыма. Однако флоту на случай войны были поставлены две весьма скромные боевые задачи: охранять свое побережье да обеспечивать морские перевозки России по Черному морю. Ни о каких рейдах против Босфора в секретных оперативных планах Генмора не было и речи.
Правда, в ходе войны и даже за два месяца до нападения германо-турецкого флота на Севастополь, то есть до официального вступления Турции в войну против России, у адмирала Эбергарда, за которым историки закрепили славу, как флотоводца сверхосторожного и нерешительного, полагал (и предлагал Главной ставке это сделать!) – внезапным ударом основных сил Черноморского флота прорваться через Босфор к Константинополю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Мы вышли благополучно из Рогекюля, освещая вехи прожекторами, при шли плес и повернули по счислению на Моонский створ. Ни поворотного буя. н створных маяков не было видно. Пурга усилилась. Шли вперед самым малым хб дом. Течения в Моонзунде неопределенны, зависят от ветров. Нас отнесло к за паду, и флагманский миноносец, и два других сели на камни, правда, на самом малом ходу, остальные стали на якорь. Полтора часа продолжались безуспешны попытки сняться с камней. «Слава» донесла о готовности, и Колчак приказал е. немедленно идти полным ходом к Усть-Двинску. Внезапно улыбнулось счастье прибыла вода и все миноносцы всплыли; одновременно разорвалась завеса пурги и мы увидели Вердеревский маяк и створные огни. Дали 20 узлов и благополучно вышли в залив, где обогнали «Славу», шедшую 16-узловьш ходом. Утром, около часов, подошли к бочке, которую порядочно отнесло к востоку.
На мысе Рогоцем, прикрывающем нас от видимости 9-дюймовой батареи немцев, еще держались наши отрезанныя части, но армия отступила. Из штаб! Меликова начали поступать спокойныя приказания: «стрелять по цели в квадрате №… 100 сажен южнее». Корабли стали на якорь на назначенных местах, и началась усиленная стрельба залпами; после каждого залпа корректировка. На берегу гремит бой, бьет усиленно немецкая артиллерия, начинается слышаться ружейная и пулеметная стрельба, чего раньше никогда не случалось.
Меликов сообщает: «Неприятель ведет наступление на правом фланге цепи выходят на берег, прошу обстрелять». Колчак посылает мелкосидящие миноносцы девятого дивизиона с 75-мм орудиями, единственными имеющими шрапнель. Развозов понимает приказания с полслова. Девятый дивизион открывает ураганный огонь из своих 16 пушек. Немцы отогнаны, связь с Рогоцемом восстановлена. Нас атакуют несколько раз немецкие аэропланы, но неудачно. Неприятельская батарея, очевидно, руководствуясь фотографией, снятой аэропланами рейда, сгоняет корабли со своих мест, кроме «Сибирского стрелка», которому нельзя уйти с телефонной бочки. Но попаданий в нас нет.
Постепенно бой затихает. Наши войска, отступя немного, удержали позиции. Вечером Колчак съехал на берег, видится с Меликовым, возвращается радостный. «Удивительный человек Меликов. – говорит он, – просит нас уходите домой, считает, что немцы понесли такие потери, что нескоро рискнут снова нас атаковать. Он совершенно в этом уверен и просит нас прийти через несколько дней, когда он сам перейдет в наступление для захвата города Кеммерн. Мы должны будем произвести артиллерийскую подготовку перед атакой». На берегу действительно воцарилась тишина и только аэропланы нас атаковывали».
Не спроста к заветному ордену Св. Георгия четвертой степени Колчак был представлен не командующим флотом, а командующим 12-ой армии генералом Радко-Димитриевым. Армия первой оценила морские заслуги капитана 1 ранга Колчака.
В реляции было описано дело в котором отличился новый кавалер: 7 октября.
Пройдет год и ровно день в день 7 октября 1916 года Колчак переживет горе равновеликое его нынешней радости: на внутреннем рейде Севастополя погибнет лучший дредноут Черноморского флота…
Белый крестик – офицерский Георгий – украшал мундиры и был среди всех прочих орденов и медалей самой почетной наградой.
Получить такой «крестик» на свой мундир – всегда было заветной – негласной мечтой Саши, едва он надел гардемаринскую голландку.
Он надеялся получить эту награду в Порт-Артуре. Но не случилось. И хотя золотое Георгиевское оружие – сабля с надписью «За храбрость» – тоже весьма почетно, но все же не выпало ему в лейтенантах такого случая, как Адриану Непенину.
Непенин первым – на то она и морская разведка! – узнал о награждении приятеля «белым крестиком». Он вызвал к себе командира миноносца «Лейтенант Бураков», снял с кителя свой Георгиевский крест и велел доставить награду каперангу Колчаку в Гельсингфорс.
Колчак принял крест с благоговением. Он-то знал, что непенинский крест – особенный, из Порт-Артура за оборону броненосца «».
Н.Г. Фомин:»Вечером флот оставался на якоре, когда оставался на якоре, когда из Ставки Верховного Главнокомандования была принята мною телефонограмма приблизительно такого содержания:
«Передается по повелению Государя Императора: капитану 1 ранга Колчаку. МНЕ ПРИЯТНО БЫЛО УЗНАТЬ ИЗ ДОНЕСЕНИЙ КОМАНДАРМА XII О БЛЕСТЯЩЕЙ ПОДДЕРЖКЕ, ОКАЗАННОЙ АРМИИ КОРАБЛЯМИ ПОД ВАШИМ КОМАНДОВАНИЕМ, ПРИВЕДШИХ К ПОБЕДЕ НАШИХ ВОЙСК И ЗАХВАТУ ВАЖНЫХ ПОЗИЦИЙ НЕПРИЯТЕЛЯ. Я ДАВНО ОСВЕДОМЛЕН О ДОБЛЕСТНОЙ ВАШЕЙ СЛУЖБЕ И МНОГИХ ПОДВИГАХ… НАГРАЖДАЮ ВАС СВ. ГЕОРГИЕМ 4-ОЙ СТЕПЕНИ. ПРЕДСТАВЬТЕ ДОСТОЙНЫХ К НАГРАДЕ. НИКОЛАЙ.
Редкий случай – Колчак был награжден Георгиевским крестом помимо думы георгиевских кавалеров – прямым Высочайшим повелением.
Несмотря на то, что подвиги Колчака было трудно подвести под какие-либо конкретные статуты ордена и он был награжден по сути дела по совокупности отличий, «трудно было найти офицера, более достойного этой награды» – отмечал в конце жизни человек, для которого Колчак стал роковой фигурой – контр-адмирал Сергей Тимирев, первый муж Анны…
Впрочем, в глазах своих сослуживцев начальник Минной дивизии, как и любой, впрочем, начальник, выглядел по-разному. Командиру эсминца «Страшный» капитан 2 ранга Георгий Старк пришлось узнать не самые приятные черты его характера.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА. «В середине марта начальник дивизии Колчак приехал к нам смотреть работы. Пестрота работ его удивила, а так как он и раньше, вероятно, был в плохом настроении, то он начал на всех орать. Ко мне он пришел к одному из последних. В радиотелеграфной рубке он увидел телеграфиста с обвязанной щекой, он закричал, что это не военный человек, а баба, и узнав, что он старший телеграфист, приказал разжаловать его в рядовые. Тут я вмешался и все еще спокойным голосом сказал, что у этого человека болят зубы, а что лишить звания мы не имеем права, так как он имеет Георгиевскую медаль и потому, согласно статусу, он может быть лишен своего звания только по приговору суда. Ни с кем не простившись, Колчак уехал. Не скажу, что после его ухода у нас было бы бодрое настроение, я был зол как черт.
После завтрака я пошел к начальнику дивизиона и просил разрешения поговорить с начальником дивизии по служебному делу. Увидев мой взволнованный вид, он мне посоветовал отложить мой разговор до завтра, но я настоял на своем и он мне дал разрешение. На своем флагманском пароходе «Либава» (тут помещался штаб, а на миноносце на походах бывало минимальное количество штаба) он (Колчак) меня принял около половины шестого, до этого он был в отсутствии. Я, прежде всего, сказал ему, что пришел с разрешения начальника дивизиона поговорить насчет сегодняшнего смотра. Наш разговор продолжался больше часа, я выложил ему все, что у меня было на душе. Сказал, что нельзя ошибки одних взваливать на всех, что боевой дух у людей в теперешнее трудное время надо поднимать не криками, а постоянным ровным отношением, и что сегодняшний смотр в этом отношении дал отрицательные результаты. Дальше я перешел вообще к нашему дивизиону. В начале войны говорили, что наш дивизион, как совершенно исправный, всюду пройдет в первую голову, и действительно, первые два года во всех операциях мы принимали участие, идя впереди; на наше счастье или несчастье мы не встретили неприятеля; после операций все получали награды, а мы ничего, поднятию настроения у людей это не способствовало.
Александр Васильевич разволновался, и я тоже, в конце разговора мы почти кричали друг на друга. Многие подробности мне рассказывал в Маниле мой начальник штаба Николай Юрьевич Фомин, который в это время был старшим флаг-офицером у Колчака. В конце Александр Васильевич сказал: «Знаете, Юрий Карлович, этот разговор лучше прекратить».
На другой день он по делам уехал в Гельсингфорс. Через два дня, вернувшись, он сделал смотр дивизиону, благодарил всех за трудную боевую работу. Перед уходом со «Страшного» он отозвал меня в сторону и сказал: «Знаете, Юрий Карлович, после нашего разговора я много думал и по дороге в Гельсингфорс и там тоже. Вы были правы».
Я искренне поблагодарил его. После этого признания я бы пошел за ним куда угодно. Трудно бывает понять свою ошибку, но еще труднее признаться в ней».
И Георгий Старк жизнью подтвердил искренность своих слов: он и в самом деле пошел за Колчаком безоглядно – в преотчаянный сибирский поход. Да о Колчак дорожил дружбой с этим честным и преданным офицером, сожалея лишь об одном – как мало у него было там подобных помощников.
Георгий Карлович Старк прошел Цусиму на «Авроре», был ранен.
В 1917 году Старк командовал Минной дивизией Балтийского флота. Большевикам служить не стал. 2 марта 1918 года подал рапорт об отставке и был уволен в апреле. В августе 18-го прибыл в Казань, где уже формировались офицерские отряды. В декабре начал формирование отдельной бригады Морских стрелков. Прошел во главе ее через всю Сибирь. Отходил вместе с войсками генерала Каппеля. Заболел тифом. По льду через Байкал его несли на руках – в беспамятсве. Выздоравливал в Харбине.
Весной 1921 года по просьбе правительства Приморской области прибыл во Владивосток, где возглавил Сибирскую флотилию. 4 июня 1922 года был назначен командующим всем Вооруженными силами Приморской области. В октябре 22-го увел из Владивостока в Корею (порт Гензан) часть флотилии с беженцами, затем на Филиппины (остров Тюбаобао). Представил полный финансовый отчет и военно-политический доклад Великому Князю Николаю Николаевичу во Франции. Работал в Париже водителем такси. В 1946-49 годах был председателем Всезарубежного объединения русских моряков.
Скончался 2 марта 1950 года. Погребен на русском кладбище в Сен-Женевьев де Буа.
…
К весне 1916 года он был произведен в контр-адмиралы. Черные орлы, прежде чем слететь к нему на плечи, на адмиральские погоны, оставили за своими крыльями и вмерзшую в полярные льды «Зарю», и горящий Порт-Артур, и острый шпиц Генмора, и, наконец, дымные воды воюющей Балтики.
Свой новенький адмиральский флаг Колчак держал на эсминце «Сибирский стрелок». Будто судьбу себе накликал – водить ему через три года сибирских стрелков на фронтах гражданской…
В новом чине контр-адмирал Колчак проходил всего несколько месяцев. Двадцать восьмого июня 1916 года был разгромлен крупный караван германских рудовозов, шедших под сильной защитой боевых кораблей из Стокгольма. Начальник минной дивизии становится вице-адмиралом и, не успев отпраздновать свое сорокадвухлетие, назначается командующим Черноморским флотом.
Если сравнивать деятельность Балтийского флота в первые два года мировой войны с эффективностью его Краснознаменного воспреемника за тот же срок в Великую Отечественную, то пальма первенства останется за адмиралами Эссеном, Каниным, Колчаком: за два года они не потеряли ни Ревеля, ни Риги, ни Гельсингфорса, ни Аландских островов, тогда как сталинские адмиралы, погубив добрую часть флота в кровавом таллиннском переходе, этой «советской Цусиме», лишились всех своих военно-морских баз, кроме Кронштадта. Однако законопослушные историки всегда избегали подобных сопоставлений.
ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ
«И было это… в год 1202 от Рождества Христова. …И был назначен день, когда они соберутся на суда и корабли и будут биться не на жизнь, а на смерть, дабы овладеть той землей, и знайте, что предстояло им одно из опаснейших дел, когда либо свершенных».
«Взятие Константинополя» Жоффруа де Виллардуэн
Колчаку дважды выпадал жребий спасти Россию.
Первый раз – в 1916-ом, второй раз – три года спустя…
История, разумеется, не терпит сослагательного наклонения, но варианты ее несостоявшихся исходов разбирать поучительно.
Итак, логика первой возможности спасения России состоит из трех звеньев: во-первых, Россия захватывает в 1916 году Босфорский пролив и осаждает Стамбул, во-вторых, Турция, столице которой объявили шах с угрозой мата в один ход, немедленно выходит из войны, меняя в корне всю ситуацию в Европе, в-третьих, никакой революционный февраль, а уж тем более переворотный октябрь, в стране-победительнице невозможен. И если два последних утверждения бесспорны, то первое, то есть возможность взятия Босфора в 1916 году, требует уточнения.
Уточняет современник Колчака, человек, который стоял на острие «босфорской проблемы» в Главной ставке – контр-адмирал Александр Дмитриевич Бубнов.
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА. Бубнов родился в Варшаве в 1883 году. Родом из старинной семьи, давшей России плеяду замечательных ученых в области медицины, истории, военного дела. После Морского корпуса окончил Николаевскую морскую академию. Боевое крещение получил в Цусиме на борту броненосца «Орел». Там же был тяжело ранен. Впоследствии, благодаря аналитическому уму и глубокому стратегическому мышлению, сделал блестящую карьеру в Морском Генеральном штабе. В годы мировой войны был направлен в царскую Ставку сначала в качестве флаг-капитана, потом начальником Морского управления, то есть главным советником по войне на море.
Во время гражданской войны был на стороне белых. Колчак направил вице-адмирала Бубнова в составе русской делегации на Версальскую мирную конференцию.
После краха белого движения перебрался во Францию, где написал (вместе с генералом Головниным) монографию «Тихоокеанская проблема в ХХ столетии». Книга была издана на английском языке в Лондоне и вызвала к себе такое внимание, что Бубнов получил приглашение из США занять место профессора в Военно-морской академии в Аннаполисе. Это приглашение наилучшим образом решало все житейский проблемы отца двух дочерей, но Александр Дмитриевич, верный чувству славянской солидарности, выбрал приглашение югославского короля Александра, который просил бывшего русского адмирала помочь организовать военно-морское училище в Дубровнике. Бубнов взял на себя преподавание всех важнейших дисциплин – стратегии и тактики, истории военно-морского искусства, фортификации и международного морского права. Можно только позавидовать югославским морякам, которым посчастливилось перенимать знания и опыт у теоретика отнюдь не кабинетного, видевшего войну и через смотровые щели орудийных башен и с высоты Ставки Верховного Главнокомандующего.
В 1930 году Бубнов по образцу некогда родной ему Николаевской военно-морской академии создает Высшую военно-морскую школу, через которую прошел весь руководящий состав югославского флота. Изданная им новая монография «Стратегия. Ведение войны на море» стала настольной книгой для многих высших чинов британского Адмиралтейства.
Бубнов дожил до глубоких седин и до великих исторических событий, был свидетелем прорыва России в космос. Адмирал русского и югославского флотов упокоился 2 февраля 1963 года в приморском поселке Кранье.
В мировую войну, или как поначалу ее называли – Европейскую, Россия вступила без четко определенной цели. Никаких территориальных претензий к супротивным державам – к Германии и Австро-Венгрии – она не имела. О черноморских проливах речь поначалу тоже не шла. Народу да и всему миру объявлялось, что Россия вступается за братский сербский народ, над которым нависла австрийская угроза. Еще говорили о водружении святого креста над бывшим главным византийским храмом Святой Софии, ставшим за последние четыреста лет главной мечетью магометанской Турции. Но только говорили, не более того, видя подобное водружение в каких-то весьма туманных политических грезах. Ибо если бы российский самодержец со своей придворной партией (сегодня бы сказали «командой») всерьез возжелал бы «прибить свой щит на вратах Царь-града», то моряки и армейцы стали бы всерьез готовиться к тому, а не ограничились бы маниловскими благопожеланиями. И Черноморский флот готовился бы к такой операции загодя, высаживая учебные десанты еще в мирное время на гористых берегах Крыма. Однако флоту на случай войны были поставлены две весьма скромные боевые задачи: охранять свое побережье да обеспечивать морские перевозки России по Черному морю. Ни о каких рейдах против Босфора в секретных оперативных планах Генмора не было и речи.
Правда, в ходе войны и даже за два месяца до нападения германо-турецкого флота на Севастополь, то есть до официального вступления Турции в войну против России, у адмирала Эбергарда, за которым историки закрепили славу, как флотоводца сверхосторожного и нерешительного, полагал (и предлагал Главной ставке это сделать!) – внезапным ударом основных сил Черноморского флота прорваться через Босфор к Константинополю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27