А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Я поднял мешок, положил на стол и вывалил содержимое. С глухим бряцаньем и мелодичным звоном по большому столу раскатились такие интересные и необычные вещи, что раздался общий вздох, и лица у всех сделались глупыми и растерянными.
Надо сказать, что, если судить по результатам, покойный матрос трудился в Питере, не покладая рук. Такого количества и качества драгоценных украшений и ювелирных изделий я еще никогда не видел. И это не считая кучи золотых монет царской чеканки от популярных пятерок и червонцев до пятнадцатирублевых империалов и толстых, тяжелых, редких в обращении пятидесятирублевок.
Теперь стало понятно, отчего товарищи Трахтенберг и Медведь уделяют такое пристальное внимание этой реквизиции
– Это надо же, какая красота! – сказала завороженным голосом Ордынцева
– Какое богатство! – всплеснув руками, воскликнула Капитолина.
– Это что, все золото? – растеряно спросила Алена и прикрыла открывшийся от удивления рот ладонью.
– Ни фига себе! – резюмировал я, с трудом удержавшись от более сильного выражения.
Высказавшись, кто что думает по этому поводу, каждый начал рассматривать то, что его больше всего заинтересовало,
Я взял в руки необыкновенно красивое пасхальное яйцо, возможно, судя по качеству ювелирной работы, знаменитого Фаберже; Ордынцева, в этот момент забыв про свои революционные идеалы, прикладывала к голове бриллиантовую диадему, а селянок больше привлекли броши, украшенные самоцветами. Они были самые разные: в форме бабочек, пауков, экзотических жуков, цветов и листьев.
– Посмотри, какой теплый жемчуг! – оставив диадему, обратилась ко мне Даша. – Я никогда еще не видела таких больших жемчужин!
Она пропускала между пальцами длинное жемчужное ожерелье, с бусинами, казавшимися теплыми и ожившими в ее маленькой, сухой руке.
К сожалению, не только обсудить, но даже рассмотреть всю эту красоту нам не удалось. Со стороны берега один за другим послышались три винтовочных выстрела. Аборигенки начали метаться по комнате, не зная, что делать и где прятаться, а мы с Дашей пошли посмотреть, кто открыл стрельбу.
На противоположном берегу стояли с десяток человек в военной форме и смотрели в сторону острова. Увидев нас, начали махать руками.
– Осторожно! – предупредил я Ордынцеву. – Встань за укрытие!
– Эй, – закричали с берега, – где товарищ Трахтенберг?!
– Обедают! – закричал я в ответ, вспомнив анекдот про Василия Ивановича и Петьку, хотя он был и по другому поводу.
– Позови! – потребовал тот же громогласный товарищ и потряс в руке винтовкой.
– Он велел его не беспокоить, сказал, чтобы вы ехали по домам! – закричал я в ответ и укрылся за толстой березой.
– Эй, ты, – опять позвал тот же глашатай, – скажи товарищу Трахтенбергу, пусть сам выйдет!
– Он не хочет! – ответил я, выглядывая из-за дерева. – У-е-з-ж-а-й-те!
Однако, гости уехать не захотели, напротив, решили познакомиться с нами поближе. С берега раздался винтовочный залп, и пролетающие пули засвистели, а рикошетные и того хуже, завизжали над головами.
– Отходим, – сказал я Даше, – сейчас я их успокою
Мы, прикрываясь деревьями добежали до усадьбы, Даша вошла в дом, под прикрытие толстых бревенчатых стен, а я сразу же полез на чердак. Из пулеметного гнезда противоположный берег был виден не отчетливо, обзору мешали деревья, служащие дому укрытием. Меня это не смутило, прицельно стрелять я и не собирался. Я поднял казенник, заложил в гнездо затвора пулеметную ленту и, приладившись, выпустил длинную очередь вслепую, в направлении, где находились вновь прибывшие товарищи.
«Максим» оглушительно тарахтел, дергаясь в ладонях своей двойной ручкой. Отстрочив половину ленты, я спустился вниз и пошел посмотреть, что делают наши недавние собеседники. Однако, их на прежнем месте уже не было, возможно, они послушались моего доброго совета и разъехались по домам.

Глава 12

Горка золотых монет на столе с того момента, как мы с Дашей ушли из гостиной, значительно уменьшилась. Обе девы смущенно прятали глаза и старались выглядеть независимо. Меня пропажа денег нисколько не ущемила, но были другие, веские соображения относительно этого золота.
– Вы знаете, что, милые девушки, если товарищи одержат над нами верх, – сказал я, – то у вас могут быть большие неприятности Деньги эти ворованные, и у них нет хозяина, но лучше вы пока с ними не связывайтесь.
Капитолина внимательно посмотрела на меня, видимо, что-то для себя решила и ответила:
– Мы не можем остаться ни с чем. Если придется отсюда бежать, то мы умрем с голода. У меня из родных не осталось никого, у Алены семья сама голодает, а тут такое богатство, на всех хватит! Я честно скажу, мы взяли себе всего по тридцать червонцев.
«Опять тридцать сребреников», – подумал я, а вслух сказал:
– Это ваше право, но учтите, за золото товарищи могут сделать с вами что угодно, и пытать, и расстрелять.
– Ничего у них не получится, – решительно сказала Капиталина, – умру – не отдам! Лучше смерть, чем такая жизнь!
– Умереть – дело нехитрое, – озвучил я очередную прописную истину, – лучше помогите нам от гостей отбиться. Нам с Дашей вдвоем с такой оравой не справиться.
– Что нужно делать? – решительным голосом спросила поповна.
– Стрелять из винтовки умеете?
– Нет! – в один голос ответили обе девушки.
– Хотите, научу?
– Я хочу, – заявила Капа.
– А это не страшно? Я в себя не попаду? – нерешительно спросила Аленка.
Подруга по несчастью посмотрела не нее с нескрываемым презрением:
– Ты что городишь?!
Я был менее категоричен и пообещал, что стрельба безопасное и безобидное занятие. Красавица-крестьянка подумала и решилась:
– Ладно, если это не очень страшно, я согласная.
Тяга к золотому тельцу и решимость девушек отстоять от грабежа награбленное очень меня выручали. Признаюсь, я не очень представлял, как мы вдвоем с Ордынцевой, которая, кстати, тоже не очень была сильна в реальной борьбе, и маузер носила не столько для дела, сколько подчиняясь моде, сможем проконтролировать троих заключенных и целый отряд поддержки на берегу.
– Тогда пойдемте, – предложил я, пока не прошла их решимость, – сразу и начнем. Даша, ты тоже с нами.
– Зачем мне учиться, я и так умею стрелять, – недовольно сказала она, демонстративно садясь в кресло.
Я, конечно, не поинтересовался, почему, если она такая умелая и решительная, позволила Опухтину себя не только разоружить, но и связать, и чуть не изнасиловать. Я попросил:
– Пойдем, поможешь мне научить девушек, мне одному не справиться.
Новое, необычное развлечение заинтересовало компанию, и все вышли во двор. Повторюсь, дамы по-прежнему были в вечерних платьях, только накинули сверху не менее «буржуазные» шубейки: лисью – Капа, беличью – Алена. Заставлять их в такой одежде стрелять из положения «лежа» было бы жестоко, пришлось примеряться к обстоятельствам. Первым делом я установил на деревьях самодельные мишени, потом объяснил механику стрельбы и объяснил, как правильно целиться. Стреляли они стоя, с упора, которым служила ограда. Как водится, сначала был визг, кокетство и прочие женские штучки, но потом все наладилось. Женщины, в отличие от мужчин, лучше слушались наставлений, точно им следовали, и с десятого-двенадцатого выстрела у них начало получаться. Первой в свою мишень попала Алена и пришла в неописуемый восторг. Остальных это, видимо, заело, и они начали подтягиваться.
Удивительно, но стоило нам заняться чем-то плодотворным и интересным, как страхи отошли на задний план, а о плененных товарищах Трахтенберге и Опухтине больше никто и не вспомнил. Женщины стреляли самозабвенно, кто от усердия высунув кончик языка, кто прикусив губу. Я был нарасхват, объяснять очередную неудачу или восторгаться успехом. Вскоре в мишень почти без промаха начали попадать все трое и пришлось переносить ее дальше. Запас винтовочных патронов здесь был на целую стрелковую роту, так что стрелять можно было не экономя, всласть.
Лучше всех это получалось у Алены, вскоре она даже отказалась от упора и начала стрелять навскидку. Ее преимуществом была сильная крестьянская рука, привыкшая к тяжестям. Кончили занятие мы только тогда, когда все замерзли и проголодались.
Не знаю, что думали, слыша постоянную пальбу, пленники, но когда я через волчок заглянул к ним в камеру, все трое стояли посередине комнаты и совещались, вероятно, ждали, что их вот-вот освободят. Я не стал их беспокоить и, тем более, разочаровывать, не заходя в камеру, вернулся в дом, где уже накрывали стол к обеду. Все были веселы, оживлены и хвастались своими успехами.
Горячего сегодня не было, обошлись холодными закусками. Меня это никак не ущемило, стол ломился от деликатесов, как в доброе старое время.
– Когда уйдем отсюда, такого и не попробуешь, – грустно сказала Алена. – У моих родителев картошки вволю нет, летом лебеду варили.
– Так оставайся, кто тебя гонит, – сразу вскинулась Капитолина. – Будешь здесь за хозяйку.
– Нет, – грустно сказала девушка, – грех все это, хотя и сладкий. Если б только с одним Ильей Ильичем, то осталась бы, а то… – она махнула рукой. – Я товарища Трахтенберга боюсь, особливо когда он над голой лютовать начинает.
Я до сих пор так и не понял, чем всем так досаждает кожаный красавец и попытался разговорить девушек, но стоило упомянуть председателя Укома, они разом замкнулись и на вопросы отвечали неопределенно, а то и вовсе молчали. Судя по вольным нравам, которым сам я был свидетелем, особо запретных тем здесь быть не должно. Видимо, Трахтенберг придумывал что-то совсем запредельное и неприличное.
Отобедав и испив, как говорилось в старину, кофею, дамы вознамерились опять заняться стрельбой, но я решил сам накормить узников и для страховки взял с собой Алену. Она прониклась серьезностью задачи и пошла с винтовкой, держа ее наперевес, как при конвоировании заключенных.
Я отпер дверь и вошел в камеру. В роли тюремщика мне пока выступать не приходилось и было интересно с этой позиции наблюдать за лицами узников, Кажется, стрельба во дворе действительно вселила надежды в сердца заключенных. Трахтенберг, потеряв страх, вытянувшись как струна, стоял посередине камеры, убивая меня взглядом.
Красноармеец словно нехотя, небрежно привстал с нар, один Опухтин не хотел рисковать и даже расположился так, чтобы его прикрывал своей спиной старший товарищ.
– Товарищ Алексей, или как вас там, – с холодной яростью в синих глазах заговорил Трахтенберг, – вы слишком многим рискуете, удерживая нас здесь. Надеюсь, вы уже поняли, что я приехал сюда не один! Я требую немедленного освобождения, иначе пеняйте на себя!
Я положил узелок с едой на стол и спросил:
– И что тогда со мной будет?
– Вы не представляете, что я с вами сделаю! – сказал он трясущимися от вожделения губами, и глаза его ярко вспыхнули.
– Любопытно будет узнать, – покладисто сказал я. – Подождем, когда вам представится такая возможность. Пока же вы будете выполнять мои предписания. После обеда пойдете на общие работы.
Об «общих работах» я подумал в последний момент. Еще вечером, ложась спать, вспомнил о мортире, из которой стрелял здесь в восемнадцатом веке. Когда мы в тот раз покидали остров, здесь бушевал пожар и, чисто теоретически, она должна была остаться на месте старых ворот, на башенке возле которых тогда стояла.
– Какие еще работы! – взвился Трахтенберг. – Вы понимаете, что несете!
– Будете копать яму от обеда до забора, – вспомнив армейский прикол, пообещал я. – Кто будет сачковать, я хочу сказать, лениться, тот останется без ужина. У нас здесь такой принцип: кто не работает, тот не ест!
Трахтенбергу этот основополагающий принцип коммунизма, кажется, не очень понравился, он даже хотел еще что-то возразить, но я не стал слушать, вышел из камеры и запер за собой дверь.
– Есть у вас в хозяйстве лопаты? – спросил я Алену.
– Конечно, штук пять, они в конюшне, – ответила она. – А зачем они вам нужны?
– Пленные будут копать нам окопы, – на ходу придумал я.
– Окопы, – удивилась Алена, – как на войне?!
– Хочешь поквитаться с товарищем Трахтенбергом?
– А то!
– Будешь у них охранницей, заставь его работать, не разгибаясь.
– Так ведь не послушается, – усомнилась Алена.
– А винтовка тебе на что? В ней теперь твоя сила и власть.
Оставив девушку размышлять о превратностях судьбы, я принялся искать место, на котором когда-то стояла сторожевая башня с мортирой. Пушка была небольшая, но и не настолько мала, чтобы после пожара ее можно было уволочь и сдать не металлолом или приспособить в крестьянском хозяйстве. В теории, она должна была остаться на пепелище и спокойно лежать в «культурном слое». Теперь нужно было проверить это предположение на практике.
Отметив колышками место будущего раскопа, я принес из конюшни лопаты и пошел за рабочей силой. «Заключенные» встретили меня настороженными взглядами Стрельба давно прекратилась, никакие соратники не штурмовали остров и троицкие большевики явно не знали, что думать о своей судьбе.
– Руки за головы и выходи по одному, – приказал я. – Шаг вправо, шаг влево – считается побегом, стреляю на поражение.
Предупреждение оказалось своевременным, товарищ Опухтин опять попытался затеять со мной партийную дискуссию, но, встретившись взглядами, понял, что это может плохо кончиться и, как говорится, засох на корню. Трахтенберг вел себя гордо и независимо и не удостоил меня даже взглядом. Красноармейцу, напротив, казалось, что все нипочем, он хмурился, но не совался поперек командиров в пекло и действовал, как они – не возникал.
«Арестантский конвой» дошел до отмеченного кольями фронта работ и остановился, удивленно глядя на приготовленные лопаты.
– Копать будете отсюда досюда, – указал я направление раскопа, – глубина полтора метра Алена за вами присмотрит.
Последнее вызвало у арестантов дурашливое удивление, они дружно осклабились, наблюдая, как их сексуальная рабыня в длинном, отделанном кружевами платье и кокетливой беличьей шубке, направляется в нашу сторону.
– Аленка, винтовку не урони! – ерничая, закричал Илья Ильич
Девушка, никак не поддаваясь на подначку, подошла к нашей группе и, передернув затвор, дослала патрон в патронник. Улыбки тотчас зачахли, а потом и вовсе увяли.
– Ну, что стоите, баре? – резким голосом спросила она. – Того, кто будет плохо работать, по приказу товарища Алексея пристрелю на месте.
Я такого приказа ей не отдавал, но промолчал и, оставив саму разбираться с прежними товарищами, отошел к дому. Кроме страховки на всякий случай, я еще с интересом наблюдал, как будут развиваться события.
Алена первым делом произнесла перед подконвойными речь. Что она говорила, мне было не слышно, но после ее выступления, партийцы взяли в руки лопаты и начали неспешно копать яму. Алена отошла, как я ее проинструктировал, на безопасное для себя расстояние и стояла, опустив ствол винтовки к земле, наблюдая за работой Хуже всех копал Трахтенберг. Он явно берег свою одежду, едва нажимал дорогим сапогом на лопату и небрежно откидывал в сторону до неприличия маленькие кусочки земли
Алена минут десять никак не вмешивалась в земляные работы, и я собрался уже сам подойти и разогнать председателя Укома, как вдруг, ни говоря ни слова, она вскинула винтовку и выстрелила в Трахтенберга. У кожаного красавца слетела с головы фуражка, и он сам застыл на месте, как громом пораженный. Такого от девушки я никак не ожидал Мало того, что она только сегодня научилась стрелять и вполне могла промазав, снести председателю полголовы, она еще обрушила на него такой залихватский заряд брани, что повторить это даже мне просто не представляется возможным. Кончилась ее гневная тирада, словами:
– …если не будешь работать, как человек, следующая пуля твоя!
На Трахтенберга жалко было смотреть. Он сразу стал ниже ростом и далеко не таким стройным и элегантным, каким был минуту назад, Он не рискнул даже поднять с земли сбитую пулей фуражку. Не поднимая головы, он начал истерично вгрызаться в землю.
Его примеру последовал Опухтин, неумело, но с большой скоростью начавший копать свой участок ямы.
Один красноармеец, и так по-крестьянки легко и споро орудовавший лопатой, никак не изменил поведения.
Алена, между тем, не торопясь, передернула затвор и стала в такую позу, что ни у кого больше и мысли не возникло отпускать в ее адрес шутки. Я, уяснив, что противник деморализован и находится под надежной охраной, вернулся в дом. Даша и Капа, прильнув к окну, наблюдали за разворачивающимися во дворе событиями.
– Зачем ты заставил их копать землю? – спросила меня Ордынцева, как только я вошел в гостиную.
– На этом месте должна быть закопана пушка, – ответил я, не углубляясь в историю вопроса. – Может быть, она нам понадобится для обороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33