А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Кокардас ущипнул хозяйку за щеку:
– Послушай-ка, я не хочу охотиться на землях своего приятеля. Если бы у нас с ним были одинаковые вкусы, мы бы уже давно выпустили друг из друга кишки. Но я люблю только вино, а лысенький – только женщин – вот мы никогда и не ссоримся, дьявол меня раздери!
Подстилку это ничуть не смутило. Она обернулась к нормандцу и толкнула его коленкой. Были бы у человека деньги, а остальное неважно.
Меж тем Кокардас и Паспуаль были такие разини, о каких можно только мечтать: нормандец забывал обо всем на свете, чуть видел красотку попокладистей, а гасконец, чуть промочив горло, начинал молоть языком без остановки. Часто из-за лишнего слова или нежного взгляда они попадали в такие переделки, что им едва удавалось выпутаться из них живыми.
Кружка за кружкой, и Кокардас тоже разнежился и стал пить на брудершафт с девицами. Хозяйка меж тем всем телом навалилась на Паспуаля. Он терся плечом о ее заманчивые округлости и чувствовал себя просто превосходно.
Кто знает, чем бы это кончилось, если бы в кабаке не появились двое юношей. Подстилка встретила их недружелюбно: стесняться она их, разумеется, не стеснялась, и все же пришли они некстати.
Кокардас тоже кинул на них недобрый взгляд – и не успели молодые люди, устроившись за столом, начать партию в кости, как гасконец окликнул их:
– Эй, мальчики! Вроде я уже где-то видел ваши мордашки… У вас нет родственников в Байонне?
Игроки, не повернув головы, продолжали партию: в их возрасте на подобную болтовню не обращают внимания. Но гасконец вовсе не собирался оставлять их в покое. Он так стукнул кулаком по столу, что кружки высоко подпрыгнули.
– Когда Кокардас-младший оказывает вам честь разговором, извольте отвечать, молокососы!
Это был уже вызов. Оба юноши встали.
– Мы отвечаем тогда, когда нам угодно, и в таком тоне с нами не разговаривают, – отвечали они. – Чего вы от нас хотите?
– Откуда вы приехали в Париж? Уж не с испанской ли границы?
– Мы никому не обязаны давать отчет, а особенно людям незнакомым.
– Ну уж мне вы его дадите, черт и дьявол! – прорычал гасконец, обнажив шпагу. – Один испанец тоже не хотел говорить, но я быстренько развязал ему язык. Разве вас при этом не было?
Юноши переглянулись и, ни слова не говоря, изготовились к схватке.
– Это был каталонец по имени Морд, – продолжал Кокардас. – Он у меня славно поплясал, и вы тоже должны помнить этот вечерок. Погляди-ка сюда, лысенький: мы ведь видели эта рожи в Байонне, дьявол меня раздери!
– Черт, да у него, видно, в голове все помутилось спьяну! – расхохотался один из юнцов. – Мало ли кого вы, милейший, где видали? Дайте нам спокойно играть, а не то мы поиграем в такие игры, что вам не поздоровится.
Он, образно говоря, поднес спичку к огню. Теперь уже и Паспуаль вскочил, выхватив шпагу. Четверо дуэлянтов встали друг напротив друга: Ив де Жюган против Кокардаса, сын Пинто против Паспуаля. Клинки уже готовы были скреститься, но тут произошло нечто весьма неожиданное. Подстилка схватила два пистолета и бросилась между врагами.
– Здесь не дерутся без моего разрешения! – заявила она. – Благородные гости не должны покидать мое заведение ногами вперед. Раз между вами недоразумение – объяснитесь, только без шпаг.
Паспуаль немедленно повиновался. Его восхищение хозяйкой мгновенно удесятерилось.
– Что ж, – сказал он приятелю, – подчинимся суду Красоты!
Подстилка нисколько не дорожила жизнями своих посетителей – многих убили в ее кабаке, а она и не думала за них вступаться. Но так случалось только с теми клиентами, которых уже успели хорошенько пощипать: ведь хозяйку занимали лишь деньги ее гостей.
В данном случае молодые люди вряд ли сдержали бы верх, но чем черт не шутит… Она на всякий случай решила пресечь стычку в корне.
Чтобы успокоить Кокардаса, Подстилка принесла ему вина и даже пригласила за стол обоих юношей. Все чокнулись, и разговор сразу же принял другой оборот. Тем не менее, Кокардас стоял на своем:
– Дьявол меня раздери! Неужели я не видел вас в Байонне?
– Да мы только неделю назад из Марселя, – отвечали те.
– И Готье Жандри вы не знаете?
– Готье Жандри? Первый раз слышим.
– А Кита?
– У нас в Марселе киты не водятся, – рассмеялись молодчики.
– Ну что ж, тогда давайте сюда ваши руки и примите тысячу извинений. Еще вина! Кокардас-младший должен выпить за отвагу юности и прекрасного пола!
В те времена плутовали и убивали даже в игорных домах парижского губернатора герцога де Трема и принцессы де Кариньян. Так что можете себе представить, что происходило там, куда полиция не заглядывала, и никто не стеснял игры, разврата и преступлений!
В «Клоповнике» ставки были поменьше, чем в аристократических притонах, но и тут большая часть доходов шла в карман хозяйки. Она сама всегда садилась за стол и вела счет. Многие ворчали, что у нее дурной глаз, что она ломает им удачу, но терпели: выиграв, Подстилка так щедро благодарила проигравших, что те даже считали себя у нее в долгу.
У Кокардаса голова кружилась от славного воверского вина, а у Паспуаля – от любви к хозяйке; раздеть их было нетрудно. Но Подстилка рассчитала, что не стоит резать курицу, которая несет золотые яйца: если бретеров сразу обчистить, они сюда больше не вернутся.
Что касается Ива де Жюгана и Рафаэля Пинто, им нужно было подружиться с нашими приятелями, чтобы задержать их до ночи или уговорить прийти в «Клоповник» на другой день. Они напросятся проводить Кокардаса с Паспуалем до ворот Парижа – мол, неровен час, повстречаются лихие люди, – а сзади тем временем незаметно подкрадутся Готье Жандри и Кит… Впрочем, этот план еще надо было обсудить с самим отставным сержантом.
Итак, в тот вечер игра шла почти честная, ибо все так или иначе были заинтересованы ублажать наших приятелей. Кокардасу с Паспуалем пришлось за вино и свой проигрыш заплатить всего несколько экю.
Когда Подстилка вставала из-за стола, Ив де Жюган всякий раз потихоньку подталкивал Паспуаля и говорил негромко:
– Не поймешь этих женщин, господин Паспуаль! Уж как мы с товарищем за ней ухаживали – и все напрасно!
– А ведь вы люди молодые, – не без самодовольства отвечал Паспуаль.
– Вот-вот: и молодые, и собой недурны, – а она глядит только на вас.
– Любовь слепа, – вступал в разговор Кокардас.
– Все так, – подхватывал Пинто, – только белым днем любви делать нечего. Приходите перед самым закрытием ворот – и тогда, господин Паспуаль, пусть меня черти унесут, если вы не будете счастливейшим из смертных!
Но как ни занимали нормандца прелести хозяйки, он все же помнил про обещание, данное Шаверни: вернуться до захода солнца. Паспуаль встал из-за стола и окликнул Кокардаса.
– Куда же вы так торопитесь, благородные господа? – забеспокоилась Подстилка. – Я только что для вас насадила каплуна на вертел: думала, вы раньше полуночи не уйдете.
– Дьявол меня раздери! – отвечал гасконец. – Компания тут хорошая, да и каплун наверняка недурен… Но сегодня мы дали слово ужинать у одной принцессы, так что ничего не поделаешь!
Произнеся это, он низко поклонился, театральным жестом подметая пол перьями шляпы. Хозяйка обвила шею Паспуаля жирными ручищами, заглянула ему в глаза и прошептала:
– Это кто из вас двоих с принцессами водится? Ты смотри: я ревнивая, так и знай!
Нормандец что-то промычал в ответ. Он и боялся этой женщины, глядевшей на него одним глазом, и ощущал невыразимое блаженство от колыхания ее жарких грудей.
– Э… что… не знаю… – пробормотал он.
– Ну, так и быть: ступай сегодня к своей принцессе – только поклянись, что завтра, когда закроют ворота, ты будешь у меня.
– Обещаю, – ответил Паспуаль, и бледное лицо его зарделось при мысли о будущих блаженствах.
– Так, овечки! Хватит шептаться, черт побери! – взревел гасконец. – Пошли, лысенький!
– Он пообещал мне прийти сюда завтра вечером, – объяснила Подстилка. – А вы с ним за компанию придете, господин Кокардас?
– Почему бы и нет, моя голубка? Для меня тут найдется вино, для приятеля – любовь. А ради этого, пташки мои, мы с ним на край света отправимся, не то что в «Клоповник»!
– Ну так вот что, благородные господа: сдержали слово, данное принцессе, сдержите и то, что дали мне, – заключила хозяйка и запечатлела на щеке Паспуаля смачный поцелуй. Тот едва не лишился чувств от счастья.
– До завтра! До завтра! – сказали Ив де Жюган и Пинто и многозначительно переглянулись.
Два приятеля довольные вернулись в Париж, не подозревая, что их занесло прямиком в волчью пасть.
III
ГЛАВА С ХОРОШИМ НАЧАЛОМ, ПЛОХИМ ПРОДОЛЖЕНИЕМ И СОВЕРШЕННО ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫМ КОНЦОМ
Обещать было легко – исполнить труднее. Протрезвев и выспавшись, приятели это поняли. Как им выйти на ночь из особняка Неверов без разрешения Шаверни? То есть, конечно, маркиз был им только временный хозяин, и они отлично бы обошлись без его разрешения, однако приятели боялись, что Лагардер потом тоже будет их ругать. Короче говоря, совесть не давала им жить так, как хочется.
– Гром и молния! – почесывал за ухом Кокардас. – Как тут быть?
– Как тут быть? – вторил ему нормандец.
Честь солдата, которому доверили боевой пост, не велела им уходить из дома, но они мучительно искали какой-нибудь предлог, чтобы увернуться от исполнения долга. Обоих так и тянуло к саду Кокнар: гасконец жаждал вина, нормандец – иных радостей.
– Шаверни обязательно пошлет нас к черту! – стукнул себя с досады кулаком по лбу Кокардас.
– Не отпустит! Ни за что не отпустит!
– Надо что-то придумать, лысенький.
– Придумай, Кокардас!
– Я вижу только один выход, да и тот, кажется, плохой.
– И все-таки – какой? Скажи – вдруг получится?
– Не перелезть ли через стену, когда все уснут?
– Нет, не выйдет: Лаго не спит всю ночь, да и городские ворота будут уже заперты… Придумай что-нибудь еще, Кокардас.
– Нет, дружок, теперь твоя очередь!
Они ломали голову так, словно замышляли покушение на самого регента…
– А давай прямо скажем маркизу, что мы идем подышать ночным воздухом!
– С ума сошел, лысенький! Ты бы еще попросился в монастырь ко всенощной!
– Что же делать?
– Что делать?.. Дьявол меня раздери! Скажем, что идем в театр!
– Хорошая мысль, мой благородный друг! А если он спросит, что мы там видели?
– Ты, голубь мои лысенький, становишься туповат – раньше тебя, бывало, легко не собьешь. Билетов не было, вот и все!
– Ты великий человек, Кокардас!
– Я всегда это знал. Пошли к Шаверни.
Направляясь к маркизу, приятели были убеждены, что их дело уже улажено, однако, встав с ним лицом к лицу, они никак не решались заговорить: только переминались с ноги на ногу да подталкивали друг друга. Шаверни улыбнулся и спросил:
– Ну, и какие новости?
Нормандец осмелел первым:
– Новости… да это, собственно, и не новости… Просто мы решили сходить в Оперу…
Маркиз расхохотался:
– Вы – в Оперу? И когда же?
– Сегодня…
Шаверни посуровел и ответил:
– Осечка, друзья: в Опере сегодня спектакля нет.
Два бретера в отчаянии переглянулись. Их хитрый план оказался совершенно непригоден, а другого и в помине не было! Маркиз заметил смущение приятелей, но истолковал его по-своему.
– Скажите честно: вам надо за кем-то следить? – спросил он.
Кокардаса осенило. Он схватился за протянутую руку помощи и, не размышляя больше ни секунды, принялся врать:
– Черт побери! Вы, господин Шаверни, всегда все с полуслова понимаете! Так и есть, как вы сказали: вчера мы заметили двух подозрительных типов. Надо бы узнать, чем они занимаются по ночам.
– Я все понял. Идите, а завтра все мне расскажете. Только никаких скандалов и драк.
В то же самое время в кабачке на улице Гизард сидели четыре человека и разговаривали как раз о Кокардасе с Паспуалем. Это были: отставной гвардии сержант Готье Жандри, сыновья бретеров, убитых Лагардером, – Ив де Жюган и Рафаэль Пинто и, наконец, прославленный силач по кличке Кит.
– Если ты хочешь забраться в дом, – говорил Жандри, – первым делом убери сторожевых псов. Сначала этих убьем, а потом и с остальными как-нибудь справимся.
– Только осторожней, – заметил Кит. – Клыки у них здоровые, да и кусаться умеют.
– Все главное сделаем мы с Рафаэлем, – заявил Ив де Жюган, радуясь случаю показать, что он достоин своих учителей и молодость его – не помеха доблести.
– Подведем их к самому рву, – подхватил Рафаэль Пинто. – Они ни о чем не догадаются, да к тому же один из них наверняка будет пьян.
– В бою Кокардас всегда трезвеет, – возразил осторожный силач.
– А если вам трудно придется, – продолжали молокососы, – мы вам поможем сбросить их в канаву.
– Нет, ребятки, мы вот как сделаем, – сказал Жандри. – Как только вы выйдете, мы последуем за вами – сначала поодаль, а у самой канавы нагоним.
Огромное тело Грюэля-Кита затряслось от жуткого хохота:
– Шпагой два раза в спину ткнуть – и Кокардас напьется последний раз в жизни!
Бандиты еще немного посовещались и попарно отправились в Лагранж-Бательер. Они были уверены в успехе. В самом крайнем случае они могли позвать на помощь еще нескольких разбойников. Не учли они лишь одного: в мире всем правит случай.
Пословица говорит: человек предполагает, а Бог располагает. Иногда, впрочем, вместо Бога располагает женщина.
Готье Жандри очень хорошо предполагал, как убьет двоих друзей, – а танцовщицы из Оперы взяли да все и перерешили. Так уж создан мир! Вы, читатель, удивитесь, при чем тут Опера: ведь там, во-первых, был выходной день, во-вторых, Кокардас с Паспуалем и не собирались туда идти, а в-третьих – что общего между жрицами Терпсихоры и старыми записными рубаками? Что ж, ведь это гора с горой не сходится, а бойкие женщины всегда могут с кем-нибудь невзначай столкнуться.
Мы уже говорили, что дворяне и буржуа не решались появляться возле Лагранж-Бательер. Только те, кто любили веселые пирушки с песнями, вином и красотками, ездили туда погулять на воле, не забывая, однако, вернуться до захода солнца. Но бывают и такие люди, которые повсюду ищут приключений. В этом-то и были схожи наши друзья-бретеры и девицы из Оперы.
Балерин донельзя расстроил неожиданный отъезд принца Гонзага с присными. Мадемуазель Флери потеряла в лице принца богатого и могущественного покровителя; Нивель не могла уже выжимать денежки из толстяка Ориоля; Сидализа, Дебуа, Деплан, Добриньи и другие остались без веселых ужинов и ночных пирушек.
В то же самое время обесценились синенькие акции Лоу, которые эти девицы пригоршнями черпали из бумажников своих приятелей. И танцовщицы затаили обиду. Не за эти ли акции они отдавались (вернее сказать, продавались)? А теперь, значит, все пошло прахом: и сбережения и любовь? Итак, в Опере было решено, что все мужчины подлецы. Никогда прежде эти красотки не блистали такой добродетелью. Справиться с нею помогло бы чистое золото, – но золота стало не сыскать днем с огнем во всей Франции. А без золота любовь стала балеринам несносна. Они не подпускали близко новых ухажеров с тощими кошельками и развлекались как могли, сами по себе.
Ушли в прошлое шумные пиры в Версале и Во-де-Серне, где богатые и знатные поклонники щедро расшвыривали монеты. Их сменили скромные пикники-девичники где-нибудь под самым Парижем. Распорядительницей пикников выбрали Нивель. В этот раз бывшая дочь Миссисипи и ее товарки не побрезговали провести день на берегу грязной Монмартрской канавы.
– Немножко воображения, – говорила она, – и разницы не почувствуете. Вон те мальчишки в лужах – чем вам не дикари?
Итак, две наемных кареты доставили компанию в Лагранж-Бательер. Балерины бегали по всей округе, заходили в трактиры, хохотали, шептались, болтали…
Под вечер пухленькая Сидализа совсем опухла. Ее затолкали в карету, и она захрапела, как дюжина нюрнбергских подмастерьев. Если бы в таком состоянии была она одна, ее подруги только посмеялись бы. Но им стало совсем не смешно, когда они увидели, что один из кучеров тоже мертвецки пьян – и, тем не менее, решительно уселся на козлы. Не успев тронуться с места, карета перевернулась и вывалила пять девиц, в том числе Нивель, Флери и Сидализу, в вонючую лужу. Прогулка обещала кончиться дурно. Девицы совсем немузыкально завизжали, завопили – и, наконец, выбрались из-под кареты, благоухая отнюдь не розами.
Виновник несчастья поднял лошадей и карету, получив при этом несколько оплеух – весьма ощутимых, хоть и данных нежными ручками. Затем он объявил: ехать нельзя – ось сломана. Сначала надо хоть как-то ее починить. Пока он перевязывал ось веревками – не слишком, впрочем, надежно, – начало темнеть. Над болотами поднялся густой туман.
Другой кучер успел отвести вторую половину компании в Париж и вернуться обратно. Но Нивель, разозлившись, что платье испорчено, а те, кто остался целым и невредимым, над ней потешаются, наотрез отказалась садиться в эту карету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32