Я ерзала и так и эдак, пытаясь избавиться от пут, безрезультатно. Закричать «на помощь!» нет возможности. А в туалет уже хочется. Телефон у меня в прихожей, и толку от него нет. Сколько же мне так лежать?
Допустим, мама забеспокоится и позвонит, может быть, даже приедет… Но пройдет несколько дней, прежде чем она забьет тревогу и выломает дверь (не сама, конечна, а по ее просьбе). У мамы были ключи от этой квартиры, но я свои потеряла и взяла у нее, а дубликат сделать не потрудилась. И вот итог.
Картины одна страшнее другой являлись моему воображению: я умираю от голода и жажды… руки и ноги у меня немеют, распухают, и их ампутируют… В этом месте я так перепугалась, что лишилась сознания, а когда оно вернулось, вновь попыталась освободиться. Не тут-то было.
Зазвонил телефон, потом еще раз и еще. Потом телефоны звонили непрерывно: то домашний, то мобильный. Надежда вернулась ко мне: кому-то я очень понадобилась, значит, есть шанс. Затем звонки стихли, квартира погрузилась в тишину, а я — в глубокую скорбь. Позвонили, и что?
Я принялась оплакивать свою судьбу, слезы текли по моим щекам, я еще пыталась освободиться, но как-то вяло, и тут хлопнула входная дверь, я навострила уши, однако радоваться не спешила: либо враги, покидая жилище, не потрудились запереть дверь, либо это те же враги, которые бог знает каким образом смогли проникнуть в квартиру. Более ничего в голову мне не приходило, раз ключи лишь у меня, но надежды я не теряла: вдруг действительно дверь не заперли?
Послышались осторожные шаги, затем дверь спальни приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулась Марья Лукина. С минуту она смотрела на меня, вытаращив глаза, затем челюсть ее отпала, и она замерла с выражением ужаса на лице.
Я замычала, пытаясь дать ей понять тем самым, что не худо бы мне помочь, а не стоять столбом с глупым видом. Марья отчетливо произнесла «ой», после чего бросилась ко мне. Но сразу освободиться не удалось: она безуспешно пробовала развязать ремни, я отчаянно мычала, потому что теперь, когда мысль о смерти от голода и жажды убралась восвояси, я начала злиться на чужую бестолковость. Марья вторично ойкнула и сорвала скотч с моего рта, тут уж я взвыла, не помня себя, и Марья вместе со мной — должно быть, за компанию.
— Нож на кухне, — прохрипела я, первой придя в сознание.
Она сбегала за ножом и даже разрезала путы на моих руках, после чего обняла меня и громогласно провозгласила:
— Слава тебе, господи. Жива. — Я бессильно обвисла и согласно кивнула. — Что случилось-то? — спросила Марья, заглядывая мне в глаза.
— Проснулась, здесь двое типов, связали меня и ушли.
— И ничего не сделали? — подивилась она.
— Как ничего? Связали. И вообще, напугали до смерти.
— А сказали-то что? — не унималась Марья.
— Ничего они не говорили. Только ухмылялись.
— Чудеса, — нараспев произнесла она, а мне вдруг стало обидно: история выходила не впечатляющая. Но тут я вспомнила о ночных визитерах и покрылась гусиной кожей.
— Все ясно, — уставившись куда-то в пол, изрекла Марья. — Страшную кару замыслил аспид. Я кино видела с Бредом Питтом, дядьку одного тоже к кровати прикрутили, и он превратился в мумию. Год лежал, пока ему в глаза фонариком не посветили…
— Глупость какая, за год он раз двести бы умер.
— А этот гад его витаминами колол. Ага. Чтоб жил. Вот подлость людская. Говорю, Серега страшное дело задумал.
— С какой стати мне год лежать, — возразила я скорее из вредности, потому что тоже вспомнила фильм. — У меня мама есть. — Тут я нахмурилась и спросила:
— Ты-то как вошла, дверь была открыта?
— Ага, — вяло отозвалась Марья.
— Вот видишь, никто меня мумифицировать не собирался. Дверь специально незапертой оставили, чтобы я не умерла. Конечно, муж у меня сумасшедший, и даром ему это не пройдет, но…
Марья вдруг поднялась, сложила ручки на груди и низко поклонилась, после чего заунывно начала:
— Прости ты меня, ради Христа…
Я сидела на постели все еще со связанными ногами и пыталась сообразить, куда она клонит.
— За что? — поинтересовалась я.
— Соврала я тебе, а это грех. — Она горько зарыдала, а я растерянно заметила:
— Да ладно, соврала и соврала. А чего соврала-то?
— Дверь была заперта, — перешла она на трагический шепот.
— Как же ты вошла? — поразмышляв немного, вновь спросила я.
— Прости ты меня, ради Христа, — взвыла деваха так отчаянно, что у меня заложило уши, и я замахала руками.
— Простила, все. Хватит вопить.
— Ага, — вздохнула Марья, переминаясь с ноги на ногу. — Я у тебя вчера ключи свистнула, — сообщила она застенчиво.
Я, должно быть, вытаращила глаза от неожиданности, а может, от чужой наглости. Марья опять изготовилась вопить и бить поклоны, а я вновь замахала руками.
— Цыц, — прикрикнула я громко и даже кулаком погрозила, но, конечно, полюбопытствовала:
— Зачем же свистнула?
— Как зачем? За тебя боялась. Уйдешь куда из дома, а тут супостаты. А без ключей тебе только дома сидеть. И никак я предположить не могла, что они на такую пакость отважатся, в дом проникнуть то есть. Ведь это дело такое, тут уж не отвертишься, тут ведь не кирпич какой-то на голову свалился случайно или там машина переехала. Совершенно озверел, — заключила она, а я, задумавшись, спросила:
— Кто?
— Ясное дело кто. Серега. Муж твой.
— Надо немедленно обратиться в милицию, — попыталась вскочить я, забыв про связанные ноги. — Ох ты, господи, ремни-то разрежь.
Ремни Марья разрезала, я вскочила и нервно забегала по комнате.
— Думаешь, это он?
Признаться, трудно было представить, что муж, хоть теперь и нелюбимый и даже вроде бы бывший, способен на такое злодеяние. Мучаясь страхами, я ни разу не подумала о Сережке. А что я вообще думала? Кто-то решил пошутить? Хороши шуточки. Конечно, Марья права: его рук дело, не зря он убить меня грозился и совершенно озверел.
Набегавшись вдоволь, я замерла возле телефона, соображая, куда следует звонить. Ясно, что в милицию. Я набрала 02, но повесила трубку, решив для начала посоветоваться с мамой, потом подумала, что маму пугать не стоит, у нее давление, да и вообще…
— Наверное, надо самой идти и писать заявление, — тихо пробормотала я, но Марья услышала.
— На Серегу жаловаться? Так это бесполезно.
— Почему? — не поверила я.
— Менты эти дела страсть как не любят. Я имею в виду семейные ссоры. Скажут: разбирайтесь сами. К ним хоть вовсе не ходи, уж я-то знаю, у меня папка с мамкой раз десять разводились, а дрались-то как отчаянно, страсть, а менты палец о палец не ударили, чтобы хулиганские выходки родителя пресечь. А когда мамка в сердцах папку трехлитровой банкой с огурцами огрела, еще и запугивали: мол, если даст дуба, так непременно посадят. Аспиды, — пожала она плечами со вздохом, а я загрустила. С милицией мне ранее не приходилось сталкиваться, но чудилась в словах Марьи какая-то правда.
— Что же тогда делать? — ахнула я, жалея саму себя прямо-таки до слез.
— Надо бороться, — ответила она с готовностью. — Око за око…
— Что ты мелешь? — обиделась я. — К кровати его, что ли, привязывать?
— Ну, может, и не привязывать, но машину ему, к примеру, разбить можно. Он ее на стоянке возле дома бросает без всякого присмотра.
— И что?
— Берем две здоровые дубины и по стеклам, и по фарам…
— Чокнутая, — покачала я головой.
— Почему? — обиделась она и повторила тише:
— Надо бороться. И в Библии сказано: «Око за око».
— Там еще сказано: «Если тебя ударят по правой щеке…» или что-то в этом роде… — Я досадливо махнула рукой.
— Библия — великая книга, — не унималась Марья, — в ней полно советов на все случаи жизни. Я считаю, «зуб за зуб» очень подходит к нашей ситуации.
— При чем здесь ты? — сатанея, возвысила я голос. — Муж мой, связали тоже меня. Между прочим, ты вела себя не лучшим образом, ключи свистнула…
— Я же покаялась, — обиделась Марья. — Не по-христиански поминать прощенный грех.
— Ладно, — махнула я рукой, — но машина — плохая идея. Мы не должны уподобляться, и вообще… спасибо тебе большое, но у меня много дел.
— Сима… — хлопнула она рыжими ресницами. Так по-дурацки меня еще никто не называл, и я, признаться, опешила. — Мне жить негде. Меня сегодня хозяйка с квартиры выгнала, такая негодяйка оказалась, совсем люди бога не боятся. Можно, я у тебя переночую?
— Но ведь у тебя есть родственники? — неуверенно предположила я. Марья вздохнула. — Или друзья? — Очередной вздох. — Ну, просто знакомые…
— Просто знакомые есть, конечно, но они вряд ли пустят. Вот ты, к примеру, гонишь, хотя я тебе жизнь упасла, если разобраться… — Она еще раз вздохнула, и одинокая слеза скатилась по ее щеке.
Я загрустила.
Конечно, по большому счету, она права. Если б не Марья, лежала бы я сейчас связанная, но она ведь совершенно ненормальная, ключи свистнула, разве такой поступок нормальным назовешь? Машину разбить предлагает… С другой стороны, если бы она ключи не свистнула, то и в квартиру не вошла бы, а значит…
— Ладно. Оставайся. Но только на одну ночь.
— Хорошо, — с готовностью кивнула она. — А у тебя машина есть?
— Есть.
— Тогда, может, вещи мои перевезем? Хозяйка очень ругается, я еще на той неделе обещала.
— А за что она тебя выгнала?
— Я кран закрыть забыла.
— Ну и что?
— Дело-то в пятницу было, вечером. Я к знакомым на дачу уехала, и соседи подо мной тоже. А я на пятом этаже. Короче, пролило до первого. Но это ведь не повод, правда?
— С кранами надо быть внимательней, — пробормотала я, радуясь, что сегодня не пятница. — Завтракать будешь? — спросила я Марью.
— Конечно. Я бы заодно и пообедала.
Мы сели завтракать, Марья помалкивала, а я размышляла: что же делать? И ничего разумнее не придумала, кроме как идти в милицию. Марья вызвалась сопровождать меня.
Через час мы вошли в здание райотдела. Граждане сновали по коридорам, за стойкой сидел истомленный дежурный и недобро смотрел на мир.
— К кому мне можно обратиться? — робко спросила я. Я всегда робела при виде милиции, хотя и непонятно, с какой стати.
— Ко мне, — ответил мужчина, в глазах его появился интерес.
— Я развожусь с мужем, а он мне угрожает.
— А чего разводитесь-то? — спросил дежурный.
— Просто развожусь, — нахмурилась я.
— Интересно. «Просто развожусь», — передразнил он. — Причина должна быть веская. Это вам не игрушки: хочу — живу, хочу — развожусь.
— Что это вы мне мораль читаете? — возмутилась я. — Есть у меня причина.
— А если есть, то разведут. Всю жизнь у них мужики виноваты.
— Какой-то сумасшедший, — пробормотала я, схватила Марью за руку и потянула ее к выходу. Никакие силы небесные не заставили бы меня повторить эту попытку.
— Что я тебе говорила? — бубнила Марья. — Менты всегда так, им бы только ничего не делать. Будут нервы трепать: а с чего вы решили, что это ваш муж, а чем докажете. Вот когда убьют, тогда и приходите.
Хоть Марья, с моей точки зрения, и была девицей чокнутой, но в тот момент я была склонна ей верить.
— Да уж, — вздохнула я тяжко и замерла посередине улицы, оглядываясь.
— Надо ему тачку разбить, — зашипела Марья.
Я отмахнулась от нее, как от назойливой мухи. Подумав, я решила обратиться к Эльке, но от этой мысли пришлось отказаться — Марья потащится со мной, а показывать ее нормальным людям совершенно невозможно, а то и в моем здравомыслии сомневаться начнут.
Я зашагала по улице, только чтобы не стоять на месте, а Марья вновь принялась зудеть по поводу своих вещей. Я рассудила, что если мы перевезем ко мне и вещи, то от этой сумасшедшей я вряд ли избавлюсь, потому и не торопилась помогать ей.
— Давай сначала покончим с одним делом.
— Говорю, надо стекла бить.
— Какой от этого толк?
— Поймет, что мы себя в обиду не дадим. Ты нам пакость — мы тебе две.
— Как-то не по-христиански ты рассуждаешь, — нахмурилась я.
— Ничего подобного. Я же тебе говорила…
Но я уже не слушала, потому что взгляд мой упал на нарядную вывеску адвокатской конторы «Гридин и сыновья». Первый этаж здания был заново отделан, вывеска стоила денег, да и само здание практически в центре города производило впечатление. Очень солидно. И кому, как не адвокатам, знать, как следует поступить в моем нелегком положении.
Я решительно направилась к дубовым дверям с латунными ручками, начищенными до блеска так, что за них было страшно браться руками. Но я взялась. Марья удивленно начала: «Ты куда…» — но тут же примолкла.
Мы вошли в холл и испуганно огляделись. Обстановка была такая, что я сразу почувствовала: беспокоить Гридина и сыновей по такому пустячному поводу, как мой, непростительное свинство,
— Шикарно, — простонала Марья, вертя головой.
Тут, словно из-под земли, возник молодой человек в светлом (по причине жары) костюме, рубашка белоснежная, галстук в полоску. На лице молодого человека явственно отобразились печаль и сомнение в целесообразности нашего визита сюда. Мы уж и сами сообразили, что зря приперлись, но бежать сломя голову было неловко, и я, выпрямив спину, сказала с вызовом:
— Мы бы хотели проконсультироваться.
— Прошу вас, — указал рукой в сторону коридора молодой человек.
Пол здесь был покрыт толстым ковром, и шли мы совершенно бесшумно. Из-за ближайшей двери донеслись какие-то голоса, но мы ее миновали, остановились перед следующей дверью с бронзовой табличкой. Прочитать, что там, я не успела, молодой человек постучал, затем распахнул дверь, и я, почему-то с замиранием сердца, вошла.
Комната, точнее, кабинет оказался совершенно обыкновенным: белые стены, две картины (весьма посредственные), стол с неизменным компьютером, жалюзи на окнах и полки вдоль стен, заваленные пухлыми папками, которые почему-то сразу напомнили мне школьные годы и сдачу макулатуры.
За столом сидел упитанный мужчина неопределенного возраста. Вначале он показался мне пожилым из-за наметившейся лысины и мышиного цвета волос, принятого мною за седину, но тут он вскинул голову, оторвавшись от бумаг, и теперь показался мне едва ли не ребенком. У него были румяные щеки, а цвету лица могла бы позавидовать любая девушка (себя я в виду не имею, у меня с этим все в порядке), очки без оправы делали его похожим на мудрого кролика, чему способствовала улыбка, тоже какая-то кроличья. Чем-то он слегка раздражал, в основном потому, что впечатление о нем как-то не складывалось.
— Здравствуйте, — приветствовал он нас низким голосом, который совершенно не шел к его облику, и это тоже почему-то раздражало.
Мужчина поднялся и протянул руку, я растерялась, а подскочившая Марья ее пожала и скороговоркой выпалила:
— Лукина Марья Никитична.
— Очень приятно, — глядя на меня, ответил мужчина. — Олег Михайлович Яшин.
— Это Симона Вячеславовна, можно просто Сима, — затараторила Марья. Но я успела вмешаться:
— Можно без отчества, но зовут меня Симона.
— Очень приятно, — повторил Олег Михайлович и улыбнулся еще шире. — Присаживайтесь. — Мы устроились в креслах, и он продолжил:
— Внимательно вас слушаю.
— Муж у нас сволочь, — с места в карьер начала Марья, хоть ее и не спрашивали.
— Ваш муж? — не понял Олег Михайлович.
Я бы на его месте тоже не поняла.
— Ее, — ткнула в меня пальцем Марья, — но я от него тоже пострадавшая. Я, можно сказать…
— Заткнись, — шикнула я, она моргнула, но рот закрыла. — Муж мой, и говорить буду я.
Далее я довольно обстоятельно поведала о своих несчастьях. Олег Михайлович выслушал с печалью и без особого интереса, после чего принялся успокаивать меня, но совершенно не успокоил и даже разозлил. Особенно мне не понравились выражения «драматизировать» и «не стоит преувеличивать». Ему хорошо говорить, его-то к кровати не привязывали.
Я посуровела и твердо заявила, что без всяких там преувеличений ожидаю мученической кончины со дня на день. Олег Михайлович погрустнел еще больше; оно и понятно, контора респектабельная, а я клиент не впечатляющий, но, как человек воспитанный (опять же положение обязывало), просто выставить меня за дверь он не мог, и страдал.
— Если вы убеждены в том, что… Вам надо обратиться в милицию, — нашел он выход и улыбнулся.
— Только что оттуда, — обрадовала я его.
Он вздохнул и сказал с печалью:
— Но от нас-то вы чего хотите?
В самом деле, чего я хочу? Я нахмурилась и сформулировала:
— Решения вопроса.
— Уточните, — попросил он.
— Я хочу развестись с мужем и остаться в живых после этого.
Олег Михайлович предпринял ряд попыток избавиться от нас, но в меня точно черт вселился, я сидела на стуле как приклеенная и хмуро твердила одно и то же.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Список донжуанов'
1 2 3 4 5
Допустим, мама забеспокоится и позвонит, может быть, даже приедет… Но пройдет несколько дней, прежде чем она забьет тревогу и выломает дверь (не сама, конечна, а по ее просьбе). У мамы были ключи от этой квартиры, но я свои потеряла и взяла у нее, а дубликат сделать не потрудилась. И вот итог.
Картины одна страшнее другой являлись моему воображению: я умираю от голода и жажды… руки и ноги у меня немеют, распухают, и их ампутируют… В этом месте я так перепугалась, что лишилась сознания, а когда оно вернулось, вновь попыталась освободиться. Не тут-то было.
Зазвонил телефон, потом еще раз и еще. Потом телефоны звонили непрерывно: то домашний, то мобильный. Надежда вернулась ко мне: кому-то я очень понадобилась, значит, есть шанс. Затем звонки стихли, квартира погрузилась в тишину, а я — в глубокую скорбь. Позвонили, и что?
Я принялась оплакивать свою судьбу, слезы текли по моим щекам, я еще пыталась освободиться, но как-то вяло, и тут хлопнула входная дверь, я навострила уши, однако радоваться не спешила: либо враги, покидая жилище, не потрудились запереть дверь, либо это те же враги, которые бог знает каким образом смогли проникнуть в квартиру. Более ничего в голову мне не приходило, раз ключи лишь у меня, но надежды я не теряла: вдруг действительно дверь не заперли?
Послышались осторожные шаги, затем дверь спальни приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулась Марья Лукина. С минуту она смотрела на меня, вытаращив глаза, затем челюсть ее отпала, и она замерла с выражением ужаса на лице.
Я замычала, пытаясь дать ей понять тем самым, что не худо бы мне помочь, а не стоять столбом с глупым видом. Марья отчетливо произнесла «ой», после чего бросилась ко мне. Но сразу освободиться не удалось: она безуспешно пробовала развязать ремни, я отчаянно мычала, потому что теперь, когда мысль о смерти от голода и жажды убралась восвояси, я начала злиться на чужую бестолковость. Марья вторично ойкнула и сорвала скотч с моего рта, тут уж я взвыла, не помня себя, и Марья вместе со мной — должно быть, за компанию.
— Нож на кухне, — прохрипела я, первой придя в сознание.
Она сбегала за ножом и даже разрезала путы на моих руках, после чего обняла меня и громогласно провозгласила:
— Слава тебе, господи. Жива. — Я бессильно обвисла и согласно кивнула. — Что случилось-то? — спросила Марья, заглядывая мне в глаза.
— Проснулась, здесь двое типов, связали меня и ушли.
— И ничего не сделали? — подивилась она.
— Как ничего? Связали. И вообще, напугали до смерти.
— А сказали-то что? — не унималась Марья.
— Ничего они не говорили. Только ухмылялись.
— Чудеса, — нараспев произнесла она, а мне вдруг стало обидно: история выходила не впечатляющая. Но тут я вспомнила о ночных визитерах и покрылась гусиной кожей.
— Все ясно, — уставившись куда-то в пол, изрекла Марья. — Страшную кару замыслил аспид. Я кино видела с Бредом Питтом, дядьку одного тоже к кровати прикрутили, и он превратился в мумию. Год лежал, пока ему в глаза фонариком не посветили…
— Глупость какая, за год он раз двести бы умер.
— А этот гад его витаминами колол. Ага. Чтоб жил. Вот подлость людская. Говорю, Серега страшное дело задумал.
— С какой стати мне год лежать, — возразила я скорее из вредности, потому что тоже вспомнила фильм. — У меня мама есть. — Тут я нахмурилась и спросила:
— Ты-то как вошла, дверь была открыта?
— Ага, — вяло отозвалась Марья.
— Вот видишь, никто меня мумифицировать не собирался. Дверь специально незапертой оставили, чтобы я не умерла. Конечно, муж у меня сумасшедший, и даром ему это не пройдет, но…
Марья вдруг поднялась, сложила ручки на груди и низко поклонилась, после чего заунывно начала:
— Прости ты меня, ради Христа…
Я сидела на постели все еще со связанными ногами и пыталась сообразить, куда она клонит.
— За что? — поинтересовалась я.
— Соврала я тебе, а это грех. — Она горько зарыдала, а я растерянно заметила:
— Да ладно, соврала и соврала. А чего соврала-то?
— Дверь была заперта, — перешла она на трагический шепот.
— Как же ты вошла? — поразмышляв немного, вновь спросила я.
— Прости ты меня, ради Христа, — взвыла деваха так отчаянно, что у меня заложило уши, и я замахала руками.
— Простила, все. Хватит вопить.
— Ага, — вздохнула Марья, переминаясь с ноги на ногу. — Я у тебя вчера ключи свистнула, — сообщила она застенчиво.
Я, должно быть, вытаращила глаза от неожиданности, а может, от чужой наглости. Марья опять изготовилась вопить и бить поклоны, а я вновь замахала руками.
— Цыц, — прикрикнула я громко и даже кулаком погрозила, но, конечно, полюбопытствовала:
— Зачем же свистнула?
— Как зачем? За тебя боялась. Уйдешь куда из дома, а тут супостаты. А без ключей тебе только дома сидеть. И никак я предположить не могла, что они на такую пакость отважатся, в дом проникнуть то есть. Ведь это дело такое, тут уж не отвертишься, тут ведь не кирпич какой-то на голову свалился случайно или там машина переехала. Совершенно озверел, — заключила она, а я, задумавшись, спросила:
— Кто?
— Ясное дело кто. Серега. Муж твой.
— Надо немедленно обратиться в милицию, — попыталась вскочить я, забыв про связанные ноги. — Ох ты, господи, ремни-то разрежь.
Ремни Марья разрезала, я вскочила и нервно забегала по комнате.
— Думаешь, это он?
Признаться, трудно было представить, что муж, хоть теперь и нелюбимый и даже вроде бы бывший, способен на такое злодеяние. Мучаясь страхами, я ни разу не подумала о Сережке. А что я вообще думала? Кто-то решил пошутить? Хороши шуточки. Конечно, Марья права: его рук дело, не зря он убить меня грозился и совершенно озверел.
Набегавшись вдоволь, я замерла возле телефона, соображая, куда следует звонить. Ясно, что в милицию. Я набрала 02, но повесила трубку, решив для начала посоветоваться с мамой, потом подумала, что маму пугать не стоит, у нее давление, да и вообще…
— Наверное, надо самой идти и писать заявление, — тихо пробормотала я, но Марья услышала.
— На Серегу жаловаться? Так это бесполезно.
— Почему? — не поверила я.
— Менты эти дела страсть как не любят. Я имею в виду семейные ссоры. Скажут: разбирайтесь сами. К ним хоть вовсе не ходи, уж я-то знаю, у меня папка с мамкой раз десять разводились, а дрались-то как отчаянно, страсть, а менты палец о палец не ударили, чтобы хулиганские выходки родителя пресечь. А когда мамка в сердцах папку трехлитровой банкой с огурцами огрела, еще и запугивали: мол, если даст дуба, так непременно посадят. Аспиды, — пожала она плечами со вздохом, а я загрустила. С милицией мне ранее не приходилось сталкиваться, но чудилась в словах Марьи какая-то правда.
— Что же тогда делать? — ахнула я, жалея саму себя прямо-таки до слез.
— Надо бороться, — ответила она с готовностью. — Око за око…
— Что ты мелешь? — обиделась я. — К кровати его, что ли, привязывать?
— Ну, может, и не привязывать, но машину ему, к примеру, разбить можно. Он ее на стоянке возле дома бросает без всякого присмотра.
— И что?
— Берем две здоровые дубины и по стеклам, и по фарам…
— Чокнутая, — покачала я головой.
— Почему? — обиделась она и повторила тише:
— Надо бороться. И в Библии сказано: «Око за око».
— Там еще сказано: «Если тебя ударят по правой щеке…» или что-то в этом роде… — Я досадливо махнула рукой.
— Библия — великая книга, — не унималась Марья, — в ней полно советов на все случаи жизни. Я считаю, «зуб за зуб» очень подходит к нашей ситуации.
— При чем здесь ты? — сатанея, возвысила я голос. — Муж мой, связали тоже меня. Между прочим, ты вела себя не лучшим образом, ключи свистнула…
— Я же покаялась, — обиделась Марья. — Не по-христиански поминать прощенный грех.
— Ладно, — махнула я рукой, — но машина — плохая идея. Мы не должны уподобляться, и вообще… спасибо тебе большое, но у меня много дел.
— Сима… — хлопнула она рыжими ресницами. Так по-дурацки меня еще никто не называл, и я, признаться, опешила. — Мне жить негде. Меня сегодня хозяйка с квартиры выгнала, такая негодяйка оказалась, совсем люди бога не боятся. Можно, я у тебя переночую?
— Но ведь у тебя есть родственники? — неуверенно предположила я. Марья вздохнула. — Или друзья? — Очередной вздох. — Ну, просто знакомые…
— Просто знакомые есть, конечно, но они вряд ли пустят. Вот ты, к примеру, гонишь, хотя я тебе жизнь упасла, если разобраться… — Она еще раз вздохнула, и одинокая слеза скатилась по ее щеке.
Я загрустила.
Конечно, по большому счету, она права. Если б не Марья, лежала бы я сейчас связанная, но она ведь совершенно ненормальная, ключи свистнула, разве такой поступок нормальным назовешь? Машину разбить предлагает… С другой стороны, если бы она ключи не свистнула, то и в квартиру не вошла бы, а значит…
— Ладно. Оставайся. Но только на одну ночь.
— Хорошо, — с готовностью кивнула она. — А у тебя машина есть?
— Есть.
— Тогда, может, вещи мои перевезем? Хозяйка очень ругается, я еще на той неделе обещала.
— А за что она тебя выгнала?
— Я кран закрыть забыла.
— Ну и что?
— Дело-то в пятницу было, вечером. Я к знакомым на дачу уехала, и соседи подо мной тоже. А я на пятом этаже. Короче, пролило до первого. Но это ведь не повод, правда?
— С кранами надо быть внимательней, — пробормотала я, радуясь, что сегодня не пятница. — Завтракать будешь? — спросила я Марью.
— Конечно. Я бы заодно и пообедала.
Мы сели завтракать, Марья помалкивала, а я размышляла: что же делать? И ничего разумнее не придумала, кроме как идти в милицию. Марья вызвалась сопровождать меня.
Через час мы вошли в здание райотдела. Граждане сновали по коридорам, за стойкой сидел истомленный дежурный и недобро смотрел на мир.
— К кому мне можно обратиться? — робко спросила я. Я всегда робела при виде милиции, хотя и непонятно, с какой стати.
— Ко мне, — ответил мужчина, в глазах его появился интерес.
— Я развожусь с мужем, а он мне угрожает.
— А чего разводитесь-то? — спросил дежурный.
— Просто развожусь, — нахмурилась я.
— Интересно. «Просто развожусь», — передразнил он. — Причина должна быть веская. Это вам не игрушки: хочу — живу, хочу — развожусь.
— Что это вы мне мораль читаете? — возмутилась я. — Есть у меня причина.
— А если есть, то разведут. Всю жизнь у них мужики виноваты.
— Какой-то сумасшедший, — пробормотала я, схватила Марью за руку и потянула ее к выходу. Никакие силы небесные не заставили бы меня повторить эту попытку.
— Что я тебе говорила? — бубнила Марья. — Менты всегда так, им бы только ничего не делать. Будут нервы трепать: а с чего вы решили, что это ваш муж, а чем докажете. Вот когда убьют, тогда и приходите.
Хоть Марья, с моей точки зрения, и была девицей чокнутой, но в тот момент я была склонна ей верить.
— Да уж, — вздохнула я тяжко и замерла посередине улицы, оглядываясь.
— Надо ему тачку разбить, — зашипела Марья.
Я отмахнулась от нее, как от назойливой мухи. Подумав, я решила обратиться к Эльке, но от этой мысли пришлось отказаться — Марья потащится со мной, а показывать ее нормальным людям совершенно невозможно, а то и в моем здравомыслии сомневаться начнут.
Я зашагала по улице, только чтобы не стоять на месте, а Марья вновь принялась зудеть по поводу своих вещей. Я рассудила, что если мы перевезем ко мне и вещи, то от этой сумасшедшей я вряд ли избавлюсь, потому и не торопилась помогать ей.
— Давай сначала покончим с одним делом.
— Говорю, надо стекла бить.
— Какой от этого толк?
— Поймет, что мы себя в обиду не дадим. Ты нам пакость — мы тебе две.
— Как-то не по-христиански ты рассуждаешь, — нахмурилась я.
— Ничего подобного. Я же тебе говорила…
Но я уже не слушала, потому что взгляд мой упал на нарядную вывеску адвокатской конторы «Гридин и сыновья». Первый этаж здания был заново отделан, вывеска стоила денег, да и само здание практически в центре города производило впечатление. Очень солидно. И кому, как не адвокатам, знать, как следует поступить в моем нелегком положении.
Я решительно направилась к дубовым дверям с латунными ручками, начищенными до блеска так, что за них было страшно браться руками. Но я взялась. Марья удивленно начала: «Ты куда…» — но тут же примолкла.
Мы вошли в холл и испуганно огляделись. Обстановка была такая, что я сразу почувствовала: беспокоить Гридина и сыновей по такому пустячному поводу, как мой, непростительное свинство,
— Шикарно, — простонала Марья, вертя головой.
Тут, словно из-под земли, возник молодой человек в светлом (по причине жары) костюме, рубашка белоснежная, галстук в полоску. На лице молодого человека явственно отобразились печаль и сомнение в целесообразности нашего визита сюда. Мы уж и сами сообразили, что зря приперлись, но бежать сломя голову было неловко, и я, выпрямив спину, сказала с вызовом:
— Мы бы хотели проконсультироваться.
— Прошу вас, — указал рукой в сторону коридора молодой человек.
Пол здесь был покрыт толстым ковром, и шли мы совершенно бесшумно. Из-за ближайшей двери донеслись какие-то голоса, но мы ее миновали, остановились перед следующей дверью с бронзовой табличкой. Прочитать, что там, я не успела, молодой человек постучал, затем распахнул дверь, и я, почему-то с замиранием сердца, вошла.
Комната, точнее, кабинет оказался совершенно обыкновенным: белые стены, две картины (весьма посредственные), стол с неизменным компьютером, жалюзи на окнах и полки вдоль стен, заваленные пухлыми папками, которые почему-то сразу напомнили мне школьные годы и сдачу макулатуры.
За столом сидел упитанный мужчина неопределенного возраста. Вначале он показался мне пожилым из-за наметившейся лысины и мышиного цвета волос, принятого мною за седину, но тут он вскинул голову, оторвавшись от бумаг, и теперь показался мне едва ли не ребенком. У него были румяные щеки, а цвету лица могла бы позавидовать любая девушка (себя я в виду не имею, у меня с этим все в порядке), очки без оправы делали его похожим на мудрого кролика, чему способствовала улыбка, тоже какая-то кроличья. Чем-то он слегка раздражал, в основном потому, что впечатление о нем как-то не складывалось.
— Здравствуйте, — приветствовал он нас низким голосом, который совершенно не шел к его облику, и это тоже почему-то раздражало.
Мужчина поднялся и протянул руку, я растерялась, а подскочившая Марья ее пожала и скороговоркой выпалила:
— Лукина Марья Никитична.
— Очень приятно, — глядя на меня, ответил мужчина. — Олег Михайлович Яшин.
— Это Симона Вячеславовна, можно просто Сима, — затараторила Марья. Но я успела вмешаться:
— Можно без отчества, но зовут меня Симона.
— Очень приятно, — повторил Олег Михайлович и улыбнулся еще шире. — Присаживайтесь. — Мы устроились в креслах, и он продолжил:
— Внимательно вас слушаю.
— Муж у нас сволочь, — с места в карьер начала Марья, хоть ее и не спрашивали.
— Ваш муж? — не понял Олег Михайлович.
Я бы на его месте тоже не поняла.
— Ее, — ткнула в меня пальцем Марья, — но я от него тоже пострадавшая. Я, можно сказать…
— Заткнись, — шикнула я, она моргнула, но рот закрыла. — Муж мой, и говорить буду я.
Далее я довольно обстоятельно поведала о своих несчастьях. Олег Михайлович выслушал с печалью и без особого интереса, после чего принялся успокаивать меня, но совершенно не успокоил и даже разозлил. Особенно мне не понравились выражения «драматизировать» и «не стоит преувеличивать». Ему хорошо говорить, его-то к кровати не привязывали.
Я посуровела и твердо заявила, что без всяких там преувеличений ожидаю мученической кончины со дня на день. Олег Михайлович погрустнел еще больше; оно и понятно, контора респектабельная, а я клиент не впечатляющий, но, как человек воспитанный (опять же положение обязывало), просто выставить меня за дверь он не мог, и страдал.
— Если вы убеждены в том, что… Вам надо обратиться в милицию, — нашел он выход и улыбнулся.
— Только что оттуда, — обрадовала я его.
Он вздохнул и сказал с печалью:
— Но от нас-то вы чего хотите?
В самом деле, чего я хочу? Я нахмурилась и сформулировала:
— Решения вопроса.
— Уточните, — попросил он.
— Я хочу развестись с мужем и остаться в живых после этого.
Олег Михайлович предпринял ряд попыток избавиться от нас, но в меня точно черт вселился, я сидела на стуле как приклеенная и хмуро твердила одно и то же.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Список донжуанов'
1 2 3 4 5