А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 



«Полякова Т. Жестокий мир мужчин»: ЭКСМО; М.; 2004
ISBN 5-699-07614-Х
Аннотация
Красавица Анастасия не может поверить в то, что ее муж — убийца. Сердце любящей женщины подсказывает ей, что кто-то другой совершил жестокое преступление, искусно подставив Илью. На свой страх и риск Анастасия пытается восстановить события той роковой ночи. К ее ужасу, все, с кем она встречается, трагически, погибают при весьма странных обстоятельствах. Но ничто не в силах заставить ее прекратить поиски правды. Она даже не подозревает, сколь жестокой и мучительной окажется истина...
Татьяна ПОЛЯКОВА
ЖЕСТОКИЙ МИР МУЖЧИН
* * *
Звонок поднял меня в час ночи. Я села в постели, провела по лицу ладонями, включила ночник и уставилась на телефон. Тяжело вздохнула, уже зная, звонивший весьма настойчив и не угомонится до тех пор, пока я не сниму трубку.
Я отбросила одеяло, сунула ноги в тапочки, прошлась до окна и обратно, косясь на телефон, он звенел с равными интервалами и явно не собирался заткнуться.
«Отключить бы его к чертовой матери», — подумала я и пошла в кухню искать сигареты.
Потом долго шарила по столу в поисках спичек, закурила, глядя в окно и слушая, как надрывается телефон.
— Настырный, сукин сын, — усмехнулась я.
Звонки уже по-настоящему действовали на нервы. Телефон на ночь следует отключать, этот тип всегда звонит ночью. Или под утро… Отключить, конечно, можно, но где гарантия, что он оставит меня в покое и не станет, к примеру, звонить в дверь, а может, придумает еще что-нибудь затейливое, чтобы сделать мое существование невыносимым. Телефон, по крайней мере, привычнее.
Я вернулась в комнату, еще раз вздохнула и сняла трубку.
— Я тебя не разбудил? — поинтересовался мужской голос.
Отвечать я не собиралась. Я просто слушаю этого идиота и никогда не произношу ни слова.
— Извини, если позвонил не вовремя. — В его голосе прозвучала откровенная издевка.
Я стала рассматривать фотографию на стене, это позволяет отвлечься и не обращать внимания на его слова. Впрочем, особенно разговорчивым он не был, вот и сегодня хохотнул и заявил с лютой ненавистью, неизменно меня удивлявшей:
— Тебе осталось две недели. Слышишь, сука? Я закрыла глаза, потерла переносицу, ожидая, что он скажет еще.
— Две недели, — повторил он и повесил трубку.
Я прикурила новую сигарету и уставилась в пол, зябко ежась, с тоской думая о том, что уснуть уже не смогу, а это означало еще одну жуткую ночь и беспросветное одиночество.
— Сукин ты сын! — бросила я в сердцах, глядя на телефон, по-настоящему не испытывая к своему мучителю никакой ненависти. Нет, я рада, что хоть кто-то в этом городе еще ждет его и считает дни. Затушила сигарету, подошла к стене и коснулась пальцами лица на фотографии. — Я люблю тебя, — проронила жалобно. Господи, кому это интересно… — Я люблю тебя, — повторила уже тише и, конечно, заревела. А что я еще могу?
Сползла на пол, вытянула ноги и сжала ладонями виски. Последнее время это повторялось из ночи в ночь — сидение в углу, раскачивание из стороны в сторону и безуспешные попытки найти ответ: что же произошло тогда, пять лет назад? И сегодня, проделав все это, я завела привычную песню — глядя на фотографию, спросила жалобно:
— Как ты мог поверить, что я тебя предала?
Лицо с фотографии насмешливо улыбалось. Ладно, через две недели я получу ответ. Этот тип, кто бы он ни был, прав: осталось две недели.
Звонки начались год назад, второго июня. Уже несколько лет второе июня было самым страшным днем в моей жизни, и ничего хорошего я от этого дня не ожидала, и вдруг поздний звонок. Тогда впервые я услышала голос моего ночного мучителя.
— Через год он вернется, — с усмешкой напомнили мне тогда. — Тебе остался год, сука. Слышишь?
Потом он стал звонить каждое второе число, отсчитывая месяцы, потом звонки стали чаще: он считал недели.
Я тоже их считала: годы, месяцы, недели и дни. Их было так много, одинаково серых, тоскливых, без проблеска надежды.
— Ты не должен был верить… — в пустоту проронила я. Не должен? Кому, чему? О господи!..
Я прошла в кухню, достала коньяк из шкафчика, торопливо налила чуть меньше половины стакана, залпом выпила, постояла, пялясь в темноту за окном.
— Мне бы только прожить эти две недели. Две недели — это сущая ерунда, ей-богу. Четырнадцать дней и ночей. Всего-то…
Я вцепилась руками в подоконник и завыла, стиснув зубы и зажмурившись.
В первое время такое пугало, я всерьез боялась, что схожу с ума. Теперь стало привычным. Пальцы разжались, я судорожно вздохнула и открыла глаза.
— Две недели — это ерунда, — повторила сама себе с ухмылкой.
Телефон опять зазвонил. Я вздрогнула, постояла, прислушиваясь. Может, он изменил правила игры? Может. почему бы нет? Прошла в комнату и сняла трубку:
— Я слушаю.
— У тебя свет горит, — сказал Сашка. — Что, опять?
— Опять, — ответила я.
— Придушить бы этого сукина сына…
— У Ильи что, так много друзей?
— Хорош друг…
— Он его ждет, — вздохнула я. — Значит, друг. Ты многих знаешь, тех, кто ждет его?
— Успокойся, — попросил Сашка. — Я тебя прошу… Все будет хорошо. Через две недели он вернется, и все будет просто здорово. Я тебе клянусь…
— Конечно, — глотая слезы, согласилась я. — Конечно… все будет просто отлично, — швырнула трубку, схватила подушку и уткнулась в нее лицом.
Ключ в замке повернулся, дверь хлопнула, послышались торопливые шаги. Я приподняла голову и увидела Сашку. Он вошел, посмотрел на меня укоризненно и отправился в кухню. Мне было слышно, как хлопает он дверцами шкафчиков, потом он швырнул стакан в мойку и вернулся в комнату. Ночник освещал его снизу, придавая лицу что-то сумрачное, даже трагическое.
— Так… — Он собрался высказаться резко и даже зло, вместо этого вздохнул, сел рядом и взял мою руку. Осторожно поцеловал и прижал к своей щеке. — Бессонница и коньяк, — усмехнулся невесело. — Опять одно и то же.
Я высвободила руку и стала смотреть в потолок, предметы в тусклом свете ночника отбрасывали причудливые тени, и я порадовалась, что Сашка рядом со мной.
— Коньяк, это что — норма жизни? — недовольно проворчал он.
— Хочешь сказать — много пью? — хмыкнула я.
— Нет. Ты не пьешь. Ты себя в гроб вгоняешь. Ты не спишь ночами, пьешь, куришь до отупения и пялишься в потолок.
— Странно, да? — спросила я насмешливо. — На моем месте другая женщина веселилась бы до упаду. И спала по ночам сладко, точно младенец.
— Самое страшное позади, — помолчав, сказал он. — Осталось две недели. Две недели ты можешь выдержать? Без коньяка и ночных истерик?
— А что изменится через две недели? — жалобно спросила я, а Сашка пожал плечами.
— Он вернется.
— И что? — Я стиснула рот рукой, боясь, что опять разревусь.
Сашка долго смотрел на меня, очень долго, за это время я немного успокоилась, прикрыла ладонью глаза от света и стала смотреть в никуда, а потом попросила:
— Ладно… Прости меня. У тебя своих забот полно. Я веду себя как последняя дура. Прости.
— Какие у меня заботы? — хмыкнул он, вытянулся рядом, обнял за плечи и стал гладить мои волосы.
— Помнишь, я болела корью… — неожиданно спросила я. — В каком классе?
— В детском саду. В подготовительной группе. А что?
— Ничего. Просто подумала… Как давно это было…
Тогда я вроде бы шла на поправку, и мама выписалась на работу. Сашка жаловался на головную боль, и родители на всякий случай оставили его дома. Мы играли в разбойников, прыгали с шифоньера на диван, разучивали на пианино «собачий вальс» и вообще веселились от души. К обеду у меня вдруг поднялась температура, я задыхалась и тряслась в ознобе. Сашка позвонил маме, а потом сидел рядом со мной, вцепился в мою руку обеими руками и смотрел испуганно.
— Сашка, я ведь не умру? — перепугалась я так, что начала заикаться, а он затряс головой и сказал:
— Нет. Чего ты? — а потом добавил:
— Я тебя люблю. Очень.
— И я тебя, — ответила я, и это было сущей правдой.
Я всегда его любила, больше, чем родителей, больше, чем бабушку, больше всех… до некоторого времени. А в Сашкиных глазах, когда он смотрел на меня, с тех пор где-то в самой глубине зрачка таился страх. Я прижалась к нему и сказала:
— Я люблю тебя…
— Все будет хорошо, — повторил он и поцеловал мои волосы. — Вот увидишь. Он вернется, и все будет хорошо.
— Он ни разу не написал мне, — всхлипнула я. — Он не хотел меня видеть. Он считает, что я во всем виновата. И это правда.
— Что правда? — вздохнул Сашка.
— Все. Если бы не я…
— Вот что… — Он поднялся. — Давай-ка выпьем. Коньяк еще остался. И поговорим.
Сашка сходил на кухню, вернулся с двумя рюмками и бутылкой, поставил их на тумбочку, неторопливо разлил коньяк.
— Давай… за нас.
Я выпила и опять легла, закинула руки за голову и уставилась в потолок.
— Ведь он не убивал… — сказала я скорее себе, чем Саше.
— Конечно, нет, — кивнул он.
— Но его посадили…
— Менты имели на него большой зуб, и вдруг так подфартило… Грех было не воспользоваться…
— А я… я только все испортила… — чувствуя, что опять скатываюсь в истерику, прошептала я.
— Ты хотела его вытащить. Только за него взялись всерьез и серьезные люди. Тебя допрашивали двенадцать часов почти непрерывно. Кто смог бы выдержать такое?
— Я… я должна была выдержать.
— Чепуха. Ни ты, ни я, ни он сам… Улики налицо, менты довольны. Это ж было не расследование, а рождественский подарок. Оружие, из которого только что стреляли, в его машине, и сам он в сотне метров от дома, где совершено преступление, в этой самой машине задержан через десять минут после убийства. Твои показания ничего бы не изменили.
— Но ведь он не убивал?
— Нет. Мне он врать бы не стал. Да и на кой черт ему убивать этого придурка?
— Все решили по-другому…
— Забудь. Это не имеет значения.
— Он тоже так решил, — упрямо сказала я. — Он меня бросил. Скажи, за что?
— Не начинай все сначала, — нахмурился Сашка. — Ты все знаешь не хуже меня. Его подставили, да так ловко, что у него не было шансов выкрутиться. Ни одного шанса. Он не был бы самим собой, если бы сразу сдался, но и он не верил, что выкрутится. Слишком многим хотелось, чтобы он сел.
— Он бросил меня, — зарываясь лицом в подушку, напомнила я. — Он считает, что я его предала…
— Чушь собачья. Он не бросил, а сел в тюрьму. И он не хотел тебя связывать на долгие годы. Не такой он человек. Согласен, у него не очень хороший характер, но винить тебя он бы никогда не стал.
— А может, ему просто наплевать…
— Вот что, — вздохнул Сашка. — Давай-ка спать. Если не возражаешь, я останусь у тебя.
— Хорошо, постелю тебе на диване. — Я поднялась, а Сашка ушел в ванную. — Как твои дела? — догадалась спросить я, когда он уже лег.
— Мои дела? Нормально. Как же еще?
— Где ты был?
— Когда? — не понял он.
— Я хочу сказать, откуда ты ко мне приехал?
— А-а… Так, посидели в одном месте… перекинулись в картишки. Отправился домой, вижу, у тебя свет горит, вот я и позвонил…
— Его ждут? — без всякой связи спросила я.
— Кто? — вроде бы удивился Сашка.
— Не знаю… Кто-то… Например, те люди, которым очень хотелось, чтобы он оказался в тюрьме… Это опасно, да?
Сашка лежал, глядя в потолок, потом повернулся ко мне и заговорил очень серьезно:
— Послушай меня, пожалуйста. Когда он сел, нам здорово досталось: тебе, мне, всем, кто был с ним. Тигр в клетке, шакалы воют… Не мне тебе рассказывать, что было. Время прошло, и ничего не вернуть: он отсидел за убийство, которое не совершал. И он возвращается.
— Просто возвращается? — уточнила я.
— Да. Именно так. Он не хочет мстить, если ты об этом. И не собирается искать тех, кто его подставил. Он просто хочет жить. Это понятно?
— Конечно, — усмехнулась я. — Если бы речь шла о ком-то другом.
— Ты можешь относиться к этому как угодно, но все обстоит именно так.
— Выходит, он здорово изменился, — усмехнулась я.
— Не он один. Мы все изменились. А ему досталось больше всех.
Я посмотрела на фотографию на стене, не выдержала и заревела, кусая пальцы.
— За что? Скажи, за что он так поступил со мной?
— Тихо, тихо, тихо, — шептал Сашка, оказавшись рядом. — Не начинай все сначала. Все будет отлично, верь мне. Он вернется, мы сядем втроем, как раньше, и обсудим наши дела.
— Не в этом дело, — немного успокоившись, сказала я. — Он меня не любит. Просто не любит. И это самое страшное.
— Я прошу, потерпи еще две недели, идет?
— Я потерплю, — кивнула я. — Только для меня ничего не изменится через две недели. Я не нужна ему, и он считает меня виноватой.
— Послушай. — Сашка сжал мои плечи и заговорил торопливо, точно боялся, что не успеет все сказать:
— Ты знаешь, как я люблю тебя, а он всегда был мне лучшим другом. Самым лучшим. С тех пор как умерли родители, у меня остались только вы… Я точно знаю: все будет хорошо. Просто надо еще немного потерпеть. Ты поняла?
Я положила голову ему на колени и зажмурилась. Мне очень хотелось верить… только верил ли сам Сашка в то, что обещал мне?
* * *
Я проснулась от шума воды в ванной, взглянула на часы. 7.30. Приподнялась на локте и позвала:
— Саша.
Он выглянул из-за двери, улыбнулся и сказал:
— Еще рано. Спи, — и вновь исчез в ванной, а я встала, накинула халат и вышла в кухню. Быстро приготовила завтрак.
Сашка появился минут через пятнадцать, устроился за столом и стал есть, весело на меня поглядывая, веселье он слегка переигрывал, в глубине зрачков притаилось беспокойство.
— Вкусно, — похвалил он. — Зря так рано встала… Перехватил бы что-нибудь по дороге.
— Мне нравится тебя кормить, — пожала я плечами. — Еще мне нравится просыпаться по утрам и знать, что ты рядом… Жаль, что мы не можем жить вместе, как раньше.
— Жаль, — согласился он. — Женщина не должна жить одна, — и добавил, с поразившей меня уверенностью:
— Это скоро кончится.
Сашка взглянул на часы, торопливо допил вторую чашку кофе и пошел к двери.
— Заеду вечером, — кивнул он на прощание.
— Не надо, — покачала я головой, он остановился, а я пояснила:
— Спасибо, но мне не нужна нянька. Я справлюсь, честно.
— А как насчет коньяка? — усмехнулся он.
— Бутылку допили вчера.
— А ночной псих?
— Ну его к черту! — Я хмыкнула, развела руками и добавила:
— Мне кажется, он неплохой парень. По крайней мере, мы точно из одной команды.
Сашка закатил глаза, покрутил головой и сказал:
— Ноги бы ему выдернуть. Вместе с языком, — махнул рукой и ушел, а я стала смотреть в окно.
Вот он выходит из подъезда, поднял голову, посмотрел на меня и улыбнулся. Я кивнула в ответ, дождалась, когда он сядет в машину, а потом покинет двор. Прошлась по квартире, замерла перед фотографией на стене и долго-долго смотрела.
— Ты вернешься, — сказала громко. — Только не ко мне. Но все равно я очень рада.
Я затеяла уборку и начала новую жизнь. Понедельник — самый подходящий для этого день. Никакого нытья и истерик, курить я уже бросила, в будущее смотрю с оптимизмом. За оставшиеся дни следует похудеть на пару килограммов, больше находиться на свежем воздухе, немного загореть и вспомнить наконец, что я красивая женщина.
Все это я говорила себе с усмешкой, но выработанной программе собиралась четко следовать.
В дверь позвонили, очень настойчиво и, должно быть, не в первый раз. У меня работал пылесос, и звонок я услышала не сразу, крикнула:
— Сейчас! — и пошла открывать. На пороге стояла Лерка. Одиннадцать утра, а она уже, как говорится, лыка не вяжет.
— Проходи, — вздохнула я, распахивая дверь пошире и отходя в сторону. — Привет.
Лерка споткнулась на пороге, буркнула:
— Черт, — и с трудом добралась до кресла. — Выпить есть?
— Нет, — ответила я. — Слушай, что сегодня за праздник?
— У меня нет праздников, сплошные будни, чтоб ты знала. Честно, есть у тебя коньяк?
— Нет. Можешь проверить. Хочешь, напою тебя чаем?
— Катись ты со своим чаем, знаешь куда… — Лерка тряхнула головой, резко выдохнула воздух и поинтересовалась:
— Сашка у тебя ночевал?
— У меня, — кивнула я.
— Разумеется. Где же еще. И вчера, и позавчера, и всю жизнь только у тебя. Да?
— Прекрати, — поморщилась я. — У меня нет ни малейшего желания наблюдать чужую истерику. Свои надоели.
— Тебе опять кто-то звонил, и он прибежал сломя голову? Ехал мимо, увидел, что горит свет. — Она засмеялась. — Ты и твой дерьмовый братец… Как я его ненавижу… Всегда одно и то же…
— Почему бы вам не оставить друг друга в покое? — зло предложила я.
— Разумеется. Ты об этом только и мечтаешь. Ты всегда меня ненавидела, всегда, с того самого дня, когда он нас познакомил. Конечно, все вокруг должны любить только тебя, ты самая необыкновенная, да… а что я? Ты хочешь, чтобы он меня бросил, и вечно его так настраиваешь. И покрываешь эту сволочь. Он изменяет мне с каждой юбкой, а ты его покрываешь! — Последние слова она уже кричала.
Конечно, Сашка изменял ей. Сейчас, глядя на Лерку, я не особенно его осуждала. Она сидела, раздвинув колени, руки свисали почти до пола, на лице вчерашняя косметика, волосы всклочены, вряд ли она догадалась расчесаться с утра.
1 2 3 4