он был всего года на три старше Мазура, а следовательно, рос во времена, когда ее, по выражению классиков фантастики, высочайше запретили к распеванию. Должно быть, род занятий давал доступ к самой разной информации...
– Короче,– сказал Лаврик, оборвав нудящее пенье.– Поступим согласно золотому правилу бывалого солдата: сначала молча и покорно получим сполна фитиль в задницу, а потом уж вспомним, что сегодняшний поиск принес-таки некоторые результаты. Как совершенно справедливо заметил Штирлиц, запоминается последняя фраза...
– Возможно, это никакие не результаты...
– Эта хреновина больше всего напоминает комок монет, судя по минерализованной поверхности пролежавших под водой чертову уйму времени. Еще не факт, что они непременно связаны с нашим объектом... но ведь это первая находка. До сих пор вы ничего вообще не находили. Резон?
– Резон,– без особой радости в голосе согласился Морской Змей.– Ну, вы долго еще наливаться будете? Чай – не водка, много не выпьешь... Пошли?
Он шумно отставил эмалированную кружку и поднялся первым. За ним поневоле потянулись остальные.
– Мао, конечно, как был прохвостом, так и остался,– сказал сзади Лаврик.– Нет бы ему подождать еще годик, загнулся бы аккурат к шестидесятой годовщине Великого Октября, хорошо бы помер, полезно, агитационно. А он и тут свинью подложил напоследок...
Его идеологически выдержанное замечание никто не стал комментировать. Вереницей они вышли в соседнее помещение, представлявшее собою на посторонний беглый взгляд самую обычную каптерку, порученную заботам крайне хозяйственного боцмана, где на покрашенных стеллажах в образцовом порядке лежала всякая необходимая на корабле всячина, от аккуратных бухточек тонкого каната до фонарей «летучая мышь» и ящиков с сигаретами «Прима». Подтянутый матросик из палубой команды как раз возился у одного из стеллажей, что-то там поправляя-перекладывая.
Конечно, матросик был не матросик, а Лавриков подчиненный в лейтенантском звании. Мнимая каптерка служила этаким тамбуром для входа в самое засекреченное местечко «Сириуса», изолированный отсек, откуда незаметно для всего окружающего мира можно было выпускать в море аквалангистов, а потом принимать оных на борт. Большая часть команды и настоящих ученых (были на борту «Сириуса» и такие), конечно же, прекрасно знала, что к чему, знала, что в носовой части корабля есть помещеньица, о которых следует помалкивать даже наедине с собой перед зеркалом,– но, во-первых, весь этот народец был намертво опутан всевозможными подписками и проверен на сто кругов, а во-вторых, деталей, разумеется, не знал. Что там делают загадочные молодые люди самого штатского облика – лучше не вникать, а то в два счета станешь невыездным со всеми вытекающими последствиями. В каптерку посторонним вход воспрещен (о чем снаружи гласит соответствующая табличка на двери), да если и попадет туда посторонний, долгонько ему придется искать замаскированную дверь, не говоря уж о том, что без знания шифра замок ни за что не откроешь...
Чтобы попасть на ют Ют – кормовая надстройка на судне. – Прим. авт.

, пред светлы очи Дракона, пришлось пройти через шлюпочную палубу, где их ждала не особенно приятная встреча. Товарищ Панкратов, замполит (официально, само собой, числившийся третьим помощником капитана), как раз там и пребывал, восседал в напряженной позе на раскладном стульчике, старательно позируя седовласому художнику, прихваченному в рейс из Ленинграда. Художник был не то чтобы светило, но все же достаточно известный, маститый и отмеченный званиями-наградами. Что весьма немаловажно, маэстро был одним из немногих, кто вообще не подозревал об истинном лице «Сириуса» и половины его обитателей, витал себе в эмпиреях, откуда его, понятно, никто не торопился спускать. Очень уж идеально он придавал экспедиции должную респектабельность...
Так они и сидели – маэстро упоенно возюкал кистью, замполит застыл в оцепенело-монументальной позе. Почему выбор мастера кисти пал на него, понять нетрудно: Панкратов, надо отдать ему должное, был чрезвычайно плакатен и фотогеничен, с красивой проседью на висках и физиономией старого полярного волка. Увы, никто не удосужился (да и права такого не имел) растолковать художнику, что сей благообразный субъект всю свою сознательную жизнь протирал форменные брюки в политотделах военно-морского флота аж с сорок четвертого года, когда оказался в рядах, и все его награды (планки носил постоянно, а как же), вроде бы свидетельствовавшие о славном боевом пути участника Великой Отечественной, отхвачены исключительно на берегу, а в море он выходил, по точным данным Лаврика, три раза в жизни, включая нынешний рейс...
Они вереницей прошли мимо, стараясь не встречаться с замполитом взглядами,– а тот, наоборот, взирал на них прямо-таки с отеческой добротою и заботой, от чего еще сильнее хотелось смазать ему по сытой физиономии. К сожалению, мечта была насквозь несбыточная, Мазур это отчетливо понимал, как-никак не первоклассник уже...
Дракон ждал их в кают-компании, пробурчал что-то, указывая на стулья, и, пока они неспешно рассаживались, без всякого нетерпения наблюдал за ними, сохраняя на широкой обветренной физиономии настоящего, неподдельного морского волка крайне удачную имитацию полнейшего равнодушия. Словно созвал поболтать о пустяках. Хреновые были симптомчики, товарищи офицеры... Успели уже привыкнуть к отцу-командиру и узнать, что предвещает то или иное выражение лица...
Вот у Дракона, в отличие от Панкратова, на груди могучей не красовалось ни единой ленточки, хотя регалий имелось раза в три побольше, нежели у замполита. Показная скромность тут ни при чем – просто-напросто нельзя было человеку выступать в роли капитана мирного исследовательского судна Академии наук СССР, имея на груди такой иконостас. Понимающий наблюдатель с той стороны мог с одного взгляда понять, что к чему, почувствовать неладное. Вот и пришлось нашему Дракону оставить в одном из сейфов Главного штаба не только регалии, но и планки...
Если по большому счету, Дракон был легендой. Начинал еще в знаменитом ЭПРОНе, потом стал одним из первых боевых пловцов – и в смысле заслуг, и в смысле хронологии. Временами Мазур добросовестно пытался себе представить, как это – быть одним из первых, но получалось у него плохо, точнее, не получалось никак. Все равно, что представить себя братьями Райт, Уточкиным или Гагариным. Принципиально непредставимо – какой из тебя, к свиньям, Уточкин, не говоря уж о Гагарине?
– Располагайтесь, товарищи офицеры,– сказал Дракон голосочком, который старательно пытался сделать медовым.– Никому из форточки не дует? Пардон, я и запамятовал, какие у иллюминаторов форточки? Сдавать стал старик, на берег пора, на лавочку, в домино стучать...
Они обреченно сгорбились – и эти симптомчики были прекрасно известны...
– Ну, как служба? – поинтересовался Дракон, помаленьку наливаясь багровым румянцем от прямых, коротко подстриженных височков до воротника форменной рубахи.– Как оно, ничего? Что молчим? Старший по званию вам задает прямой вопрос... Старший лейтенант Мазур?
– Так точно,– сказал Мазур.
– Что – так точно? – ласково-грозно поинтересовался Дракон.
– Виноват...– пробормотал Мазур, окончательно потерявшись и в очередной раз поняв, что Дед, не начав еще разноса, размазал его по подволоку.
Настала такая тишина, что слышно было, как по столу ползает парочка захожих бактерий.
– Вашу мать! – рявкнул Дракон.– Бабку вашу вперехлест через клюз и трипперного осьминога ей в жопу сапогом утрамбовать! – Вслед за тем он запустил такую руладу, что никто из присутствующих, пожалуй что, не сумел бы с первого раза запечатлеть ее на бумаге. Немного успокоившись, помолчал, обвел всех колючим взглядом и на полтона ниже поинтересовался: – Что это у вас, хорошие мои, ухи в трубочку свернулись? Хлипкий нынче офицер пошел, одно слово – мирного времени, продукт разрядки и факультативных курсов по эстетике... А по-простому-то говоря, якорь вам в жопу... И плевать, что не влезет...– Окончательно успокоившись, он обвел всех взглядом вторично, слева направо и справа налево, почти нормальным голосом спросил: – Хлопцы, вы что, от теплого моря и отдаленности Отечества помаленьку умом поплыли? Делать вам нечего? Дети малые? Два капитан-лейтенанта, восемь старлеев... Уж извините за пошлую, заигранную банальность, но на фронте в ваши годы командовали кто полком, кто кораблем... Охерели?
Кому-то предстояло вызвать огонь на себя. Мазур решился – не из отваги, а главным образом оттого, что неизвестность смотрелась даже грознее громовой выволочки. Он, стараясь не опускать глаз, спросил:
– Товарищ вице-адмирал, что вы имеете в виду?
– Гондон,– сказал Дракон.– Товарищ старший лейтенант, это я не вам характеристику даю, а отвечаю на поставленный вами вопрос. Гондон я имею в виду. Каковой кто-то из вас, вместо того, чтобы использовать по прямому назначению или, на худой конец, в качестве жевательной резинки, пользанул сами знаете как...
Мазур все же отвел взгляд, философски уставясь в потолок. Операция была проведена безукоризненно: импортный презерватив, в каковой залили не менее ведра воды, с превеликим тщанием, словно антикварную стеклянную вазу, транспортировали в каюту Панкратова и разместили, прикрыв простынкой, так, что со стороны это было совершенно незаметно. Многие знали, что у Панкратова есть привычка плюхаться на койку с маху, рывком... Вот и плюхнулся. Со всеми вытекающими, простите за невольный каламбур, последствиями.
– Чья работа? – сварливо спросил Дракон.– Всехная? Или терпилу назначили, который героически будет за всех отдуваться? – Он помолчал.– Нет, не объявляется терпила... Круговую поруку лепите?
– Разрешите, товарищ вице-адмирал? – рассудительно сказал Лаврик. Ему было чуточку легче, он, в отличие от остальных, все же не напрямую подчинялся Дракону.– Мне ваша позиция представляется несколько странной. Почему-то на роль подозреваемых в сделанной замполиту пакости вы в первую очередь назначили именно офицеров советского военно-морского флота. Боже упаси, мне по рангу не приличествует делать вам замечания, я просто хочу отметить некоторую странность такой точки зрения. Может создаться впечатление, что вы считаете, будто советские офицеры как раз и являются теми, кто в первую очередь готов делать пакости заместителю командира по политической...
– Засунь язык в жопу,– ласково посоветовал Дракон.
Лаврик его просьбу, разумеется, не выполнил, но замолчать замолчал.
Нагнувшись к нему, Дракон с ухмылочкой протянул:
– Сыночка, ты мне такое не лепи. У нас на дворе семьдесят шестой год, а не кое-какой предшествующий. Хоть и нацепил ты пенсню, а до абакумовских особистов тебе – как до Китая раком. Они волчары были, хоть и суки, а волчары, потому как не только подводили народ под петлю, но и сами под петлей ходили каждодневно, а это в людях воспитывает нешуточный профессионализм. Ты, сынок, супротив них, уж прости, бледная спирохета...
– Вы меня неправильно поняли,– сказал Самарин.– Я просто хочу сказать, что не следует заранее суживать круг подозреваемых... На корабле пятьдесят пять человек, считая и команду, и научный состав. Если рассудить, капитан второго ранга Панкратов мог вызвать к себе повлекшие... эксцессы, неприязненное отношение не обязательно у присутствующих здесь. Учитывая склонность означенного кавторанга к тесному общению с женским полом и проистекающие отсюда на замкнутом пространстве коллизии...
– Все сказал?
– Все.
– Умен ты, сынок, а глуп,– сообщил Дракон.– Все ты правильно говоришь, вот только одно совершенно упускаешь из виду: товарищ Панкратов писать будет не касаемо команды или научного состава. На это у них свои есть... замполиты. Писать товарищ Панкратов будет касаемо присутствующих. А писать он умеет кудряво, поверь старику...– Он вздохнул.– Ребятки, вы что, и в самом деле от заграничной экзотики малость охренели? Позабыли, что все ваши действия сопровождаются, помимо прочего, ворохом бумаг? А эти бумаги, между прочим, люди внимательно читают, поскольку деньги им как раз за это и платят. А то и звезды дают, вплоть до лампас. И за чтение, и за реагирование на сигналы.– Он говорил тихо, с расстановкой.– Ребятушки, неужели вы в самом деле считаете себя суперменами? Супермен – это персонаж разложившейся буржуазной культуры... как там дальше, Самарин? Ты ловчей меня сплетешь... В общем, поняли, о чем я. Вот, к примеру, старший лейтенант Мазур. Каковой о себе отчего-то возомнил, что является Колумбом и Дрейком в одном лице. А никакой он не Дрейк, не говоря уж о Колумбе. Дзержинку кончил? Так все кончали. Во Вьетнаме понырял? Так многие ныряли... к тому же во Вьетнаме ты, товарищ старлей, строго говоря, не работал, а купался, что несет непонятные непосвященным нюансы... а?
Мазур кивнул, не поднимая глаз. Многие слова в их узком кругу, как частенько бывает, носили иной, непонятный непосвященным смысл. «Работал» – это значит, вступал под водой в активный контакт с... ну, скажем, с потенциальным противником. Грубее говоря, резался под водой с такими же, как сам, подводными хамами, убивал их насмерть, чтобы они тебя не убили. А ежели «купался», это означает, что твоя подводная деятельность протекала без непосредственного контакта с противником. Пусть даже тебя, как собаку, гоняли на боевых катерах и вертолетах, глушили гранатами, как рыбу, и в любой миг могли отправить к Нептуну. Все равно – «купался»...
– Вот...– продолжал Дракон.– Даже не работал, а купался. Ну, искупнулся неплохо. «За боевые заслуги» имеешь, вьетнамское что-то там в придачу... Так это – у многих. Вот и все твои свершения на сегодняшний день, старлей. Ну, у этого,– он ткнул пальцем в сторону Морского Змея,– дела обстоят несколько авантажнее. И поработал пару раз, и орденок в придачу к паре медалей... Но все равно, хорошие мои, со столь куцым послужным списком вы еще котенки. И ежели один старательный службист отпишется, а другой на его писюлю отреагирует, сверкать вам вашими медальками где-нибудь на малом сторожевом корабле Северного флота. А тебе,– он кивнул в сторону Лаврика,– обеспечивать безопасность мореходства в Певеке или Игарке... Вбейте это себе в башку. И не думайте, что старый хрен вам чересчур уж мрачные картины рисует. И не таким орлам бумажки жизнь калечили. А вы... Гондон с водой... Дети малые... Он ведь на вас может качественно отоспаться, если не уйметесь. Ребята, я вам добра желаю...
Если бы он рычал, брызгал слюной, колотил кулаком по столу, все смотрелось бы гораздо несерьезнее. Но от его тихого, усталого голоса веяло чем-то настолько мрачным и непреложным, что Мазуру поневоле стало не по себе, словно лежал на рельсах перед яростно грохочущим поездом и знал, что отползти не успеет. Он поник на стуле. Стояла тишина.
– Я вам добра желаю, обормоты...
Мазур решился, рывком поднял голову:
– Можно рассказать абстрактную притчу?
– Ну-ну? – поднял бровь Дракон.
– Человек идет с другом и девушкой в кино. Здесь, в городе. Получив законное разрешение на выход в город. Фильм, между прочим, не шедевр, но под категорию идеологических диверсий никак не попадает, его в Союзе скоро будут крутить, я сам в «Советском экране» читал. И тут появляется... некто. Орет, как на мальчишку, и происходит все это посреди улицы, никто из местных не понимает ни слова, но все равно... Он, видите ли, сомневается в полной идеологической чистоте сего фильма, а потому на всякий случай не рекомендует посещение кинотеатра, которое вдобавок может быть неправильно истолковано... Ну, и разное прочее... Полный набор.
– Ага, понятно,– кивнул Дракон.– С Ирочкой был, что ли? Ну, ладно, ладно... Ну и что? Плюнь на дурака. Козырни, поблагодари за науку, кружным путем обойди пару кварталов, а потом отправляйся на другой сеанс. А ты – гондон с водой... Знали б вы, что там про вас понаписано... Гонор у них, видите ли, взыграл. Орелики, в нашем мире столько идиотов, что ежели собачиться с каждым, жизни не хватит. А уж собачиться с тем, у кого больше звезд, весьма даже чревато...
– Что, позволять в лицо плевать? – угрюмо спросил Мазур.
– Ну, уж так-то не стоит... Дипломатом надо быть. Учитывать сложности жизни и военной службы – так оно будет точнее. А вы, краса особого отдела? – уставился он на Самарина.– Вы-то что себе позволяете? Ну, снимают на здешних очаровательных ландшафтах кино какие-то португальские французы или бельгийские итальянцы.
1 2 3 4 5 6