И ежели взглянуть как раз с этой самой другой стороны, то мы узрим и не такую уж радужную картину. Сотня баксов в месяц и старая «шестерка»…
– Ну, когда все устроится, подыщу что-нибудь получше…
– Ага, вместо старой «шестерки» – новую? Или, подымай выше, «Волгу»? Слабовато, братан… Ты не сердись, но слабовато. По нонешним временам.
– Все относительно, – пожал плечами Петр, в общем, все это выслушавший без малейшей обиды, как-никак ему было не двадцать, и былой амбициозный юнец давненько затерялся среди призраков минувшего. – По сравнению с тобой я, конечно, нищеброд, но на фоне миллиончика-другого сограждан – и вовсе сущий Рокфеллер.
– Обиделся?
– И не думал.
– Честно?
– Да честно, честно, – сказал Петр беззаботно. Подцепил тяжелой серебряной вилкой – определенно антикварная – прозрачный ломоть белорыбицы и отправил в рот. – Сроду завидущим не был. Мне и на своей ступеньке удобно.
– Удобно или – привык?
– А какая разница?
Павел наклонился вперед, в глазах играло нечто непонятное:
– Преогромная, брательник. Как между березой и Березовским… Разные это вещи – «удобно» и «привык». А на другую ступеньку не хочется? Совсем-совсем? Ты мне только не ври. Хоть мы с тобой за последние двадцать лет и общались раз в пятилетку, помню я тебя живчиком… Да вообще не может нормальный мужик сам себе установить низкий потолочек, чтобы ходить двадцать четыре часа в сутки полусогнутым…
Похоже, его забрало – ничего удивительного, ежели с похмелья потреблять коньяк чуть ли не фужерами…
– Очень уж отвлеченные материи, – сказал Петр чистую правду. – Только не говори, что ты меня в компаньоны возьмешь. Такое только в индийском кино бывает, а я, братан, к нынешним своим годам здорового цинизма подкопил…
– И правильно, – кивнул Павел, – здоровый цинизм – вещь в голове необходимая. И полезная, ох, полезная порой… В общем, наше славное государство тебя кинуло по высшей марке. Ты, конечно, не строевик, а штабист, но это как раз с государства вины не снимает: уж я-то, бизнесмен, понимаю, как важен штаб, да и в любой армии, окромя нашей, жирную пенсию воякам дают, не деля на строевых и тыловых… Короче, страна от тебя отделалась пряжечкой и бляхами… Насчет службы безопасности на «Борее» – знаешь ли, тоже не фонтан…
– А ты что, предлагаешь что-то?
– Поглядим, поглядим… – протянул Павел.
Петр наконец сообразил, что это там поблескивало у него в глазах, – веселое озорство. Как в былые времена отрочества, когда замышлялась очередная каверза, безобидная и не особенно, основанная на идеальном сходстве.
Павел наклонился еще ближе:
– Знаешь, я ведь все-таки не скотина бесчувственная. И братьев у меня ровненько один – при полном, что характерно, отсутствии сестер. Ну их к ляду, все эти высокие слова, но мне и в самом деле в падлу смотреть, как родной брат, мало того, вылитый я, собирается жить на сотню баксов… Тут надо что-то делать, херр Питер. Вот только что? Выгрести из кармана пачку мятых баксов, сколько в жменю влезет? Пошлости… Во-первых, веришь ты или нет, не найдется у меня ни свободных, ни лишних денег. Во-вторых, уж прости, за десять лет бизнесменского бытия выработались свои стереотипы и рефлексы. И были б деньги, не дал бы. Не оттого, что черств душой, а оттого, что мне поперек души давать деньги просто так. Даже родному брату, кро-винушке. Привык я за десять лет, что деньги за-ра-ба-ты-ва-ют. Все вокруг меня и я сам. А с другими как-то не общаемся… Короче, в полнейшем соответствии с известным изречением не дам я тебе рыбки, а дам я тебе удочку. Заработать дам. Хочешь?
– Ежели только не киллерством.
– Да какой из тебя киллер? – хмыкнул Павел. – Киллера – оне совсем другие… И уж не стал бы я родного брата… а если уж с тем самым здоровым цинизмом, то не стал бы ждать, когда выйдет в отставку бедный братец. Вон Митьку возьми – молод и жаден до благ, он, как в анекдоте, даже номер квартиры уточнять не будет, а то и номер подъезда… Шучу. У меня, Петруша, бизнеса всегда были серьезные, легальные и услуг убивцев, сглупа именуемых киллерами, отроду не требовавшие. В общем, пятьдесят тысяч баксов хочешь?
Нельзя сказать, что Петр был так уж ошеломлен. Даже дыханье в зобу не сперло. И все равно, сумма впечатляла…
– Ага! – Павел торжествующе уставил в него указательный палец, и в перстне холодными лучиками сверкнул крупный бриллиант. – Что, авторитетная суммочка?
– Да уж. В моем положении…
– И не только в твоем…
– Я вот только в толк не возьму, что мне за такие деньжищи надо будет сделать, – признался Петр.
– А почти что и ни хрена, – будничным тоном сказал брат. – И всего-то-навсего побудешь пару-тройку месяцев мною. Что ты сделал глаза пятаками? Повторяю. Побудешь пару-тройку месяцев мною. Как во времена упорхнувшего детства и беззаботной юности. Говоря конкретнее, в один прекрасный день я залягу на дно, а ты однажды сядешь в мою машину в виде меня. На два-три месяца. От и до, я имею в виду. Никаких французских комедий, когда один близнец то и дело ныряет за занавеску или там в соседнюю комнату, а второй выскакивает и на четверть часа делает вид, будто он и есть первый. Все эти месяцы будешь мною. От звонка до звонка. В офисе. Дома. Где еще потребуется. Я не нажрался, я пока еще почти трезвехонек. И выдаю я тебе сейчас не экспромт, не похмельный розыгрыш, а результат скрупулезнейших двухнедельных раздумий. Все прокручено в голове на сто кругов. Какие, к черту, экспромты… Что молчишь?
– В голове не укладывается.
– Да? – прищурился Павел. – А помнишь, как экзамены сдавали? Как я вместо тебя ходил и куда, как ты вместо меня ходил и куда? И ведь не обнаружилось, даже тогда, с Галочкой, так и не догадалась, коза…
– Ох, насчет Галочки… – сокрушенно опустил глаза Петр. – Ведь молодые были, щенки, сейчас стыд пробирает…
– А… Ей-то что? Получила двойной кайф, только и делов. О другом подумай. О том, что подмену обнаруживали примерно в одном эпизоде из десяти – да и то потому, что заранее знали: двое их, Савельевых, двое. Знали. Теперь представь, что подмену мы устроим в условиях, когда ни одна собака и не подозревает, что нас двое… Все шансы. Сто из ста.
– Нет, ты серьезно?
– Да мать твою! – вскинулся Павел. – Абсолютно. Совершенно. Что я, по-твоему, стану убивать две недели, чтобы в деталях придумать примитивный розыгрыш? Любой розыгрыш не стоит пятидесяти штук в зелени. Потому что есть ситуация, когда меня просто-таки должно быть двое… коряво с точки зрения грамматики, да лучше и не скажешь. Меня должно быть двое.
– На тебя что, наезжают?
Павел даже приоткрыл рот:
– Эт-то с чего тебе в голову пришло?
– Черт его знает. Просто это первым в голову и пришло. Вспомнил вдруг, как разные императоры, по сплетням, двойников себе устраивали.
– Ер-рунда полнейшая, – с чувством сказал Павел. – Двойник на случай покушения? Фу ты… Не такая уж я свинья, чтобы родного брата под пулю подставлять, даже если представить, что и в самом деле… Вздор. Глупости, Петя. Никто в этом городе мне не желает зла настолько. Враги есть. Недоброжелателей хватает. О конкурентах вообще молчу. Но заказывать меня никто в жизни не станет. Не тот уровень, не те круги. Чем хочешь поклянусь.
– Тогда?
– Вот это уже деловой разговор, а? – усмехнулся брат. – Суть дела, в общем, проста. Маячит великолепнейшая сделка – даже по моим нынешним масштабам чертовски завлекательная. И, как это в жизни повелось, тут же наличествуют целые черпаки дегтя – в виде и конкурентов, и «кротов» в моей собственной фирме, каковые до сих пор выявлены не все. Понимаешь, в общих чертах? Молодец. Ну, а детали рассказывать не стоит по одной-единственной, но крайне существенной причине: чтобы мало-мальски тебя ввести в курс дела, придется пару суток без передышки чесать языком. Я-то в этом уже десять лет, а ты, извини, консалтинг от лизинга не отличишь без длинной лекции… Соображаешь?
– Пожалуй.
– Так что поверишь на слово, что это сделка века и другого выхода у меня нет?
– Придется, – кивнул Петр.
– Молоток, брательник… Короче говоря, нас будет двое. Ты и будешь я. Ты будешь представительской фигурой – восседать в креслах, посасывать шампань на банкетах, кивать с умным видом, вообще производить впечатление резко поглупевшего меня. Поверят. Почему, объясню чуть погодя… Да вдобавок я тебя предварительно как следует поднатаскаю. И рядом с тобой будет посвященный человечек. В любой миг придет на помощь. Ну, а я… Меня как бы и не будет. Я в стороне, в подполье, я как раз и работаю. При том, что никто, кроме считанных индивидуумов, и не подозревает об истинном положении дел. Нам понадобится два-три месяца… впрочем, при удаче скорее два, чем три, а то и в месяц уложимся. Получишь свой законный процент, сиречь полсотни штук зеленью, – и отвалишь в Новосибирск. Тут тебе и хорошая квартира, и приличная машина, и на обзаведенье, на ложки-поварешки… И на брюлики твоей Кирочке хватит. Что скажешь? Сделка касается опять-таки самого что ни на есть легальнейшего бизнеса – просто такова уж се ля ви, у нас ради честнейшего заработка приходится идти на самые немыслимые финты… Газеты читаешь, телевизор смотришь, должен понимать. Что насупился?
– Это ж не экзамены… – сказал Петр.
– Да не о том ты! Берешься?
– Я бы с радостью, – признался Петр, – ради таких денег. Но это, повторяю, не экзамены. И не история с олимпиадой. И даже не… не случай с Галочкой. Разоблачат.
– Кто?
– Ну, твои же сотруднички. Партнеры. Деловые знакомые. Весь привычный круг общения. Мне нужно будет знать столько… Всех и все. Куда там, к черту, Штирлицу… Не справлюсь.
– Петенька… – поморщился Павел, – Петюнчик… Ну какие, в задницу, разоблачения? Ты же будешь не в себе. Точнее, не совсем в себе.
– Это как?
– Ты, страдалец, то бишь я, страдалец, попал в аварию, – серьезно сказал Павел. – Я очень редко сажусь за руль, все знают. Решил вдруг проветриться, не справился на повороте с джипером… Когда приедут «скорая» и менты, их взорам предстанет натуральнейшим образом разбитый джипер. Митя постарается, у него голова светлая. Причем, повторяю, все продумано до мелочей. И обломки джипера будут живописно громоздиться на обочине, и шмотье на тебе будет изодрано художественно, и кровушка из тебя будет струиться… ну, что ты ежишься? В паре мест аккуратненько располосуем кожу, ничего страшного, и кровянка немного поструится, и веночки не будут задеты. Синячок там под глазом… За полсотни тонн зеленых, право же, стоит чуточку страдануть. Царапины заживут. В общем, авария. Джипер вдребезги. У тебя сотрясение мозга – каковое, между прочим, диагностике не поддается совершенно. У меня, то бишь, сотрясение… ладно, отныне будет все-таки у тебя. Мало того, у тебя провалы в памяти, у тебя некие непонятные любому медицинскому светилу завихрения психики. Ну, врубился? Потому ты и не узнаешь старых знакомых, через одного. Потому у тебя прошлое из памяти выпало кусками, шматами, пластами. Месяцами и годами. Потому ты и в бытовых мелочах во многом изменился. И кабинет свой не помнишь, где что лежит, в толк не возьмешь, и закадычного друга Вову видишь словно бы впервые… Железное объяснение, Пьер. Ну, недельку поскучаешь в больнице. Доктор свой. В курсе. За те денежки, что он получит, из кожи вывернется. Как и мой верный пес, коммерческий директор, – он тебя будет водить, как ребеночка за ручку. С глазу на глаз даст любые пояснения. Да и я, пожалуй что, навещу как-нибудь. Есть у меня гример, и бороду присобачит самую натуральную, и вообще внешность изменит. Сечешь? Любая нестыковка, любое неузнавание будут замотивированы железнейшим образом. Никто не удивится, ни одна живая душа. Тебя попросту будут жалеть. Бедный Павлик, увечный, ушибленный, с перевернутыми мозгами, жертва роковой аварии… Ну кому тут в голову придет подозревать? О том, что ты есть, мало кто и помнит. Слышали краем уха, что есть у меня брат за тридевять земель, но про то, что он близнец, никто и не знает. Не было у меня времени за эти десять лет родню вспоминать принародно, уж извини за откровенность. Вообще у н а с мало кто вспоминает о далеких родственниках. Не та среда. Голова постоянно забита другим. Делами. Ты-то многим рассказывал с подробностями и живописными деталями, что у тебя есть где-то в паре тысяч верст брат-близнец?
– А пожалуй, что и немногим, – задумчиво сказал Петр. – Не всегда и случай выпадает пооткровенничать о родне, тут ты прав…
– Вот видишь. Все шансы… Что до фирмы, то девять человек из десяти со мной, с биг-боссом, общаются настолько редко, что и не почувствуют разницы. И вообще все ходят по струночке. Будут, конечно, сплетничать и об аварии, и о сопутствующем, но мой эскулап, будь уверен, дело знает. Преподнесет столь убедительную версию, что все поголовно схавают, не поморщатся и пальчики оближут. Проскочит. Говорю же, все будут у тебя за спиной понимающе переглядываться, головой кивать сожалеючи – ах, жертва лихачества… Тебе, надеюсь, не так уж стремно будет пережить смешки в мой адрес? Это ж меня будут считать убогоньким, приложившимся башкой…
– Подожди, – сказал Петр. – Подчиненные – ладно… А твои? Жена с дочкой?
– С падчерицей, брательник.
– Все равно.
Павел усмехнулся чуть беспомощно:
– Ох, сдается мне, не избежать краткого экскурса в интимную жизнь монархов… Во-первых, с Катькой – а соответственно, и с чадом ееным Наденькой – мы живем всего-то четыре с лишним года. Это не Женя, та-то меня за одиннадцать лет изучила досконально, на молекулярном уровне. Во-вторых, если уж откровенно, я и дома-то бываю этаким привидением. Мелькну утром, мелькну вечером, видят они меня пару часов в сутки. И так – все четыре года. Деньги, браток, сами в руки не плывут. Крутишься как белка в колесе, ни ты света белого не видишь, ни дома тебя не видят. Ну и в конце-то концов опять-таки многие несообразности спишем на то самое сотрясение мозга. Проглотят мои бабы, как миленькие. В конце-то концов мы здесь с тобой посидим пару дней, я тебя предварительно поднатаскаю, чтобы провал в памяти не был очень уж зияющим…
– Нет, ну а если она захочет…
– С муженьком потрахаться? – догадливо подхватил Павел. – Ну и флаг ей в руки, Катерине свет Алексеевне, пусть трахается. Что плохого, ежели с законным-то мужем? Она ж мне не изменяет, вот он я, в точности такой же… И потом, братуха, скажу тебе предельно откровенно – с Катькой у нас, похоже, окончательно все раздрызгалось. Склеить не получится, да и нет охоты. Мы и так на грани разбегания, все равно придется этак через полгодика цивилизованно разводиться. Ты мне только не выражай никаких соболезнований, нет нужды. Не то что плакать не стану, но и вообще печалиться – скорее уж от радости буду плясать. Ну не получилось у меня с Катькой, не получилось. И хрен с ею, если по правде…
– И все же как-то…
– Ох, да не строй ты из себя! – досадливо поморщился Павел. – Я же говорю, с Катькой у меня все кончено. Если придет ей такая блажь – исполняй супружеский долг, благословляю. Я тебе потом расскажу кратенько, как там у нас обычно, что делает, чего делать не хочет… А Надюха… Я сам по себе, она сама по себе. Есть контакт? Нет контакта. Девке четырнадцать, вещь в себе, дни напролет по Интернету шарит, как наркоманка, сосуществуем, и только. Нет, дома все должно пройти гладенько. Опять-таки жалеть тебя будут, то бишь меня…
– Твоими бы устами…
– Ладно, хватит, – с некоторой властностью поднял ладонь Павел. – Моральные препоны есть? Кажется, нет. Сумма устраивает? Кажется, да. Работа в принципе подходит. Нет, я не говорю, что тебе будет легко, и попотеть придется, и мозгами ворочать, и на нервах будешь… Все я понимаю. Только, брательничек мой дорогой, обеспеченное будущее стоит таких трудов, а? Честно заработал – честно получил.
Петр перевел дух. Ощущения, будто все это происходит в дурном сне, уже не было, но легонький приступ нереальности не отпускал. Кабанья голова равнодушно и тупо глазела на него со стены янтарно-желтыми бельмами. Пятьдесят тысяч долларов. Новая машина. Киру можно будет одеть, как куколку, да мало ли… Прав Пашка – это будущее. Обеспеченное, без унизительного привкуса бедности, никчемности.
Что удивительно, откуда-то из неведомых глубин вновь вернулся молодой азарт, с которым вроде бы расставался навсегда. Близнецы Савельевы через столько лет задумали очередную хохму, превосходящую все прежние по дерзости по замаху. Сорок четыре года – это еще не старость, господа…
С улыбочкой наблюдавший за ним Павел нагнулся, похлопал по плечу:
– Помнишь «Принца и нищего»? Ведь любил ты когда-то товарища Твена, спасу нет…
– Я и теперь не разлюбил.
– Вот и отлично. Устроим переиздание бессмертного романа, братуха? По нашим наметкам?
– Устроим, – сказал Петр.
Павел длинно, шумно, с неподдельным облегчением вздохнул:
– Ф-фу… Семь потов сошло. Ну, выпьем за успех?
1 2 3 4 5 6
– Ну, когда все устроится, подыщу что-нибудь получше…
– Ага, вместо старой «шестерки» – новую? Или, подымай выше, «Волгу»? Слабовато, братан… Ты не сердись, но слабовато. По нонешним временам.
– Все относительно, – пожал плечами Петр, в общем, все это выслушавший без малейшей обиды, как-никак ему было не двадцать, и былой амбициозный юнец давненько затерялся среди призраков минувшего. – По сравнению с тобой я, конечно, нищеброд, но на фоне миллиончика-другого сограждан – и вовсе сущий Рокфеллер.
– Обиделся?
– И не думал.
– Честно?
– Да честно, честно, – сказал Петр беззаботно. Подцепил тяжелой серебряной вилкой – определенно антикварная – прозрачный ломоть белорыбицы и отправил в рот. – Сроду завидущим не был. Мне и на своей ступеньке удобно.
– Удобно или – привык?
– А какая разница?
Павел наклонился вперед, в глазах играло нечто непонятное:
– Преогромная, брательник. Как между березой и Березовским… Разные это вещи – «удобно» и «привык». А на другую ступеньку не хочется? Совсем-совсем? Ты мне только не ври. Хоть мы с тобой за последние двадцать лет и общались раз в пятилетку, помню я тебя живчиком… Да вообще не может нормальный мужик сам себе установить низкий потолочек, чтобы ходить двадцать четыре часа в сутки полусогнутым…
Похоже, его забрало – ничего удивительного, ежели с похмелья потреблять коньяк чуть ли не фужерами…
– Очень уж отвлеченные материи, – сказал Петр чистую правду. – Только не говори, что ты меня в компаньоны возьмешь. Такое только в индийском кино бывает, а я, братан, к нынешним своим годам здорового цинизма подкопил…
– И правильно, – кивнул Павел, – здоровый цинизм – вещь в голове необходимая. И полезная, ох, полезная порой… В общем, наше славное государство тебя кинуло по высшей марке. Ты, конечно, не строевик, а штабист, но это как раз с государства вины не снимает: уж я-то, бизнесмен, понимаю, как важен штаб, да и в любой армии, окромя нашей, жирную пенсию воякам дают, не деля на строевых и тыловых… Короче, страна от тебя отделалась пряжечкой и бляхами… Насчет службы безопасности на «Борее» – знаешь ли, тоже не фонтан…
– А ты что, предлагаешь что-то?
– Поглядим, поглядим… – протянул Павел.
Петр наконец сообразил, что это там поблескивало у него в глазах, – веселое озорство. Как в былые времена отрочества, когда замышлялась очередная каверза, безобидная и не особенно, основанная на идеальном сходстве.
Павел наклонился еще ближе:
– Знаешь, я ведь все-таки не скотина бесчувственная. И братьев у меня ровненько один – при полном, что характерно, отсутствии сестер. Ну их к ляду, все эти высокие слова, но мне и в самом деле в падлу смотреть, как родной брат, мало того, вылитый я, собирается жить на сотню баксов… Тут надо что-то делать, херр Питер. Вот только что? Выгрести из кармана пачку мятых баксов, сколько в жменю влезет? Пошлости… Во-первых, веришь ты или нет, не найдется у меня ни свободных, ни лишних денег. Во-вторых, уж прости, за десять лет бизнесменского бытия выработались свои стереотипы и рефлексы. И были б деньги, не дал бы. Не оттого, что черств душой, а оттого, что мне поперек души давать деньги просто так. Даже родному брату, кро-винушке. Привык я за десять лет, что деньги за-ра-ба-ты-ва-ют. Все вокруг меня и я сам. А с другими как-то не общаемся… Короче, в полнейшем соответствии с известным изречением не дам я тебе рыбки, а дам я тебе удочку. Заработать дам. Хочешь?
– Ежели только не киллерством.
– Да какой из тебя киллер? – хмыкнул Павел. – Киллера – оне совсем другие… И уж не стал бы я родного брата… а если уж с тем самым здоровым цинизмом, то не стал бы ждать, когда выйдет в отставку бедный братец. Вон Митьку возьми – молод и жаден до благ, он, как в анекдоте, даже номер квартиры уточнять не будет, а то и номер подъезда… Шучу. У меня, Петруша, бизнеса всегда были серьезные, легальные и услуг убивцев, сглупа именуемых киллерами, отроду не требовавшие. В общем, пятьдесят тысяч баксов хочешь?
Нельзя сказать, что Петр был так уж ошеломлен. Даже дыханье в зобу не сперло. И все равно, сумма впечатляла…
– Ага! – Павел торжествующе уставил в него указательный палец, и в перстне холодными лучиками сверкнул крупный бриллиант. – Что, авторитетная суммочка?
– Да уж. В моем положении…
– И не только в твоем…
– Я вот только в толк не возьму, что мне за такие деньжищи надо будет сделать, – признался Петр.
– А почти что и ни хрена, – будничным тоном сказал брат. – И всего-то-навсего побудешь пару-тройку месяцев мною. Что ты сделал глаза пятаками? Повторяю. Побудешь пару-тройку месяцев мною. Как во времена упорхнувшего детства и беззаботной юности. Говоря конкретнее, в один прекрасный день я залягу на дно, а ты однажды сядешь в мою машину в виде меня. На два-три месяца. От и до, я имею в виду. Никаких французских комедий, когда один близнец то и дело ныряет за занавеску или там в соседнюю комнату, а второй выскакивает и на четверть часа делает вид, будто он и есть первый. Все эти месяцы будешь мною. От звонка до звонка. В офисе. Дома. Где еще потребуется. Я не нажрался, я пока еще почти трезвехонек. И выдаю я тебе сейчас не экспромт, не похмельный розыгрыш, а результат скрупулезнейших двухнедельных раздумий. Все прокручено в голове на сто кругов. Какие, к черту, экспромты… Что молчишь?
– В голове не укладывается.
– Да? – прищурился Павел. – А помнишь, как экзамены сдавали? Как я вместо тебя ходил и куда, как ты вместо меня ходил и куда? И ведь не обнаружилось, даже тогда, с Галочкой, так и не догадалась, коза…
– Ох, насчет Галочки… – сокрушенно опустил глаза Петр. – Ведь молодые были, щенки, сейчас стыд пробирает…
– А… Ей-то что? Получила двойной кайф, только и делов. О другом подумай. О том, что подмену обнаруживали примерно в одном эпизоде из десяти – да и то потому, что заранее знали: двое их, Савельевых, двое. Знали. Теперь представь, что подмену мы устроим в условиях, когда ни одна собака и не подозревает, что нас двое… Все шансы. Сто из ста.
– Нет, ты серьезно?
– Да мать твою! – вскинулся Павел. – Абсолютно. Совершенно. Что я, по-твоему, стану убивать две недели, чтобы в деталях придумать примитивный розыгрыш? Любой розыгрыш не стоит пятидесяти штук в зелени. Потому что есть ситуация, когда меня просто-таки должно быть двое… коряво с точки зрения грамматики, да лучше и не скажешь. Меня должно быть двое.
– На тебя что, наезжают?
Павел даже приоткрыл рот:
– Эт-то с чего тебе в голову пришло?
– Черт его знает. Просто это первым в голову и пришло. Вспомнил вдруг, как разные императоры, по сплетням, двойников себе устраивали.
– Ер-рунда полнейшая, – с чувством сказал Павел. – Двойник на случай покушения? Фу ты… Не такая уж я свинья, чтобы родного брата под пулю подставлять, даже если представить, что и в самом деле… Вздор. Глупости, Петя. Никто в этом городе мне не желает зла настолько. Враги есть. Недоброжелателей хватает. О конкурентах вообще молчу. Но заказывать меня никто в жизни не станет. Не тот уровень, не те круги. Чем хочешь поклянусь.
– Тогда?
– Вот это уже деловой разговор, а? – усмехнулся брат. – Суть дела, в общем, проста. Маячит великолепнейшая сделка – даже по моим нынешним масштабам чертовски завлекательная. И, как это в жизни повелось, тут же наличествуют целые черпаки дегтя – в виде и конкурентов, и «кротов» в моей собственной фирме, каковые до сих пор выявлены не все. Понимаешь, в общих чертах? Молодец. Ну, а детали рассказывать не стоит по одной-единственной, но крайне существенной причине: чтобы мало-мальски тебя ввести в курс дела, придется пару суток без передышки чесать языком. Я-то в этом уже десять лет, а ты, извини, консалтинг от лизинга не отличишь без длинной лекции… Соображаешь?
– Пожалуй.
– Так что поверишь на слово, что это сделка века и другого выхода у меня нет?
– Придется, – кивнул Петр.
– Молоток, брательник… Короче говоря, нас будет двое. Ты и будешь я. Ты будешь представительской фигурой – восседать в креслах, посасывать шампань на банкетах, кивать с умным видом, вообще производить впечатление резко поглупевшего меня. Поверят. Почему, объясню чуть погодя… Да вдобавок я тебя предварительно как следует поднатаскаю. И рядом с тобой будет посвященный человечек. В любой миг придет на помощь. Ну, а я… Меня как бы и не будет. Я в стороне, в подполье, я как раз и работаю. При том, что никто, кроме считанных индивидуумов, и не подозревает об истинном положении дел. Нам понадобится два-три месяца… впрочем, при удаче скорее два, чем три, а то и в месяц уложимся. Получишь свой законный процент, сиречь полсотни штук зеленью, – и отвалишь в Новосибирск. Тут тебе и хорошая квартира, и приличная машина, и на обзаведенье, на ложки-поварешки… И на брюлики твоей Кирочке хватит. Что скажешь? Сделка касается опять-таки самого что ни на есть легальнейшего бизнеса – просто такова уж се ля ви, у нас ради честнейшего заработка приходится идти на самые немыслимые финты… Газеты читаешь, телевизор смотришь, должен понимать. Что насупился?
– Это ж не экзамены… – сказал Петр.
– Да не о том ты! Берешься?
– Я бы с радостью, – признался Петр, – ради таких денег. Но это, повторяю, не экзамены. И не история с олимпиадой. И даже не… не случай с Галочкой. Разоблачат.
– Кто?
– Ну, твои же сотруднички. Партнеры. Деловые знакомые. Весь привычный круг общения. Мне нужно будет знать столько… Всех и все. Куда там, к черту, Штирлицу… Не справлюсь.
– Петенька… – поморщился Павел, – Петюнчик… Ну какие, в задницу, разоблачения? Ты же будешь не в себе. Точнее, не совсем в себе.
– Это как?
– Ты, страдалец, то бишь я, страдалец, попал в аварию, – серьезно сказал Павел. – Я очень редко сажусь за руль, все знают. Решил вдруг проветриться, не справился на повороте с джипером… Когда приедут «скорая» и менты, их взорам предстанет натуральнейшим образом разбитый джипер. Митя постарается, у него голова светлая. Причем, повторяю, все продумано до мелочей. И обломки джипера будут живописно громоздиться на обочине, и шмотье на тебе будет изодрано художественно, и кровушка из тебя будет струиться… ну, что ты ежишься? В паре мест аккуратненько располосуем кожу, ничего страшного, и кровянка немного поструится, и веночки не будут задеты. Синячок там под глазом… За полсотни тонн зеленых, право же, стоит чуточку страдануть. Царапины заживут. В общем, авария. Джипер вдребезги. У тебя сотрясение мозга – каковое, между прочим, диагностике не поддается совершенно. У меня, то бишь, сотрясение… ладно, отныне будет все-таки у тебя. Мало того, у тебя провалы в памяти, у тебя некие непонятные любому медицинскому светилу завихрения психики. Ну, врубился? Потому ты и не узнаешь старых знакомых, через одного. Потому у тебя прошлое из памяти выпало кусками, шматами, пластами. Месяцами и годами. Потому ты и в бытовых мелочах во многом изменился. И кабинет свой не помнишь, где что лежит, в толк не возьмешь, и закадычного друга Вову видишь словно бы впервые… Железное объяснение, Пьер. Ну, недельку поскучаешь в больнице. Доктор свой. В курсе. За те денежки, что он получит, из кожи вывернется. Как и мой верный пес, коммерческий директор, – он тебя будет водить, как ребеночка за ручку. С глазу на глаз даст любые пояснения. Да и я, пожалуй что, навещу как-нибудь. Есть у меня гример, и бороду присобачит самую натуральную, и вообще внешность изменит. Сечешь? Любая нестыковка, любое неузнавание будут замотивированы железнейшим образом. Никто не удивится, ни одна живая душа. Тебя попросту будут жалеть. Бедный Павлик, увечный, ушибленный, с перевернутыми мозгами, жертва роковой аварии… Ну кому тут в голову придет подозревать? О том, что ты есть, мало кто и помнит. Слышали краем уха, что есть у меня брат за тридевять земель, но про то, что он близнец, никто и не знает. Не было у меня времени за эти десять лет родню вспоминать принародно, уж извини за откровенность. Вообще у н а с мало кто вспоминает о далеких родственниках. Не та среда. Голова постоянно забита другим. Делами. Ты-то многим рассказывал с подробностями и живописными деталями, что у тебя есть где-то в паре тысяч верст брат-близнец?
– А пожалуй, что и немногим, – задумчиво сказал Петр. – Не всегда и случай выпадает пооткровенничать о родне, тут ты прав…
– Вот видишь. Все шансы… Что до фирмы, то девять человек из десяти со мной, с биг-боссом, общаются настолько редко, что и не почувствуют разницы. И вообще все ходят по струночке. Будут, конечно, сплетничать и об аварии, и о сопутствующем, но мой эскулап, будь уверен, дело знает. Преподнесет столь убедительную версию, что все поголовно схавают, не поморщатся и пальчики оближут. Проскочит. Говорю же, все будут у тебя за спиной понимающе переглядываться, головой кивать сожалеючи – ах, жертва лихачества… Тебе, надеюсь, не так уж стремно будет пережить смешки в мой адрес? Это ж меня будут считать убогоньким, приложившимся башкой…
– Подожди, – сказал Петр. – Подчиненные – ладно… А твои? Жена с дочкой?
– С падчерицей, брательник.
– Все равно.
Павел усмехнулся чуть беспомощно:
– Ох, сдается мне, не избежать краткого экскурса в интимную жизнь монархов… Во-первых, с Катькой – а соответственно, и с чадом ееным Наденькой – мы живем всего-то четыре с лишним года. Это не Женя, та-то меня за одиннадцать лет изучила досконально, на молекулярном уровне. Во-вторых, если уж откровенно, я и дома-то бываю этаким привидением. Мелькну утром, мелькну вечером, видят они меня пару часов в сутки. И так – все четыре года. Деньги, браток, сами в руки не плывут. Крутишься как белка в колесе, ни ты света белого не видишь, ни дома тебя не видят. Ну и в конце-то концов опять-таки многие несообразности спишем на то самое сотрясение мозга. Проглотят мои бабы, как миленькие. В конце-то концов мы здесь с тобой посидим пару дней, я тебя предварительно поднатаскаю, чтобы провал в памяти не был очень уж зияющим…
– Нет, ну а если она захочет…
– С муженьком потрахаться? – догадливо подхватил Павел. – Ну и флаг ей в руки, Катерине свет Алексеевне, пусть трахается. Что плохого, ежели с законным-то мужем? Она ж мне не изменяет, вот он я, в точности такой же… И потом, братуха, скажу тебе предельно откровенно – с Катькой у нас, похоже, окончательно все раздрызгалось. Склеить не получится, да и нет охоты. Мы и так на грани разбегания, все равно придется этак через полгодика цивилизованно разводиться. Ты мне только не выражай никаких соболезнований, нет нужды. Не то что плакать не стану, но и вообще печалиться – скорее уж от радости буду плясать. Ну не получилось у меня с Катькой, не получилось. И хрен с ею, если по правде…
– И все же как-то…
– Ох, да не строй ты из себя! – досадливо поморщился Павел. – Я же говорю, с Катькой у меня все кончено. Если придет ей такая блажь – исполняй супружеский долг, благословляю. Я тебе потом расскажу кратенько, как там у нас обычно, что делает, чего делать не хочет… А Надюха… Я сам по себе, она сама по себе. Есть контакт? Нет контакта. Девке четырнадцать, вещь в себе, дни напролет по Интернету шарит, как наркоманка, сосуществуем, и только. Нет, дома все должно пройти гладенько. Опять-таки жалеть тебя будут, то бишь меня…
– Твоими бы устами…
– Ладно, хватит, – с некоторой властностью поднял ладонь Павел. – Моральные препоны есть? Кажется, нет. Сумма устраивает? Кажется, да. Работа в принципе подходит. Нет, я не говорю, что тебе будет легко, и попотеть придется, и мозгами ворочать, и на нервах будешь… Все я понимаю. Только, брательничек мой дорогой, обеспеченное будущее стоит таких трудов, а? Честно заработал – честно получил.
Петр перевел дух. Ощущения, будто все это происходит в дурном сне, уже не было, но легонький приступ нереальности не отпускал. Кабанья голова равнодушно и тупо глазела на него со стены янтарно-желтыми бельмами. Пятьдесят тысяч долларов. Новая машина. Киру можно будет одеть, как куколку, да мало ли… Прав Пашка – это будущее. Обеспеченное, без унизительного привкуса бедности, никчемности.
Что удивительно, откуда-то из неведомых глубин вновь вернулся молодой азарт, с которым вроде бы расставался навсегда. Близнецы Савельевы через столько лет задумали очередную хохму, превосходящую все прежние по дерзости по замаху. Сорок четыре года – это еще не старость, господа…
С улыбочкой наблюдавший за ним Павел нагнулся, похлопал по плечу:
– Помнишь «Принца и нищего»? Ведь любил ты когда-то товарища Твена, спасу нет…
– Я и теперь не разлюбил.
– Вот и отлично. Устроим переиздание бессмертного романа, братуха? По нашим наметкам?
– Устроим, – сказал Петр.
Павел длинно, шумно, с неподдельным облегчением вздохнул:
– Ф-фу… Семь потов сошло. Ну, выпьем за успех?
1 2 3 4 5 6