Тут Харад почувствовал, что этой ночью не хочет никому ломать кости, и вышел вперед.
— Чудесная ночь, — сказал он. — В такие ночи чувствуешь, что жить хорошо. — Братья стояли разинув рты. — Вы когда-нибудь думали о желудях? — продолжал Харад, подходя к ним. — Если дуб вырастает из желудя, а желуди растут на дубу, как тогда вырос первый дуб?
— Желуди? — пробормотал Латар. — Что ты тут толкуешь про желуди?
— Вы ко мне пришли? — задал встречный вопрос Харад.
— Да нет, мы так... погулять хотели, — промямлил струхнувший Васка.
— А-а. — Харад положил свою ручищу ему на плечо. — Ночь в самый раз для прогулок. Столько звезд. Вы когда-нибудь задумывались о звездах?
— Боги, что это с ним? — спросил Гарик Латара. Тот попятился прочь.
— Не бери в голову, Гарик. Пошли отсюда. Гарик стоял а задумчивости, опустив топорище.
— Мне сдается, что...
— Сказано, не бери в голову!
Братья скрылись во мраке. Харад, хмыкнув, вернулся на свое одеяло и заснул крепко, без сновидений.
Скилганнон, несмотря на многочисленные провалы в памяти, понемногу обретал себя. Ему вспомнились детские годы в Наашане, смерть отца, Декадо Огненного Кулака, вспомнились его опекуны: добрый лицедей Гревис, воспитавший его, и супруги, Спериан с Молаирой. Вспомнил, как они погибли от руки Бораниуса, вспомнил свою встречу с принцессой Джианой и долгие битвы за то, чтобы вернуть ей трон.
Он вспомнил, как умерла Дайна, его жена, и как он отправился искать Храм Воскресителей, место, окутанное тайной и мифами. Он поставил себе целью найти храм, чтобы вернуть Дайну к жизни, но память о годах этих поисков оставалась туманной. Отдельные сцены мелькали перед глазами так быстро, что разум за ними не поспевал. Старец в багряных одеждах... высокий зал со стенами из мрамора и металла... огни, загорающиеся на стенах сами собой.
Эти обрывки памяти сверкали у него в голове, как разбросанный жемчуг. Многие из них относились к войнам, сражениям, к долгим путешествиям по суше и морю. Он помнил могущественного полководца, на стороне которого сражался... как же его звали? Ульрик. Хан Волков.
Выйдя на балкон, Скилганнон сделал глубокий вдох и начал свою разминку. Ставшие послушными мышцы легко приняли позу Орла: левая ступня зацепила правую лодыжку, левая рука обвила поднятую правую, тыльные стороны ладоней сложились вместе. Он стоял неподвижно, сохраняя безупречное равновесие. Когда-то это упражнение вселяло в него покой, но сейчас этого не случилось.
«Мне не следует быть здесь, — думал он. — Я прожил свою жизнь и умер. Мой путь завершен».
Из-за груды камней на него бросилось чудовище — все в чешуе, как змея, но с лицом человека. Оно метило мечом в его шею. Он отшатнулся, выхватил Мечи Дня и Ночи и убил демона, но на место убитого подоспели другие...
Память прошила его, как молния.
Нет, не завершен еще его путь. Он блуждал в Пустоте тысячу лет, как сказал Гамаль. Дрожь берет, когда вот так вспомнится вдруг эта бездушная серая пустыня. «Бездушная?» — усмехнулся он. Как бы не так. Чего-чего, а душ там хватает — таких же грешников, как и он, Скилганнон Проклятый.
Солнце сияло на чистом голубом небе, и наполняющий легкие воздух почти помогал ощутить сладость жизни.
«Зачем я здесь? — думал он. — Если Пустота была карой, то это, должно быть, награда — но за что?»
В дверь постучали, и он вернулся в комнату. Вошел Ландис Кан — с улыбкой, за которой скрывалось какое-то беспокойство.
— Как дела, друг мой?
— Хорошо. Не бросайся так легко словом «друг», Ландис. Дружба либо дарится, либо заслуживается.
— Да, ты прав. Извини.
— Тебе не за что извиняться. Гамаль говорил, что мне следует встретиться с кем-то — что с этим связана какая-то тайна.
— Это так. Лошади уже ждут нас.
— Долго ли туда ехать?
— Около часа.
— Может быть, лучше пойти пешком? Ландис усмехнулся и сразу помолодел.
— Ты заметил, что верхом я езжу не слишком умело? Я охотно прогулялся бы пешком, это верно, но на сегодня у меня много дел. Так что придется трястись в седле и набивать себе синяки.
Полчаса спустя они уже ехали в сторону горной вырубки.
— Кто он, этот загадочный человек? — спросил Скилганнон, когда лошади, добравшись до ровного места, пошли шагом.
— Прости, Скилганнон, но будет лучше, если ты подождешь до места. Там я отвечу тебе на все вопросы. Можно попросить тебя об одном одолжении?
— Попросить никогда не вредно.
— Завтра мы ждем гостей из Зарубежья. Мне хочется, чтобы ты принял их вместе со мной, но твое настоящее имя не должно упоминаться. Если позволишь, я представлю тебя как своего племянника Каллана.
— Что это за люди, которых ты ждешь?
— Они состоят на службе у Вечной, — вздохнул Ландис. — Может, пройдемся немного? Мне кажется, спина у меня стала на фут короче, чем в начале пути. — Он слез, Скилганнон тоже, и они пошли дальше, ведя коней за собой.
— Этот мир, Скилганнон, страдает от зол, противных самой природе. Мы могли, возможно, превратить его в сад, бесконечно прекрасный, где нет голода и болезней. Даже смерть могла бы отступить перед нами. Вместо этого мы получили кровавую войну, где люди и противоестественные чудовища бьются с себе подобными. Бедствия Зарубежья не поддаются описанию. Там царят чума, голод, смерть и ужас. Как один-единственный человек может положить конец всему этому, я не знаю. Но пророчество, о котором я тебе говорил, захватило меня целиком. Я верил... и верю, — торопливо добавил Ландис, — что Благословенная знала, какую роль тебе суждено сыграть.
— В пророчестве сказано, что я свергну Вечную?
— Да.
— Скажи мне дословно, что там написано.
— Это стихи, сложенные на языке тысячелетней давности. Авторы, перелагавшие их на современный язык, старались сохранить рифму, поэтому все переводы слегка отличаются друг от друга. Я предпочитаю такой вариант: «Герой, Возрожденный из серых пустот, Мечи Дня и Ночи с собой принесет». Далее следуют аллегории, которые разгадать непросто. Возрожденный герой должен похитить или разбить волшебное яйцо тщеславного серебряного орла, сразиться с горным великаном, получившим в дар от богов золотой щит, заставить умереть бессмертное существо и таким образом вернуть в мир гармонию.
— Тщеславный орел? — повторил Скилганнон.
— Тщеславный, ибо он влюблен в собственное отражение. В древних текстах, как я уже говорил, многое преувеличено. Но в целом пророчество указывает на то, что Устарте знала о природе зла, которому мы ныне противостоим. Она говорит об умиравшей много раз королеве и об армиях зверолюдов. По ее предсказанию, лишь ты, вместе с Мечами Дня и Ночи, способен их победить. Я верю, что ей в самом деле открылось будущее.
— Я знал ее, Ландис. Она говорила о многих будущих. Каждое решение, которое мы принимаем или оказываемся принять, ведет к своему будущему. Ни одно из них не высечено на камне. Она знала об этом.
— Пусть так. Гамаль говорит то же самое. Однако она предсказала появление Вечной и чудовищ, которые будут служить ей. Значит, и то, что спасителем она называет тебя, может быть столь же верно.
Скилганнон, видя надежду в его глазах, промолчал.
— Какой она была? — спросил Ландис, стараясь не отставать от него. — Такой же прекрасной, как говорится в легендах?
— Да, она была красива. А еще она, выражаясь по-вашему, была джиамадкой.
Ландис остановился как вкопанный.
— Быть того не может!
— Тем не менее это так. Когда мы пришли к ней, то привели с собой Смешанного, который прежде был другом одного из нас. Мы надеялись, что Устарте сумеет отделить былого человека от зверя. Если бы это было возможно, сказала она, я первым делом помогла бы себе. И показала мне свою покрытую мехом руку. Она была отчасти тигрицей, отчасти волчицей, если я верно запомнил.
Ландис Кан стал бледен и некоторое время шел молча.
— Прошу тебя, не говори никому больше об этом, — произнес он затем. — У нас эту женщину почитают. Люди молятся ей, поклоняются ей.
— Что изменится, если они узнают правду? Все останется таким же, как было, кроме ее внешности.
— Все — и ничего, — грустно ответил Ландис. — Поедем дальше верхом. Уже близко.
Скилганнону редко доводилось бывать на лесосеках, но здесь как будто все было налажено хорошо. Одни валили деревья, другие обрубали ветки. Два лохматых пони тащили обрубленный ствол к месту, где ждали повозки. Там работали люди с двуручными пилами. Бревна, отпиленные до нужной длины, загружались на волокуши. Работа шла без запинок, и в воздухе сладко пахло сосной.
Ландис остановил коня чуть в стороне от рабочих. Вскоре к нему подошел с поклоном долговязый человек и сказал:
— Добро пожаловать, мой господин. Работа, как видите, спорится.
— Надеюсь, что так, Балиш. Это мой племянник Каллан. Приехал ко мне погостить. — Балиш поклонился и Скилганнону. — Где нам найти Харада?
— Я не смог прекратить эту драку, мой господин, — сказал напуганный чем-то Балиш. — Все произошло очень быстро. Никто серьезно не пострадал. Я сказал Хараду, что так не годится.
— Хорошо, хорошо. Где он? Балиш указал куда-то на запад.
— Может, его сюда привести?
— Да, приведи. Мы пока спустимся немного вниз, где ручей растекается надвое.
Ландис и Скилганнон отъехали немного от просеки и вскоре спешились у ручья.
— Балиш хороший десятник, — сказал Ландис, — но человек слабый и мелкий. Он недолюбливает Харада.
Скилганнон молчал, глядя на горы, где парили в потоках воздуха два орла. Вид этих птиц почему-то вселил в него чувство опустошенности и желание оказаться подальше от этого места. При всем его уважении к Устарте, она давно умерла, и он не чувствовал себя обязанным спасать этот чуждый для него мир. Скоро он уедет и попытается найти дорогу туда, где некогда был Наашан. Розыски, предпринятые им в библиотеке, подтвердили, что Наашан лежит за морем, на востоке. Чтобы попасть туда, ему нужно отправиться в портовый город Драспарту, называвшийся в его время Дрос-Пурдолом.
Ландис говорил что-то, и Скилганнон отвлекся от мыслей о путешествии.
— Я хочу попросить Харада сводить тебя в горы. Он, надо сказать, человек суровый и говорит мало. Гамаль полагает, что несколько дней, проведенных вдали от цивилизации, — усмехнулся Ландис, — помогут тебе привыкнуть к твоей новой жизни.
— Почему именно Харад?
— Горы он знает, как никто другой, — глядя в сторону, сказал Ландис.
Скилганнон понимал, что он чего-то не договаривает, но пока не стал в это углубляться.
— Вот и он.
Скилганнон взглянул на идущего к ним человека, и у него перехватило дыхание, а сердце учащенно забилось. Справившись с собой, он гневно посмотрел на Ландиса Кана.
— Не говори пока ничего! — торопливо промолвил тот и сказал молодому чернобородому лесорубу: — Рад тебя видеть, дружище. Это мой племянник Каллан. — Бородач, едва кивнув, скользнул светлыми глазами по Скилганнону. — Я хотел бы, чтобы ты побыл немного проводником и показал Каллану горы.
— Мне работать надо, — сказал Харад.
— На твоем заработке это не отразится, мой мальчик. Если ты согласишься, то окажешь мне большую услугу.
— Только без лошадей, — вперив взгляд в Скилганнона, предупредил Харад. — А ходить по горам трудно.
— Ничего, я не против, — сказал Скилганнон. — Но если ты не хочешь быть моим проводником, я не обижусь.
— Надолго это? — спросил Харад у Ландиса.
— Дня на три — на четыре.
— А выходить когда?
— Послезавтра.
— Встретимся здесь, как солнце взойдет, — сказал Харад Скилганнону, кивнул Ландису и зашагал к просеке.
Ландис молчал, и Скилганнон чувствовал, что ему сильно не по себе.
— Ты сердишься? — спросил он наконец.
— Да, Ландис. Еще как. — Тот в испуге отшатнулся. — Но ты не бойся, я не трону тебя.
— Уже легче. Что ты можешь сказать мне о... предке Харада?
— Теперь я вижу, зачем тебе нужна была наша встреча, но пока ничего тебе не скажу. Мне надо подумать. Побыть одному. — Сказав это, он сел в седло и поехал прочь.
Харад вернулся к работе с тяжелым сердцем, хотя со стороны никто бы этого не заметил. Он все так же махал топором, и казалось, что силе его нет предела. Все утро он работал, как всегда, молча, сосредоточенно и угрюмо. Порой он ловил на себе пристальные взгляды Балиша, но виду не подавал. Латар и его братья то и дело оказывались рядом. Они с ним не заговаривали, но Латар однажды предложил ему свою фляжку с водой. Харад напился, а Латар сказал со вздохом:
— Всю ночь глаз не сомкнул. Так откуда он вырос, первый-то дуб?
Харад невольно хмыкнул.
— Не знаю. Мне одна женщина загадала. С тех пор это у меня из головы не идет.
— У меня тоже. Вот бабы, а?
Харад кивнул. Больше они не говорили, но вражды между ними как не бывало.
Солнце пригревало, работа изматывала. К полудню Харад проработал уже шесть часов. Он вдруг понял, что ему хочется увидеть Чарис, хочется посидеть на бревне рядом с ней. Когда пришли женщины, он сел один в стороне и стал ее ждать. Она была босиком, в зеленой юбке и белой рубахе. Длинные золотистые волосы перехвачены сзади зеленой лентой. Сердце у Харада билось чаще обычного. Чарис с корзинкой обходила мужчин, раздавая им хлеб. Нетерпение Харада росло. Наконец она, улыбаясь, подошла к нему, и он покраснел.
— Доброго тебе дня, Харад.
— И тебе, — ответил он, силясь сказать что-нибудь умное. Чарис дала ему хлебец, кусок твердого сыра — и отошла. Он опешил. Раньше она всегда задерживалась около него. Ну не странно ли? Раньше, когда ему хотелось посидеть в одиночестве, она так и липла к нему, а теперь, когда ему захотелось поговорить, она уходит!
— Погоди! — сказал он, не успев сдержаться. Чарис, удивленная, оглянулась. — Давай... давай поговорим.
Она вернулась, но садиться не стала и спросила:
— О чем это?
— Меня тут не будет несколько дней.
— Почему ты мне говоришь об этом?
— Хотел спросить тебя про племянника нашего господина. Я должен свести его в горы.
— Разрисованного-то?
— Почему разрисованного?
— У него татуировки на груди и спине. Спереди кошка, сзади не то ястреб, не то орел. Хищная, в общем, птица. Да еще паук на руке.
— Ты их видела, эти картинки?
— Нет. Другая девушка говорила. Он ходит голый по комнате.
— Голый? При женщинах?
— Так он ведь из Зарубежья — там, наверно, другие понятия. Он красивый, ты не находишь?
Харад почувствовал, что в нем растет гнев.
— Красивый, говоришь?
— Даже очень. И вежливый. Я с ним говорила. Он сделал мне комплимент. Зачем ему понадобилось идти в горы?
— Я не спрашивал, — пробурчал Харад, стараясь догадаться, какой такой комплимент сделал ей чужеземец.
— Вот и спроси, как пойдете. — И она опять отошла. Харад помрачнел, даже есть расхотелось. Он представил себе высокого, темноволосого Каллана. Глаза у него голубые, яркие — может, Чарис об этом? «Я его враз надвое переломлю», — думал Харад. Потом ему вспомнились эти глаза. Харад как боец умел оценивать сильные и слабые стороны других мужчин. Он не сомневался, что этого одолел бы — но все-таки, пожалуй, не враз.
Он оставил еду нетронутой и пошел работать, вкладывая свою досаду в каждый взмах длинного топора.
Ближе к вечеру к нему пришел Балиш. Харад его не любил, чувствуя, что это человек скользкий и подленький. Но Балиш распоряжался работами и раздавал заработок, и Харад постарался скрыть свою неприязнь.
— Чего господин хотел от тебя? — спросил Балиш.
Харад рассказал, что пойдет в горы с его племянником-чужеземцем.
— Смотри, — предостерег Балиш. — Говорят, что на перевалах шатаются беглые джиамады.
— Мне случалось их видеть, — сказал Харад. — Они как медведи или дикие кошки — сторонятся людей.
— Что он хочет посмотреть там, в горах?
— Может, руины.
— Никогда не слыхал раньше об этом племяннике. Зачем он, по-твоему, приехал сюда?
Харад пожал плечами. Ему-то откуда знать? Балиш постоял еще немного, болтая о том, о сем, и ушел. Харад сел, жалея о том, что не поел днем. Хлеб и сыр, оставленные им на поляне, пропали бесследно — жди теперь завтрака.
Руины... Он каждую осень ходил туда и лазал по старым камням. Там у него на душе всегда становилось легче. Он чувствовал там покой, которого не находил ни в одном другом месте. То ли от одиночества, то ли еще от чего-то. Твердо он знал одно: ему не хочется вести туда чужака.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В тридцати милях южнее небольшой отряд, состоящий из пехоты и кавалерии, поднимался к Ситезскому перевалу. Впереди ехали двое разведчиков. У одного на длинной пике полоскался простой желтый флаг. Он беспокойно поглядывал по сторонам, хорошо зная, сколько его товарищей было убито под таким же вот мирным флагом.
Чуть позади следовали посол Унваллис, прославленный воин Декадо и пятнадцать всадников Вечной Гвардии в черной с серебром броне. Двадцать джиамадов замыкали колонну.
Унваллис был уже немолод и терпеть не мог, когда его посылали в отдаленные земли и поселения. С годами он все больше привязывался к своему дворцу в Диранане. В свое время он охотно занимался интригами и политикой, но тогда он был моложе, Эта последняя война истощила его честолюбие и подорвала его силы.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Мечи Дня и Ночи'
1 2 3 4 5 6 7
— Чудесная ночь, — сказал он. — В такие ночи чувствуешь, что жить хорошо. — Братья стояли разинув рты. — Вы когда-нибудь думали о желудях? — продолжал Харад, подходя к ним. — Если дуб вырастает из желудя, а желуди растут на дубу, как тогда вырос первый дуб?
— Желуди? — пробормотал Латар. — Что ты тут толкуешь про желуди?
— Вы ко мне пришли? — задал встречный вопрос Харад.
— Да нет, мы так... погулять хотели, — промямлил струхнувший Васка.
— А-а. — Харад положил свою ручищу ему на плечо. — Ночь в самый раз для прогулок. Столько звезд. Вы когда-нибудь задумывались о звездах?
— Боги, что это с ним? — спросил Гарик Латара. Тот попятился прочь.
— Не бери в голову, Гарик. Пошли отсюда. Гарик стоял а задумчивости, опустив топорище.
— Мне сдается, что...
— Сказано, не бери в голову!
Братья скрылись во мраке. Харад, хмыкнув, вернулся на свое одеяло и заснул крепко, без сновидений.
Скилганнон, несмотря на многочисленные провалы в памяти, понемногу обретал себя. Ему вспомнились детские годы в Наашане, смерть отца, Декадо Огненного Кулака, вспомнились его опекуны: добрый лицедей Гревис, воспитавший его, и супруги, Спериан с Молаирой. Вспомнил, как они погибли от руки Бораниуса, вспомнил свою встречу с принцессой Джианой и долгие битвы за то, чтобы вернуть ей трон.
Он вспомнил, как умерла Дайна, его жена, и как он отправился искать Храм Воскресителей, место, окутанное тайной и мифами. Он поставил себе целью найти храм, чтобы вернуть Дайну к жизни, но память о годах этих поисков оставалась туманной. Отдельные сцены мелькали перед глазами так быстро, что разум за ними не поспевал. Старец в багряных одеждах... высокий зал со стенами из мрамора и металла... огни, загорающиеся на стенах сами собой.
Эти обрывки памяти сверкали у него в голове, как разбросанный жемчуг. Многие из них относились к войнам, сражениям, к долгим путешествиям по суше и морю. Он помнил могущественного полководца, на стороне которого сражался... как же его звали? Ульрик. Хан Волков.
Выйдя на балкон, Скилганнон сделал глубокий вдох и начал свою разминку. Ставшие послушными мышцы легко приняли позу Орла: левая ступня зацепила правую лодыжку, левая рука обвила поднятую правую, тыльные стороны ладоней сложились вместе. Он стоял неподвижно, сохраняя безупречное равновесие. Когда-то это упражнение вселяло в него покой, но сейчас этого не случилось.
«Мне не следует быть здесь, — думал он. — Я прожил свою жизнь и умер. Мой путь завершен».
Из-за груды камней на него бросилось чудовище — все в чешуе, как змея, но с лицом человека. Оно метило мечом в его шею. Он отшатнулся, выхватил Мечи Дня и Ночи и убил демона, но на место убитого подоспели другие...
Память прошила его, как молния.
Нет, не завершен еще его путь. Он блуждал в Пустоте тысячу лет, как сказал Гамаль. Дрожь берет, когда вот так вспомнится вдруг эта бездушная серая пустыня. «Бездушная?» — усмехнулся он. Как бы не так. Чего-чего, а душ там хватает — таких же грешников, как и он, Скилганнон Проклятый.
Солнце сияло на чистом голубом небе, и наполняющий легкие воздух почти помогал ощутить сладость жизни.
«Зачем я здесь? — думал он. — Если Пустота была карой, то это, должно быть, награда — но за что?»
В дверь постучали, и он вернулся в комнату. Вошел Ландис Кан — с улыбкой, за которой скрывалось какое-то беспокойство.
— Как дела, друг мой?
— Хорошо. Не бросайся так легко словом «друг», Ландис. Дружба либо дарится, либо заслуживается.
— Да, ты прав. Извини.
— Тебе не за что извиняться. Гамаль говорил, что мне следует встретиться с кем-то — что с этим связана какая-то тайна.
— Это так. Лошади уже ждут нас.
— Долго ли туда ехать?
— Около часа.
— Может быть, лучше пойти пешком? Ландис усмехнулся и сразу помолодел.
— Ты заметил, что верхом я езжу не слишком умело? Я охотно прогулялся бы пешком, это верно, но на сегодня у меня много дел. Так что придется трястись в седле и набивать себе синяки.
Полчаса спустя они уже ехали в сторону горной вырубки.
— Кто он, этот загадочный человек? — спросил Скилганнон, когда лошади, добравшись до ровного места, пошли шагом.
— Прости, Скилганнон, но будет лучше, если ты подождешь до места. Там я отвечу тебе на все вопросы. Можно попросить тебя об одном одолжении?
— Попросить никогда не вредно.
— Завтра мы ждем гостей из Зарубежья. Мне хочется, чтобы ты принял их вместе со мной, но твое настоящее имя не должно упоминаться. Если позволишь, я представлю тебя как своего племянника Каллана.
— Что это за люди, которых ты ждешь?
— Они состоят на службе у Вечной, — вздохнул Ландис. — Может, пройдемся немного? Мне кажется, спина у меня стала на фут короче, чем в начале пути. — Он слез, Скилганнон тоже, и они пошли дальше, ведя коней за собой.
— Этот мир, Скилганнон, страдает от зол, противных самой природе. Мы могли, возможно, превратить его в сад, бесконечно прекрасный, где нет голода и болезней. Даже смерть могла бы отступить перед нами. Вместо этого мы получили кровавую войну, где люди и противоестественные чудовища бьются с себе подобными. Бедствия Зарубежья не поддаются описанию. Там царят чума, голод, смерть и ужас. Как один-единственный человек может положить конец всему этому, я не знаю. Но пророчество, о котором я тебе говорил, захватило меня целиком. Я верил... и верю, — торопливо добавил Ландис, — что Благословенная знала, какую роль тебе суждено сыграть.
— В пророчестве сказано, что я свергну Вечную?
— Да.
— Скажи мне дословно, что там написано.
— Это стихи, сложенные на языке тысячелетней давности. Авторы, перелагавшие их на современный язык, старались сохранить рифму, поэтому все переводы слегка отличаются друг от друга. Я предпочитаю такой вариант: «Герой, Возрожденный из серых пустот, Мечи Дня и Ночи с собой принесет». Далее следуют аллегории, которые разгадать непросто. Возрожденный герой должен похитить или разбить волшебное яйцо тщеславного серебряного орла, сразиться с горным великаном, получившим в дар от богов золотой щит, заставить умереть бессмертное существо и таким образом вернуть в мир гармонию.
— Тщеславный орел? — повторил Скилганнон.
— Тщеславный, ибо он влюблен в собственное отражение. В древних текстах, как я уже говорил, многое преувеличено. Но в целом пророчество указывает на то, что Устарте знала о природе зла, которому мы ныне противостоим. Она говорит об умиравшей много раз королеве и об армиях зверолюдов. По ее предсказанию, лишь ты, вместе с Мечами Дня и Ночи, способен их победить. Я верю, что ей в самом деле открылось будущее.
— Я знал ее, Ландис. Она говорила о многих будущих. Каждое решение, которое мы принимаем или оказываемся принять, ведет к своему будущему. Ни одно из них не высечено на камне. Она знала об этом.
— Пусть так. Гамаль говорит то же самое. Однако она предсказала появление Вечной и чудовищ, которые будут служить ей. Значит, и то, что спасителем она называет тебя, может быть столь же верно.
Скилганнон, видя надежду в его глазах, промолчал.
— Какой она была? — спросил Ландис, стараясь не отставать от него. — Такой же прекрасной, как говорится в легендах?
— Да, она была красива. А еще она, выражаясь по-вашему, была джиамадкой.
Ландис остановился как вкопанный.
— Быть того не может!
— Тем не менее это так. Когда мы пришли к ней, то привели с собой Смешанного, который прежде был другом одного из нас. Мы надеялись, что Устарте сумеет отделить былого человека от зверя. Если бы это было возможно, сказала она, я первым делом помогла бы себе. И показала мне свою покрытую мехом руку. Она была отчасти тигрицей, отчасти волчицей, если я верно запомнил.
Ландис Кан стал бледен и некоторое время шел молча.
— Прошу тебя, не говори никому больше об этом, — произнес он затем. — У нас эту женщину почитают. Люди молятся ей, поклоняются ей.
— Что изменится, если они узнают правду? Все останется таким же, как было, кроме ее внешности.
— Все — и ничего, — грустно ответил Ландис. — Поедем дальше верхом. Уже близко.
Скилганнону редко доводилось бывать на лесосеках, но здесь как будто все было налажено хорошо. Одни валили деревья, другие обрубали ветки. Два лохматых пони тащили обрубленный ствол к месту, где ждали повозки. Там работали люди с двуручными пилами. Бревна, отпиленные до нужной длины, загружались на волокуши. Работа шла без запинок, и в воздухе сладко пахло сосной.
Ландис остановил коня чуть в стороне от рабочих. Вскоре к нему подошел с поклоном долговязый человек и сказал:
— Добро пожаловать, мой господин. Работа, как видите, спорится.
— Надеюсь, что так, Балиш. Это мой племянник Каллан. Приехал ко мне погостить. — Балиш поклонился и Скилганнону. — Где нам найти Харада?
— Я не смог прекратить эту драку, мой господин, — сказал напуганный чем-то Балиш. — Все произошло очень быстро. Никто серьезно не пострадал. Я сказал Хараду, что так не годится.
— Хорошо, хорошо. Где он? Балиш указал куда-то на запад.
— Может, его сюда привести?
— Да, приведи. Мы пока спустимся немного вниз, где ручей растекается надвое.
Ландис и Скилганнон отъехали немного от просеки и вскоре спешились у ручья.
— Балиш хороший десятник, — сказал Ландис, — но человек слабый и мелкий. Он недолюбливает Харада.
Скилганнон молчал, глядя на горы, где парили в потоках воздуха два орла. Вид этих птиц почему-то вселил в него чувство опустошенности и желание оказаться подальше от этого места. При всем его уважении к Устарте, она давно умерла, и он не чувствовал себя обязанным спасать этот чуждый для него мир. Скоро он уедет и попытается найти дорогу туда, где некогда был Наашан. Розыски, предпринятые им в библиотеке, подтвердили, что Наашан лежит за морем, на востоке. Чтобы попасть туда, ему нужно отправиться в портовый город Драспарту, называвшийся в его время Дрос-Пурдолом.
Ландис говорил что-то, и Скилганнон отвлекся от мыслей о путешествии.
— Я хочу попросить Харада сводить тебя в горы. Он, надо сказать, человек суровый и говорит мало. Гамаль полагает, что несколько дней, проведенных вдали от цивилизации, — усмехнулся Ландис, — помогут тебе привыкнуть к твоей новой жизни.
— Почему именно Харад?
— Горы он знает, как никто другой, — глядя в сторону, сказал Ландис.
Скилганнон понимал, что он чего-то не договаривает, но пока не стал в это углубляться.
— Вот и он.
Скилганнон взглянул на идущего к ним человека, и у него перехватило дыхание, а сердце учащенно забилось. Справившись с собой, он гневно посмотрел на Ландиса Кана.
— Не говори пока ничего! — торопливо промолвил тот и сказал молодому чернобородому лесорубу: — Рад тебя видеть, дружище. Это мой племянник Каллан. — Бородач, едва кивнув, скользнул светлыми глазами по Скилганнону. — Я хотел бы, чтобы ты побыл немного проводником и показал Каллану горы.
— Мне работать надо, — сказал Харад.
— На твоем заработке это не отразится, мой мальчик. Если ты согласишься, то окажешь мне большую услугу.
— Только без лошадей, — вперив взгляд в Скилганнона, предупредил Харад. — А ходить по горам трудно.
— Ничего, я не против, — сказал Скилганнон. — Но если ты не хочешь быть моим проводником, я не обижусь.
— Надолго это? — спросил Харад у Ландиса.
— Дня на три — на четыре.
— А выходить когда?
— Послезавтра.
— Встретимся здесь, как солнце взойдет, — сказал Харад Скилганнону, кивнул Ландису и зашагал к просеке.
Ландис молчал, и Скилганнон чувствовал, что ему сильно не по себе.
— Ты сердишься? — спросил он наконец.
— Да, Ландис. Еще как. — Тот в испуге отшатнулся. — Но ты не бойся, я не трону тебя.
— Уже легче. Что ты можешь сказать мне о... предке Харада?
— Теперь я вижу, зачем тебе нужна была наша встреча, но пока ничего тебе не скажу. Мне надо подумать. Побыть одному. — Сказав это, он сел в седло и поехал прочь.
Харад вернулся к работе с тяжелым сердцем, хотя со стороны никто бы этого не заметил. Он все так же махал топором, и казалось, что силе его нет предела. Все утро он работал, как всегда, молча, сосредоточенно и угрюмо. Порой он ловил на себе пристальные взгляды Балиша, но виду не подавал. Латар и его братья то и дело оказывались рядом. Они с ним не заговаривали, но Латар однажды предложил ему свою фляжку с водой. Харад напился, а Латар сказал со вздохом:
— Всю ночь глаз не сомкнул. Так откуда он вырос, первый-то дуб?
Харад невольно хмыкнул.
— Не знаю. Мне одна женщина загадала. С тех пор это у меня из головы не идет.
— У меня тоже. Вот бабы, а?
Харад кивнул. Больше они не говорили, но вражды между ними как не бывало.
Солнце пригревало, работа изматывала. К полудню Харад проработал уже шесть часов. Он вдруг понял, что ему хочется увидеть Чарис, хочется посидеть на бревне рядом с ней. Когда пришли женщины, он сел один в стороне и стал ее ждать. Она была босиком, в зеленой юбке и белой рубахе. Длинные золотистые волосы перехвачены сзади зеленой лентой. Сердце у Харада билось чаще обычного. Чарис с корзинкой обходила мужчин, раздавая им хлеб. Нетерпение Харада росло. Наконец она, улыбаясь, подошла к нему, и он покраснел.
— Доброго тебе дня, Харад.
— И тебе, — ответил он, силясь сказать что-нибудь умное. Чарис дала ему хлебец, кусок твердого сыра — и отошла. Он опешил. Раньше она всегда задерживалась около него. Ну не странно ли? Раньше, когда ему хотелось посидеть в одиночестве, она так и липла к нему, а теперь, когда ему захотелось поговорить, она уходит!
— Погоди! — сказал он, не успев сдержаться. Чарис, удивленная, оглянулась. — Давай... давай поговорим.
Она вернулась, но садиться не стала и спросила:
— О чем это?
— Меня тут не будет несколько дней.
— Почему ты мне говоришь об этом?
— Хотел спросить тебя про племянника нашего господина. Я должен свести его в горы.
— Разрисованного-то?
— Почему разрисованного?
— У него татуировки на груди и спине. Спереди кошка, сзади не то ястреб, не то орел. Хищная, в общем, птица. Да еще паук на руке.
— Ты их видела, эти картинки?
— Нет. Другая девушка говорила. Он ходит голый по комнате.
— Голый? При женщинах?
— Так он ведь из Зарубежья — там, наверно, другие понятия. Он красивый, ты не находишь?
Харад почувствовал, что в нем растет гнев.
— Красивый, говоришь?
— Даже очень. И вежливый. Я с ним говорила. Он сделал мне комплимент. Зачем ему понадобилось идти в горы?
— Я не спрашивал, — пробурчал Харад, стараясь догадаться, какой такой комплимент сделал ей чужеземец.
— Вот и спроси, как пойдете. — И она опять отошла. Харад помрачнел, даже есть расхотелось. Он представил себе высокого, темноволосого Каллана. Глаза у него голубые, яркие — может, Чарис об этом? «Я его враз надвое переломлю», — думал Харад. Потом ему вспомнились эти глаза. Харад как боец умел оценивать сильные и слабые стороны других мужчин. Он не сомневался, что этого одолел бы — но все-таки, пожалуй, не враз.
Он оставил еду нетронутой и пошел работать, вкладывая свою досаду в каждый взмах длинного топора.
Ближе к вечеру к нему пришел Балиш. Харад его не любил, чувствуя, что это человек скользкий и подленький. Но Балиш распоряжался работами и раздавал заработок, и Харад постарался скрыть свою неприязнь.
— Чего господин хотел от тебя? — спросил Балиш.
Харад рассказал, что пойдет в горы с его племянником-чужеземцем.
— Смотри, — предостерег Балиш. — Говорят, что на перевалах шатаются беглые джиамады.
— Мне случалось их видеть, — сказал Харад. — Они как медведи или дикие кошки — сторонятся людей.
— Что он хочет посмотреть там, в горах?
— Может, руины.
— Никогда не слыхал раньше об этом племяннике. Зачем он, по-твоему, приехал сюда?
Харад пожал плечами. Ему-то откуда знать? Балиш постоял еще немного, болтая о том, о сем, и ушел. Харад сел, жалея о том, что не поел днем. Хлеб и сыр, оставленные им на поляне, пропали бесследно — жди теперь завтрака.
Руины... Он каждую осень ходил туда и лазал по старым камням. Там у него на душе всегда становилось легче. Он чувствовал там покой, которого не находил ни в одном другом месте. То ли от одиночества, то ли еще от чего-то. Твердо он знал одно: ему не хочется вести туда чужака.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В тридцати милях южнее небольшой отряд, состоящий из пехоты и кавалерии, поднимался к Ситезскому перевалу. Впереди ехали двое разведчиков. У одного на длинной пике полоскался простой желтый флаг. Он беспокойно поглядывал по сторонам, хорошо зная, сколько его товарищей было убито под таким же вот мирным флагом.
Чуть позади следовали посол Унваллис, прославленный воин Декадо и пятнадцать всадников Вечной Гвардии в черной с серебром броне. Двадцать джиамадов замыкали колонну.
Унваллис был уже немолод и терпеть не мог, когда его посылали в отдаленные земли и поселения. С годами он все больше привязывался к своему дворцу в Диранане. В свое время он охотно занимался интригами и политикой, но тогда он был моложе, Эта последняя война истощила его честолюбие и подорвала его силы.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Мечи Дня и Ночи'
1 2 3 4 5 6 7