Кельи одна с другой не соединены, в каждую из них ведет один вход или со стороны внутреннего двора, или с внешней стороны «Монастыря»
На противоположной стороне внутреннего дворика высится самое большое и красивое здание «Монастыря» - «Северный дворец». Так же как «Дворец Шив», он стоит на высокой террасе, на которую поднимаются по прекрасной лестнице тридцатисантиметровой ширины.
И в этом дворце я опять нахожу «кельи», расположенные точно таким же образом. Фасад «Северного дворца» украшен тончайшим каменным орнаментом. Его образуют помещенные над входом в каждую келью в четыре ряда друг над другом маски вездесущего Чака. Пространство фасада между этими изображениями бога дождя заполняют каменные мозаики, представляющие людей, птиц и змей. Глядя на этот прямо фантастически богатый фасад, я хотел бы сказать еще несколько слов об искусстве, которое в майяских городах непосредственно связано с архитектурой, - о ваянии, точнее, о майяской каменной скульптуре. Для обработки камня у майя не было иного материала, кроме опять же камня. Произведения майяских ваятелей изображали индейских богов, представителей благородного сословия и жречества; каменные рельефы часто украшались хронологическими записями. Характер скульптурных работ зависел и от их назначения: это были стелы, алтари, фасады зданий, алтарные плиты в храмах. Необходимость изобразить все важнейшие религиозные символы часто приводила к избыточному богатству украшений.
Скульптуры майя носили чрезвычайно стилизованный характер. Они отличались монументальностью, но вместе с тем и определенной статичностью. Перспективой майя не пользовались, величина фигуры зависела от значительности изображаемой личности. Рельеф, украшающий ушмальский «Монастырь», пожалуй, производит впечатление известной раздробленности, типичной для целого ряда работ майяских ваятелей. Это вызвано тем, что авторы были более озабочены созданием полного набора символических изображений, чем достижением соразмерности форм и пропорций.
Слово «Монастырь», обычно используемое для обозначения комплекса из четырех зданий, украшенных множеством достопримечательных произведений майяских скульпторов, я употребляю в кавычках. Однако ныне ученые, обследовавшие Трижды строившийся город, почти единодушно склоняются к мысли (а такое единодушие в суждениях о майяских памятниках встречается далеко не всегда), что «Женский монастырь» в самом деле был настоящим монастырем, обиталищем майяских жрецов, может быть, и жриц. Здесь они, по всей вероятности, жили в затворнических кельях своего великолепного дома, отсюда выходили совершать обряды в святилищах «Пирамиды волшебника», сюда возвращались после окончания богослужений. И когда они выглядывали из «Монастыря», то видели на противоположном склоне на трех террасах сияющий под жгучим юкатанским солнцем «Дворец правителей», резиденцию настоящих властителей, «великих людей» этого удивительного индейского города.
Дом священнослужителей, ушмальский «Монастырь», лежал как бы у ног Шив, подлинных, неограниченных властителей города. Расположение зданий свидетельствует, что владычествует, бесспорно, правитель, а жречество - хотя в значительной мере и независимое в своих внутренних вопросах - ему служит. Впрочем, майяское название жрецов переводится не «слуги правителя», а «слуги солнца» -«ах-кин».
Ах-кины выполняли в майяских городах и деревнях все основные обязанности, связанные со служением богам. Их коллеги, жрецы-авгуры, по-майяски - чиланы, служили своей духовной пастве в качестве прорицателей. Накомы - третья группа майяских жрецов - приносили главным образом человеческие жертвы. Это они вырывали на жертвенном камне сердца несчастных обреченных во время известных своей жестокостью индейских ритуалов.
Над жрецами, совершающими обряд жертвоприношения, жрецами-пророками и жрецами - служителями солнца стоял верховный жрец, первосвященник майяского города-государства. Однако этот ах-кин-маи не только руководил клиром своей страны, но являлся также великим магистром иероглифического письма, главным астрономом и, разумеется, главным астрологом. По звездам он определял достоинства и недостатки наступающего дня. Сан верховного жреца переходил на Юкатане по наследству, так же как наследственным стал здесь сан единственного, неограниченного, подлинного властелина каждого из юкатанских городов-государств - сан «халач-виника» («великого человека»), который здесь, в Ушмале, обитал в роскошном «Дворце правителей».
И так же как верховный жрец, так же как «великий человек» майяского города-государства, наследовали свои посты, свои привилегии все альмехены - знатные, собственно, в буквальном значении «те, кто имеет оба имени». Дело в том, что у каждого из таких благородных майяских индейцев было два имени: одно - по отцу, другое - по матери. Сыну простого майя в юкатанских государствах могло перейти только имя отца, дочери - только имя матери. Ко времени появления испанцев на полуострове имелось примерно 250 привилегированных знатных семейств, члены которых носили оба имени - отцовское и материнское. (Эти роды с двумя именами были уже полностью эндогамными, то есть их члены женились исключительно между собой.)
Наследственная аристократия присваивала себе в майяских государствах все должности, все привилегии и почти все имущество. Небольшими общинами майяского государства управляли низшие начальники, буквально - «владельцы топора», батабы. Это они собирали для «великого человека», для казны правителя налоги натурой, главным образом бобами какао, они заботились о воинской подготовке хольканов - пехотинцев, составлявших во время войны основу военных сил юкатанских государств.
Помимо батабов, остальные представители майяской знати жили непосредственно в своих великолепных каменных городах или в их предместьях. Собственно народ - лично свободные крестьяне, ремесленники и строительные рабочие (в буквальном переводе их называли «низкими», или «низшими», людьми), а также самые бесправные - пентакобы (рабы) - жили на окраинах этих индейских метрополий или по деревням в хижинах, от которых, естественно, ничего не осталось. А индейские пирамиды и индейские дворцы на многие столетия пережили в стране майя своих строителей, своих каменотесов и каменщиков.
Я вновь возвращаюсь на террасу к стенам прекрасного «Дворца правителей». Терраса приподнята над окружающими холмами. День исключительно ясный, я вижу очень далеко: на юге передо мной лежит «страна Чен», здесь, вокруг Ушмаля - страна Пуук. И везде, куда только достает взгляд, когда-то было государство Шив.
Властители трижды строившегося города и «великие люди» Мотуля, Текоха, Чичен-Ицы и Майяпана боролись между собой за власть над Юкатаном. И обитатели дворца, с лестницы которого я осматриваю окрестность, принимали участие в этой войне за гегемонию с еще большим упорством, чем династии, правившие в других городах-государствах.
Было пролито много крови, гибли династии и города. Был покинут своими обитателями и Ушмаль. Но те, кто отсюда, из «Дворца правителей», им правил, умели пережить все кровавые войны, сумели пережить и завоевание Америки, сблизились с белыми (причем это единственный такой майяский владетельный род), и завоеватели даже возвели их в звание идальго.
Так первый майяский «дворянин» стал дворянином согласно испанскому праву.
В Гарвардском университете, в знаменитом Музее Пибоди, я видел ряд исключительно ценных документов майяской истории, написанных юкатанскими индейцами сразу же после завоевания их страны испанцами. Среди них есть и два документа, рассказывающие о Шив. На одном из них изображена территория государства Шив ко времени прихода испанцев. Центром их страны тогда уже был не Ушмаль, а Мани.
На другом, еще более важном документе нарисовано генеалогическое дерево ушмальских Шив. Дерево вырастает из тела основателя Ушмаля. Рядом с ним стоит его жена. Однако ствол рода вырастает из тела мужа, а отнюдь не из тела жены. Наследование по отцовской линии у майя уже преобладало полностью. На основе этой родословной и других позднейших документов, хранящихся в Музее Пибоди, а также на основе разысканий американского исследователя и в конце концов удалось составить полную генеалогию Шив вплоть до нашего века.
Потомки Шив, основателя города, в котором я сейчас нахожусь, не только пережили приход испанцев и колониальный период, но живут на Юкатане и до сих пор. С момента последнего основания Трижды строившегося города первым властителем из династии Шив в генеалогии бывших хозяев Ушмаля прибавилось 39 поколений. Последний из прославленной древней династии, Херардо Шив, родился 23 апреля 1943 года. Живет он, так же как и его отец Дионисио Шив и его дед Немесио Шив, в Тикуле, обрабатывает землю, собирает урожай кукурузы и сизаля и ничем не отличается от своих тикульских соседей. И хижина у него такая же простая, как и у других юкатанских индейцев.
Но в нескольких километрах к югу от бедного Тикуля, от деревушки, где живет Херардо Шив, высятся, сияя издалека, прекрасные стены «Дворца правителей» в городе Волшебника, в городе, который воскресили 40 поколений назад предки Херардо, в городе, слава которого не умерла и не умрет.
Глава 6. ТРИУМФАЛЬНАЯ АРКА И МАЛЯРИЯ
А потом я снова запаковал свои вещи и покинул ушмальское кампаменто, чтобы вернуться на юг страны Пуук в майяский город, некогда также находившийся под властью династии Шив и бывший вторым бриллиантом их небольшой империи. Город этот носит название Кабах.
Но прежде чем там остановиться, я посетил Нохкакаб. Дело в том, что эта майяская деревенька, ныне легко доступная, некогда впервые открыла дорогу в Кабах двум путешественникам, по следам которых я хочу некоторое время странствовать.
Сейчас этой пуукской деревушке нечего предложить тому, кто ищет на Юкатане древние индейские города. Разве только сакбе - «белую дорогу». Майяское шоссе, когда-то проходившее неподалеку от тех мест, где теперь расположен Нохкакаб. В давние времена Нохкакаб был всего лишь поселением «низших людей», которые возделывали свои поля и убирали с них урожай ради преуспеяния и славы близлежащего шивского города Кабаха.
Итак, я топаю из Нохкакаба в Кабах пешком. Иду по трассе «белой дороги», остатки которой кое-где сохранились. Дорога соединяла Кабах с Ушмалем, столицей Шив.
Таких майяских шоссе открыто уже несколько. Над самым протяженным из них, ведущим из Кобы в город Йашуну, я позднее пролетел на самолете, чтобы иметь возможность проследить всю его трассу.
Майяская дорога Ушмаль - Кабах не была, разумеется, такой дальней магистралью. Это всего лишь шоссе «местного значения», соединявшее два соседних города. И все же там, где это провинциальное индейское «районное» шоссе кончается, высится один из самых значительных памятников индейской архитектуры - прославленная майяская арка в Кабахе. Свой путь из Нохкакаба я пока завершаю здесь. Снимаю рюкзак, развязываю ботинки. Хотя бы на минуту освобожденный от этого своего повседневного багажа, сажусь на огромную груду камней - может быть, это материал, оставшийся от строительства прославленной арки, - смотрю на импозантные ворота с четырехсполовинойметровым просветом, перекрытым так же, как монументальные входы в ушмальский дворец, ложным сводом (цилиндрического свода майя не знали). Археологи, работающие в Кабахе последние годы и начавшие реставрацию главных архитектурных шедевров города, вырубили и выкорчевали лес перед аркой, так что постройка производит необычайно сильное впечатление на немногочисленных посетителей, которых приводит сюда интерес к сокровищам майяских городов.
О действительном назначении кабахской арки майяологи длительное время ожесточенно спорили. Тем не менее оно, как мне кажется, ясно и недвусмысленно. Границы майяских городов обозначались условно. Чтобы увидеть майяский город, защищенный городскими стенами, мне пришлось потом отправиться в далекое Кинтана-Роо. А в этом не имеющем городских стен Кабахе есть монументальная арки. Через нее когда-то входил в город нохкакабский крестьянин, чтобы отдать «великому человеку» Кабаха положенные дары. Через нее вступали в Кабах его новые, ушмальские властители после того, как малое кабахское государство стало частью империи Шив. Арка была воротами города, входом, а может быть, в какой-то мере и гордыми триумфальными вратами Кабаха.
Небольшое плато перед аркой населяют сейчас лишь тысячи москитов, желанной жертвой которых становится каждый посетитель. Тучи их звенят над моей головой. В остальном здесь тихо. А я между тем вспоминаю оживленный Париж, площадь Этуаль, Триумфальную арку и главную магистраль города - Елисейские поля, по которым можно дойти до самого Лувра. От арки Кабаха идет один лишь главный городской проспект. Он тоже ведет прямо к дворцу правителей Кабаха «Дворцу тысячи масок».
Но прежде чем я пройдусь по мертвым «Елисейским полям» индейской метрополии, мне хочется еще раз осмотреть и сфотографировать арку, уже вошедшую в учебники американской истории.
Фотографирую арку с обеих сторон. Выкорчеванный участок позволяет выбрать наилучшую позицию. Но я тороплюсь. Мои единственные сегодняшние спутники - назойливые москиты - не дают ни минуты покоя. У них удивительная способность всякий раз обнаруживать на теле какое-нибудь плохо закрытое место. Я не поднял воротник рубашки - они впиваются в мою шею. Я манипулирую с фотоаппаратом, и у меня задрался рукав - на запястье сразу же уселся комар. Только лицо неведомо почему москиты не трогают. Ни в одной другой болотистой области они не истязали меня так, как сегодня здесь. Может быть, это случайность. Может быть, как раз сегодня какое-нибудь особенно кровожадное комариное племя предприняло налет на кабахские ворота.
Заболеть малярией мне, естественно, не хочется. И с той минуты, когда в жарком Веракрусе я вступил в малярийную зону, я глотаю хлорохин. Каждый день по таблетке. Для почек это, вероятно, вредно, однако пока я имею в себе соответствующую дозу хлорохина, малярия якобы мне не опасна. Но от игл комариных укусов наш репудин, изобретенный для европейских насекомых, меня не спас.
О комарах, я вспоминаю не только, чтобы посетовать по поводу мучений, выпавших на мою долю. Москиты, змеи, скорпионы - естественное сопровождение всякого путешествия в этой части Центральной Америки. Однако в истории изучения Ушмаля москиты сыграли особую роль и косвенно способствовали открытию Кабаха.
Первые белые стояли у кабахской арки 135 лет тому назад. Прошло, следовательно, целых три столетия с тех пор, как испанцы вступили на землю Юкатана, пока Кабах, лежащий примерно в 50 километрах от побережья полуострова, был вновь открыт. Люди, открывшие этот майяский центр, по сию пору пользуются значительной популярностью. Только в результате их путешествия мир узнал, что здесь, в джунглях и горах Центральной Америки, существуют удивительные города, архитектурные сокровища которых ни в чем не уступают зодчеству Древнего Египта или Греции.
Человека, который в 1842 году высказал эту смелую мысль, звали Джон Ллойд Стефенс
. Первые «археологические» путешествия вели молодого американского юриста в Старый Свет. Но потом, соблазненный паленкскими акварелями художника Вальдека, Стефенс отправился по его стопам в Центральную Америку. Со Стефенсом путешествовал выдающийся английский художник Френсис Казервуд, рисовавший то, о чем Стефенс писал. Вскоре после своей первой поездки в Центральную Америку эта замечательная пара снова вернулась в страну майя.
Вторая экспедиция Стефенса и Казервуда менее известна широкой общественности. К экспедиции присоединился молодой американский врач и естествоиспытатель Д-р Самуэль Кэбот, выпускник Гарвардского университета, друг известного историка Прескотта, страстный борец за освобождение черных рабов, образованный американский либерал. Д-р Кэбот был единственным, кто откликнулся на объявление в «Бостонском курьере», с помощью которого Стефенс искал третьего участника готовившейся экспедиции в центральноамериканские джунгли. И вот эта троица - юрист, художник и врач - в октябре 1841 года встретилась на палубе шхуны «Теннесси», которая доставила их в юкатанский порт Сисаль.
В Мериде, главном городе Юкатана, исследователи на некоторое время задержались, воспользовавшись гостеприимством дона Симона Пеона, одного из богатейших людей штата, и дружеским расположением других меридских семейств. Мерида была последним цивилизованным городом на их пути. А потом все трое отправились в шивский Ушмаль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
На противоположной стороне внутреннего дворика высится самое большое и красивое здание «Монастыря» - «Северный дворец». Так же как «Дворец Шив», он стоит на высокой террасе, на которую поднимаются по прекрасной лестнице тридцатисантиметровой ширины.
И в этом дворце я опять нахожу «кельи», расположенные точно таким же образом. Фасад «Северного дворца» украшен тончайшим каменным орнаментом. Его образуют помещенные над входом в каждую келью в четыре ряда друг над другом маски вездесущего Чака. Пространство фасада между этими изображениями бога дождя заполняют каменные мозаики, представляющие людей, птиц и змей. Глядя на этот прямо фантастически богатый фасад, я хотел бы сказать еще несколько слов об искусстве, которое в майяских городах непосредственно связано с архитектурой, - о ваянии, точнее, о майяской каменной скульптуре. Для обработки камня у майя не было иного материала, кроме опять же камня. Произведения майяских ваятелей изображали индейских богов, представителей благородного сословия и жречества; каменные рельефы часто украшались хронологическими записями. Характер скульптурных работ зависел и от их назначения: это были стелы, алтари, фасады зданий, алтарные плиты в храмах. Необходимость изобразить все важнейшие религиозные символы часто приводила к избыточному богатству украшений.
Скульптуры майя носили чрезвычайно стилизованный характер. Они отличались монументальностью, но вместе с тем и определенной статичностью. Перспективой майя не пользовались, величина фигуры зависела от значительности изображаемой личности. Рельеф, украшающий ушмальский «Монастырь», пожалуй, производит впечатление известной раздробленности, типичной для целого ряда работ майяских ваятелей. Это вызвано тем, что авторы были более озабочены созданием полного набора символических изображений, чем достижением соразмерности форм и пропорций.
Слово «Монастырь», обычно используемое для обозначения комплекса из четырех зданий, украшенных множеством достопримечательных произведений майяских скульпторов, я употребляю в кавычках. Однако ныне ученые, обследовавшие Трижды строившийся город, почти единодушно склоняются к мысли (а такое единодушие в суждениях о майяских памятниках встречается далеко не всегда), что «Женский монастырь» в самом деле был настоящим монастырем, обиталищем майяских жрецов, может быть, и жриц. Здесь они, по всей вероятности, жили в затворнических кельях своего великолепного дома, отсюда выходили совершать обряды в святилищах «Пирамиды волшебника», сюда возвращались после окончания богослужений. И когда они выглядывали из «Монастыря», то видели на противоположном склоне на трех террасах сияющий под жгучим юкатанским солнцем «Дворец правителей», резиденцию настоящих властителей, «великих людей» этого удивительного индейского города.
Дом священнослужителей, ушмальский «Монастырь», лежал как бы у ног Шив, подлинных, неограниченных властителей города. Расположение зданий свидетельствует, что владычествует, бесспорно, правитель, а жречество - хотя в значительной мере и независимое в своих внутренних вопросах - ему служит. Впрочем, майяское название жрецов переводится не «слуги правителя», а «слуги солнца» -«ах-кин».
Ах-кины выполняли в майяских городах и деревнях все основные обязанности, связанные со служением богам. Их коллеги, жрецы-авгуры, по-майяски - чиланы, служили своей духовной пастве в качестве прорицателей. Накомы - третья группа майяских жрецов - приносили главным образом человеческие жертвы. Это они вырывали на жертвенном камне сердца несчастных обреченных во время известных своей жестокостью индейских ритуалов.
Над жрецами, совершающими обряд жертвоприношения, жрецами-пророками и жрецами - служителями солнца стоял верховный жрец, первосвященник майяского города-государства. Однако этот ах-кин-маи не только руководил клиром своей страны, но являлся также великим магистром иероглифического письма, главным астрономом и, разумеется, главным астрологом. По звездам он определял достоинства и недостатки наступающего дня. Сан верховного жреца переходил на Юкатане по наследству, так же как наследственным стал здесь сан единственного, неограниченного, подлинного властелина каждого из юкатанских городов-государств - сан «халач-виника» («великого человека»), который здесь, в Ушмале, обитал в роскошном «Дворце правителей».
И так же как верховный жрец, так же как «великий человек» майяского города-государства, наследовали свои посты, свои привилегии все альмехены - знатные, собственно, в буквальном значении «те, кто имеет оба имени». Дело в том, что у каждого из таких благородных майяских индейцев было два имени: одно - по отцу, другое - по матери. Сыну простого майя в юкатанских государствах могло перейти только имя отца, дочери - только имя матери. Ко времени появления испанцев на полуострове имелось примерно 250 привилегированных знатных семейств, члены которых носили оба имени - отцовское и материнское. (Эти роды с двумя именами были уже полностью эндогамными, то есть их члены женились исключительно между собой.)
Наследственная аристократия присваивала себе в майяских государствах все должности, все привилегии и почти все имущество. Небольшими общинами майяского государства управляли низшие начальники, буквально - «владельцы топора», батабы. Это они собирали для «великого человека», для казны правителя налоги натурой, главным образом бобами какао, они заботились о воинской подготовке хольканов - пехотинцев, составлявших во время войны основу военных сил юкатанских государств.
Помимо батабов, остальные представители майяской знати жили непосредственно в своих великолепных каменных городах или в их предместьях. Собственно народ - лично свободные крестьяне, ремесленники и строительные рабочие (в буквальном переводе их называли «низкими», или «низшими», людьми), а также самые бесправные - пентакобы (рабы) - жили на окраинах этих индейских метрополий или по деревням в хижинах, от которых, естественно, ничего не осталось. А индейские пирамиды и индейские дворцы на многие столетия пережили в стране майя своих строителей, своих каменотесов и каменщиков.
Я вновь возвращаюсь на террасу к стенам прекрасного «Дворца правителей». Терраса приподнята над окружающими холмами. День исключительно ясный, я вижу очень далеко: на юге передо мной лежит «страна Чен», здесь, вокруг Ушмаля - страна Пуук. И везде, куда только достает взгляд, когда-то было государство Шив.
Властители трижды строившегося города и «великие люди» Мотуля, Текоха, Чичен-Ицы и Майяпана боролись между собой за власть над Юкатаном. И обитатели дворца, с лестницы которого я осматриваю окрестность, принимали участие в этой войне за гегемонию с еще большим упорством, чем династии, правившие в других городах-государствах.
Было пролито много крови, гибли династии и города. Был покинут своими обитателями и Ушмаль. Но те, кто отсюда, из «Дворца правителей», им правил, умели пережить все кровавые войны, сумели пережить и завоевание Америки, сблизились с белыми (причем это единственный такой майяский владетельный род), и завоеватели даже возвели их в звание идальго.
Так первый майяский «дворянин» стал дворянином согласно испанскому праву.
В Гарвардском университете, в знаменитом Музее Пибоди, я видел ряд исключительно ценных документов майяской истории, написанных юкатанскими индейцами сразу же после завоевания их страны испанцами. Среди них есть и два документа, рассказывающие о Шив. На одном из них изображена территория государства Шив ко времени прихода испанцев. Центром их страны тогда уже был не Ушмаль, а Мани.
На другом, еще более важном документе нарисовано генеалогическое дерево ушмальских Шив. Дерево вырастает из тела основателя Ушмаля. Рядом с ним стоит его жена. Однако ствол рода вырастает из тела мужа, а отнюдь не из тела жены. Наследование по отцовской линии у майя уже преобладало полностью. На основе этой родословной и других позднейших документов, хранящихся в Музее Пибоди, а также на основе разысканий американского исследователя и в конце концов удалось составить полную генеалогию Шив вплоть до нашего века.
Потомки Шив, основателя города, в котором я сейчас нахожусь, не только пережили приход испанцев и колониальный период, но живут на Юкатане и до сих пор. С момента последнего основания Трижды строившегося города первым властителем из династии Шив в генеалогии бывших хозяев Ушмаля прибавилось 39 поколений. Последний из прославленной древней династии, Херардо Шив, родился 23 апреля 1943 года. Живет он, так же как и его отец Дионисио Шив и его дед Немесио Шив, в Тикуле, обрабатывает землю, собирает урожай кукурузы и сизаля и ничем не отличается от своих тикульских соседей. И хижина у него такая же простая, как и у других юкатанских индейцев.
Но в нескольких километрах к югу от бедного Тикуля, от деревушки, где живет Херардо Шив, высятся, сияя издалека, прекрасные стены «Дворца правителей» в городе Волшебника, в городе, который воскресили 40 поколений назад предки Херардо, в городе, слава которого не умерла и не умрет.
Глава 6. ТРИУМФАЛЬНАЯ АРКА И МАЛЯРИЯ
А потом я снова запаковал свои вещи и покинул ушмальское кампаменто, чтобы вернуться на юг страны Пуук в майяский город, некогда также находившийся под властью династии Шив и бывший вторым бриллиантом их небольшой империи. Город этот носит название Кабах.
Но прежде чем там остановиться, я посетил Нохкакаб. Дело в том, что эта майяская деревенька, ныне легко доступная, некогда впервые открыла дорогу в Кабах двум путешественникам, по следам которых я хочу некоторое время странствовать.
Сейчас этой пуукской деревушке нечего предложить тому, кто ищет на Юкатане древние индейские города. Разве только сакбе - «белую дорогу». Майяское шоссе, когда-то проходившее неподалеку от тех мест, где теперь расположен Нохкакаб. В давние времена Нохкакаб был всего лишь поселением «низших людей», которые возделывали свои поля и убирали с них урожай ради преуспеяния и славы близлежащего шивского города Кабаха.
Итак, я топаю из Нохкакаба в Кабах пешком. Иду по трассе «белой дороги», остатки которой кое-где сохранились. Дорога соединяла Кабах с Ушмалем, столицей Шив.
Таких майяских шоссе открыто уже несколько. Над самым протяженным из них, ведущим из Кобы в город Йашуну, я позднее пролетел на самолете, чтобы иметь возможность проследить всю его трассу.
Майяская дорога Ушмаль - Кабах не была, разумеется, такой дальней магистралью. Это всего лишь шоссе «местного значения», соединявшее два соседних города. И все же там, где это провинциальное индейское «районное» шоссе кончается, высится один из самых значительных памятников индейской архитектуры - прославленная майяская арка в Кабахе. Свой путь из Нохкакаба я пока завершаю здесь. Снимаю рюкзак, развязываю ботинки. Хотя бы на минуту освобожденный от этого своего повседневного багажа, сажусь на огромную груду камней - может быть, это материал, оставшийся от строительства прославленной арки, - смотрю на импозантные ворота с четырехсполовинойметровым просветом, перекрытым так же, как монументальные входы в ушмальский дворец, ложным сводом (цилиндрического свода майя не знали). Археологи, работающие в Кабахе последние годы и начавшие реставрацию главных архитектурных шедевров города, вырубили и выкорчевали лес перед аркой, так что постройка производит необычайно сильное впечатление на немногочисленных посетителей, которых приводит сюда интерес к сокровищам майяских городов.
О действительном назначении кабахской арки майяологи длительное время ожесточенно спорили. Тем не менее оно, как мне кажется, ясно и недвусмысленно. Границы майяских городов обозначались условно. Чтобы увидеть майяский город, защищенный городскими стенами, мне пришлось потом отправиться в далекое Кинтана-Роо. А в этом не имеющем городских стен Кабахе есть монументальная арки. Через нее когда-то входил в город нохкакабский крестьянин, чтобы отдать «великому человеку» Кабаха положенные дары. Через нее вступали в Кабах его новые, ушмальские властители после того, как малое кабахское государство стало частью империи Шив. Арка была воротами города, входом, а может быть, в какой-то мере и гордыми триумфальными вратами Кабаха.
Небольшое плато перед аркой населяют сейчас лишь тысячи москитов, желанной жертвой которых становится каждый посетитель. Тучи их звенят над моей головой. В остальном здесь тихо. А я между тем вспоминаю оживленный Париж, площадь Этуаль, Триумфальную арку и главную магистраль города - Елисейские поля, по которым можно дойти до самого Лувра. От арки Кабаха идет один лишь главный городской проспект. Он тоже ведет прямо к дворцу правителей Кабаха «Дворцу тысячи масок».
Но прежде чем я пройдусь по мертвым «Елисейским полям» индейской метрополии, мне хочется еще раз осмотреть и сфотографировать арку, уже вошедшую в учебники американской истории.
Фотографирую арку с обеих сторон. Выкорчеванный участок позволяет выбрать наилучшую позицию. Но я тороплюсь. Мои единственные сегодняшние спутники - назойливые москиты - не дают ни минуты покоя. У них удивительная способность всякий раз обнаруживать на теле какое-нибудь плохо закрытое место. Я не поднял воротник рубашки - они впиваются в мою шею. Я манипулирую с фотоаппаратом, и у меня задрался рукав - на запястье сразу же уселся комар. Только лицо неведомо почему москиты не трогают. Ни в одной другой болотистой области они не истязали меня так, как сегодня здесь. Может быть, это случайность. Может быть, как раз сегодня какое-нибудь особенно кровожадное комариное племя предприняло налет на кабахские ворота.
Заболеть малярией мне, естественно, не хочется. И с той минуты, когда в жарком Веракрусе я вступил в малярийную зону, я глотаю хлорохин. Каждый день по таблетке. Для почек это, вероятно, вредно, однако пока я имею в себе соответствующую дозу хлорохина, малярия якобы мне не опасна. Но от игл комариных укусов наш репудин, изобретенный для европейских насекомых, меня не спас.
О комарах, я вспоминаю не только, чтобы посетовать по поводу мучений, выпавших на мою долю. Москиты, змеи, скорпионы - естественное сопровождение всякого путешествия в этой части Центральной Америки. Однако в истории изучения Ушмаля москиты сыграли особую роль и косвенно способствовали открытию Кабаха.
Первые белые стояли у кабахской арки 135 лет тому назад. Прошло, следовательно, целых три столетия с тех пор, как испанцы вступили на землю Юкатана, пока Кабах, лежащий примерно в 50 километрах от побережья полуострова, был вновь открыт. Люди, открывшие этот майяский центр, по сию пору пользуются значительной популярностью. Только в результате их путешествия мир узнал, что здесь, в джунглях и горах Центральной Америки, существуют удивительные города, архитектурные сокровища которых ни в чем не уступают зодчеству Древнего Египта или Греции.
Человека, который в 1842 году высказал эту смелую мысль, звали Джон Ллойд Стефенс
. Первые «археологические» путешествия вели молодого американского юриста в Старый Свет. Но потом, соблазненный паленкскими акварелями художника Вальдека, Стефенс отправился по его стопам в Центральную Америку. Со Стефенсом путешествовал выдающийся английский художник Френсис Казервуд, рисовавший то, о чем Стефенс писал. Вскоре после своей первой поездки в Центральную Америку эта замечательная пара снова вернулась в страну майя.
Вторая экспедиция Стефенса и Казервуда менее известна широкой общественности. К экспедиции присоединился молодой американский врач и естествоиспытатель Д-р Самуэль Кэбот, выпускник Гарвардского университета, друг известного историка Прескотта, страстный борец за освобождение черных рабов, образованный американский либерал. Д-р Кэбот был единственным, кто откликнулся на объявление в «Бостонском курьере», с помощью которого Стефенс искал третьего участника готовившейся экспедиции в центральноамериканские джунгли. И вот эта троица - юрист, художник и врач - в октябре 1841 года встретилась на палубе шхуны «Теннесси», которая доставила их в юкатанский порт Сисаль.
В Мериде, главном городе Юкатана, исследователи на некоторое время задержались, воспользовавшись гостеприимством дона Симона Пеона, одного из богатейших людей штата, и дружеским расположением других меридских семейств. Мерида была последним цивилизованным городом на их пути. А потом все трое отправились в шивский Ушмаль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32