круг за кругом; в круге же римская каска на перекрещенных мечах.
____________________
Огненным мороком вечером залит проспект. Ровно высятся яблоки электрических светов посередине. По бокам же играет переменный блеск вывесок; здесь, здесь и здесь вспыхнут вдруг рубины огней; вспыхнут там – изумруды. Мгновение: там – рубины; изумруды же – здесь, здесь и здесь.
Огненным мороком вечером залит Невский. И горят бриллиантовым светом стены многих домов: ярко искрятся из алмазов сложенные слова: «Кофейня», «Фарс», «Бриллианты Тэта», «Часы Омега» «Кофейня», «Фарс», «Бриллианты Тэта», «Часы Омега». – В 1905 г. на Невском было 6 кофеен; «Фарс» – название театра Г. Г. Елисеева (Невский, 56); «Американский дом бриллиантов Тэт'а (искусственных)» помещался в доме № 32 по Невскому проспекту (газетная реклама того времени: «Бриллианты ТЭТ'а – лучшая имитация в мире»); «Омега» – название немецкой часовой фирмы (на Невском проспекте располагалось 20 часовых магазинов). Восприятие города, и в частности Петербурга, как воплощенного кошмара оформилось у Белого задолго до романа «Петербург». См., например, его статью «Город» (1907): «Смерть извела из ада великую блудницу, чтобы та брызнула в ночи темь горстями „бриллиантов, сапфиров, яхонтов (…) Вот начертание „Omega“, будто созвездие, мерцает рубиновыми огоньками с высоты пятиэтажного дома. Посмотрите вверх в туманную ночь, и вы подумаете, что в небе горят небывалые звезды (…) Город, извративший землю, создал то, чего нет. Но он же поработил и человека: превратил горожанина в тень. Но тень не подозревала, что она призрачна (…) Город убивает землю. Перековывает ее в хаотический кошмар“ („Арабески“, с. 355 – 357). См. там же статью „Штемпелеванная калоша“ (1907).
. Зеленоватая днем, а теперь лучезарная, разевает на Невский витрина свою огненную пасть; всюду десятки, сотни адских огненных пастей: эти пасти мучительно извергают на плиты ярко-белый свой свет; мутную мокроту изрыгают они огневою ржавчиной. И огнем изгрызан проспект. Белый блеск падает на котелки, на цилиндры, на перья; белый блеск ринется далее, к середине проспекта, отпихнув с тротуара вечернюю темноту: а вечерняя мокрота растворится над Невским в блистаниях, образуя тусклую желтовато-кровавую муть, смешанную из крови и грязи. Так из финских болот город тебе покажет место своей безумной оседлости красным, красным пятном: и пятно то беззвучно издали зрится на темноцветной на ночи. Странствуя вдоль необъятной родины нашей, издали ты увидишь красной крови пятно, вставшее в темноцветную ночь; ты испуганно скажешь: «Не есть ли там местонахождение гееннского пекла?» Скажешь, – и вдаль поплетешься: ты гееннское место постараешься обойти.
Но если бы ты, безумец, дерзнул пойти навстречу Геенне, ярко-кровавый, издали тебя ужаснувший блеск медленно растворился бы в белесоватую, не вовсе чистую светлость, многоогневыми обстал бы домами, – и только: наконец распался бы на многое множество огоньков.
Никакой Геенны и не было б.
____________________
Николай Аполлонович Невского не видал, в глазах его был тот же все домик: окна, тени за окнами; за окнами, может быть, веселые голоса: желтого кирасира, барона Оммау-Оммергау Фамилия Оммау-Оммергау образована, возможно, от названия селения в Баварии, близ Мюнхена – Обераммергау, где по традиции раз в несколько лет исполняют мистерии «Страсти Христовы» (см.: «Между двух революций», с. 107). Мистериальные празднества в Обераммергау славились на всю Европу, о них сообщалось в русской печати. Ср.: Долгополое Л. К. Символика личных имен в произведениях Андрея Белого. – В кн.: Культурное наследие Древней Руси. Истоки. Становление. Традиции. – М., 1976. – С. 350 – 351.
; синего кирасира Кирасиры – конные части, имевшие на вооружении солдат и офицеров латы. В начале XX в. в России было всего четыре кирасирских полка. Имеются в виду различные цвета мундиров лейб-гвардии кирасирских полков (желтые и синие), входивших в 1-ую гвардейскую кавалерийскую дивизию.
, графа Авена и ее – ее голос… Вот, сидит Сергей Сергеич, офицер, и вставляет, быть может, в веселые шутки:
– «А я шел сейчас с Николаем Аполлоновичем Аблеуховым…»
Аполлон Аполлонович вспомнил
Да, Аполлон Аполлонович вспомнил: недавно услышал он про себя одну беззлобную шутку. Говорили чиновники:
– «Наш Нетопырь Нетопырь – один из видов летучих мышей. Это прозвище Аполлона Аполлоновича непосредственно сближает героя романа с Победоносцевым, который уподоблялся в сатирической журналистике и критике летучей мыши или ночным птицам вообще: «Словно обритая летучая мышь в очках и на задних лапах» (Амфитеатров А., Аничков Е. Победоносцев. – СПб., 1907. – С. 44 – 45); «сыч, улетевший из св. синода» (Яблоновский А. Прощаюсь, ангел мой, с тобою… – Восточное обозрение, 1905, № 244) и мн. др. Были выпущены в свет открытки с изображением Победоносцева в виде «нетопыря». На одной из них (автор – Н. Заборовский) изображалось лицо Победоносцева в клобуке, с огромными щупальцами; на другой – черная птица с лицом Победоносцева витала над группой людей со знаменем «Свобода». М. Горький в «Жизни Клима Самгина», описывая открытки «на политические темы», упоминает и «Победоносцева в виде нетопыря» (Горький М. Поли. собр. соч. «Художественные произведения.: В 25-ти т.– М., 1974.– Т. 22.– С. 159; М., 1976. – T. 25.-C. 254).
(прозвище Аполлона Аполлоновича в Учреждении), пожимая руки просителям, поступает совсем не по типу чиновников Гоголя; пожимая руки просителям, не берет гаммы рукопожатий от совершенного презрения, чрез невнимание, к непрезрению вовсе Очевидно, Белый имеет в виду рассуждение Гоголя в главе 3 первого тома «Мертвых душ» о различном обращении одного и того же канцелярского чиновника с разными в должностном отношении лицами (см.: Гоголь Н. В. Поли. собр. соч.– [Л.], 1952.– Т. VI.– С. 49-50). Ср. также наблюдения Белого над «чиновником» в статье «Иван Александрович Хлестаков» (1907), построенной на гоголевских образах: «…он прибежит к себе в департамент, где день свой проведет в строго соразмеренных поклонах, отношениях: тому – глубокий, почтительный (о, конечно, не обидно почтительный!) поклон. Этому изящная улыбка, а этому – кивок» (Столичное утро, 1907, № 117. 18 октября).
: от коллежского регистратора к статскому…» По табели о рангах коллежский регистратор – чин последнего, четырнадцатого класса, статский советник – чин пятого класса.
.
И на это заметили:
– «Он берет всего одну ноту: презрения…»
Тут вмешались заступники:
– «Господа, оставьте пожалуйста: это – от геморроя…»
И все согласились.
Дверь распахнулась: вошел Аполлон Аполлонович. Шутка испуганно оборвалась (так юркий мышонок влетает стремительно в щелку, едва войдете вы в комнату). Но Аполлон Аполлонович не обижался на шутки; да и, кроме того, тут была доля истины: геморроем страдал он.
Аполлон Аполлонович подошел к окну: две детские головки в окнах там стоящего дома увидели против себя за стеклом там стоящего дома лицевое пятно неизвестного старичка.
И головки там в окнах пропали.
____________________
Здесь, в кабинете высокого Учреждения, Аполлон Аполлонович воистину вырастал в некий центр: в серию государственных учреждений, кабинетов и зеленых столов (только более скромно обставленных). Здесь он являлся силовой излучающей точкою, пересечением сил и импульсом многочисленных, многосоставных манипуляций. Здесь Аполлон Аполлонович был силой в ньютоновском смысле; а сила в ньютоновском смысле, как, верно, неведомо вам, есть оккультная сила Произвольное мистическое истолкование закона всемирного тяготения, открытого Ньютоном. По мысли Белого, материальный мир подвержен действию не только механических сил, но и сил оккультных, о чем он сказал в комментариях (1909) к своей статье «Формы искусства»: «Но и в пределах ньютонианского представления космоса понятие о силе видоизменялось; точка приложения сил оказывалась то в пространстве, то вне пространства; сила оказывалась то механической работой, то «qualitas occulta» (к последнему истолкованию силы склонялся сам Ньютон)» («Символизм», с. 510). В 1913 г. Белый отмечал в письме к М. К. Морозовой: «Например, Ньютон: его „сила“ есть конечно „qualitas occulta“. Говоря широко – и Ньютон оккультист: все ньютонианские теории в физике непроизвольно мистичны» (ГБЛ, ф. 171, карт. 24, ед. хр. 16).
.
Здесь был он последней инстанцией – донесений, прошений и телеграмм.
Инстанцию эту в государственном организме он относил не к себе: к заключенному в себе центру – к сознанию.
Здесь сознание отделялось от доблестной личности, проливаясь вокруг между стен, проясняясь невероятно, концентрируясь со столь большой силой в единственной точке (меж глазами и лбом), что казалось, невидимый, беленький огонек, вспыхнувши между глазами и лбом, разбрасывал вокруг снопы змеевидных молний; мысли-молнии разлетались, как змеи, от лысой его головы; и если бы ясновидящий стал в ту минуту пред лицом почтенного мужа, без сомнения пред собой он увидел бы голову Горгоны медузы Горгона – в древнегреческой мифологии – крылатое чудовище в женском облике, взгляд которого обращал все живое в камень. Было три Горгоны: Стено, Эвриала и Медуза; Медузу – единственную смертную из Горгон – обезглавил Персей.
.
И медузиным ужасом охватил бы его Аполлон Аполлонович.
Здесь сознание отделялось от доблестной личности: личность же с пучиною всевозможных волнений (сего побочного следствия существованья души) представлялась сенатору как черепная коробка, как пустой, в данную минуту опорожненный, футляр.
В Учреждении Аполлон Аполлонович проводил часы за просмотром бумажного производства: из воссиявшего центра (меж глазами и лбом) вылетали все циркуляры к начальникам подведомственных учреждений. И поскольку он, вот из этого кресла, сознанием пересекал свою жизнь, постольку же его циркуляры, из этого места, секли в прямолинейном течении чресполосицу обывательской жизни.
Эту жизнь Аполлон Аполлонович сравнивал с половой, растительной или всякой иною потребностью (например, с потребностью в скорой езде по петербургским проспектам).
Выходя из холодом пронизанных стен, Аполлон Аполлонович становился вдруг обывателем Эту двойственность Аполлона Аполлоновича сам Белый возводил к повести Гоголя «Шинель» с ее полярными образами – Акакия Акакиевича Башмачкина и «значительного лица»: «Шинель» развивает две темы: тему униженности (Акакий Акакиевич); и – тему высокопарицы значительного лица, которое, Башмачкина напугавши до смерти, поздней до смерти напугано: тенью Башмачкина. Аполлон Аполлонович соединяет в себе обе темы «Шинели»: он в аспекте «министра» – значительное лицо; в аспекте обывателя – Акакий Акакиевич»; далее Белый обнаруживает у Аполлона Аполлоновича ряд общих черт с Акакием Акакиевичем: косноязычие, подхихикивание, геморрой и др. («Мастерство Гоголя», с. 305).
.
Лишь отсюда он возвышался и безумно парил над Россией, вызывая у недругов роковое сравнение (с нетопырем). Эти недруги были – все до единого – обыватели; этим недругом за стенами был он себе сам.
Аполлон Аполлонович был сегодня особенно четок: на доклад не кивнула ни разу его голая голова; Аполлон Аполлонович боялся выказать слабость: при исправлении служебных обязанностей!… Возвыситься до логической ясности было ему сегодня особенно трудно: бог весть почему, Аполлон Аполлонович пришел к заключению, что собственный его сын, Николай Аполлонович, – отъявленный негодяй.
Окно позволяло видеть нижнюю часть балкона. Подойдя к окну, можно было видеть кариатиду подъезда: каменного бородача. В описании «каменного бородача», возможно, отразились впечатления Белого от скульптурных фигур атлантов, поддерживающих колонны дворца Белосельских-Белозерских (с 1884 г. дворца великого князя Сергея Александровича; архитектор А. И. Штакеншнейдер). Это здание у Аничкова моста (на углу Невского проспекта и Фонтанки) несомненно было хорошо знакомо Белому: осенью 1906 г. он жил в Петербурге в меблированных комнатах на Невском проспекте по другую сторону Аничкова моста.
Как Аполлон Аполлонович, каменный бородач приподымался над уличным шумом и над временем года: тысяча восемьсот двенадцатый год освободил его из лесов. Тысяча восемьсот двадцать пятый год бушевал под ним толпами; проходила толпа и теперь – в девятьсот пятом году. Пять уже лет Аполлон Аполлонович ежедневно видит отсюда в камне изваянную улыбку; времени зуб изгрызает ее. За пять лет пролетели события: Анна Петровна – в Испании; Вячеслава Константиновича – нет; желтая пята дерзновенно взошла на гряды высот порт-артурских; проволновался Китай и пал Порт-Артур.
Собирался выйти к толпе ожидавших просителей, Аполлон Аполлонович улыбался; улыбка же происходила от робости: что-то ждет его за дверьми.
Аполлон Аполлонович проводил свою жизнь меж двумя письменными столами: между столом кабинета и столом Учреждения. Третьим излюбленным местом была сенаторская карета.
И вот: он – робел.
А уж дверь отворилась; секретарь, молодой человек, с либерально как-то на шейном крахмале бьющимся орденком подлетел к высокой особе, почтительно щелкнувши перекрахмаленным краем белоснежной манжетки. И на робкий вопрос его загудел Аполлон Аполлонович:
– «Нет, нет!… Сделайте, как я говорил… И знаешь ли», – сказал Аполлон Аполлонович, остановился, поправился:
– «Ти ли…»
Он хотел сказать «знаете ли», но вышло: «знаешь ли… ти ли…»
О его рассеянности ходили легенды; однажды Аполлон Аполлонович явился на высокий прием, представьте, – без галстуха Эта деталь могла быть навеяна сатирической поэмой А. К. Толстого «Сон Попова» (1873): герою поэмы приснился сон, будто он явился на прием к министру без панталон. Белый упоминает об этой поэме в шутливом описании кавказского путешествия: «…едем в Тифлис, где читаю две лекции, после чего состоится нечто, от чего с меня заранее от страха и стыда спадают… «штаны», и я переживаю толстовский «Сон Попова»; грузинские писатели устраивают торжественное заседание, мне посвященное…» (Письмо к Иванову-Разумнику от 20 июня 1927 г.– ЦГАЛИ, ф. 1782, оп. 1, ед. хр. 18).
; остановленный дворцовым лакеем, он пришел в величайшее смущение, из которого его вывел лакей, предложивши у него заимствовать галстух.
Холодные пальцы
Аполлон Аполлонович Аблеухов в сером пальто и в высоком черном цилиндре, с каменным лицом, напоминающим пресс-папье, быстро выбежал из кареты и вбежал на ступени подъезда, на ходу снимая черную замшевую перчатку.
Быстро вошел он в переднюю. Цилиндр с осторожностью передался лакею. С тою же осторожностью отдались: пальто, портфель и кашне.
Аполлон Аполлонович в раздумье стоял пред лакеем; вдруг Аполлон Аполлонович обратился с вопросом:
– «Будьте любезны сказать: часто ли здесь бывает молодой человек – да: молодой человек?»
– «Молодой человек-с?»
Наступило неловкое молчание: Аполлон Аполлонович не умел иначе формулировать свою мысль. А лакей, конечно, не мог догадаться, о каком молодом человеке спрашивал барин.
– «Молодые люди бывают, вашество, редко-с…»
– «Ну, а… молодые люди с усиками?»
– «С усиками-с?»
– «С черными…»
– «С черными-с?»
– «Ну да, и… в пальто…»
– «Все приходят-с в пальто…»
– «Да, но с поднятым воротником…»
Что-то вдруг осенило швейцара.
– «А, так это вы про того, который…»
– «Ну да: про него…»
– «Был однажды такой-с… заходил к молодому барину: только они были уж давненько; как же-с… наведываются…»
– «Как так?»
– «Да как же-с!»
– «С усиками?»
– «Точно так-с!»
– «Черными?»
– «С черными усиками…»
– «И в пальто с поднятым воротником?»
– «Они самые-с…»
Аполлон Аполлонович постоял с минуту как вкопанный и вдруг: Аполлон Аполлонович прошел мимо.
Лестницу покрывал бархатный серый ковер; лестницу обрамляли, конечно, тяжелые стены; бархатный серый ковер покрывал стены те. На стенах разблистался орнамент из старинных оружий; а под ржаво-зеленым щитом блистала своим шишаком литовская шапка; искрилась крестообразная рукоять рыцарского меча; здесь ржавели мечи; там – тяжело склоненные алебарды; матово стены пестрила многокольчатая броня; и клонились – пистоль с шестопером. Алебарда – средневековое холодное оружие в форме топора, оканчивающегося копьем. Пистоль – старинное ручное огнестрельное оружие. Шестопер – древнее холодное оружие в виде булавы с шестью металлическими перьями.
Верх лестницы выводил к балюстраде; здесь с матовой подставки из белого алебастра белая Ниобея35 поднимала горе алебастровые глаза В греческой мифологии Ниобея – дочь Тантала, жена фиван-ского царя Амфиона, мать многих детей, убитых Аполлоном и Артемидой в наказание за ее чрезмерную гордость;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
____________________
Огненным мороком вечером залит проспект. Ровно высятся яблоки электрических светов посередине. По бокам же играет переменный блеск вывесок; здесь, здесь и здесь вспыхнут вдруг рубины огней; вспыхнут там – изумруды. Мгновение: там – рубины; изумруды же – здесь, здесь и здесь.
Огненным мороком вечером залит Невский. И горят бриллиантовым светом стены многих домов: ярко искрятся из алмазов сложенные слова: «Кофейня», «Фарс», «Бриллианты Тэта», «Часы Омега» «Кофейня», «Фарс», «Бриллианты Тэта», «Часы Омега». – В 1905 г. на Невском было 6 кофеен; «Фарс» – название театра Г. Г. Елисеева (Невский, 56); «Американский дом бриллиантов Тэт'а (искусственных)» помещался в доме № 32 по Невскому проспекту (газетная реклама того времени: «Бриллианты ТЭТ'а – лучшая имитация в мире»); «Омега» – название немецкой часовой фирмы (на Невском проспекте располагалось 20 часовых магазинов). Восприятие города, и в частности Петербурга, как воплощенного кошмара оформилось у Белого задолго до романа «Петербург». См., например, его статью «Город» (1907): «Смерть извела из ада великую блудницу, чтобы та брызнула в ночи темь горстями „бриллиантов, сапфиров, яхонтов (…) Вот начертание „Omega“, будто созвездие, мерцает рубиновыми огоньками с высоты пятиэтажного дома. Посмотрите вверх в туманную ночь, и вы подумаете, что в небе горят небывалые звезды (…) Город, извративший землю, создал то, чего нет. Но он же поработил и человека: превратил горожанина в тень. Но тень не подозревала, что она призрачна (…) Город убивает землю. Перековывает ее в хаотический кошмар“ („Арабески“, с. 355 – 357). См. там же статью „Штемпелеванная калоша“ (1907).
. Зеленоватая днем, а теперь лучезарная, разевает на Невский витрина свою огненную пасть; всюду десятки, сотни адских огненных пастей: эти пасти мучительно извергают на плиты ярко-белый свой свет; мутную мокроту изрыгают они огневою ржавчиной. И огнем изгрызан проспект. Белый блеск падает на котелки, на цилиндры, на перья; белый блеск ринется далее, к середине проспекта, отпихнув с тротуара вечернюю темноту: а вечерняя мокрота растворится над Невским в блистаниях, образуя тусклую желтовато-кровавую муть, смешанную из крови и грязи. Так из финских болот город тебе покажет место своей безумной оседлости красным, красным пятном: и пятно то беззвучно издали зрится на темноцветной на ночи. Странствуя вдоль необъятной родины нашей, издали ты увидишь красной крови пятно, вставшее в темноцветную ночь; ты испуганно скажешь: «Не есть ли там местонахождение гееннского пекла?» Скажешь, – и вдаль поплетешься: ты гееннское место постараешься обойти.
Но если бы ты, безумец, дерзнул пойти навстречу Геенне, ярко-кровавый, издали тебя ужаснувший блеск медленно растворился бы в белесоватую, не вовсе чистую светлость, многоогневыми обстал бы домами, – и только: наконец распался бы на многое множество огоньков.
Никакой Геенны и не было б.
____________________
Николай Аполлонович Невского не видал, в глазах его был тот же все домик: окна, тени за окнами; за окнами, может быть, веселые голоса: желтого кирасира, барона Оммау-Оммергау Фамилия Оммау-Оммергау образована, возможно, от названия селения в Баварии, близ Мюнхена – Обераммергау, где по традиции раз в несколько лет исполняют мистерии «Страсти Христовы» (см.: «Между двух революций», с. 107). Мистериальные празднества в Обераммергау славились на всю Европу, о них сообщалось в русской печати. Ср.: Долгополое Л. К. Символика личных имен в произведениях Андрея Белого. – В кн.: Культурное наследие Древней Руси. Истоки. Становление. Традиции. – М., 1976. – С. 350 – 351.
; синего кирасира Кирасиры – конные части, имевшие на вооружении солдат и офицеров латы. В начале XX в. в России было всего четыре кирасирских полка. Имеются в виду различные цвета мундиров лейб-гвардии кирасирских полков (желтые и синие), входивших в 1-ую гвардейскую кавалерийскую дивизию.
, графа Авена и ее – ее голос… Вот, сидит Сергей Сергеич, офицер, и вставляет, быть может, в веселые шутки:
– «А я шел сейчас с Николаем Аполлоновичем Аблеуховым…»
Аполлон Аполлонович вспомнил
Да, Аполлон Аполлонович вспомнил: недавно услышал он про себя одну беззлобную шутку. Говорили чиновники:
– «Наш Нетопырь Нетопырь – один из видов летучих мышей. Это прозвище Аполлона Аполлоновича непосредственно сближает героя романа с Победоносцевым, который уподоблялся в сатирической журналистике и критике летучей мыши или ночным птицам вообще: «Словно обритая летучая мышь в очках и на задних лапах» (Амфитеатров А., Аничков Е. Победоносцев. – СПб., 1907. – С. 44 – 45); «сыч, улетевший из св. синода» (Яблоновский А. Прощаюсь, ангел мой, с тобою… – Восточное обозрение, 1905, № 244) и мн. др. Были выпущены в свет открытки с изображением Победоносцева в виде «нетопыря». На одной из них (автор – Н. Заборовский) изображалось лицо Победоносцева в клобуке, с огромными щупальцами; на другой – черная птица с лицом Победоносцева витала над группой людей со знаменем «Свобода». М. Горький в «Жизни Клима Самгина», описывая открытки «на политические темы», упоминает и «Победоносцева в виде нетопыря» (Горький М. Поли. собр. соч. «Художественные произведения.: В 25-ти т.– М., 1974.– Т. 22.– С. 159; М., 1976. – T. 25.-C. 254).
(прозвище Аполлона Аполлоновича в Учреждении), пожимая руки просителям, поступает совсем не по типу чиновников Гоголя; пожимая руки просителям, не берет гаммы рукопожатий от совершенного презрения, чрез невнимание, к непрезрению вовсе Очевидно, Белый имеет в виду рассуждение Гоголя в главе 3 первого тома «Мертвых душ» о различном обращении одного и того же канцелярского чиновника с разными в должностном отношении лицами (см.: Гоголь Н. В. Поли. собр. соч.– [Л.], 1952.– Т. VI.– С. 49-50). Ср. также наблюдения Белого над «чиновником» в статье «Иван Александрович Хлестаков» (1907), построенной на гоголевских образах: «…он прибежит к себе в департамент, где день свой проведет в строго соразмеренных поклонах, отношениях: тому – глубокий, почтительный (о, конечно, не обидно почтительный!) поклон. Этому изящная улыбка, а этому – кивок» (Столичное утро, 1907, № 117. 18 октября).
: от коллежского регистратора к статскому…» По табели о рангах коллежский регистратор – чин последнего, четырнадцатого класса, статский советник – чин пятого класса.
.
И на это заметили:
– «Он берет всего одну ноту: презрения…»
Тут вмешались заступники:
– «Господа, оставьте пожалуйста: это – от геморроя…»
И все согласились.
Дверь распахнулась: вошел Аполлон Аполлонович. Шутка испуганно оборвалась (так юркий мышонок влетает стремительно в щелку, едва войдете вы в комнату). Но Аполлон Аполлонович не обижался на шутки; да и, кроме того, тут была доля истины: геморроем страдал он.
Аполлон Аполлонович подошел к окну: две детские головки в окнах там стоящего дома увидели против себя за стеклом там стоящего дома лицевое пятно неизвестного старичка.
И головки там в окнах пропали.
____________________
Здесь, в кабинете высокого Учреждения, Аполлон Аполлонович воистину вырастал в некий центр: в серию государственных учреждений, кабинетов и зеленых столов (только более скромно обставленных). Здесь он являлся силовой излучающей точкою, пересечением сил и импульсом многочисленных, многосоставных манипуляций. Здесь Аполлон Аполлонович был силой в ньютоновском смысле; а сила в ньютоновском смысле, как, верно, неведомо вам, есть оккультная сила Произвольное мистическое истолкование закона всемирного тяготения, открытого Ньютоном. По мысли Белого, материальный мир подвержен действию не только механических сил, но и сил оккультных, о чем он сказал в комментариях (1909) к своей статье «Формы искусства»: «Но и в пределах ньютонианского представления космоса понятие о силе видоизменялось; точка приложения сил оказывалась то в пространстве, то вне пространства; сила оказывалась то механической работой, то «qualitas occulta» (к последнему истолкованию силы склонялся сам Ньютон)» («Символизм», с. 510). В 1913 г. Белый отмечал в письме к М. К. Морозовой: «Например, Ньютон: его „сила“ есть конечно „qualitas occulta“. Говоря широко – и Ньютон оккультист: все ньютонианские теории в физике непроизвольно мистичны» (ГБЛ, ф. 171, карт. 24, ед. хр. 16).
.
Здесь был он последней инстанцией – донесений, прошений и телеграмм.
Инстанцию эту в государственном организме он относил не к себе: к заключенному в себе центру – к сознанию.
Здесь сознание отделялось от доблестной личности, проливаясь вокруг между стен, проясняясь невероятно, концентрируясь со столь большой силой в единственной точке (меж глазами и лбом), что казалось, невидимый, беленький огонек, вспыхнувши между глазами и лбом, разбрасывал вокруг снопы змеевидных молний; мысли-молнии разлетались, как змеи, от лысой его головы; и если бы ясновидящий стал в ту минуту пред лицом почтенного мужа, без сомнения пред собой он увидел бы голову Горгоны медузы Горгона – в древнегреческой мифологии – крылатое чудовище в женском облике, взгляд которого обращал все живое в камень. Было три Горгоны: Стено, Эвриала и Медуза; Медузу – единственную смертную из Горгон – обезглавил Персей.
.
И медузиным ужасом охватил бы его Аполлон Аполлонович.
Здесь сознание отделялось от доблестной личности: личность же с пучиною всевозможных волнений (сего побочного следствия существованья души) представлялась сенатору как черепная коробка, как пустой, в данную минуту опорожненный, футляр.
В Учреждении Аполлон Аполлонович проводил часы за просмотром бумажного производства: из воссиявшего центра (меж глазами и лбом) вылетали все циркуляры к начальникам подведомственных учреждений. И поскольку он, вот из этого кресла, сознанием пересекал свою жизнь, постольку же его циркуляры, из этого места, секли в прямолинейном течении чресполосицу обывательской жизни.
Эту жизнь Аполлон Аполлонович сравнивал с половой, растительной или всякой иною потребностью (например, с потребностью в скорой езде по петербургским проспектам).
Выходя из холодом пронизанных стен, Аполлон Аполлонович становился вдруг обывателем Эту двойственность Аполлона Аполлоновича сам Белый возводил к повести Гоголя «Шинель» с ее полярными образами – Акакия Акакиевича Башмачкина и «значительного лица»: «Шинель» развивает две темы: тему униженности (Акакий Акакиевич); и – тему высокопарицы значительного лица, которое, Башмачкина напугавши до смерти, поздней до смерти напугано: тенью Башмачкина. Аполлон Аполлонович соединяет в себе обе темы «Шинели»: он в аспекте «министра» – значительное лицо; в аспекте обывателя – Акакий Акакиевич»; далее Белый обнаруживает у Аполлона Аполлоновича ряд общих черт с Акакием Акакиевичем: косноязычие, подхихикивание, геморрой и др. («Мастерство Гоголя», с. 305).
.
Лишь отсюда он возвышался и безумно парил над Россией, вызывая у недругов роковое сравнение (с нетопырем). Эти недруги были – все до единого – обыватели; этим недругом за стенами был он себе сам.
Аполлон Аполлонович был сегодня особенно четок: на доклад не кивнула ни разу его голая голова; Аполлон Аполлонович боялся выказать слабость: при исправлении служебных обязанностей!… Возвыситься до логической ясности было ему сегодня особенно трудно: бог весть почему, Аполлон Аполлонович пришел к заключению, что собственный его сын, Николай Аполлонович, – отъявленный негодяй.
Окно позволяло видеть нижнюю часть балкона. Подойдя к окну, можно было видеть кариатиду подъезда: каменного бородача. В описании «каменного бородача», возможно, отразились впечатления Белого от скульптурных фигур атлантов, поддерживающих колонны дворца Белосельских-Белозерских (с 1884 г. дворца великого князя Сергея Александровича; архитектор А. И. Штакеншнейдер). Это здание у Аничкова моста (на углу Невского проспекта и Фонтанки) несомненно было хорошо знакомо Белому: осенью 1906 г. он жил в Петербурге в меблированных комнатах на Невском проспекте по другую сторону Аничкова моста.
Как Аполлон Аполлонович, каменный бородач приподымался над уличным шумом и над временем года: тысяча восемьсот двенадцатый год освободил его из лесов. Тысяча восемьсот двадцать пятый год бушевал под ним толпами; проходила толпа и теперь – в девятьсот пятом году. Пять уже лет Аполлон Аполлонович ежедневно видит отсюда в камне изваянную улыбку; времени зуб изгрызает ее. За пять лет пролетели события: Анна Петровна – в Испании; Вячеслава Константиновича – нет; желтая пята дерзновенно взошла на гряды высот порт-артурских; проволновался Китай и пал Порт-Артур.
Собирался выйти к толпе ожидавших просителей, Аполлон Аполлонович улыбался; улыбка же происходила от робости: что-то ждет его за дверьми.
Аполлон Аполлонович проводил свою жизнь меж двумя письменными столами: между столом кабинета и столом Учреждения. Третьим излюбленным местом была сенаторская карета.
И вот: он – робел.
А уж дверь отворилась; секретарь, молодой человек, с либерально как-то на шейном крахмале бьющимся орденком подлетел к высокой особе, почтительно щелкнувши перекрахмаленным краем белоснежной манжетки. И на робкий вопрос его загудел Аполлон Аполлонович:
– «Нет, нет!… Сделайте, как я говорил… И знаешь ли», – сказал Аполлон Аполлонович, остановился, поправился:
– «Ти ли…»
Он хотел сказать «знаете ли», но вышло: «знаешь ли… ти ли…»
О его рассеянности ходили легенды; однажды Аполлон Аполлонович явился на высокий прием, представьте, – без галстуха Эта деталь могла быть навеяна сатирической поэмой А. К. Толстого «Сон Попова» (1873): герою поэмы приснился сон, будто он явился на прием к министру без панталон. Белый упоминает об этой поэме в шутливом описании кавказского путешествия: «…едем в Тифлис, где читаю две лекции, после чего состоится нечто, от чего с меня заранее от страха и стыда спадают… «штаны», и я переживаю толстовский «Сон Попова»; грузинские писатели устраивают торжественное заседание, мне посвященное…» (Письмо к Иванову-Разумнику от 20 июня 1927 г.– ЦГАЛИ, ф. 1782, оп. 1, ед. хр. 18).
; остановленный дворцовым лакеем, он пришел в величайшее смущение, из которого его вывел лакей, предложивши у него заимствовать галстух.
Холодные пальцы
Аполлон Аполлонович Аблеухов в сером пальто и в высоком черном цилиндре, с каменным лицом, напоминающим пресс-папье, быстро выбежал из кареты и вбежал на ступени подъезда, на ходу снимая черную замшевую перчатку.
Быстро вошел он в переднюю. Цилиндр с осторожностью передался лакею. С тою же осторожностью отдались: пальто, портфель и кашне.
Аполлон Аполлонович в раздумье стоял пред лакеем; вдруг Аполлон Аполлонович обратился с вопросом:
– «Будьте любезны сказать: часто ли здесь бывает молодой человек – да: молодой человек?»
– «Молодой человек-с?»
Наступило неловкое молчание: Аполлон Аполлонович не умел иначе формулировать свою мысль. А лакей, конечно, не мог догадаться, о каком молодом человеке спрашивал барин.
– «Молодые люди бывают, вашество, редко-с…»
– «Ну, а… молодые люди с усиками?»
– «С усиками-с?»
– «С черными…»
– «С черными-с?»
– «Ну да, и… в пальто…»
– «Все приходят-с в пальто…»
– «Да, но с поднятым воротником…»
Что-то вдруг осенило швейцара.
– «А, так это вы про того, который…»
– «Ну да: про него…»
– «Был однажды такой-с… заходил к молодому барину: только они были уж давненько; как же-с… наведываются…»
– «Как так?»
– «Да как же-с!»
– «С усиками?»
– «Точно так-с!»
– «Черными?»
– «С черными усиками…»
– «И в пальто с поднятым воротником?»
– «Они самые-с…»
Аполлон Аполлонович постоял с минуту как вкопанный и вдруг: Аполлон Аполлонович прошел мимо.
Лестницу покрывал бархатный серый ковер; лестницу обрамляли, конечно, тяжелые стены; бархатный серый ковер покрывал стены те. На стенах разблистался орнамент из старинных оружий; а под ржаво-зеленым щитом блистала своим шишаком литовская шапка; искрилась крестообразная рукоять рыцарского меча; здесь ржавели мечи; там – тяжело склоненные алебарды; матово стены пестрила многокольчатая броня; и клонились – пистоль с шестопером. Алебарда – средневековое холодное оружие в форме топора, оканчивающегося копьем. Пистоль – старинное ручное огнестрельное оружие. Шестопер – древнее холодное оружие в виде булавы с шестью металлическими перьями.
Верх лестницы выводил к балюстраде; здесь с матовой подставки из белого алебастра белая Ниобея35 поднимала горе алебастровые глаза В греческой мифологии Ниобея – дочь Тантала, жена фиван-ского царя Амфиона, мать многих детей, убитых Аполлоном и Артемидой в наказание за ее чрезмерную гордость;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11