Столько народу, и все пришли сюда ради мамы.
– Скажи, моя шляпка нормально выглядит? – спросила она.
– Замечательно, – отозвался Ламберт, не поднимая глаз.
– Столько денег стоит, даже подумать страшно. Но, знаешь, когда я надевала ее сегодня утром…
– Филиппа! – зашипел Ламберт. – Ты можешь помолчать? Я не в силах сосредоточиться! Мне надо готовиться к выступлению!
– Ах да. Да, конечно.
Филиппа присмирела, почувствовав укол обиды. Ее никто не просил выступить. Речи произнесут Ламберт и Энтони, младший брат Филиппы, а ей остается только молча сидеть в новой шляпке. Да и этого она не умеет делать, как следует.
– Когда я умру, – проговорила она вдруг, – я хочу, чтобы вы все выступили на моей поминальной службе. И ты, и Энтони, и Джиллиан, и все наши дети…
– Если они у нас будут, – буркнул Ламберт, не оборачиваясь.
– Если они у нас будут, – уныло повторила Филиппа, глядя на море черных шляпок. – Я могу умереть раньше, чем они родятся… Мы ведь не знаем, когда умрем. Хоть бы и завтра. – Ее поразило видение самой себя в гробу: лицо покрывает восковая бледность, вокруг рыдающие родственники… Защипало глаза. – Да, я могу умереть завтра. И тогда…
– Не болтай ерунду. – Ламберт убрал в карман листок с текстом своей речи и незаметно ущипнул Филиппу за толстую ляжку. – Ну скажи, что ты болтаешь?
Филиппа промолчала. Пальцы Ламберта сжались сильнее, так что она охнула от боли.
– Я болтаю ерунду, – тихо ответила Филиппа.
– Правильно. – Ламберт разжал пальцы. – А теперь сядь прямо и держи себя в руках.
– Прости. Я просто разволновалась. Так много народу… Я даже не знала, что у мамы столько друзей.
– Твоя мама пользовалась успехом в обществе, – сказал Ламберт. – Ее все любили.
«А меня никто не любит», – хотела пожаловаться Филиппа, но вместо этого лишь беспомощно подергала свою шляпку, так что из-под узких черных полей выбились несколько растрепанных прядей; когда все встали, чтобы исполнить первый гимн, вид у Филиппы был еще более неприглядный, чем прежде.
2
– Окончен день, что дал Господь, – пела Флер, заставляя себя поглядывать время от времени в сборник гимнов и притворяться, что читает слова.
Как будто она не знает их наизусть! Флер столько раз пела эти гимны на похоронах и поминальных службах, что и не сосчитать. Почему люди вечно выбирают одни и те же надоевшие псалмы для панихиды? Неужто не догадываются, как это отравляет жизнь профессиональным охотницам на вдовцов?
В первый раз на похороны незнакомого чело века Флер попала случайно. Однажды скучным утром шла себе по тихой улочке в Кенсингтоне, думая, как бы устроиться на работу в элитную художественную галерею, и вдруг увидела компанию хорошо одетых людей, толпившихся на тротуаре у входа в маленькую католическую церковь. Из праздного любопытства Флер замедлила шаги, проходя мимо них, а там и совсем остановилась – не вплотную к группе, но и не так, чтобы в стороне. Прислушиваясь к разговорам, она поняла, что здесь говорят о доверительных фондах, о семейных бриллиантах, об островах в Шотландии. У этих людей явно водились деньги. Серьезные деньги.
А потом уныло моросящий дождик превратился в ливень, и люди на тротуаре дружно рас крыли двадцать пять зонтиков – словно вспорхнула стая черных дроздов. Флер показалось вполне естественным застенчиво заглянуть в глаза одному пожилому, добродушному на вид господину и с благодарной улыбкой пристроиться к нему под черный шелковый купол. Разговаривать было невозможно из-за шума дождя, болтовни вокруг и проносящихся машин; они просто улыбались и кивали друг другу и к тому времени, когда закончилась репетиция хора и двери церкви открылись, уже чувствовали себя стары ми друзьями. Пожилой господин провел Флер в церковь и вручил программку, потом сел рядом в заднем ряду.
– Я не так уж близко знал Бенджи, – доверительно сообщил ей новый знакомый. – Они очень дружили с моей покойной женой.
– Он был другом моего отца, – ответила Флер, скользнув глазами по программке и постаравшись запомнить имя «Бенджамен Синджон Грегори».
– Я его совсем не знала, но нужно проявить уважение.
– Согласен с вами! – обрадовался пожилой джентльмен и протянул руку. – Позвольте представиться: Морис Сноуфилд.
Мориса Сноуфилда ей хватило на три месяца. Он оказался не настолько богат, как надеялась Флер, а от его доброжелательной рассеянности она чуть не тронулась рассудком. Зато, покинув дом в Уилтшире, она унесла с собой достаточно денег, чтобы оплатить дочери Заре школу за два полугодия вперед, и еще осталось на целую коллекцию черных костюмов.
– И всякая тварь признает Тебя.
По церкви пронесся шорох – все закрыли сборники гимнов, сели и развернули программки. Флер, пользуясь случаем, раскрыла сумочку и еще раз проглядела записку от Джонни, приколотую к газетной вырезке с объявлением о службе в память Эмили Фавур, двадцатого апреля, в церкви Святого Ансельма.
«Перспектив но, – говорилось в записке. – Ричард Фавур человек смирный и очень богатый».
Флер взглянула на переднюю скамью. Там сидел выступавший первым человек с резиновым лицом, рядом с ним – невзрачная блондинка в ужасной шляпке, дальше – мальчишка-подросток и еще одна женщина, постарше, в шляпке еще ужаснее… Взгляд Флер скользнул вдоль ряда и вдруг замер. На дальнем конце скамьи сидел мужчина неброской внешности, с волосами, тронутыми сединой. Он сгорбился, прислонившись лбом к деревянной загородке перед скамьей.
Флер критически рассматривала его. Да нет, не притворяется – он действительно любил свою жену. Этот человек по-настоящему страдает. А насколько можно судить по его позе, со своими родными он не привык откровенничать.
Что ж, отлично. Неподдельное горе открывает прямой путь к цели. Самая легкая добыча – как раз те, что и помыслить не могут о том, что бы полюбить снова, и клянутся хранить верность покойной жене. Именно поэтому, потеряв голову из-за Флер, они глубоко убеждены, что нашли истинную любовь.
Ричарду предлагали выступить.
– Вам, наверное, привычно произносить речи, – говорил викарий. – Деловые речи. Здесь почти то же самое. Пару слов о характере жены, несколько интересных эпизодов из жизни, не много о ее благотворительной деятельности – все, что может напомнить собравшимся об Эмили.
Увидев помертвевшее лицо Ричарда, священник мягко прибавил:
– Если вам слишком тяжело…
Ричард кивнул и пробормотал:
– Боюсь, да.
– Вполне вас понимаю, – бодро заверил викарий. – Вы не одиноки!
На самом деле, подумал Ричард, он все-таки одинок в своем горе. Вот умерла жена, и никто, кроме него, даже не догадывается, как мало он ее знал. Чувство одиночества преследовало его всю их совместную жизнь; сейчас оно внезапно усилилось и стало непереносимым, исполнившись горечи, что сродни гневу. Хотелось заорать: напомнить об Эмили? Да что я о ней знал?
В итоге задача произнести речь в память покойной выпала другу семьи, Алеку Кершо. Алек поднялся на кафедру, подровнял стопку белых карточек и поверх очков-половинок взглянул на собравшихся.
– Эмили Фавур была отважна, обаятельна и щедра душой, – начал он громко, официальным тоном. – Ее чувство долга уступало только ее милосердию и стремлению помогать людям.
Алек сделал паузу. И тут Ричарда словно током ударило: Алек тоже на самом деле совсем не знал Эмили. Все его слова были пусты. Чистая формальность, лишь бы отделаться.
Ричарда охватила нелепая тревога, чуть ли не паника. Вот сейчас отзвучат речи, закончится панихида, все разойдутся – и все, официальная версия готова. Такой была Эмили Фавур, вопрос закрыт, говорить больше не о чем.
Разве возможно такое стерпеть? Сумеет ли он жить дальше, приравняв жену к горсточке благопристойных клише?
– Она необыкновенно плодотворно трудилась в области благотворительности, особенно в фонде «Радуга» и хосписе Святой Бригитты. Думаю, многие помнят первую рождественскую распродажу в Грейвортском гольф-клубе, ставшую впоследствии ежегодной.
Флер подавила зевок. Неужели эта речь никогда не кончится?
– И конечно, название Грейвортского гольф-клуба напоминает нам о еще одном важнейшем аспекте жизни Эмили Фавур. Кое-кто назвал бы это увлечением… Игрой! Разумеется, мы-то знаем, что для нее все было намного серьезнее.
Среди присутствующих послышались одобрительные смешки. Флер вскинула глаза. Ну-ка, о чем речь?
– Когда Эмили вышла замуж за Ричарда, перед ней встал выбор: отдать мужа гольфу и остаться соломенной вдовой или стать ему партнером по игре. Она стала партнером. Играла всегда замечательно ровно, несмотря на слабое здоровье, и это может подтвердить всякий, кто стал свидетелем ее убедительной победы в женском парном турнире.
«Вдовой или партнером», – лениво повторила Флер про себя. Тут и выбирать нечего: вдовой, конечно, лучше.
Когда поминальная служба закончилась, Ричард по подсказке викария прошел к западному входу – перемолвиться словом с друзьями и родственниками.
«Людям приятно будет лично выразить соболезнование», – сказал священник.
У Ричарда на этот счет возникли большие сомнения. Большинство собравшихся проскакивали мимо, заслоняясь от него невнятными сочувственными фразами, точно оберегами. Некоторые, правда, останавливались, прямо смотрели и глаза и пожимали руку; как ни странно, это чаще были как раз почти незнакомые люди: представители юридических фирм и частных банков, жены коллег по бизнесу.
– Теперь в «Лейнсборо», – важно говорил Ламберт, стоявший по другую сторону двери. – Поминки состоятся в «Лейнсборо».
Элегантная рыжеволосая дама остановилась перед Ричардом и протянула ему бледную руку. Ричард, уставший от рукопожатий, взял эту руку.
– Главное, помните, – молвила дама, словно продолжая уже начатый разговор, – одиночество – это не навсегда.
Ричард вздрогнул, пробудившись от умственной дремоты.
– Что вы сказали?.. – начал он, но незнакомка уже исчезла.
Ричард обернулся к своему пятнадцатилетнему сыну Энтони.
– Кто это?
Энтони пожал плечами.
– Ламберт с Филиппой что-то о ней говорили. По-моему, они с мамой вместе учились в школе.
– Откуда она знает…
Ричард умолк. Он чуть было не сказал: «Откуда она знает, что мне одиноко?» Вместо этого он улыбнулся сыну.
– Ты хорошо выступил.
Энтони пожал плечами.
– Вроде да.
Бессознательным движением, которое повторялось у него каждые три минуты, Энтони поднес руку к лицу и потер лоб, прикрывая темно-красное родимое пятно, похожее на маленькую ящерицу. Каждые три минуты, сам того не замечая, Энтони старался заслонить отметину. Ричард не мог припомнить, чтобы кто-нибудь когда-нибудь дразнил Энтони из-за родимого пятна; во всяком случае, дома все держались так, словно никакого пятна и вовсе нет. Тем не менее, рука Энтони с удручающей регулярностью взлетала вверх, а иногда и подолгу задерживалась у лба, защищая красную ящерку от посторонних глаз.
– Такие дела, – кивнул Ричард.
– Угу, – отозвался Энтони.
– Наверное, нам пора.
– Ага.
Вот так, разговор окончен. Когда они с Энтони перестали разговаривать? Как случилось, что долгие, полные любви монологи, обращенные к маленькому сыну, превратились в пустой обмен ничего не значащими репликами на людях?
– Отлично, – сказал Ричард. – Ну что, пошли?
Когда Флер прибыла в ресторан отеля «Лейнсборо», зал «Белгравия» был уже полон. Она приняла у загорелого официанта-австралийца бокал коктейля «Баксфиз» – апельсиновый сок с шампанским – и двинулась прямиком к Ричарду Фавуру. Приблизившись, она чуть-чуть изменила направление, как будто собираясь пройти мимо.
– Извините…
Голос Ричарда за спиной вызвал у Флер мгновенную вспышку торжества. Иногда приходится полчаса дефилировать взад-вперед, пока объект раскачается заговорить.
Она неспешно обернулась и одарила Ричарда Фавура самой широкой и приветливой улыбкой. Флер по опыту знала, что разыгрывать недотрогу с вдовцами – дохлый номер. На долгое ухаживание им не хватает кому энергии, кому уверенности в себе, а у иных в процессе успевают возникнуть подозрения. Лучше одним прыжком ворваться в жизнь безутешного страдальца и сразу прочно занять место.
– Еще раз здравствуйте.
Флер отхлебнула шампанского, выжидая.
Если бдительные родственники сейчас наблюдают за ними, пусть видят – разговор затеял он, а не она.
– Я хотел вас поблагодарить за добрые слова, – сказал Ричард. – Мне показалось, вы знаете, как это бывает.
Флер мечтательно посмотрела на свой бокал выбирая, какую версию изложить. Наконец подняла глаза и мужественно улыбнулась.
– Увы, да. Я сама все это пережила. Уже давно.
– И вы справились.
– Я справилась, – эхом отозвалась Флер. – Хотя это было нелегко. Трудность в том, что не знаешь даже, с кем поговорить. Родные – слишком близкие люди.
– Или недостаточно близкие, – мрачно добавил Ричард, думая об Энтони.
– Вот-вот, – поддержала Флер. – Недостаточно близкие, чтобы понять, каково тебе сейчас, чтобы разделить с ними свое горе.
Она сделала еще глоток и взглянула на Ричарда. Черт, да на нем лица нет! Уж не перестаралась ли она?
– Ричард?
Флер обернулась. На них надвигался тот самый человек с «резиновым» лицом.
– Приехал Дерек Каули. Ну ты помнишь – директор «Грейлоуз» по софту.
– Я видел его в церкви, – сказал Ричард. – Кто додумался его пригласить?
– Я, – откликнулся Ламберт. – Полезное знакомство.
– Понимаю.
Лицо Ричарда застыло.
– Я с ним немного поболтал, – продолжал, ничего не замечая, Ламберт, – а он хочет еще и с тобой побеседовать. Ты можешь уделить ему минутку? Я пока не заводил речь о контракте…
Он запнулся, словно только сейчас заметил Флер. Все ясно, подумала Флер, сощурив глаза. Женщины не в счет.
– А, здравствуйте, – сказал Ламберт. – Простите, я забыл, как ваше имя?
– Флер, – ответила она. – Флер Даксени.
– Да-да. И вы… учились в школе вместе с Эмили?
– О нет! – Флер очаровательно улыбнулась.
– Я так и подумал, вы слишком молоды, – сказал Ламберт. – Как же вы познакомились с Эмили?
– О, это интересная история.
Флер задумчиво отпила из бокала.
Просто удивительно, как часто удается обойти неудобный вопрос, просто прихлебывая вино или жуя какое-нибудь канапе. Скорее всего, кто-нибудь подойдет и воспользуется паузой, чтобы вклиниться в разговор, и все позабудут, что она так и не ответила.
К сожалению, никто не подошел, и Ламберт продолжал смотреть на нее с беззастенчивым любопытством.
– Очень интересная, – повторила Флер, глядя на Ричарда. – Мы с вашей женой встречались всего дважды, но она произвела на меня глубокое впечатление.
– Где вы встречались? – поинтересовался Ламберт.
– На обеде, – ответила Флер. – На большом благотворительном обеде. Мы оказались за одним столиком. Я пожаловалась на качество еды, а Эмили согласилась со мной, отметив, однако, что жаловаться – не в ее характере. А потом мы разговорились.
– О чем вы говорили? – спросил Ричард, заглядывая ей в лицо.
Флер поразило тоскливое выражение его глаз.
– Обо всем на свете. Я была с ней очень откровенна… – Флер понизила голос, и Ричард бессознательно наклонился ближе к ней. – Она то же была откровенна со мной. Мы говорили о своей жизни… о семье… О том, как трудно порой сделать выбор…
– Что она говорила? – вырвалось у Ричарда.
Флер пожала плечами.
– Столько лет прошло… Я уже точно не помню. – Она улыбнулась. – В сущности, пустячный разговор. Полагаю, Эмили давным-давно о нем забыла. А я вот помню ее. Увидела объявление о панихиде и не удержалась, пришла. – Флер опустила глаза. – Наверное, это несколько нахально с моей стороны. Надеюсь, вы не сердитесь.
– Конечно, нет, – сказал Ричард. – Я рад всем друзьям Эмили.
– Странно, она никогда о вас не рассказывала, – заметил Ламберт, критически глядя на Флер.
– Я бы скорее удивилась, если бы она стала рассказывать обо мне, – улыбнулась Флер. – Такой пустяк – парочка долгих задушевных раз говоров, много лет назад.
– Я очень… очень хотел бы узнать, о чем она говорила, – произнес Ричард со смущенным смешком. – Жаль, что вы не помните…
– Помню какие-то обрывки. – Флер дразняще улыбнулась ему. – Разрозненные кусочки. Знаете, она говорила удивительные вещи. И да же очень… личные.
Флер умолкла, выразительно покосившись на Ламберта.
Ричард сразу же отреагировал.
– Ламберт, поговори, пожалуйста, с Дереком Каули. Я подойду к вам позже. А сейчас я хочу еще немного побеседовать с миссис Даксени.
Пятнадцать минут спустя Флер покинула «Лейнсборо» и уселась в такси. В кармане у нее лежала карточка с телефоном Ричарда Фавура, а в ежедневнике появилась запись о совместном ланче, назначенном на завтра.
Как просто! Бедняга явно изнывал от желания узнать все, что она может рассказать о его жене, и только хорошее воспитание не позволило ему перебивать Флер, которая как бы невзначай постоянно отвлекалась на посторонние предметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Скажи, моя шляпка нормально выглядит? – спросила она.
– Замечательно, – отозвался Ламберт, не поднимая глаз.
– Столько денег стоит, даже подумать страшно. Но, знаешь, когда я надевала ее сегодня утром…
– Филиппа! – зашипел Ламберт. – Ты можешь помолчать? Я не в силах сосредоточиться! Мне надо готовиться к выступлению!
– Ах да. Да, конечно.
Филиппа присмирела, почувствовав укол обиды. Ее никто не просил выступить. Речи произнесут Ламберт и Энтони, младший брат Филиппы, а ей остается только молча сидеть в новой шляпке. Да и этого она не умеет делать, как следует.
– Когда я умру, – проговорила она вдруг, – я хочу, чтобы вы все выступили на моей поминальной службе. И ты, и Энтони, и Джиллиан, и все наши дети…
– Если они у нас будут, – буркнул Ламберт, не оборачиваясь.
– Если они у нас будут, – уныло повторила Филиппа, глядя на море черных шляпок. – Я могу умереть раньше, чем они родятся… Мы ведь не знаем, когда умрем. Хоть бы и завтра. – Ее поразило видение самой себя в гробу: лицо покрывает восковая бледность, вокруг рыдающие родственники… Защипало глаза. – Да, я могу умереть завтра. И тогда…
– Не болтай ерунду. – Ламберт убрал в карман листок с текстом своей речи и незаметно ущипнул Филиппу за толстую ляжку. – Ну скажи, что ты болтаешь?
Филиппа промолчала. Пальцы Ламберта сжались сильнее, так что она охнула от боли.
– Я болтаю ерунду, – тихо ответила Филиппа.
– Правильно. – Ламберт разжал пальцы. – А теперь сядь прямо и держи себя в руках.
– Прости. Я просто разволновалась. Так много народу… Я даже не знала, что у мамы столько друзей.
– Твоя мама пользовалась успехом в обществе, – сказал Ламберт. – Ее все любили.
«А меня никто не любит», – хотела пожаловаться Филиппа, но вместо этого лишь беспомощно подергала свою шляпку, так что из-под узких черных полей выбились несколько растрепанных прядей; когда все встали, чтобы исполнить первый гимн, вид у Филиппы был еще более неприглядный, чем прежде.
2
– Окончен день, что дал Господь, – пела Флер, заставляя себя поглядывать время от времени в сборник гимнов и притворяться, что читает слова.
Как будто она не знает их наизусть! Флер столько раз пела эти гимны на похоронах и поминальных службах, что и не сосчитать. Почему люди вечно выбирают одни и те же надоевшие псалмы для панихиды? Неужто не догадываются, как это отравляет жизнь профессиональным охотницам на вдовцов?
В первый раз на похороны незнакомого чело века Флер попала случайно. Однажды скучным утром шла себе по тихой улочке в Кенсингтоне, думая, как бы устроиться на работу в элитную художественную галерею, и вдруг увидела компанию хорошо одетых людей, толпившихся на тротуаре у входа в маленькую католическую церковь. Из праздного любопытства Флер замедлила шаги, проходя мимо них, а там и совсем остановилась – не вплотную к группе, но и не так, чтобы в стороне. Прислушиваясь к разговорам, она поняла, что здесь говорят о доверительных фондах, о семейных бриллиантах, об островах в Шотландии. У этих людей явно водились деньги. Серьезные деньги.
А потом уныло моросящий дождик превратился в ливень, и люди на тротуаре дружно рас крыли двадцать пять зонтиков – словно вспорхнула стая черных дроздов. Флер показалось вполне естественным застенчиво заглянуть в глаза одному пожилому, добродушному на вид господину и с благодарной улыбкой пристроиться к нему под черный шелковый купол. Разговаривать было невозможно из-за шума дождя, болтовни вокруг и проносящихся машин; они просто улыбались и кивали друг другу и к тому времени, когда закончилась репетиция хора и двери церкви открылись, уже чувствовали себя стары ми друзьями. Пожилой господин провел Флер в церковь и вручил программку, потом сел рядом в заднем ряду.
– Я не так уж близко знал Бенджи, – доверительно сообщил ей новый знакомый. – Они очень дружили с моей покойной женой.
– Он был другом моего отца, – ответила Флер, скользнув глазами по программке и постаравшись запомнить имя «Бенджамен Синджон Грегори».
– Я его совсем не знала, но нужно проявить уважение.
– Согласен с вами! – обрадовался пожилой джентльмен и протянул руку. – Позвольте представиться: Морис Сноуфилд.
Мориса Сноуфилда ей хватило на три месяца. Он оказался не настолько богат, как надеялась Флер, а от его доброжелательной рассеянности она чуть не тронулась рассудком. Зато, покинув дом в Уилтшире, она унесла с собой достаточно денег, чтобы оплатить дочери Заре школу за два полугодия вперед, и еще осталось на целую коллекцию черных костюмов.
– И всякая тварь признает Тебя.
По церкви пронесся шорох – все закрыли сборники гимнов, сели и развернули программки. Флер, пользуясь случаем, раскрыла сумочку и еще раз проглядела записку от Джонни, приколотую к газетной вырезке с объявлением о службе в память Эмили Фавур, двадцатого апреля, в церкви Святого Ансельма.
«Перспектив но, – говорилось в записке. – Ричард Фавур человек смирный и очень богатый».
Флер взглянула на переднюю скамью. Там сидел выступавший первым человек с резиновым лицом, рядом с ним – невзрачная блондинка в ужасной шляпке, дальше – мальчишка-подросток и еще одна женщина, постарше, в шляпке еще ужаснее… Взгляд Флер скользнул вдоль ряда и вдруг замер. На дальнем конце скамьи сидел мужчина неброской внешности, с волосами, тронутыми сединой. Он сгорбился, прислонившись лбом к деревянной загородке перед скамьей.
Флер критически рассматривала его. Да нет, не притворяется – он действительно любил свою жену. Этот человек по-настоящему страдает. А насколько можно судить по его позе, со своими родными он не привык откровенничать.
Что ж, отлично. Неподдельное горе открывает прямой путь к цели. Самая легкая добыча – как раз те, что и помыслить не могут о том, что бы полюбить снова, и клянутся хранить верность покойной жене. Именно поэтому, потеряв голову из-за Флер, они глубоко убеждены, что нашли истинную любовь.
Ричарду предлагали выступить.
– Вам, наверное, привычно произносить речи, – говорил викарий. – Деловые речи. Здесь почти то же самое. Пару слов о характере жены, несколько интересных эпизодов из жизни, не много о ее благотворительной деятельности – все, что может напомнить собравшимся об Эмили.
Увидев помертвевшее лицо Ричарда, священник мягко прибавил:
– Если вам слишком тяжело…
Ричард кивнул и пробормотал:
– Боюсь, да.
– Вполне вас понимаю, – бодро заверил викарий. – Вы не одиноки!
На самом деле, подумал Ричард, он все-таки одинок в своем горе. Вот умерла жена, и никто, кроме него, даже не догадывается, как мало он ее знал. Чувство одиночества преследовало его всю их совместную жизнь; сейчас оно внезапно усилилось и стало непереносимым, исполнившись горечи, что сродни гневу. Хотелось заорать: напомнить об Эмили? Да что я о ней знал?
В итоге задача произнести речь в память покойной выпала другу семьи, Алеку Кершо. Алек поднялся на кафедру, подровнял стопку белых карточек и поверх очков-половинок взглянул на собравшихся.
– Эмили Фавур была отважна, обаятельна и щедра душой, – начал он громко, официальным тоном. – Ее чувство долга уступало только ее милосердию и стремлению помогать людям.
Алек сделал паузу. И тут Ричарда словно током ударило: Алек тоже на самом деле совсем не знал Эмили. Все его слова были пусты. Чистая формальность, лишь бы отделаться.
Ричарда охватила нелепая тревога, чуть ли не паника. Вот сейчас отзвучат речи, закончится панихида, все разойдутся – и все, официальная версия готова. Такой была Эмили Фавур, вопрос закрыт, говорить больше не о чем.
Разве возможно такое стерпеть? Сумеет ли он жить дальше, приравняв жену к горсточке благопристойных клише?
– Она необыкновенно плодотворно трудилась в области благотворительности, особенно в фонде «Радуга» и хосписе Святой Бригитты. Думаю, многие помнят первую рождественскую распродажу в Грейвортском гольф-клубе, ставшую впоследствии ежегодной.
Флер подавила зевок. Неужели эта речь никогда не кончится?
– И конечно, название Грейвортского гольф-клуба напоминает нам о еще одном важнейшем аспекте жизни Эмили Фавур. Кое-кто назвал бы это увлечением… Игрой! Разумеется, мы-то знаем, что для нее все было намного серьезнее.
Среди присутствующих послышались одобрительные смешки. Флер вскинула глаза. Ну-ка, о чем речь?
– Когда Эмили вышла замуж за Ричарда, перед ней встал выбор: отдать мужа гольфу и остаться соломенной вдовой или стать ему партнером по игре. Она стала партнером. Играла всегда замечательно ровно, несмотря на слабое здоровье, и это может подтвердить всякий, кто стал свидетелем ее убедительной победы в женском парном турнире.
«Вдовой или партнером», – лениво повторила Флер про себя. Тут и выбирать нечего: вдовой, конечно, лучше.
Когда поминальная служба закончилась, Ричард по подсказке викария прошел к западному входу – перемолвиться словом с друзьями и родственниками.
«Людям приятно будет лично выразить соболезнование», – сказал священник.
У Ричарда на этот счет возникли большие сомнения. Большинство собравшихся проскакивали мимо, заслоняясь от него невнятными сочувственными фразами, точно оберегами. Некоторые, правда, останавливались, прямо смотрели и глаза и пожимали руку; как ни странно, это чаще были как раз почти незнакомые люди: представители юридических фирм и частных банков, жены коллег по бизнесу.
– Теперь в «Лейнсборо», – важно говорил Ламберт, стоявший по другую сторону двери. – Поминки состоятся в «Лейнсборо».
Элегантная рыжеволосая дама остановилась перед Ричардом и протянула ему бледную руку. Ричард, уставший от рукопожатий, взял эту руку.
– Главное, помните, – молвила дама, словно продолжая уже начатый разговор, – одиночество – это не навсегда.
Ричард вздрогнул, пробудившись от умственной дремоты.
– Что вы сказали?.. – начал он, но незнакомка уже исчезла.
Ричард обернулся к своему пятнадцатилетнему сыну Энтони.
– Кто это?
Энтони пожал плечами.
– Ламберт с Филиппой что-то о ней говорили. По-моему, они с мамой вместе учились в школе.
– Откуда она знает…
Ричард умолк. Он чуть было не сказал: «Откуда она знает, что мне одиноко?» Вместо этого он улыбнулся сыну.
– Ты хорошо выступил.
Энтони пожал плечами.
– Вроде да.
Бессознательным движением, которое повторялось у него каждые три минуты, Энтони поднес руку к лицу и потер лоб, прикрывая темно-красное родимое пятно, похожее на маленькую ящерицу. Каждые три минуты, сам того не замечая, Энтони старался заслонить отметину. Ричард не мог припомнить, чтобы кто-нибудь когда-нибудь дразнил Энтони из-за родимого пятна; во всяком случае, дома все держались так, словно никакого пятна и вовсе нет. Тем не менее, рука Энтони с удручающей регулярностью взлетала вверх, а иногда и подолгу задерживалась у лба, защищая красную ящерку от посторонних глаз.
– Такие дела, – кивнул Ричард.
– Угу, – отозвался Энтони.
– Наверное, нам пора.
– Ага.
Вот так, разговор окончен. Когда они с Энтони перестали разговаривать? Как случилось, что долгие, полные любви монологи, обращенные к маленькому сыну, превратились в пустой обмен ничего не значащими репликами на людях?
– Отлично, – сказал Ричард. – Ну что, пошли?
Когда Флер прибыла в ресторан отеля «Лейнсборо», зал «Белгравия» был уже полон. Она приняла у загорелого официанта-австралийца бокал коктейля «Баксфиз» – апельсиновый сок с шампанским – и двинулась прямиком к Ричарду Фавуру. Приблизившись, она чуть-чуть изменила направление, как будто собираясь пройти мимо.
– Извините…
Голос Ричарда за спиной вызвал у Флер мгновенную вспышку торжества. Иногда приходится полчаса дефилировать взад-вперед, пока объект раскачается заговорить.
Она неспешно обернулась и одарила Ричарда Фавура самой широкой и приветливой улыбкой. Флер по опыту знала, что разыгрывать недотрогу с вдовцами – дохлый номер. На долгое ухаживание им не хватает кому энергии, кому уверенности в себе, а у иных в процессе успевают возникнуть подозрения. Лучше одним прыжком ворваться в жизнь безутешного страдальца и сразу прочно занять место.
– Еще раз здравствуйте.
Флер отхлебнула шампанского, выжидая.
Если бдительные родственники сейчас наблюдают за ними, пусть видят – разговор затеял он, а не она.
– Я хотел вас поблагодарить за добрые слова, – сказал Ричард. – Мне показалось, вы знаете, как это бывает.
Флер мечтательно посмотрела на свой бокал выбирая, какую версию изложить. Наконец подняла глаза и мужественно улыбнулась.
– Увы, да. Я сама все это пережила. Уже давно.
– И вы справились.
– Я справилась, – эхом отозвалась Флер. – Хотя это было нелегко. Трудность в том, что не знаешь даже, с кем поговорить. Родные – слишком близкие люди.
– Или недостаточно близкие, – мрачно добавил Ричард, думая об Энтони.
– Вот-вот, – поддержала Флер. – Недостаточно близкие, чтобы понять, каково тебе сейчас, чтобы разделить с ними свое горе.
Она сделала еще глоток и взглянула на Ричарда. Черт, да на нем лица нет! Уж не перестаралась ли она?
– Ричард?
Флер обернулась. На них надвигался тот самый человек с «резиновым» лицом.
– Приехал Дерек Каули. Ну ты помнишь – директор «Грейлоуз» по софту.
– Я видел его в церкви, – сказал Ричард. – Кто додумался его пригласить?
– Я, – откликнулся Ламберт. – Полезное знакомство.
– Понимаю.
Лицо Ричарда застыло.
– Я с ним немного поболтал, – продолжал, ничего не замечая, Ламберт, – а он хочет еще и с тобой побеседовать. Ты можешь уделить ему минутку? Я пока не заводил речь о контракте…
Он запнулся, словно только сейчас заметил Флер. Все ясно, подумала Флер, сощурив глаза. Женщины не в счет.
– А, здравствуйте, – сказал Ламберт. – Простите, я забыл, как ваше имя?
– Флер, – ответила она. – Флер Даксени.
– Да-да. И вы… учились в школе вместе с Эмили?
– О нет! – Флер очаровательно улыбнулась.
– Я так и подумал, вы слишком молоды, – сказал Ламберт. – Как же вы познакомились с Эмили?
– О, это интересная история.
Флер задумчиво отпила из бокала.
Просто удивительно, как часто удается обойти неудобный вопрос, просто прихлебывая вино или жуя какое-нибудь канапе. Скорее всего, кто-нибудь подойдет и воспользуется паузой, чтобы вклиниться в разговор, и все позабудут, что она так и не ответила.
К сожалению, никто не подошел, и Ламберт продолжал смотреть на нее с беззастенчивым любопытством.
– Очень интересная, – повторила Флер, глядя на Ричарда. – Мы с вашей женой встречались всего дважды, но она произвела на меня глубокое впечатление.
– Где вы встречались? – поинтересовался Ламберт.
– На обеде, – ответила Флер. – На большом благотворительном обеде. Мы оказались за одним столиком. Я пожаловалась на качество еды, а Эмили согласилась со мной, отметив, однако, что жаловаться – не в ее характере. А потом мы разговорились.
– О чем вы говорили? – спросил Ричард, заглядывая ей в лицо.
Флер поразило тоскливое выражение его глаз.
– Обо всем на свете. Я была с ней очень откровенна… – Флер понизила голос, и Ричард бессознательно наклонился ближе к ней. – Она то же была откровенна со мной. Мы говорили о своей жизни… о семье… О том, как трудно порой сделать выбор…
– Что она говорила? – вырвалось у Ричарда.
Флер пожала плечами.
– Столько лет прошло… Я уже точно не помню. – Она улыбнулась. – В сущности, пустячный разговор. Полагаю, Эмили давным-давно о нем забыла. А я вот помню ее. Увидела объявление о панихиде и не удержалась, пришла. – Флер опустила глаза. – Наверное, это несколько нахально с моей стороны. Надеюсь, вы не сердитесь.
– Конечно, нет, – сказал Ричард. – Я рад всем друзьям Эмили.
– Странно, она никогда о вас не рассказывала, – заметил Ламберт, критически глядя на Флер.
– Я бы скорее удивилась, если бы она стала рассказывать обо мне, – улыбнулась Флер. – Такой пустяк – парочка долгих задушевных раз говоров, много лет назад.
– Я очень… очень хотел бы узнать, о чем она говорила, – произнес Ричард со смущенным смешком. – Жаль, что вы не помните…
– Помню какие-то обрывки. – Флер дразняще улыбнулась ему. – Разрозненные кусочки. Знаете, она говорила удивительные вещи. И да же очень… личные.
Флер умолкла, выразительно покосившись на Ламберта.
Ричард сразу же отреагировал.
– Ламберт, поговори, пожалуйста, с Дереком Каули. Я подойду к вам позже. А сейчас я хочу еще немного побеседовать с миссис Даксени.
Пятнадцать минут спустя Флер покинула «Лейнсборо» и уселась в такси. В кармане у нее лежала карточка с телефоном Ричарда Фавура, а в ежедневнике появилась запись о совместном ланче, назначенном на завтра.
Как просто! Бедняга явно изнывал от желания узнать все, что она может рассказать о его жене, и только хорошее воспитание не позволило ему перебивать Флер, которая как бы невзначай постоянно отвлекалась на посторонние предметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25