– Вы полагаете, с этой стороны угрозы больше нет? – произнес гран-дукс несколько дрогнувшим голосом.
– Фельпу – нет, – Рокэ улыбнулся. – Тем, кто попробует добраться до тракта через завал, есть. Потребуется несколько лет, чтобы камни нашли свое место и обрели устойчивость.
– Это – большой капкан для неосторожных, – заметил еж-фортификатор. – Я восхищен вашей работой!
– Генерал Вейзель – лучший артиллерист и минер Талига, – коротко сообщил Рокэ.
– Город Фельп благодарит Рокэ из Кэналлоа, – промямлил Ливио Гампана, опасливо косясь на громоздившиеся над стеной обломки.
– Господин Гампана, – Вейзель тоже заметил взгляд фельпца, – эти камни не опасны.
– И все же лучше отойти, – предложил желтолицый дукс. – Я не могу не верить вашему слову, генерал, но я не военный и не ученый. Мои глаза меня пугают.
Алва, не говоря ни слова, перешел тракт и остановился у кучи пестрых валунов. Желтолицый вынырнул рядом.
– Вы были правы, герцог, – это было явным заигрыванием: дворянские титулы в торговом Фельпе не жаловали, – среди нас были предатели.
– И кто же?
– Дукс Андреатти и полковник Саргацци. Они признались во всем.
– И в том, что сообщили Капрасу об атаке на Паучий?
– Разумеется. В доме Саргацци найдены неопровержимые доказательства их измены.
– Вот как? – Ворон тронул эфес. – Признаться, я несколько удивлен.
– Удивлены? Но не вы ли первым заподозрили Андреатти?
– По здравом размышлении я решил, что уши Андреатти слишком совершенны, чтобы оказаться настоящими. Так вы полагаете, с предательством покончено?
– Мы надеемся на это, – веско произнес подоспевший генералиссимус, – но Капрас хитер, а Бордон богат. Пока не подошла помощь, мы должны быть очень осторожны. Очень!
– Это относится и к вам, сударь, – в голосе гран-дукса звучал отеческий упрек. – Ваша жизнь принадлежит не только вам, но и Фельпу.
– Если со мной что-то случится, вам на память останутся, – Рокэ улыбнулся, – камни. Много камней… Впрочем, риска никакого не было. Мы заблаговременно отвели людей, а стену украсили трупами, впрочем, на вид весьма воинственными. Старый трюк, но действенный, особенно в сумерках. Капрас попался и начал штурм, нам оставалось лишь поджечь запалы.
– Какой урон нанесен противнику? – внес свою лепту в разговор красивый полный дукс. Марсель знал его имя, да забыл.
– Тысячи три, – Рокэ повернулся к Вейзелю. – Как вы думаете, Курт?
– Да, что-то около того. Но главное, – бергер улыбнулся совсем как человек, – они потеряли голову от страха. Мы сверху видели, как бегут уцелевшие.
– Сегодня в Дуксии будет прием в честь победы, – объявил Гампана.
Дуксы и слуги города загомонили. Только Просперо молчал как рыба, причем рыба завистливая.
– Я бы сказал: в честь блистательной победы, – пророкотал генералиссимус. – Фельп жаждет приветствовать своих героев.
– Позвольте поблагодарить вас и за себя, и за генералов Вейзеля и Варчезу, – Рокэ слегка поклонился. – К сожалению, сейчас я вынужден вас покинуть. Нас с адмиралом Джильди ждет дело, не терпящее отлагательства.
– Может быть, прием следует перенести на завтра? – в голосе гран-дукса послышалась озабоченность.
– Ни в коем случае. К вечеру мы вернемся.
Рокэ взял под руку Джильди, и маршал с адмиралом быстро зашагали по тракту, за ними бросился истосковавшийся Герард. Марсель немного поколебался, но любопытство победило лень.
Виконт догнал Рокэ за первым же поворотом. Джильди и Алва стояли лицом к лицу, причем адмирал пялился на маршала, как на красную ворону. Марсель ускорил шаг, и вскоре до него донесся голос Рокэ:
– …только не говорите, что вам не хочется тряхнуть стариной.
– Вам мало сегодняшней добычи? – Джильди кивком указал на завал.
– Аппетит приходит с едой, – сообщил Рокэ. – Я так понимаю, что, будучи озабочены исходом штурма, вы позабыли о наживке.
– Три тибура на ваш гарпун! Других дел у меня не было!
– А вы, Герард?
– Я все принес, – несносный мальчишка вытащил какой-то узел, – мясо, веревку, смоляные шарики.
– Видите, Фоккио, у нас нет никаких причин откладывать охоту, – подмигнул Алва. – Вы говорили, киркореллы живут в норах, а справа какая-то дырка…
– Она и есть! – моряк ловко обвязал мясо веревкой и вдавил в черный, блестящий сгусток. – Ну, сами напросились.
Адмирал Фоккио Джильди наклонился над дыркой и неспешно поволок приманку по потрескавшейся земле, раздалось сухое шуршание.
– Любопытно, если стравить киркореллу с юным ызаргом, чья возьмет? – поинтересовался Рокэ.
– Я не видел ызаргов, – признался Валме.
– Видели, – Рокэ зевнул, – и множество… В столице…
– Вы о Штанцлере? – догадался Марсель.
– Не все кансилльеры – ызарги, – Рокэ прикрыл ладонями глаза, – и не все ызарги – кансилльеры. Стоп!
Марсель не отрывал взгляда от темного отверстия, но так и не понял, откуда выскочило нечто пыльно-серое, величиной с кулак. От неожиданности Марсель ойкнул, адмирал с довольным смешком отбросил веревку с добычей; влипший в смолу волосатый ком яростно задергался и вдруг подпрыгнул на пару бье, увлекая за собой осклизлый мясной шматок… Это было довольно неприятно.
– Какая прелесть, – Рокэ шагнул вперед. Одно движение, и серая мерзость оказалась в руках герцога. Марсель опасливо вытянул шею: Алва одной рукой держал киркореллу за спину, другой натягивал веревку, лишая тварь возможности маневра. Пленница сучила в воздухе тремя парами ног, а передние лапы и челюсти намертво увязли в смоле.
– Вечная беда, – покачал головой Алва, – разинуть рот на то, что лучше не трогать…
Киркорелла согласно дрыгнула задними лапами. Она раскаивалась.
– Смотрите, – Алва протянул паукана Марселю, и тот невольно попятился, – вроде паук пауком, а задние лапы как у саранчи.
– Оно… оно ими прыгает? – выдавил из себя Валме. В свое время на волчьей охоте виконт показал себя неплохо, но волосатая тварь вызывала оторопь.
– Задними – прыгает, передними – хватает. Очень удобно.
Алва поднял влипшую в смолу киркореллу на уровень глаз и несколько раз повернул, рассматривая, словно драгоценность
– Надо будет наловить пару тысяч, – сообщил он наконец. – Думаю, особого труда это не составит.
– Пару тысяч? Этих?! – Джильди не хватало слов, даже морских.
– Не меньше! Фоккио, не глядите на меня так. Мне кажется, я нашел этим пушистым малюткам достойное применение.

Глава 6
Оллария

«La Dame des Deniers & La Dame des Coupes & Le Quatre des Coupes» [20]

1
Ох, как трудно, дорвавшись на старости лет до тряпок и драгоценностей, не превратиться в ярмарочную обезьяну. Так и тянет замотаться в вишневый бархат или лиловый шелк, а в придачу обвешаться рубинами и изумрудами.
– Дора [21] Луиса, вам помочь?
– Спасибо, Кончита. Мне ничего не нужно.
Кончита кивнула, но не ушла, а принялась протирать черепаховые гребни.
Странное дело, слуги Алвы к новым обитательницам его особняка отнеслись на удивление сердечно. Кэналлийцы, как могли, баловали двух «дорит» (к немалой гордости Луизы, предпочитая Селину), да и новоявленную дуэнью с ее неземной красотой приняли как свою. И еще все они поголовно обожали соберано Рокэ и могли говорить о нем часами, а Луиза могла часами слушать, что немало способствовало завязывавшейся дружбе.
И все равно Луиза хотела поскорей перебраться в подысканный Хуаном особнячок на улице Гвоздик. Ее, в отличие от Аглаи Кредон, не волновало, что юные девицы живут под крышей холостого мужчины, да еще первого развратника Талига, но в новый дом она сможет взять Жюля и Амалию. Луиза разрывалась между особняком Алвы и материнским домом, но приучать младших к чужой роскоши не стоит…
– Дора Луиса, подать вам платье?
– Лучше помоги доритам, – Святая Октавия, какие ж они прилипчивые, эти кэналлийские словечки. – Я привыкла одеваться сама.
А также не демонстрировать свои прелести без лишней на то необходимости. Но как заманчиво напялить роскошный наряд и видеть его на себе, а не себя в нем.
Луиза Арамона решительно взялась за черное платье. Спасибо Франциску Оллару, сделавшему черный цветом молитвы и траура [22]. В сером она была бы вылитой крысой, а черный хоть кого облагородит. Особенно блондинку, блондинкам в Талиге нужно быть вдовами, хотя Марианна Капуль-Гизайль – брюнетка. Впрочем, баронесса надевает черное только в храм. Луиза не удержалась и провела рукой по алатскому атласу: таких роскошных тканей ей носить еще не доводилось. Ей много чего не доводилось и уже не доведется, но это не повод ныть и злиться на весь белый свет.
Капитанша собственноручно заколола волосы черепаховыми гребнями – еще одна роскошь – и вдела в уши серьги из раух-топазов. Достойно и скромно, а дуэнья и должна быть скромной и достойной. А также немолодой и страшной, как смертный грех, но с этим как раз все в порядке, хотя в юности было хуже. Для красавицы старость – преисподняя, для уродины – тихая гавань… Луиза еще разок обозрела свое отражение, пришла к выводу, что лошади от нее не шарахнутся, а до придворных ей дела нет, и поднялась к дочери.
– Мама! – ойкнула Селина. – Ты чудо!
Она чудо?! Ерунда! Чудом была Селина! Такой художники рисуют Весну, не хватает только серебряной корзины с подснежниками и голеньких крылатых детишек.
– Жемчугу бы побольше, – проворчала Кончита, – и сапфиров! Чего жаться?
Кэналлийка не понимает: герцогиня [23] должна выглядеть как герцогиня, а они с Селиной – всего лишь свита Айрис Окделл. Госпожа Арамона уняла материнское честолюбие и оставила золото и рубины Айрис, одев дочь в голубое и белое, и поступила совершенно правильно. Вдова капитана Лаик улыбнулась разбушевавшейся кэналлийке:
– Выйдет замуж – будет носить камни мужа, – а ведь Селина и впрямь может найти хорошего жениха. Знатного, богатого и, самое главное, любимого!
– А чего ждать? – не унималась Кончита, открывая шкатулку. – Есть – носи…
– Я… Я не привыкла, – пролепетала дочка, но шейку подставила. Кончита с довольным видом щелкнула миниатюрным замочком и отошла, любуясь делом своих рук. И в самом деле, так стало еще лучше. Крупные голубоватые жемчужины на высокой шее подчеркивали девическую хрупкость Селины. Неужели эта юная богиня – ее дочь? Ее и пучеглазого красномордого урода?! Но Арнольда лучше не поминать даже в мыслях, еще накликаешь!
2
Девочки сидели прямо, словно проглотили по хорошему копью. Селина была обворожительна, но и Айрис больше не походила на жеребенка-переростка. Присланные баронессой Капуль-Гизайль портные и куаферы превратили девицу Окделл в истинную аристократку. Самым трудным было убедить Айрис одеться в родовые цвета Окделлов, а не в черное и синее, что было бы верхом неприличия. Выручило пунцовое платье с черными бархатными лентами и золотым шитьем – расстаться с ним девушка не смогла, а рубиновые подвески довершили дело.
Юная герцогиня смирилась и перестала говорить о сапфирах и синем атласе. Надолго ли? Луиза не сомневалась, что с Айрис придется нелегко, но пока она справлялась, да и сбежавшая из родимого дома девушка капитанше нравилась. Сама Луиза послушно проглотила приготовленное для нее родителями варево, не пытаясь ничего изменить. Айрис вызывала уважение хотя бы потому, что восстала, и потом, Селина была красивее дочки Окделлов, причем намного.
Луиза понимала, что подобные мысли ее не украшают, но если не можешь гордиться своим лицом – гордишься дочерним. Селина получит все, чего была лишена ее мать, а Айрис – то, на что имеет право как одна из первых талигойских аристократок. Кошки б разодрали эту герцогиню Мирабеллу! Какой же дурой нужно быть, чтобы хоронить себя и детей в разваливающемся замке и шипеть на весь белый свет! Самой тошно, дочек бы пожалела, им же жить хочется, любить, танцевать. Хорошо, Айри сбежала, хорошо, ей было к кому бежать, а ее сестры? Нужно будет как-нибудь вытащить и их, вот вернется герцог…
Карета – думала ли Луиза Арамона, что ее станут возить по столице в карете с гербами, – остановилась. Антонио, услужливо распахнув дверцу, подал руку, и Луиза Арамона оказалась у дворцовых ступеней.
Офицер охраны внимательно прочитал пригласительные письма и еще более внимательно оглядел прибывших дам.
– Сударыни, я буду сопровождать вас до приемной ее величества.
– Благодарю вас, сударь!
– Я счастлив служить столь прекрасным особам.
Офицер подал руку ей, но смотрел он на девушек. На Айрис Окделл с удивлением и одобрением, а вот на Селину… В глазах молодого человека было искреннее восхищение, и Луиза почувствовала себя отмщенной за все свои горести. Пусть ее жизнь пошла коту под хвост, она будет счастлива вместе с Селиной!
Они поднялись по белой, устланной алым ковром лестнице, прошли мимо двух бронзовых воинов, один из которых отдаленно напоминал Рокэ Алву, и вступили в роскошную анфиладу. Луиза ловила любопытные взгляды, но не краснела и не опускала глаз. Она здесь по воле Кэналлийского Ворона, и она сделает то, что он хочет, и даже больше.
3
Двери были инкрустированы перламутром и позолоченной бронзой. Вырастающие из светлого дерева леопардовые лапы сжимали костяные шары. По обе стороны торчали черно-белые гвардейцы с алыми лентами через плечо: охрана ее величества, причеши ее хорек! За утренними хлопотами Луиза позабыла о Катарине Ариго, но нахальный алый шелк поверх строгих мундиров разбудил прикорнувшую ненависть. В душе, не на лице. Придворной даме не пристало выказывать истинные чувства.
Охранники при виде дежурного офицера расступились. Молодой человек учтиво поклонился Луизе, обжег страстным взглядом Селину и нажал на костяной шар. Тяжелые створки разошлись медленно и беззвучно, словно во сне, и Луиза вступила в логово Катарины.
Желтолицая кляча в алом, удивительно не идущем ей платье, оказавшаяся баронессой Заль, велела следовать за ней. Луиза последовала, надеясь, что девочки сохраняют приличествующее случаю выражение лица, тем более после особняка Алвы поразить их роскошью вряд ли возможно.
– Ее величество ждет.
Белые двери, белые, шитые алым портьеры, стайка дам в дурацких позах, стоящая у окна женщина в белом и черном – высокая, перевитая жемчугом прическа, тонкая шея… Девочка в материнском платье, по крайней мере сзади.
Луиза Арамона присела в низком реверансе, дожидаясь, пока Катарина Ариго изволит обернуться. И та изволила. Дернулась, словно ей за шиворот лягушку бросили.
– Прошу… Я… Мы… Мы рады видеть своих новых слуг… Встаньте, друзья мои.
Просит она. Пусть перед другими кривляется, ломака.
– Ваше величество, мы счастливы служить вам.
– Нет-нет… Это я счастлива видеть дочь… Сестру юного Ричарда Окделла. Подойди ко мне, дитя мое.
«Дитя» было выше «маменьки» чуть ли не на голову, но они могли сойти за родственниц. Пепельные волосы, худоба, порывистость. Королева старше лет на десять, а издали кажется, что наоборот. Родить троих детей и остаться девочкой – это надо уметь!
– Садись, дитя мое. – Катарина подала пример, опустившись в глубокое кресло, делавшее ее еще меньше. Айрис послушно присела на пуф у ног ее величества. Окно, разумеется, оказалось у королевы за спиной. Бедная страдалица знала, где сесть самой и как усадить гостью.
– Госпожа Арамона, милая Селина, – проворковала королева, – садитесь. Мне… Мы не любим, когда перед нами стоят.
Да, мы не любим, когда перед нами стоят, мы любим, когда с нами лежат! Луиза чинно устроилась рядом с давешней корягой в алом, а Селина приткнулась возле рыженькой толстушки в зеленом платье с розовыми поросячьими лентами. Создатель, и кто только додумался до такого уродства?!
Стало тихо, только в клетках на окне щебетали морискиллы. Госпожа Арамона украдкой обозрела комнату и с трудом скрыла усмешку, увидев на стене роскошный морисский ковер. В доме властителя Кэналлоа такими застилали полы. И правильно!
– Айрис Окделл, – королева страдальчески улыбнулась, – нравится ли тебе Оллария?
– Да, ваше величество. – Голос Айри звучал бесцветно, словно она отвечала скучный урок. – Это очень красивый город.
– И очень большой, – вздохнула королева. – Надеюсь, тебе здесь не будет одиноко.
Эта мерзавка всегда говорит, как на похоронах, или нет? Только на похоронах еще и плачут, но плакать мы не станем, от плача краснеют глазки и распухает носик. Мы будем страдать молча.
– Ты играешь на арфе?
– Нет, – пробормотала Айрис, – меня учили только на лютне…
– Лютня, – Катарина еще раз вздохнула, – верный друг менестрелей. Лютня – это душа Талигой… душа Талига. Поющая, страдающая, любящая душа. Я так давно не слушала лютню…
Кто ж тебе мешает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13