Тогда такое сообщение едва не доконало его. Ему почему-то было приятно, что Офелия до сих пор носит кольцо, что говорило о беззаветной любви, над которой не властна смерть. И он еще больше восхищался ею.
Перепрыгивая с предмета на предмет, оба болтали, забыв о времени. Им было легко друг с другом. Только расправившись с бутербродами, они поразились, что уже поздно. Вдруг жалобно застонала Пип, но, похныкав немного, повернулась на другой бок и снова уснула. Мусс вытянулся на ковре у ее ног.
– Пес, похоже, ее просто обожает, верно? – прошептал Мэтт. Офелия с улыбкой кивнула.
– Вообще-то он раньше принадлежал моему сыну, но потом согласился считать хозяйкой Пип. Она тоже души в нем не чает.
Через пару минут Мэтт, собравшись уходить, поднялся, поблагодарил Офелию за сандвичи и напоследок предложил, чтобы она тоже как-нибудь пришла к нему вместе с Пип. Он даже пригласил их обеих поплавать вместе на яхте, после того как Офелия призналась, что тоже любит океан.
– Думаю, что Пип всю неделю будет просто не до того, – грустно предположил Мэтт. Он уже заранее скучал по ней.
– Так приезжайте к нам, если хотите. Я уверена, она будет страшно рада.
Трудно поверить, что та самая женщина, которая еще пару дней назад строго-настрого запретила дочери даже разговаривать с ним, теперь совершенно изменилась. И все благодаря Пип – ее простодушная вера в него заставила Офелию взглянуть на него другими глазами. А после всего, что случилось сегодня, ее переполняла благодарность. И потом, по правде сказать, он ей понравился. Все в нем говорило о порядочности. К тому же, как и Пип, Офелия тоже заметила, что Мэтт чем-то неуловимо напоминает Теда. И даже не лицом, а скорее манерой вести себя, говорить… Она и сама не могла бы сказать, чем они похожи, но, как бы то ни было, ей было с ним легко и свободно.
– Спасибо, – вежливо поблагодарил Мэтт. Офелия дала ему телефон, и он пообещал, что позвонит, если соберется приехать, но предупредил, что только через пару дней, не раньше. Пип нужно немного оправиться, добавил он.
А Пип, проснувшись, обнаружила, что Мэтт уже ушел, и страшно расстроилась. Она проспала часа четыре и проснулась, когда обезболивающее перестало действовать. Нога снова разболелась. Впрочем, медсестра предупредила, что первые день-два будет нелегко. Офелия дала ей аспирин, подоткнула одеяло, и вскоре Пип снова сладко спала.
Она все еще спала, когда раздался телефонный звонок. Звонила Андреа. Офелия рассказала о том, что случилось, мимоходом упомянув и о Мэтте.
– Что-то он не очень похож на совратителя малолетних. Может, попробуешь сама его соблазнить? – хмыкнула Андреа. – А если не хочется, оставь его мне.
С того дня, как появился Уильям, у нее не было ни одного мужчины, и по всему чувствовалось, что Андреа начинает это тяготить. Она всегда любила мужское общество. Стоило ей только заметить на детской площадке отца-одиночку, как Андреа моментально принимала боевую стойку. У нее случались романы и на работе, причем Андреа не избегала и женатых.
– Посмотрим, – неопределенно бросила Офелия.
Болтать с Мэттом приятно, но ни в каком ином качестве он ее не привлекал. Пока она продолжала чувствовать себя замужней женщиной. При мысли о том, что она осталась одна, ей становилось жутко. Почти двадцать лет она беззаветно любила Теда, и даже его смерть не могла ничего изменить. У них с мужем бывали трудные времена, но любовь Офелии выдержала все.
– На этой неделе обязательно выберусь повидать вас обеих, – пообещала Андреа. – Почему бы тебе не пригласить его на обед, когда я приеду? А?
– Нет, ты просто невыносима! – рассмеялась Офелия.
Они еще пару минут поболтали и распрощались. Повесив трубку, она отнесла Пип в ее комнату и уложила в постель, аккуратно подоткнув дочери одеяло. И подумала, как же давно она этого не делала. Офелии показалось, что она пробуждается от долгого сна. Господи, с того рокового дня, когда погибли Тед и Чед, прошел уже почти целый год, и ее жизнь была разбита вдребезги. Она старалась склеить то, что от нее осталось, подбирая кусок за куском то тут, то там… В один прекрасный день ей, может быть, это удастся. Сегодня она с удовольствием поболтала с Мэттом, но чувствовала себя при этом как замужняя женщина, принимающая гостей. Мысль о том, чтобы снова бегать на свидания, казалась ей кощунственной в отличие от Андреа.
Но как ни парадоксально, именно ее поведение привлекало Мэтта. Достоинство, с которым держалась Офелия, спокойное изящество ее манер произвели на него неизгладимое впечатление. В ней не чувствовалось ни резкости, ни вульгарности. У него тоже в первую минуту мелькнула мысль назначить ей свидание, но Мэтт напомнил себе об осторожности. Годы и годы ушли на то, чтобы оправиться после разрыва с Салли. Ему казалось, душа его омертвела. Теперь он уже больше не любил жену. И не ненавидел. Она стала ему безразлична. Там, где у любого человека сердце, Мэтт чувствовал пустоту. Все, на что он способен сейчас – по крайней мере он так считал, – это дружба с одиннадцатилетней девочкой.
Глава 6
Неделя, когда Пип из-за своей ноги была обречена на затворничество, оказалась мучительной. Устроившись на кушетке, она либо читала, либо смотрела телевизор, или, если у Офелии находилось время и желание, играла с матерью в карты, правда, редко. Когда удавалось найти листок бумаги, Пип делала небольшие наброски. Но больше всего ее раздражало, что она не может ходить, иначе давно помчалась бы на пляж, чтобы повидаться с Мэттом. Но это было строжайше запрещено, ведь песок мог загрязнить еще свежие швы. А тут еще погода испортилась окончательно, что выводило Пип из себя.
Она просидела дома уже целых три дня – настоящий домашний арест! – когда Офелия, решив подышать свежим воздухом, отправилась на берег и машинально свернула в сторону общественного пляжа. Погрузившись в свои мысли, она брела, не глядя по сторонам, пока не наткнулась на Мэтта, как всегда, устроившегося на берегу со своим мольбертом. Мэтт тоже ее не видел – он с головой погрузился в работу и не замечал ничего вокруг. Так же как и Пип в самый первый день, Офелия смущенно переминалась с ноги на ногу, не зная, остаться или уйти. И тут, словно почувствовав ее присутствие, Мэтт обернулся. В своей робости она до странности напомнила ему свою дочь. Лицо Мэтта расплылось в улыбке, и Офелия решилась подойти.
– Добрый день. Не хотела вам мешать, – смущенно улыбаясь, поздоровалась она.
– Никаких проблем, – успокоил ее Мэтт. – А если честно, я даже люблю, когда мне мешают. – На нем были футболка и джинсы, и Офелия невольно отметила про себя его спортивную фигуру. Мэтт явно следил за собой. Широкие плечи, сильные руки, непринужденная манера держаться… – А как Пип?
– Скучает, бедняжка. Не привыкла сидеть дома. Но больше всего ее раздражает, что она не может прийти сюда, порисовать вместе с вами.
– Я бы с радостью пришел повидать ее, если вы, конечно, не возражаете, – не желая казаться навязчивым, осторожно предложил Мэтт.
– О, Пип будет прыгать от радости!
– Надеюсь, мне удастся ее развлечь.
Офелия бросила взгляд на его работу. Он снова рисовал океан, но на этот раз в штормовую погоду – чудовищные валы вздымались к самому небу, угрожая в любую минуту раздавить хрупкую рыбачью лодчонку. От картины просто веяло ощущением силы. Грозная мощь океана и утлое суденышко, беспомощная игрушка в руках разбушевавшейся стихии… Картина производила неизгладимое впечатление.
– Мне нравится ваша картина, – искренне сказала она. И это была чистая правда.
– Спасибо.
– А вы всегда пишете акварелью?
– Нет, обычно я предпочитаю масло. И люблю писать портреты.
Он вспомнил о своем обещании написать портрет Пип, который она думала подарить матери. Ему хотелось начать, до того как она уедет из Сейф-Харбора, но из-за случая с ногой у него не было возможности даже сделать набросок. Хотя Мэтт давно уже решил, как он напишет ее.
– Вы живете здесь постоянно? – с интересом спросила Офелия.
– Да. Уже почти десять лет.
– Должно быть, зимой тут довольно одиноко, – поспешно проговорила она, так и не решив, уйти ей или остаться. У нее было такое чувство, что эта часть пляжа принадлежит только ему, как мастерская – художнику.
– Местечко тихое, но мне нравится.
Почти все обитатели близлежащих коттеджей приезжали сюда только на лето. Конечно, были и такие, кто, подобно Мэтту, жил тут круглый год, но, когда лето кончалось, их оставалось немного. Зимой поселок выглядел вымершим. Мэтт тоже производил впечатление довольно одинокого человека, но, казалось, его это ничуть не огорчает. Похоже, что он живет в мире и согласии с самим собой. Один из тех чудаков, кто предпочитает «вариться в собственном соку», как говорят французы, решила Офелия.
– Вы часто ездите в город? – спросила она.
Этот человек заинтересовал ее, теперь она понимала, почему он сразу понравился Пип. Не слишком общительный, он, однако, принадлежал к числу тех, с которыми всегда легко.
– Почти никогда. Да и зачем? У меня было свое дело, но я продал его десять лет назад и переехал сюда. Сначала я думал, что ненадолго… так, что-то вроде короткого отпуска. А потом решил остаться здесь.
Продав свое рекламное агентство, когда дела его шли в гору, Мэтт понял, что может позволить себе жить, как ему хочется, даже после развода с Салли. А небольшое наследство, полученное после родителей, только укрепило его в своем решении. Все, о чем он мечтал тогда, – это отдохнуть годик-другой, прежде чем заняться чем-то еще. Но потом его бывшая жена переехала в Новую Зеландию, и он раз за разом мотался туда, чтобы повидать детей. Через четыре года он оставил свои попытки, но к этому времени у него окончательно пропало всякое желание заняться чем-то еще. Теперь он хотел только одного – писать. За прошедшие годы у Мэтта было несколько персональных выставок, но он решил, что с него хватит. Он больше не чувствовал желания показывать свои работы – только рисовать.
– Мне тут нравится, – тихо поведала Офелия, опустившись на песок в нескольких ярдах от него – достаточно близко, чтобы видеть картину, и в то же время достаточно далеко, чтобы не мешать ему.
Ни ему, ни ей не хотелось казаться навязчивым. Так же как и Пип, Офелия долго сидела молча, наблюдая за работой Мэтта. Прошло довольно много времени, прежде чем Мэтт решился прервать затянувшееся молчание.
– Детям тут хорошо, – задумчиво проговорил он, вглядываясь в свою работу и снова переводя взгляд на разъяренный океан. – Да и потом здесь безопасно – они могут целый день бегать по берегу. Жизнь тут куда проще, чем в городе.
– Мне тоже это нравится. Можно уехать ненадолго и оставить Пип одну. И.ходить никуда не надо. Тут хорошо.
– Мне тоже нравится. – Мэтт улыбнулся ей.
Ему очень хотелось знать об этой женщине как можно больше. Мэтта снедало любопытство. Конечно, кое-что рассказала ему Пип, и, однако, Офелия заинтересовала его. Чувствовалось, что жизнь бьет в ней ключом, но этому странно противоречил ее вечно затравленный взгляд и постоянная печаль, которая просто бросалась в глаза.
– А вы работаете?
Он почему-то был уверен, что нет. Накануне она ни словом не упомянула об этом, а Пип ничего не рассказывала.
– Сейчас нет. Когда-то раньше работала. Мы тогда еще жили в Кеймбридже. А потом переехали сюда, родились дети, и я бросила работу. Моего заработка явно не хватило бы, чтобы платить няне, так что какой смысл? А в Гарварде я работала лаборанткой в лаборатории биохимии. Мне это нравилось.
Работу лаборантки подыскал ей Тед, когда она еще продолжала мечтать о медицине. Но прошло немного времени, и об этих планах пришлось забыть. Впрочем, ее главной и единственной мечтой всегда был Тед. Он и дети стали для нее всем миром.
– Звучит неплохо. А вы не думали о том, чтобы вернуться к своим планам? Я имею в виду медицинский колледж?
Офелия грустно рассмеялась в ответ.
– Для этого я слишком стара. Колледж, ординатура, диплом… к тому времени, как я смогу приступить к практике, мне стукнет пятьдесят.
Теперь ей было сорок два, и все ее прежние мечты о медицине давно уже развеялись как дым.
– Ну и что? Не вы первая, не вы последняя. Это даже забавно.
– Да уж, действительно забавно! Но я была счастлива просто в качестве замужней женщины.
Во многом она по-прежнему оставалась француженкой. Офелию вполне устраивала роль «второй скрипки». Правда, сама она называла себя «группой поддержки», и, в сущности, так оно на самом деле и было. Именно поэтому их брак продержался столько лет. Тед нуждался в ней, она выполняла роль связующего звена между ним и внешним миром. Офелия – единственная, кто поддерживал его в черные дни. И вот теперь она осталась одна, и вокруг никого, кто бы сделал то же самое для нее, – кроме Пип.
– Я думала о том, чтобы подыскать себе работу. Нет, если честно, то об этом думают другие. В основном– те, с кем я занимаюсь в группе. Ну и моя близкая подруга, конечно. Они считают, что мне нужно отвлечься. В конце концов, Пип целый день в школе, а у меня не так уж много дел.
Теперь, когда Теда и Чеда больше нет, ее миссия окончена. С Чедом, с его вечными приступами раздражительности было столько проблем, что Офелии приходилось крутиться как белка в колесе. Да и Тед требовал постоянного внимания. А вот Пип – нет; она весь день была занята – днем в школе, а конец недели девочка обычно проводила с приятелями. С самых первых дней она – удивительно самостоятельная и независимая личность. И вот сейчас Офелия чувствовала, что потеряла не только семью и любимое дело.
– Да и потом – чем мне заняться? У меня ведь нет никакой профессии, – задумчиво проговорила она.
– А что вас интересует? – живо спросил Мэтт, украдкой бросив на нее взгляд. Он продолжал рисовать, и Офелии это почему-то нравилось. Благодаря этому у нее не возникало чувства, будто ее допрашивают. Ей было легко и приятно рассказывать ему о себе – так же как раньше Пип.
– Забавно, но я давно уже не занималась тем, что бы мне хотелось делать. Понимаете… дом, муж, дети. А Пип нуждается во мне гораздо меньше, чем муж и сын.
– Зря вы так думаете, – негромко бросил Мэтт. Ему очень хотелось открыть ей глаза, сказать, какой одинокой чувствует себя ее дочка, но он не решился. – А как насчет того, чтобы поработать добровольцем в какой-нибудь благотворительной организации?
Дом, который они здесь снимали, и собственный самолет мужа наводили на мысль, что в деньгах они не нуждаются.
– Я об этом уже думала, – кивнула Офелия.
– Раньше я вел уроки живописи в интернате для психически больных детей. Это потрясающе, уверяю вас. Мне Кажется, это лучшее, что я делал в своей жизни. Правда, не я их учил, а они меня. Учили терпению, мужеству, любви к жизни. Но потом я переехал сюда, и с уроками было покончено.
На самом деле все обстояло несколько сложнее. Когда Мэтт понял, что отлучен от детей навсегда, он впал в глубокую депрессию, и от уроков пришлось отказаться. А к тому времени, как он оправился, ему так понравилось одиночество, что не захотелось ничего менять. Он даже практически перестал бывать в городе.
– Люди с психическими расстройствами часто бывают весьма неординарными личностями, – мягко проговорила Офелия.
То, как это было сказано, заставило Мэтта внимательно посмотреть ей в лицо. И по выражению ее глаз он сразу понял, что она знает об этом куда больше, чем говорит. Глаза их встретились. И Мэтт отвернулся, почувствовав в груди холодок. Что-то подсказывали ему, что спрашивать не стоит. Но Офелия почувствовала его замешательство.
– Мой сын страдал маниакально-депрессивным психозом… потеря ориентации… Он был мужественный мальчик… но в последний год он дважды пытался покончить с собой.
Сказанное ею было знаком огромного доверия. Но теперь Офелия, так же как и прежде Пип, подсознательно чувствовала, что Мэтту можно доверять. И его молчаливое сочувствие приятно на нее подействовало.
– А Пип знает?.. – Его явно потрясло то, что он услышал.
– Да. Для нее это тоже было нелегко, тем более что во второй раз его обнаружила именно Пип. Это… это было ужасное зрелище.
– Бедная малышка! Несчастные дети… Как же так?
– В первый раз вскрыл себе вены. Слава Богу, неудачно, так что все обошлось. А во второй – попытался повеситься. А Пип вошла что-то спросить и обнаружила его. Он уже начал синеть. Еще немного, и все было бы кончено. Она помчалась за мной, мы вынули его из петли, и тут сердце перестало биться. Я делала ему искусственное дыхание. Потом приехала «скорая помощь». Й счастью, его удалось спасти. Пришлось делать дефибрилляцию… Сигнал появился не сразу. Это было ужасно!
Вспоминать об этом до сих пор очень мучительно. Ей и сейчас порой снилось, как она вынимает сына из петли.
– В последнее время ему стало лучше. Вот поэтому я и настояла, чтобы он полетел в Лос-Анджелес вместе с отцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Перепрыгивая с предмета на предмет, оба болтали, забыв о времени. Им было легко друг с другом. Только расправившись с бутербродами, они поразились, что уже поздно. Вдруг жалобно застонала Пип, но, похныкав немного, повернулась на другой бок и снова уснула. Мусс вытянулся на ковре у ее ног.
– Пес, похоже, ее просто обожает, верно? – прошептал Мэтт. Офелия с улыбкой кивнула.
– Вообще-то он раньше принадлежал моему сыну, но потом согласился считать хозяйкой Пип. Она тоже души в нем не чает.
Через пару минут Мэтт, собравшись уходить, поднялся, поблагодарил Офелию за сандвичи и напоследок предложил, чтобы она тоже как-нибудь пришла к нему вместе с Пип. Он даже пригласил их обеих поплавать вместе на яхте, после того как Офелия призналась, что тоже любит океан.
– Думаю, что Пип всю неделю будет просто не до того, – грустно предположил Мэтт. Он уже заранее скучал по ней.
– Так приезжайте к нам, если хотите. Я уверена, она будет страшно рада.
Трудно поверить, что та самая женщина, которая еще пару дней назад строго-настрого запретила дочери даже разговаривать с ним, теперь совершенно изменилась. И все благодаря Пип – ее простодушная вера в него заставила Офелию взглянуть на него другими глазами. А после всего, что случилось сегодня, ее переполняла благодарность. И потом, по правде сказать, он ей понравился. Все в нем говорило о порядочности. К тому же, как и Пип, Офелия тоже заметила, что Мэтт чем-то неуловимо напоминает Теда. И даже не лицом, а скорее манерой вести себя, говорить… Она и сама не могла бы сказать, чем они похожи, но, как бы то ни было, ей было с ним легко и свободно.
– Спасибо, – вежливо поблагодарил Мэтт. Офелия дала ему телефон, и он пообещал, что позвонит, если соберется приехать, но предупредил, что только через пару дней, не раньше. Пип нужно немного оправиться, добавил он.
А Пип, проснувшись, обнаружила, что Мэтт уже ушел, и страшно расстроилась. Она проспала часа четыре и проснулась, когда обезболивающее перестало действовать. Нога снова разболелась. Впрочем, медсестра предупредила, что первые день-два будет нелегко. Офелия дала ей аспирин, подоткнула одеяло, и вскоре Пип снова сладко спала.
Она все еще спала, когда раздался телефонный звонок. Звонила Андреа. Офелия рассказала о том, что случилось, мимоходом упомянув и о Мэтте.
– Что-то он не очень похож на совратителя малолетних. Может, попробуешь сама его соблазнить? – хмыкнула Андреа. – А если не хочется, оставь его мне.
С того дня, как появился Уильям, у нее не было ни одного мужчины, и по всему чувствовалось, что Андреа начинает это тяготить. Она всегда любила мужское общество. Стоило ей только заметить на детской площадке отца-одиночку, как Андреа моментально принимала боевую стойку. У нее случались романы и на работе, причем Андреа не избегала и женатых.
– Посмотрим, – неопределенно бросила Офелия.
Болтать с Мэттом приятно, но ни в каком ином качестве он ее не привлекал. Пока она продолжала чувствовать себя замужней женщиной. При мысли о том, что она осталась одна, ей становилось жутко. Почти двадцать лет она беззаветно любила Теда, и даже его смерть не могла ничего изменить. У них с мужем бывали трудные времена, но любовь Офелии выдержала все.
– На этой неделе обязательно выберусь повидать вас обеих, – пообещала Андреа. – Почему бы тебе не пригласить его на обед, когда я приеду? А?
– Нет, ты просто невыносима! – рассмеялась Офелия.
Они еще пару минут поболтали и распрощались. Повесив трубку, она отнесла Пип в ее комнату и уложила в постель, аккуратно подоткнув дочери одеяло. И подумала, как же давно она этого не делала. Офелии показалось, что она пробуждается от долгого сна. Господи, с того рокового дня, когда погибли Тед и Чед, прошел уже почти целый год, и ее жизнь была разбита вдребезги. Она старалась склеить то, что от нее осталось, подбирая кусок за куском то тут, то там… В один прекрасный день ей, может быть, это удастся. Сегодня она с удовольствием поболтала с Мэттом, но чувствовала себя при этом как замужняя женщина, принимающая гостей. Мысль о том, чтобы снова бегать на свидания, казалась ей кощунственной в отличие от Андреа.
Но как ни парадоксально, именно ее поведение привлекало Мэтта. Достоинство, с которым держалась Офелия, спокойное изящество ее манер произвели на него неизгладимое впечатление. В ней не чувствовалось ни резкости, ни вульгарности. У него тоже в первую минуту мелькнула мысль назначить ей свидание, но Мэтт напомнил себе об осторожности. Годы и годы ушли на то, чтобы оправиться после разрыва с Салли. Ему казалось, душа его омертвела. Теперь он уже больше не любил жену. И не ненавидел. Она стала ему безразлична. Там, где у любого человека сердце, Мэтт чувствовал пустоту. Все, на что он способен сейчас – по крайней мере он так считал, – это дружба с одиннадцатилетней девочкой.
Глава 6
Неделя, когда Пип из-за своей ноги была обречена на затворничество, оказалась мучительной. Устроившись на кушетке, она либо читала, либо смотрела телевизор, или, если у Офелии находилось время и желание, играла с матерью в карты, правда, редко. Когда удавалось найти листок бумаги, Пип делала небольшие наброски. Но больше всего ее раздражало, что она не может ходить, иначе давно помчалась бы на пляж, чтобы повидаться с Мэттом. Но это было строжайше запрещено, ведь песок мог загрязнить еще свежие швы. А тут еще погода испортилась окончательно, что выводило Пип из себя.
Она просидела дома уже целых три дня – настоящий домашний арест! – когда Офелия, решив подышать свежим воздухом, отправилась на берег и машинально свернула в сторону общественного пляжа. Погрузившись в свои мысли, она брела, не глядя по сторонам, пока не наткнулась на Мэтта, как всегда, устроившегося на берегу со своим мольбертом. Мэтт тоже ее не видел – он с головой погрузился в работу и не замечал ничего вокруг. Так же как и Пип в самый первый день, Офелия смущенно переминалась с ноги на ногу, не зная, остаться или уйти. И тут, словно почувствовав ее присутствие, Мэтт обернулся. В своей робости она до странности напомнила ему свою дочь. Лицо Мэтта расплылось в улыбке, и Офелия решилась подойти.
– Добрый день. Не хотела вам мешать, – смущенно улыбаясь, поздоровалась она.
– Никаких проблем, – успокоил ее Мэтт. – А если честно, я даже люблю, когда мне мешают. – На нем были футболка и джинсы, и Офелия невольно отметила про себя его спортивную фигуру. Мэтт явно следил за собой. Широкие плечи, сильные руки, непринужденная манера держаться… – А как Пип?
– Скучает, бедняжка. Не привыкла сидеть дома. Но больше всего ее раздражает, что она не может прийти сюда, порисовать вместе с вами.
– Я бы с радостью пришел повидать ее, если вы, конечно, не возражаете, – не желая казаться навязчивым, осторожно предложил Мэтт.
– О, Пип будет прыгать от радости!
– Надеюсь, мне удастся ее развлечь.
Офелия бросила взгляд на его работу. Он снова рисовал океан, но на этот раз в штормовую погоду – чудовищные валы вздымались к самому небу, угрожая в любую минуту раздавить хрупкую рыбачью лодчонку. От картины просто веяло ощущением силы. Грозная мощь океана и утлое суденышко, беспомощная игрушка в руках разбушевавшейся стихии… Картина производила неизгладимое впечатление.
– Мне нравится ваша картина, – искренне сказала она. И это была чистая правда.
– Спасибо.
– А вы всегда пишете акварелью?
– Нет, обычно я предпочитаю масло. И люблю писать портреты.
Он вспомнил о своем обещании написать портрет Пип, который она думала подарить матери. Ему хотелось начать, до того как она уедет из Сейф-Харбора, но из-за случая с ногой у него не было возможности даже сделать набросок. Хотя Мэтт давно уже решил, как он напишет ее.
– Вы живете здесь постоянно? – с интересом спросила Офелия.
– Да. Уже почти десять лет.
– Должно быть, зимой тут довольно одиноко, – поспешно проговорила она, так и не решив, уйти ей или остаться. У нее было такое чувство, что эта часть пляжа принадлежит только ему, как мастерская – художнику.
– Местечко тихое, но мне нравится.
Почти все обитатели близлежащих коттеджей приезжали сюда только на лето. Конечно, были и такие, кто, подобно Мэтту, жил тут круглый год, но, когда лето кончалось, их оставалось немного. Зимой поселок выглядел вымершим. Мэтт тоже производил впечатление довольно одинокого человека, но, казалось, его это ничуть не огорчает. Похоже, что он живет в мире и согласии с самим собой. Один из тех чудаков, кто предпочитает «вариться в собственном соку», как говорят французы, решила Офелия.
– Вы часто ездите в город? – спросила она.
Этот человек заинтересовал ее, теперь она понимала, почему он сразу понравился Пип. Не слишком общительный, он, однако, принадлежал к числу тех, с которыми всегда легко.
– Почти никогда. Да и зачем? У меня было свое дело, но я продал его десять лет назад и переехал сюда. Сначала я думал, что ненадолго… так, что-то вроде короткого отпуска. А потом решил остаться здесь.
Продав свое рекламное агентство, когда дела его шли в гору, Мэтт понял, что может позволить себе жить, как ему хочется, даже после развода с Салли. А небольшое наследство, полученное после родителей, только укрепило его в своем решении. Все, о чем он мечтал тогда, – это отдохнуть годик-другой, прежде чем заняться чем-то еще. Но потом его бывшая жена переехала в Новую Зеландию, и он раз за разом мотался туда, чтобы повидать детей. Через четыре года он оставил свои попытки, но к этому времени у него окончательно пропало всякое желание заняться чем-то еще. Теперь он хотел только одного – писать. За прошедшие годы у Мэтта было несколько персональных выставок, но он решил, что с него хватит. Он больше не чувствовал желания показывать свои работы – только рисовать.
– Мне тут нравится, – тихо поведала Офелия, опустившись на песок в нескольких ярдах от него – достаточно близко, чтобы видеть картину, и в то же время достаточно далеко, чтобы не мешать ему.
Ни ему, ни ей не хотелось казаться навязчивым. Так же как и Пип, Офелия долго сидела молча, наблюдая за работой Мэтта. Прошло довольно много времени, прежде чем Мэтт решился прервать затянувшееся молчание.
– Детям тут хорошо, – задумчиво проговорил он, вглядываясь в свою работу и снова переводя взгляд на разъяренный океан. – Да и потом здесь безопасно – они могут целый день бегать по берегу. Жизнь тут куда проще, чем в городе.
– Мне тоже это нравится. Можно уехать ненадолго и оставить Пип одну. И.ходить никуда не надо. Тут хорошо.
– Мне тоже нравится. – Мэтт улыбнулся ей.
Ему очень хотелось знать об этой женщине как можно больше. Мэтта снедало любопытство. Конечно, кое-что рассказала ему Пип, и, однако, Офелия заинтересовала его. Чувствовалось, что жизнь бьет в ней ключом, но этому странно противоречил ее вечно затравленный взгляд и постоянная печаль, которая просто бросалась в глаза.
– А вы работаете?
Он почему-то был уверен, что нет. Накануне она ни словом не упомянула об этом, а Пип ничего не рассказывала.
– Сейчас нет. Когда-то раньше работала. Мы тогда еще жили в Кеймбридже. А потом переехали сюда, родились дети, и я бросила работу. Моего заработка явно не хватило бы, чтобы платить няне, так что какой смысл? А в Гарварде я работала лаборанткой в лаборатории биохимии. Мне это нравилось.
Работу лаборантки подыскал ей Тед, когда она еще продолжала мечтать о медицине. Но прошло немного времени, и об этих планах пришлось забыть. Впрочем, ее главной и единственной мечтой всегда был Тед. Он и дети стали для нее всем миром.
– Звучит неплохо. А вы не думали о том, чтобы вернуться к своим планам? Я имею в виду медицинский колледж?
Офелия грустно рассмеялась в ответ.
– Для этого я слишком стара. Колледж, ординатура, диплом… к тому времени, как я смогу приступить к практике, мне стукнет пятьдесят.
Теперь ей было сорок два, и все ее прежние мечты о медицине давно уже развеялись как дым.
– Ну и что? Не вы первая, не вы последняя. Это даже забавно.
– Да уж, действительно забавно! Но я была счастлива просто в качестве замужней женщины.
Во многом она по-прежнему оставалась француженкой. Офелию вполне устраивала роль «второй скрипки». Правда, сама она называла себя «группой поддержки», и, в сущности, так оно на самом деле и было. Именно поэтому их брак продержался столько лет. Тед нуждался в ней, она выполняла роль связующего звена между ним и внешним миром. Офелия – единственная, кто поддерживал его в черные дни. И вот теперь она осталась одна, и вокруг никого, кто бы сделал то же самое для нее, – кроме Пип.
– Я думала о том, чтобы подыскать себе работу. Нет, если честно, то об этом думают другие. В основном– те, с кем я занимаюсь в группе. Ну и моя близкая подруга, конечно. Они считают, что мне нужно отвлечься. В конце концов, Пип целый день в школе, а у меня не так уж много дел.
Теперь, когда Теда и Чеда больше нет, ее миссия окончена. С Чедом, с его вечными приступами раздражительности было столько проблем, что Офелии приходилось крутиться как белка в колесе. Да и Тед требовал постоянного внимания. А вот Пип – нет; она весь день была занята – днем в школе, а конец недели девочка обычно проводила с приятелями. С самых первых дней она – удивительно самостоятельная и независимая личность. И вот сейчас Офелия чувствовала, что потеряла не только семью и любимое дело.
– Да и потом – чем мне заняться? У меня ведь нет никакой профессии, – задумчиво проговорила она.
– А что вас интересует? – живо спросил Мэтт, украдкой бросив на нее взгляд. Он продолжал рисовать, и Офелии это почему-то нравилось. Благодаря этому у нее не возникало чувства, будто ее допрашивают. Ей было легко и приятно рассказывать ему о себе – так же как раньше Пип.
– Забавно, но я давно уже не занималась тем, что бы мне хотелось делать. Понимаете… дом, муж, дети. А Пип нуждается во мне гораздо меньше, чем муж и сын.
– Зря вы так думаете, – негромко бросил Мэтт. Ему очень хотелось открыть ей глаза, сказать, какой одинокой чувствует себя ее дочка, но он не решился. – А как насчет того, чтобы поработать добровольцем в какой-нибудь благотворительной организации?
Дом, который они здесь снимали, и собственный самолет мужа наводили на мысль, что в деньгах они не нуждаются.
– Я об этом уже думала, – кивнула Офелия.
– Раньше я вел уроки живописи в интернате для психически больных детей. Это потрясающе, уверяю вас. Мне Кажется, это лучшее, что я делал в своей жизни. Правда, не я их учил, а они меня. Учили терпению, мужеству, любви к жизни. Но потом я переехал сюда, и с уроками было покончено.
На самом деле все обстояло несколько сложнее. Когда Мэтт понял, что отлучен от детей навсегда, он впал в глубокую депрессию, и от уроков пришлось отказаться. А к тому времени, как он оправился, ему так понравилось одиночество, что не захотелось ничего менять. Он даже практически перестал бывать в городе.
– Люди с психическими расстройствами часто бывают весьма неординарными личностями, – мягко проговорила Офелия.
То, как это было сказано, заставило Мэтта внимательно посмотреть ей в лицо. И по выражению ее глаз он сразу понял, что она знает об этом куда больше, чем говорит. Глаза их встретились. И Мэтт отвернулся, почувствовав в груди холодок. Что-то подсказывали ему, что спрашивать не стоит. Но Офелия почувствовала его замешательство.
– Мой сын страдал маниакально-депрессивным психозом… потеря ориентации… Он был мужественный мальчик… но в последний год он дважды пытался покончить с собой.
Сказанное ею было знаком огромного доверия. Но теперь Офелия, так же как и прежде Пип, подсознательно чувствовала, что Мэтту можно доверять. И его молчаливое сочувствие приятно на нее подействовало.
– А Пип знает?.. – Его явно потрясло то, что он услышал.
– Да. Для нее это тоже было нелегко, тем более что во второй раз его обнаружила именно Пип. Это… это было ужасное зрелище.
– Бедная малышка! Несчастные дети… Как же так?
– В первый раз вскрыл себе вены. Слава Богу, неудачно, так что все обошлось. А во второй – попытался повеситься. А Пип вошла что-то спросить и обнаружила его. Он уже начал синеть. Еще немного, и все было бы кончено. Она помчалась за мной, мы вынули его из петли, и тут сердце перестало биться. Я делала ему искусственное дыхание. Потом приехала «скорая помощь». Й счастью, его удалось спасти. Пришлось делать дефибрилляцию… Сигнал появился не сразу. Это было ужасно!
Вспоминать об этом до сих пор очень мучительно. Ей и сейчас порой снилось, как она вынимает сына из петли.
– В последнее время ему стало лучше. Вот поэтому я и настояла, чтобы он полетел в Лос-Анджелес вместе с отцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43