Она могла знать, что Пушка презентовал ей краденое украшение, она могла быть даже его соучастницей; она могла подозревать, что вещь украдена, а могла думать, что это недорогая подделка. Браслета у нее могло сейчас и не быть, это мог оказаться вовсе и не Дианин браслет. Но я обязан был все это выяснить, а вместо этого сам себя посадил в лужу своей неуклюжей игрой.
Однако, если даже Луиз и ожидала, что я заведу речь о драгоценностях, то, во всяком случае, не подала виду. Она продолжала улыбаться по-прежнему, светло и радостно, но улыбка ее словно ополовинилась, и что-то новое появилось в темных глазах.
— Наверное, ты прав, Шелл, — сказала она. — Пожалуй, мне надо что-нибудь надеть.
Она отвернулась от меня и подошла к туалетному столику у левой стены. Открыв второй сверху ящик, она вынула квадратную коробку.
— Раз так, то помоги мне выбрать, — попросила она, не глядя мне в глаза. — Что мне сегодня надеть?
Она открыла коробку, но не двинулась с места, наблюдая, как я подхожу и заглядываю внутрь, на россыпь хрустально-белых и красных камней, браслетов, цепочек и заколок.
Он был там — браслет со змеиной головой: рубиновые глаза и золотой раздвоенный язык, высунутый из пасти. Я вынул его.
— Как тебе этот?
В этот момент, по моим представлениям, и должен был произойти взрыв. Но она, не дрогнув, продолжала вести свою линию, как будто ни один из нас не дурил другого.
— Хорошо, — тихо сказала она.
Я выбрал блестящее небольшое ожерелье — черную ленту со вставленными камнями.
— Это должно подойти.
— Это стразы. Я сама их купила. Большинство остальных — подарки. — Она сглотнула. — От мужчин, естественно.
Я взял ее за запястье. Она уже надела браслет.
— Это тоже стразы?
— Не знаю. Вряд ли. — Она поколебалась. — Это Пушка подарил. Шелл, ты ведь знаешь об этом сам.
— Дорогая, я... Да, у меня было такое подозрение.
Стоя ко мне лицом, она стала застегивать на шее ожерелье, и ее полная грудь выперла и натянула платье.
— Не знаю, зачем я это надеваю, — пробормотала она. — Ты ведь не заказывал никакого столика.
Я вздрогнул.
— Луиз, послушай! Давай начистоту. Все равно придется сказать правду — так чем раньше, тем лучше. Эти камни дал тебе Пушка. Я подозреваю, что они краденые. Они находятся у тебя. Я не знал, что окажусь в таком запутанном сюжете, но так уж случилось. Как теперь быть? Ты хочешь что-нибудь мне сказать? Или я должен буду и дальше все раскапывать сам?
Карие глаза сделались злыми.
— Эти камни мне вчера подарил Пушка, — холодно сказала она. — Я не знаю, где он их взял, и до сего момента меня это не интересовало. Он и раньше делал мне подарки, хотя и не такие прекрасные. Он пытался... купить у меня кое-что за свои подарки, но у него ничего не вышло, потому что то, что ему надо, не продается. Хотя что-то он, возможно, и приобрел. — Она остановилась и поглядела мне в лицо. — А ты мне нисколько не нравишься, Шелл, — добавила она серьезно.
Некоторое время никто из нас не мог промолвить ни слова. Наконец я сказал:
— И с чего это я решил, что могу быть детективом? Знаешь, а давай еще по маленькой, и полетим.
— Ты все еще хочешь куда-то ехать? — бесцветным голосом спросила она.
— Само собой! — весело сказал я.
Мы выпили наскоро, под вялый и никчемный разговор, и вышли на улицу. В лифте она стояла тихо как мышь, и я не вытерпел:
— Луиз, милая, улыбнись! Ну хоть кашляни! Давай плюнем на все и устроим шорох под звездами!
Она улыбнулась краешком рта.
— Мне кажется, нет смысла гробить вечер впустую.
— Конечно, не впустую! Мы напьемся и пойдем бегать, и визжать, и пугать прохожих, и взлетать под небеса, и танцевать на улицах...
Лифт остановился, и я замолк. Она покачала головой, но улыбнулась чуть шире и чуть ярче.
Рука об руку мы вышли на Уилкокс-стрит. Я направился к своему «кадиллаку» и вдруг услышал какой-то шорох по асфальту. Луиз вскрикнула:
— Пушка! Как ты здесь...
И тут раздался рев, свист, грохот и звон колоколов. Чудовищный кулак опустился на мою голову, подобно артиллерийскому снаряду, и последнее, что я успел подумать, было: танцы на улицах сегодня отменяются.
Глава 7
Я очнулся на водительском сиденье своего «кадиллака», лбом на руле. После нашей первой стычки с Пушкой я был более чем обозлен на него. Но в этот раз я вполне серьезно задумался, не убить ли сукина сына. Я был так взбешен, что мне казалось — моя макушка вот-вот слетит, как крышка с кипящего чайника, и пробьет крышу «кадиллака». Прошло не менее пяти минут, прежде чем я успокоился настолько, что смог начать думать о чем-то другом, кроме как вмазать оба кулака в морду Пушки.
Тогда я вылез из автомобиля и направился обратно к квартире Луиз. Ее там не было; по крайней мере, никто не ответил на бешеное дребезжанье звонка и удары в дверь. Я проверил «Обитель Зефира», но оттуда Луиз «ушла домой, сказав, что у нее болит голова». Нет, ни Пушка, ни его дружки не появлялись. Да, у меня фингал, а вам хотелось бы два? Я вышел из бара и пошел к себе домой, все еще пылая от гнева.
Было чуть больше десяти. Я нашел в телефонной книге номер Луиз Сандерс и набрал его раз десять, но линия все время была занята. Наконец я упал на кровать и заснул, не раздеваясь. В полночь меня разбудил телефонный звонок.
Я очнулся и, разом вспомнив все произошедшее, схватил трубку.
— Да? — не слишком дружелюбно прохрипел я.
— Скотти... Скотти, я, кажется, надралась. Уй-юй, я пьяненькая, да, Скотта? Это ты, Скотти?
Я зарычал. Диана. Господи, только Дианы мне не хватало. Я совершенно забыл о ней.
— Где ты, черт побери? — спросил я.
— Я у Гроува! Ты же сам сказал. У шоколадного Гроува. Сказал, а сам не пришел, вот ты какой, Скотти.
Голос звучал так, словно она вот-вот заплачет. Я рявкнул:
— Христа ради, не вздумай реветь. Я сейчас приеду и заберу тебя.
— Ты приедешь? Правда, Скотти?
— Да, обязательно. Клади трубку, я приеду через пятнадцать — двадцать минут.
Она выдохнула:
— Божечки ж ты мой! — И я повесил трубку.
Что ж, я еще не снял свой смок. Так что я был вполне экипирован для Гроува. Почти. До сих пор я не брал с собой револьвера. Я пошел в спальню, откопал «кольт-спешиэл» 38-го калибра и, скинув пиджак, надел кобуру со сбруей. Она оттопыривалась под смокингом, но это ничего. Теперь я готов. Если я опять встречу Пушку и он позволит себе хотя бы оскалиться мне в лицо, я прицелюсь ему в правый глаз и спущу курок. А когда он упадет, я прицелюсь ему в левый глаз и еще раз спущу курок. А после этого я буду бить его ногами. От всей души.
В ванной я увидел свое отражение в зеркале. Оно было ужасно. Левая скула здорово разбита, а правый глаз заплыл багровым синяком. Но не настолько, чтобы я не смог прицелиться из кольта. Возвращаясь в гостиную, я услышал резкий звонок. Я открыл дверь и увидел какого-то типа в сером костюме и с ним копа в полном облачении.
— В чем дело? — спросил я. Я знаю в лицо кучу народа изо всех полицейских отделений, но эти были мне незнакомы.
— Вы Скотт?
— Да.
— Пройдемте с нами.
— Да? Чего ради? В чем дело, наконец? — возмутился я. Оба они были среднего роста, оба здоровяки, один на вид лет двадцати пяти, другому было под сорок. Старший был в костюме, а молодой в форме постового.
Старший показал мне свой значок и сказал:
— Где вы оставили свой «кадиллак», Скотт?
— Перед домом. Я припарковался на улице. Я готов заплатить штраф. Я был немного не в форме, и...
— А что это у вас с лицом? — перебил он меня. — Дорожно-транспортное происшествие?
— Я немного побоксировал. Если это можно так назвать. Вы что, ходите по домам и штрафуете людей за неправильную парковку?
— Речь не о штрафе, Скотт. За наезд и бегство с места происшествия штрафом не отделываются. Вы не поставили машину на улице. Во всяком случае, не на этой улице.
— Что? — Это звучало так дико, что не сразу до меня дошло.
Коп принюхался к моему дыханию.
— Пьян? И в придачу избит. Вы всегда боксируете в смокинге? — Голос старшего стал жестким. — Вы пойдете с нами, Скотт. Вы должны взглянуть кое на кого. В морге.
Мы сели в патрульную машину и направились в сторону Даунтауна. И тут меня стукнуло: Луиз... Господи! Только не она.
* * *
Они привезли меня во Дворец правосудия и отвели вниз по лестнице в морг. Тело, как обычно, было покрыто простыней. Они подвели меня к столу и приподняли ткань.
— Вы знаете, кто этот человек?
Мне стало дурно. Я сказал:
— Я же сто раз говорил вам, что вы попали не по адресу. Это не моя работа. — Я снова посмотрел на избитое, искалеченное тело. — Но я знаю этого человека. Его зовут Джозеф Малина.
Следующие несколько часов тянулись тем дольше, чем паршивей я себя чувствовал. Я ответил на тысячу вопросов, причем по тысяче раз на каждый, но наконец напряжение пошло на убыль. В этом отделении я знал человек двадцать, и каждый из них был на моей стороне и проявлял сочувствие по мере возможности. Даже Фил Сэмсон, шеф отдела по расследованию убийств и мой лучший друг, вылез из постели и тут же примчался, едва узнав о случившемся. Он с полчаса метался вокруг меня, и мне наполовину удалось убедить копов, что я не стал бы сбивать бродягу, чтобы потом сбежать, оставив машину на месте преступления, где ее легче легкого засечь и выследить владельца.
Полицейская история, как я понял, была весьма проста. В 23.30 поступил звонок о теле, лежащем на темной мостовой, и почти сразу за ним — еще один, о черном «кадиллаке», припаркованном на улице в миле от места трагедии. У «кадиллака» на переднем бампере справа была вмятина с пятнами крови и клочками волос. На регистрационной карточке автомобиля, естественно, стояло мое имя. Копы заглянули в багажник, где у меня хранятся разные разности, потребные для работы, — от боевых гранат до инфракрасного оптофона — и решили, что им попался не то матерый преступник, не то безумный ученый, задумавший взорвать к чертям весь город. Но все наконец выяснилось после того, как в штаб прибыли Фил Сэмсон и еще несколько моих друзей-полицейских.
Моя история была также незамысловата: я рассказал им во всех подробностях, как я провел вечер. Я опустил лишь тот факт, что именно Джо навел меня на след, и не назвал имени Пушки. Я сказал, что не видел того, кто ударил меня, и что, по моему мнению, это был ревнивый поклонник — что было истинной правдой. Очевидно, что мой автомобиль был украден и использован для убийства бродяги с целью подставить меня. И это вполне удалось.
Разбирательство тянулось долго и нудно, и единственный раз, в полвторого ночи, я вдруг подпрыгнул до самого потолка с криком: «Господи Иисусе, Диана!» Мне представилось, как она с остекленевшим взглядом валяется под столом. Сэмсон уже собирался уезжать, и он пообещал заехать за ней, доставить ее домой и сообщить, что я — ха, ха, ха! — нахожусь в каталажке.
Для полноты впечатлений меня сфотографировали и взяли отпечатки пальцев, но в восемь часов утра я был выпущен под залог. В девять я уже сидел у себя в офисе — с кошельком, похудевшим на тысячу долларов. Я глядел на утренние газеты, рассыпанные по столу, и ярость, скопившаяся во мне, была готова выплеснуться и затопить весь Лос-Анджелес и существенную часть остальной вселенной.
У меня было уже предостаточно информации. Имевшиеся факты вполне убеждали меня самого, но не стоили бы и ломаного гроша в суде, хотя все они ложились в одну картину и неизбежно приводили к единственно верному выводу. Понятно, что разыскиваемым преступником был Пушка. Но требовалось скрутить его так, чтобы он наверняка не вывернулся. И надо было сделать это по-своему, сделать самому и сделать быстро. На это у меня было несколько причин.
Если я этого не сделаю, мне можно будет поставить крест на своей карьере частного детектива, по крайней мере в Лос-Анджелесе. Я уже говорил, что детективу не продержаться и полгода без своих осведомителей и информаторов. Кто-то узнал, что Джо был моим агентом. Я понимал, что уже сейчас по низам Лос-Анджелеса ползет и ширится слух — от стойки бара к игорному столу, от шулеров к жокеям и так далее: «Придавили птичку Скотта». И у всех один и тот же безмолвный вопрос: что будет делать Скотт?
Само собой разумеется, что человек, пользующийся услугами осведомителей, берет на себя их защиту; птички не станут петь, если будут чувствовать опасность. Если я ничего не предприму, то мои источники информации оскудеют и в конце концов иссякнут. Я мог бы все рассказать копам, позволить им арестовать Пушку и его сообщников, допросить их — и отпустить за недостатком улик. После этого Пушка будет всю жизнь потешаться надо мной, а с ним и все остальные воры и бандиты. Нет, я должен был сделать все сам, и сделать это как следует.
Были и другие причины. Я просмотрел газеты, лежавшие на столе. Не все вынесли события минувшей ночи в заголовки. Но везде эти события фигурировали на первой странице. Говорилось, что я был допрошен в связи с гибелью пешехода — репортеры прибыли, когда я еще был за решеткой. И везде мое имя было названо без ошибок. Я прекрасно знал, что многие читатели — слишком многие — автоматически поймут, что я сбил человека и сбежал, будь это трижды неправдой. Большинство читателей газет вообще пропускают слова «по слухам», «из авторитетных источников» или «по подозрению в...». Они воспринимают предположения как факты, и вот вы уже попали в один ряд с убийцами. Так случилось и со мной. Теперь, услышав мое имя, множество людей целый год будет говорить: «А, это тот, который переехал бедного бродягу!»
Зазвонил телефон. Я сорвал трубку жестом рыбака, подсекающего леску. Это был Жюль Осборн.
— Мистер Скотт? Что происходит? Вы видели газеты? Ночью мне звонила Диана. Она была пьяна. Кошмар какой-то! И я не понимаю... это просто...
— Не делайте поспешных выводов. Да, я видел газеты. Что вам, собственно, от меня надо?
— Но я... — Он запнулся. — Вполне естественно, что я обеспокоен. Я...
— Послушайте, мистер Осборн, — жестко сказал я. — У меня была очень тяжелая ночь. Я отдаю себе отчет во всем, что происходит. Я вышел на нужный след. Расслабьтесь! Почитайте пока газеты.
Я еще немного послушал его тарахтенье в трубке, потом сказал:
— Нет, я не называл ваше имя полиции. И не назову. Никто ничего не знает о вашем деле. Кроме того, я не веду ни записей, ни отчетов, ничего такого.
— Но Диана — она так расстроена! Что, если... — волновался мой клиент.
— Я поговорю с Дианой, — прервал я его. — Пошепчусь с ней на ушко. Она не будет больше вас беспокоить. До свидания. — Я повесил трубку. У меня не было никакого настроения вести светские беседы.
Я был решительно не в форме. За всю ночь мне удалось поспать часа полтора — плюс отключения сознания в «Обители Зефира» и за рулем «кадиллака», которые не в счет. Челюсть у меня ныла, правый глаз почти совсем закрылся, а я сам разгуливал средь бела дня в идиотском смокинге. Мой «кадиллак» забрали на лабораторные исследования и отдадут только во второй половине дня. Так что я вышел из офиса, поймал такси и приказал водителю отвезти меня в Голливуд к отелю «Спартан».
Дом Дианы был по пути, и я велел шоферу подождать, а сам поднялся к двери и позвонил. Она так долго не открывала, что я уже решил, что ее нет дома. Наконец за дверью послышалось шарканье неверных шагов, дверь отворилась, и на меня уставился налитый кровью голубой глаз из-под рыжей пряди. Радостных криков сегодня не наблюдалось.
— А... — промямлила она. — Это ты.
— Это я. Я заскочил, чтобы выразить свое сожаление по поводу прошедшей ночи.
— Сожаление?! — возмутилась она.
— Сэмсон отвез тебя домой?
— Этот старик?
— Не такой уж и старик, — обиделся я за друга.
— Для тебя, может, и не старик.
Я понял, что Сэмсону, прекрасному семьянину, никогда не взглянувшему на другую женщину, кроме как по долгу службы, несладко пришлось с этим созданием. Но вслух я сказал:
— Я хотел бы попросить, чтобы ты не давила на Осборна. Каждый раз, как ты на него вякнешь, он вякает на меня, а у меня нет времени на перевякиванье. Я добываю твои красотулечки.
— Ой, фу-у, — протянула она и без малейшего намека на юмор изложила мне, что я могу сделать с ее красотулечками. Ей в это утро тоже было несладко. Я откланялся и ушел.
Приняв душ и переодевшись в габардиновый костюм, дополненный револьвером и сбруей, я набрал номер Луиз. Ответа не было. Я отправился в Даунтаун, по барам и притонам. Я спрашивал в отелях и меблированных комнатах, я потратил шесть часов и четыре сотни долларов. Порой я бывал груб, но я очень торопился. И я нашел то, что искал, хотя сам не знал, что найду. Это оказался Слип Келли.
Я увидел его, когда он писал на кучу мусора на Мэйн-стрит. Я затащил его в туалет, закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной.
— Слип, ты конечно же слышал о Джо.
— О котором Джо? О Малине?
— Брось, Слип. Ты прекрасно знаешь о каком.
Он облизнул губы.
— Да. Я слышал... из газет.
— Пускай из газет. Но ты сейчас расскажешь мне все, что тебе известно о Пушке, Звонке и Арти Пейне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20