— Не так быстро, Донна.Она сделала еще один шаг и замерла с опущенными руками, сжимая и разжимая ладони. Она ссутулилась, ожидая пулю в спину.— Повернись, — приказал я. — Я не собираюсь в тебя стрелять. У тебя есть слишком много чего нам рассказать, детка.Я сидел у телефона, ожидая полицию, направив пистолет на Донну. Будет много крика по поводу того, что произошло, но я чист. То, что расскажет Донна, пойдет мне на пользу. Но и без нее, полагал я, у меня не было бы проблем. Так было записано черным по белому, в параграфе 197. Гудман направлял на меня пистолет, старался убить меня.Но даже если бы он не был вооружен, даже если бы он просто стоял столбом, когда я убил его, все равно это попадало бы под параграф 197. По крайней мере, в моей книге. Это Уголовный Кодекс, раздел 197 — самозащита. Подставной убийца «The Build-Up» 1956Голова моя пульсировала. В основании черепа острой точкой сосредоточилась боль. Когда я отнял руку от этой точки, рука была липкая. Я заставил себя открыть глаза и увидел на пальцах темные пятна. Все еще смутно сознавая, что со мной, я пошевелил правой рукой, и из нее что-то выпало на пол. Это был револьвер — мой маленький, 32 калибра, револьвер. Я частный детектив — вот почему я всегда ношу с собой оружие.Слева возле меня было открытое окно. Это было подозрительно. Мне не следовало сидеть возле окна на неудобном стуле. Я с трудом поднялся на ноги и оперся рукой о подоконник. Внизу, на глубине шести ярдов, пролегала Главная улица. Главная улица Альтамиры, в штате Калифорния. Я начал кое-что припоминать. Здесь, в «Рэлей Отель» играли в карты. Мы играли в покер, и нас было пятеро: Вик Фостер, Хэнни Хастингс, Берт Стоун, Артур Джейсон, и я — Шелл Скотт.Я обернулся. Крытый сукном стол лежал на боку посреди комнаты, вдоль него на ковре лежали деньги. На вид их было около тысячи, не больше. На полу лежала также пара стаканов из-под виски. Все выглядело как после драки.Потом я увидел его.Он лежал на спине, по ту сторону стола, с открытыми глазами и остановившимся взглядом. Его белая сорочка была залита кровью. Это был Хэнни Хастингс, с простреленной в двух местах грудью. На его лице, под носом и на губах, также темнели кровавые пятна. Ни пульса, ни дыхания — он был несомненно мертв.Последним, что я помнил, было то, что за карточным столом нас осталось трое — Вик Фостер, Хэнни и я — двое других ушли за несколько минут до этого. Потом Фостер встал, подошел к окну глотнуть свежего воздуха и зашел мне в тыл. И сразу же — треск выстрелов. И погас свет.Вой полицейской сирены вернул меня к действительности. Выглянув в окно, я увидел две машины, остановившиеся у тротуара. Из них выскочили полицейские и поспешили в здание. Мой маленький револьвер, который я выронил, приходя в себя, все еще валялся у моих ног. Я поднял его и вытряхнул барабан. В нем были две пустые гильзы.С минуту я стоял, заставляя себя думать. Какой-нибудь бандит из Борнео быстро бы сообразил, что Фостер убил Хэнни и подстроил все так, будто убийца — я, ведь Фостер ничего не делал наполовину. Но с полицией дело не так просто, мне придется долго и подробно объяснять, особенно теперь, так как уже две недели газеты допекают полицию за то, что они до сих пор не нашли убийцу одного профсоюзного деятеля по имени Тайпер. При таких обстоятельствах они быстро провернут дело об убийстве Хэнни, может быть, даже, что они быстро раскроют и тайну убийства Тайпера.Губы у меня распухли, были разбиты и болели: меня били, когда я потерял сознание. Лицо Хэнни тоже было в крови. Все выглядело так, как будто мы с ним подрались — это могло объяснить и шишку у меня на голове. То, что неделю назад я дал Хэнни по физиономии, едва ли могло мне помочь.Я бросился из номера вниз по лестнице и был уже на третьем этаже, когда услышал топот взбирающихся по ступенькам ног. Я не знал, насколько я известен полиции, но я знал, что у меня в кармане револьвер убийцы. Справа от меня была открыта дверь в комнату 302, и я увидел маленькую пожилую горничную отеля, которая перестилала постель, сменяя белье. Я подскочил к двери, сорвал с себя пиджак и только перекинул его через руку, как полицейские появились на площадке лестницы.Я гневно посмотрел через дверь на горничную. Полицейские приостановились.— О'кей, детка, — закричал я. — Раз ты так, смотри — будешь жариться в аду!У горничной отвисла челюсть и округлились глаза, а я захлопнул дверь с такой силой, что на площадке зазвенело эхо. Я резко повернулся, надел пиджак и направился к лестнице. Оба офицера следили за мной, один особенно пристально оглядел меня — мои светлые волосы, лицо, распухшие губы, отмечая про себя мой рост и мое телосложение. Это означало, что они уже получили кое-какие сведения о внешности «убийцы».— Каково? — завопил я, обращаясь к ним.Они переглянулись. Я провел пальцем по вздутым губам и забормотал:— Сукина дочь, кошка проклятая, — и проскочил мимо них. Пожав плечами, они пошли дальше по лестнице.Как только они скрылись из виду, дверь приоткрылась, и маленькая почтенная горничная выглянула в коридор.— Что я такого сделала? — спросила она мне вслед.Я уже спускался в вестибюль. Очутившись там, я огляделся. Из вестибюля отеля можно было непосредственно пройти в несколько магазинов. Я вошел в один из них — цветочный. Несколько тысяч долларов, бывших в моем бумажнике, исчезли, пока я был без сознания, но в кармане брюк я нашел несколько монет, купил дюжину роз и вышел с ними на улицу.Я весь вспотел, но душевная буря ничем не проявлялась на моем лице. Многолетняя игра в покер с высокими ставками научила меня владеть собой и контролировать свое поведение, но внутри меня все бурлило. Никто не остановил меня, и я облегченно дошел до стоянки такси. Проехав кварталов двенадцать от отеля, я пересел в другое такси, оставив в первом купленные розы, и вышел из второго за три квартала до Грин-парка. В парке я храбро зашел на газон, подняв по дороге брошенную кем-то газету, сделал из пиджака подобие подушки и растянулся на траве, закрыв газетой лицо.Я думал о четырех людях, с которыми сегодня, в четверг, почти до четырех часов дня играл в покер. Вик Фостер — поверенный в делах и заурядный политик с блестящими идеями, который дважды проваливался на выборах в Конгресс. Высокий костлявый человек с худым, обвислым угловатым лицом. Фостер похож на старинного шерифа с «Дикого Запада», который позволил себе расслабиться после того, как очистил город от преступников, уложив их выстрелами в спину. Низенький, толстый, беловолосый Артур Джейсон — судья на выездных сессиях. Берт Стоун, пятидесяти лет от роду и шести футов четырех дюймов ростом, с большим красным носом, который выглядит так, будто кто-то заехал в него кулаком. Стоун — бизнесмен, владелец самого крупного в Альтамире радио и телевизионного агентства и ателье по ремонту аппаратуры. Насколько я понимаю, его можно склонить на «особую» работу, если дать подходящую цену. Несколько месяцев тому назад у него были неприятности из-за того, что он, как утверждали, приладил подслушивающее устройство к телефону одного местного полицейского. Обвинение вызвало двухдневную сенсацию в газетах, но все завершилось заявлением, что это «ошибка».Хэнни Хастингс до сегодняшнего дня был человеком, имевшим в городе значительный вес. Член муниципального совета, он знал большинство альтамирских — и многих государственных — «шишек» настолько, что называл их просто по именам, и несколько раз я слышал, как его называли устроителем и посредником в разных делах, в том числе даже в отношениях между преступниками и полицией. Если вы хотели устроить какое-нибудь дельце, существовала формула: «Поговорите с Хэнни». Теперь всему этому конец.Похоже, что преступники перессорились между собой, однако это не объясняло, почему меня избрали козлом отпущения. И еще одно обстоятельство меня беспокоило. Если бы полиция прибыла в отель на несколько минут раньше, они нашли бы меня на полу, в бессознательном состоянии — а люди без сознания не делают дырок в других людях. Каким же образом Фостер мог знать, что к появлению полицейских я буду уже на ногах?Я вернулся в мыслях к завершению нашей партии в покер. Мы, все пятеро, сидели вокруг стола, сумма ставок уже намного превышала сто тысяч долларов, и примерно треть этой суммы лежала грудой против меня. Джейсон сидел справа от меня, Стоун и Хэнни — слева. Мне везло. Но я чувствовал, что это беспокоит только одного из партнеров — Фостера. Угловатое лицо Фостера хмурилось при каждом моем успехе, и он все мрачнее вглядывался в свои карты. К этому времени я уже имел о нем весьма полное представление. Удивительно, как много можно узнать о человеке, играя с ним в покер. Следя за ним уголком глаза, я увидел, как он поднял руку и тихонько подергал себя за мочку левого уха.Всякий раз, когда Фостер бывал в затруднении, или когда его что-либо беспокоило, он бессознательно теребил мочку левого уха. Сейчас этот жест показывал, что дела его плохи. В данный момент в куче денег было десять тысяч. Я отсчитал десять тысяч и, бросив деньги на середину стола, сказал:— Добавляю столько же. Для большего интереса.Стоун почесал свой большой нос, потом он и Хэнни бросили свои карты на карты на середину стола.Фостер сказал:— Хотите все купить, а, Скотт? Черт, у меня ничего нет.Он показал двух королей. Я начал сгребать деньги.Фостер спросил:— Шелл, вы все еще носите тот игрушечный револьвер?Я похлопал себя по левой подмышке.— А как же?! — Я посмотрел на деньги, лежащие на столе. — Ведь при мне будет сто тысяч, когда я уйду отсюда.Он усмехнулся.— Только если при помощи револьвера.— С такими игроками, как вы, он мне не нужен. Сдавайте.Он не стал сдавать. Он сказал:— Да, везет вам в картах, что правда, то правда. Счастлив в картах, несчастлив в любви.— Не всегда же.— Всегда.Он не улыбался. Он думал о Глории.Фостеру я очень не нравился сегодня, да и в любой другой день тоже, может быть, он даже ненавидел меня. Мы оба видели Глорию Мелоуз весьма часто, но последнее время Фостеру не везло: уже с месяц как она проводила время только со мной. Никто не мог бы осудить Вика Фостера за то, что его возмущало такое переключение внимания со стороны Глории, потому что Глория — это прекрасное сновидение, которое остается с вами, когда вы просыпаетесь.Глория Мелоуз — стройная и тоненькая, но с массой того, что называется сексапил, определяйте это как хотите, но она имела его в изобилии. Глаза глубокие и томные, как грех, губы выразительнее, чем у иной женщины вся ее внешность, мягкий хрипловатый смех, как у увертливого дьявола. Она играла на рояле и пела в ночном клубе в деловой части города, пела своим тихим голоском, от которого вы чувствовали, будто у вас по спине скользят белые пальцы, и который превратил обыкновенную поп-балладу в любовный шепот. Она обладала всем, что ей требовалось, и всем, что было нужно мне. Я — двадцатидевятилетний холостяк, но с Глорией чувствовал, будто становлюсь тридцатилетним папой. Может быть, я был в нее влюблен, в этом я еще не был уверен. Но насчет Вика Фостера я не сомневался. Он-то был в нее влюблен.Стоун и Джейсон встали, сказали, что покера с них достаточно, и почти сразу же ушли. После трех сдач Фостер тоже сказал «хватит», потом подошел к окну, якобы для того, чтобы подышать свежим воздухом. Через минуту он отошел и остановился у меня за спиной. Я смотрел на Хэнни, когда это все случилось.Хэнни не выказал никакого удивления, просто посмотрел поверх моей головы и снова опустил глаза — вот и все. Но то, что произошло несколько секунд спустя, должно быть очень удивило его.Лежа в парке под газетой, наброшенной на лицо, я пытался вспомнить, почувствовал ли я тогда боль от удара. Теперь-то я хорошо знал, где мне больно.Из парка я отправился в «Дорман Отель», тоже на главной улице, прямо через дорогу от «Рэлей Отеля». Маленький седой клерк у стойки взглянул на меня, не показав и виду, что знает меня. Только один номер был свободен — на шестом этаже, с окнами на Главную Улицу, из него час назад выехал некий «мистер Браун». Но он был, судя по описанию, шести футов и трех или четырех дюймов ростом, с шевелюрой седых волос и с большим толстым носом. Значит «Браун» был Берт Стоун. Я заплатил за одну ночь.В номере я включил радио и подошел к окну. Прямо напротив через улицу было окно номера 612 в «Рэлей». Мне виден был тот неудобный стул, на котором я сидел перед тем, как лишился сознания. Радио возбужденно передавало что-то, звучавшее как последние известия. Я уловил слова «Шелл Скотт».Ваше собственное имя неминуемо привлечет ваше внимание, но особенно, если первое имя — Шелл, и вам бы хотелось держать его в секрете. Очевидно, я включил радио после описания сцены убийства, но диктор перешел к характеристике убийцы и представил меня весьма выразительно, включая эпитеты «вооружен и опасен». Потом последовала интересная информация. Вик Фостер, судья Джейсон и Берт Стоун рассказали полиции, что они, вместе с Хэнни Хастингсом и Шеллом Скоттом сыграли очень приятную и «дружественную» партию в покер, после чего они трое ушли, оставив Шелла Скотта наедине с Хэнни Хастингсом. И это все, что они знают. Но в этом они готовы присягнуть, охотно и добровольно, как добрые честные граждане, заинтересованные в сохранении законности и порядка.Для полиции и для среднего гражданина свидетельство этих троих выдающихся граждан прозвучит как истинная правда, но все, что я скажу, будет воспринято как естественная попытка убийцы выгородить себя и свалить вину на других.Это был хитро задуманный план, они подстроили все достаточно убедительно. Но у меня оставался один козырь: я был жив и свободен, на что эти бродяги не рассчитывали. Из своего номера я позвонил каждому из трех домой и на работу, но нигде никто не ответил. Ну и черт с ними. Надо было спешить. Я вышел из отеля, поймал такси, доехал до Энн-Стрит, пересел в другое такси и отпустил его за три квартала до дома, где жила Глория — на тихой, обсаженной деревьями, Пеппер-Стрит. Мне открыла Глория. Уже почти смеркалось, и она была одета, собираясь на работу. На ней было нарядное платье, короткое и стимулирующее, как выстрел в лоб, и прозрачное, как мартини, с плавающими в нем двумя оливками. Мой приход ее не удивил, но вид у нее был несколько встревоженный.Приблизившись ко мне вплотную, она заглянула мне в лицо.— Шелл, дорогой мой, я надеялась, что ты придешь. Я все слышала по радио. Ведь ты не...— Нет, детка. Я не убивал. Ты одна?Она кивнула, притянула меня к себе и буквально закрыла мною дверь, приперев меня к ней спиной.— Шелл, дорогой, я знала, что это не ты... но как это случилось...— Об этом потом. Меня ищут почти все полицейские в городе. Некогда объяснять. Ах, детка, нет, для ЭТОГО тоже нет времени. — Я оттолкнул ее от себя, и мы сели, потом я сказал: — Глория, мне крепко пришили это убийство, а орудовал Фостер. В городе никто не знал лучше его, чем ты. Вот почему я здесь, правда, ненадолго. Если у тебя есть хоть какая-нибудь идея, почему Фостер и его дружки убили Хэнни и теперь пытаются повесить это на меня — а именно это и случилось — то скажи мне. Я должен выбраться из этой ямы и должен найти Фостера.Темные карие глаза, длинные ресницы, нежный неулыбающийся рот. Ее язычок медленно прошелся по красной нижней губке, она покачала головой.— Не знаю, Шелл. Вик был здесь позавчера вечером. Когда я не могла с тобой встретиться, помнишь?— Ага.— Он просил меня выйти за него. Но я сказала — нет, что я даже больше видеть его не хочу. Ты знаешь, почему. Не хочу никого видеть, кроме тебя. Так ему и сказала.— И как он?— Разозлился. Он уже до этого выпил, а тут уж стал заливать по-настоящему. А потом вскоре с воплями убрался.Я закурил.— Фостер ничего не говорил о Хэнни? Что он вообще тебе говорил?Она нахмурилась.— Что-то говорил. В тот последний вечер, но я не помню... — Несколько секунд она молчала, потом медленно кивнула: — Да, вспомнила, потому что это было так странно. Сначала он просто ругался, а потом сказал: «Сперва Хэнни ударился в религию, а теперь ты поглупела». Что-то вроде этого.— Хэнни ударился в религию? Что бы это значило?— Не знаю. Но Вик сказал еще кое-что. Я спросила его, о чем он, а он ответил: «Хэнни вывернул свои... внутренности перед священником».— Священником?Глория кивнула.— Это то, что сказал Вик. Но потом он замолчал, а после накричал на меня. И в конце концов ушел.Я мог представить себе, что Хэнни «вывернул свои кишки», потому что и он, и Фостер, и двое других, несомненно, столько знали друг о друге, что каждый из них мог подвести под виселицу остальных. Но почему перед священником? Хэнни жил в западной части города, на Пайн-Стрит. Если он и пошел к священнику, то скорее всего в церковь на углу Восемнадцатой и Пайн-Стрит, к отцу Мэндону. Но как узнал об этом Фостер? Хэнни ни за что бы ему не сказал. И я готов был поклясться адом — то есть небом, что отец Мэндон не обмолвился об этом ни словом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19