Не станет она плакать на глазах у Харриет. И больше не станет ее просить. О, sgiala bronach! Гэльский язык очень подходил к этому мгновению. О, грустные новости, грустные новости!
Где теперь Коннах? Если этот старик так хорошо умеет читать будущее, почему он не сумел предсказать это крушение?
– Что случилось, Джеймс? – Лахлан стоял у входа в пещеру. Стены были заляпаны густой жижей молочного цвета; струйки ее стекали на каменный пол, где уже образовалась большая лужа. От жижи пахло подгоревшим ячменем, при этом запах был тошнотворно сладким.
Джеймс тоже был заляпан этой жижей, как и половина людей, стоявших перед ним. Вид у них был как у детей, которых застали на запрещенной игре.
– Что случилось? – снова спросил Лахлан, и в голосе прозвучало недовольство.
– Мы подумали, что сможем сделать немного смеси, Лахлан. Мы опорожнили перегонный куб, напиток получился плохим. Не стоит и пробовать.
Двадцать голов согласно кивнули.
– Поэтому вы решили немного увеличить огонь, да?
– Ну да, и кое-что еще, – сказал Джеймс.
– Что же еще?
– Мы отлили немного воды, Лахлан.
– Видели бы вы это, лэрд. У котелка как будто началась отрыжка, право. – Это сообщил тоненький голосок из задних рядов. Лахлан увидел, что из-за отцовской ноги выглянул маленький Алекс. Без малого шести лет от роду – и уже учится устраивать заговоры. Лахлан с трудом удержался от улыбки.
– Я вижу, что это ни к чему не привело. Если не считать этой грязи.
Джеймс покачал головой.
– Никто не поранился?
Снова отрицательный ответ.
Лахлан вновь оглядел внутренность пещеры. Пещера была вырезана в горе совсем недалеко от Гленлиона и служила многим поколениям в качестве укрытия. В последние годы они поднимали свой котел сюда, где его никак не могли обнаружить английские акцизные офицеры. Трубы, по которым выходил дым, заканчивались в доме одного крестьянина на другой стороне горы. Хотя дом этот сверкал чистотой, потому что в нем часто вытирали пыль, и там были мебель, плита для стряпни, горшки и блюда, в нем по-настоящему никто не жил. Но пар, выходящий из его трубы, был виден и выглядел как торфяной дым. Если дым этот был немного пахучим и в нем всегда присутствовал запах ячменя, так это вполне соответствовало тому, как питались Синклеры. Они ели ячмень с утра до ночи – ячменные лепешки и ячменный суп, ячменная начинка, ячменный хлеб, ячменная каша.
Эта затея вполне могла спасти их. Приданое будущей жены – это, конечно, божий дар, но не сможет же клан вечно жить на эти деньги. Единственное, что может их спасти, – это доход, получаемый от перегонки ячменя.
План казался вполне стоящим. Сложность заключалась в стофунтовом медном котле. За него заплатили последними наличными, которые еще оставались, но он прибыл в замок уже после смерти Ангуса. Никто не сумел получить из него вкусного виски. Члены клана трудились с увлечением, особенно с тех пор, как узнали, что виски у них больше не осталось, но они умели обращаться только с маленькими перегонными кубами, тайно хранившимися в спальнях и под кучами ячменя. Они ничего не знали о том, как перегонять ячмень в таких больших и внушительных емкостях. Ангус был человеком молчаливым и хорошо хранил свои секреты, так что ни одна из их общих или личных попыток не дала результат в виде хотя бы мало-мальски приемлемого напитка. А сегодня, стараясь сделать смесь более крепкой, они преуспели только в том, что на дорогом котле появились вмятины, а трубы, которые входили и выходили из него, погнулись.
Лахлан стоял в центре пещеры и думал – неужели поступки предков Синклеров были такими гнусными, что его до сих пор карают за них? Разве справедливо, чтобы голодали ни в чем не повинные люди вроде маленького Алекса, чтобы на лицах женщин застыло выражение неизбывной тревоги?
Единственным светлым пятном в его мрачном будущем была Иласэд. Всю ночь она не выходила у него из головы, оставалась там и теперь, когда он ходил взад-вперед по пещере, выбирая те куски трубок, которые еще могли на что-то сгодиться.
– Лахлан! – Это снова был Алекс; на этот раз он по-мужски засунул руки в карманы штанов и стоял почти в такой же позе, как его отец. Его темные карие глаза были такими же, как у большинства Синклеров. Но именно упрямые очертания подбородка выдавали в нем истинного члена клана. Это, да еще приятная улыбка. Мать говаривала Лахлану, что эта улыбка сгубила много робких девушек из их клана. Но она смеялась, говоря это, и нежно смотрела на мужа. Лахлан скучал по ним обоим. Вероятно, отчасти присущее ему чувство ответственности было вызвано уверенностью, что родители как-то наблюдают за ним, оценивая его достоинства как лэрда. Если так, им, конечно, радоваться нечему.
– Что мы теперь будем делать, лэрд?
Лахлану стало неловко от устремленного на него внимательного взгляда, особенно потому, что взгляд этот принадлежат шестилетнему мальчишке. Но вопрос, заданный мальчиком, был в глазах всех стоящих вокруг взрослых мужчин.
– Мы приведем здесь все в порядок, Алекс, и попробуем еще раз. Вот так. А если не получится, попробуем снова.
Сам он не чувствовал никакого оптимизма, но должен был это сказать ради людей, которые стояли перед ним. Только это он и мог им дать. Это, да еще самого себя. Добровольное самопожертвование путем вступления в брак. Только теперь, когда он встретил Иласэд, самопожертвование уже не казалось таким страшным.
Глава 5
Она не могла дождаться, когда же наконец стемнеет; сумерки никак не наступали. Солнце висело над горизонтом, как непослушный ребенок, который не желает отправляться в постель. Дженет мысленно подгоняла его. Но от этого солнце не заходило быстрее.
Наконец настала ночь. Птицы оповестили о наступлении темноты своими трелями. Дождь не мутил неба, но луна уже пошла на убыль. Время шло, тени украсили парк своими узорами. Дженет заучила урок, полученный днем, и не просила время поторопиться, только терпела его, как могла, закрыв свой ум для критических замечаний Харриет, а когда она кивала Джереми, улыбка была рассеянной.
Этим вечером Харриет нажаловалась на нее своей прикованной к постели матери. Дженет не знала, было ли нарочно все устроено так, чтобы она могла слышать их разговор. Стало быть, она неуклюжа, надменна и груба. Девица из страны варваров, малоцивилизованная. И Дженет вышла из комнаты, чтобы не слышать всего остального.
Она работала рядом со своим отцом многие годы, наблюдала, как его руки извлекают волшебство из щедрости земли. Он учил охотно, естественно, он делился своими знаниями с каждым, кто просил об этом. Именно он объяснил ей, как ценно умение терпеть, объяснил, что если ускорять ход вещей, это может привести к несчастью. И именно он научил Дженет определять давление в перегонном кубе по тому, как булькает пар в трубках, какие узоры он образует, когда плывет к потолку. Только тогда можно подключать куб к чану, смешивая новую порцию спирта с уже готовым продуктом, чтобы добиться наилучшего качества.
В данный момент Дженет чувствовала себя совсем как перегонный куб. Внешне она была спокойна, внутри в ней все кипело. Но на лице ничто не выражалось, и глаза она держала опущенными, чтобы их выражение не выдало негодования.
Надменная – да, она надменна и гордится этим. Все эти годы она смиряла свой нрав. Горе, негодование, тревога и тоска не имели места в душе человека, который вынужден бороться за выживание. Дженет охлаждала эти чувства под коркой льда, чтобы они не сожгли ее.
Неловкая? У нее не было слов, чтобы бороться с этим обвинением. Это правда, она не раз спотыкалась о маленькие коврики, лежащие на полу, и она постоянно подхватывала что-то, упавшее по ее вине со стола, с полки, с камина. Но комнаты были переполнены всякими безделушками, статуэтками, вазочками, изящными салфеточками, все это собирало пыль и цеплялось за рукава.
Груба? До вчерашнего дня она сдерживалась, хранила в себе все те чувства, которые испытывала к Харриет. До вчерашнего дня не говорила ничего, когда ее посылали за три мили в деревню, потому что это было своего рода спасение. И не жаловалась, когда Харриет отдавала ей свои покрытые грязью башмаки и требовала начистить их до блеска или упрекала за то, как она причесалась. Денно и нощно Дженет выслушивала критические замечания. Она была шотландкой, и ее положение и происхождение, по мнению Харриет, было таким же ничтожным, как у дворняжки.
То, что Харриет называла варварством, было не более чем неосведомленностью. Да, это правда, Дженет были неведомы все церемонии поведения за столом, это она быстро поняла. Она вовсе не была неотесанной. Конечно, ее мать, пасторская дочь, не получила того образования, какое получают дети дворян. Но даже если бы она и получила его, их трехкомнатный дом не мог похвастаться серебряными подносами и чайниками.
Но их скромный дом всегда был более гостеприимным, чем этот дом с многочисленной прислугой и выставленным напоказ богатством.
Харриет что-то сказала, и Дженет кивнула, зная, что ее согласия не требуется. Честно говоря, она не слышала слов, они ее и не интересовали. Единственное, на что она была способна, – это обуздать в данный момент свой нрав.
Когда вечер наконец подошел к концу, она убежала в свою комнату на третьем этаже и снова стала ждать. Убедившись, что обитатели дома спят, Дженет на цыпочках спустилась по лестнице, прошла через гостиную, вышла в коридор, а оттуда – на дорожку, идущую вдоль конюшен. Только там Дженет побежала. Побежала к водопаду, к Лахлану. И к самому дерзкому мятежу в своей жизни.
* * *
Он сошел с ума, именно сошел с ума. Это единственное объяснение для человека, который стоит и ждет, чтобы появилась та, которая, возможно, никогда не появится. Она ведь не сказала, что придет.
Он что, решил заниматься этим весь месяц?
Он мог бы подняться по ступеням и потребовать встречи с ней, но это означало бы показать желание видеть ее. Сквайр – умный человек, и Лахлан не сомневался, что он с удовольствием узнает, что шотландец, который довел себя до такого жалкого состояния, теперь сохнет по его дочери. Сквайр не преминет отомстить ему, возможно, даже отложит свадьбу, лишь бы немного уравновесить чаши весов.
Ему хотелось, чтобы она вышла к нему сейчас, прежде чем наступит глубокая ночь. Каждый проходящий час – напрасно потерянный.
Через несколько минут она вышла из дома, заскользила по траве изящно, как эльф. Поняв, что она идет в сторону водопада, Лахлан улыбнулся еще шире. Там ее ждет нечто неожиданное.
Глава 6
В прошлую ночь, когда было полнолуние, идти по тропинке было легче. Но теперь луна пошла на убыль, и Дженет показалось, что ей понадобилось в два раза больше времени, чтобы найти дорогу к водопаду. Дженет насторожилась, увидев какой-то свет; слабый огонь мерцал позади водяного занавеса.
Она обошла водоем по краю, осторожно перебралась через два камня, образующие ступени, и наклонилась под падающей водой. Дженет вошла в пещеру и улыбнулась, увидев открывшееся перед ней зрелище. На каменном полу было расстелено одеяло, на краю его стояла свеча, и стеклянная пластина защищала огонь свечи от тонкой влажной дымки.
Жилище для принцессы. Не хватает только цветка и принца.
Кто-то сзади протянул ей розу. Цветок держала крупная загорелая рука. Прекрасная розовая роза, без сомнения, похищенная из цветника Харриет. Дженет обернулась, и улыбка ее стала шире. Значит, принц с его темными чарами на месте.
Лунный свет превратил его в серо-черную статую. Он был создан из тех же красок, что земля. Волосы у него цвета древесины дуба, темно-коричневые и густые. Глаза цвета шотландского виски, они сверкали, глубокие и властные. Сильное лицо. Нет, луна не лгала. Но замечала ли Дженет раньше, какой у него странно зовущий рот и какой квадратный подбородок?
– Иласэд, – тихо сказал Лахлан, и ей показалось, что звук его голоса коснулся ее кожи.
– Лахлан. – То было простое приветствие. Но почему же оно прозвучало как мольба?
Он протянул Дженет руку. Рука была сильная, горячая и ласковая. Он подвел Дженет к одеялу, и она села, храня молчание перед лицом своей непонятной печали. Дженет не знала этого человека, она провела с ним всего несколько часов за две эти ночи. Но она все время думала о нем, а ее сны были полны событий, которых никогда не происходило и которые теперь уже никогда не произойдут.
Какая она глупая. Но разве так уж глупо хотеть того, от чего сердце у нее замирает, а кровь бежит быстрее? Даже у служанок есть мечты и желания.
Дженет обхватила руками колени и устремила взгляд на водяной занавес. Лахлан молчал, и, обернувшись, она увидела, что он рассматривает ее. Он сел спиной к камню, скрестил на груди руки, закинул ногу на ногу. Сапоги у него были в пыли, штаны тоже. Рубашка темная, как и следует тому, кто разбойничает по ночам. Волосы длинные; лицо выглядело загорелым даже при свете одной-единственной свечи.
Этот человек – приграничный грабитель, разбойник, а она сидит с ним одна в уединенном месте и не чувствует себя в опасности.
Ах, она глупая, ведь правда? Он смотрел на нее без улыбки, не отрывая глаз, и ей захотелось улыбнуться. Сердце билось слишком громко; пальцы дрожали. Ей следовало чувствовать только стыд за все нечестивые мысли. Первая мысль – что ей хочется находиться только здесь и нигде больше. Вторая – что ей следует поинтересоваться, почему он так внимательно изучает ее, и еще она жалела, что у нее нет платья поновее, отороченного кружевом или украшенного лентами.
Она откинула волосы с лица. Никакими шпильками их не удержишь на месте.
– Чем ты занималась днем, девочка? Какие занятия заполняют твое время?
Она наклонила голову набок. Считается, что при свечах женщины, а не мужчины кажутся красивее. Но мерцающий свет придавал широким плечам Лахлана больше крепости, а лепка лица казалась выразительнее. У него был вид человека, привыкшего к ночи, хорошо знакомого с ее повадками, с тайной тьмы.
– Всякие поручения в деревне, вышивание, – сказала Дженет. – Признаюсь, у меня не хватает терпения для тонкой работы. Я читаю, когда можно, стараюсь быть полезной. А ты, Лахлан? Чем ты занимаешься?
– Я с нетерпением жду ночи, – тихо сказал он. Она отвела взгляд, лицо горело.
– Ты солгала, девочка, – сказал Лахлан, улыбкой смягчая свои слова. – У тебя глаза цвета озера. А волосы почти что рыжие.
– Это поэтому ты принес свечку? Чтобы лучше рассмотреть меня?
– Это сделал брауни, – пошутил он. – Он очень сурово нахмурился, когда я сказал, что предпочитаю темноту.
– А это так?
– Нет. Но пока ты не приедешь в мою страну, так оно и будет.
Горечь охватила Дженет мгновенно, без предупреждения. Ей захотелось сказать ему, что она не приедет, что между ними ничего больше не будет, кроме вот этих мгновений. Она никогда больше не увидит Шотландию, никогда не увидит землю Синклеров. Но Дженет ничего этого не сказала, не желая портить короткие мгновения, которые ей оставалось провести в его обществе. У нее будет достаточно времени для тоски по тому, чего не произошло. Эти мгновения Дженет не станет терять напрасно.
Она оглядела пещеру. Пещера оказалась глубже, чем она думала, то было укромное убежище для любого, кто хочет избежать встречи с пограничным патрулем. Когда Дженет высказала это, Лахлан только улыбнулся:
– Разве ты никогда не думала об этом месте, девочка? Никогда?
– Я никогда не заходила так далеко.
– Можно было бы подумать, что ты робка, Иласэд. Но твое присутствие здесь говорит об обратном.
– Девица и разбойник?
– Я покончил с прошлым, – сказал он, и глаза его сверкнули. – Я уже месяц как веду себя прилично.
Разумеется, он должен вести себя прилично, особенно если его лэрд собирается жениться на Харриет. Неприлично было бы красть скот у будущей жены своего лэрда.
– А не может быть так, что тебя уговорят снова вести себя неприлично?
Лахлан рассмеялся, и Дженет удивилась.
– В какие это неприличные дела ты хочешь меня втянуть?
– А каково это – быть грабителем?
– Обычно это страшно. Если бы я просто искал волнений ради волнений, я бы искал их иначе, а не крал коров.
– Значит, это не вызывает волнений?
– Я этого не говорил. Волнения бывают. Особенно когда патруль где-то недалеко. – Легкая улыбка пробежала по его губам, словно он знал, на что Дженет намекает, какой дерзкий вопрос собирается задать ему.
Наконец она решилась:
– Ты возьмешь меня разбойничать?
– А что мы будем красть?
– Разве не найдется упитанной коровы, которую ты мог бы отвести домой как добычу? Если тебе надоела говядина, я знаю, где находится птичник. Или свинарник.
Тут он расхохотался, и по пещере прокатилось гулкое эхо и стихло в ночной тьме.
– Какое это было бы зрелище! Кудахчущие куры, притороченные к моему седлу! Или свинья у меня на коленях!
Дженет грустно улыбнулась. Ничего такого ей не воображалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9