– Я его люблю хотя бы как подтверждение того, что в моем роду тоже были причудники. Мой отец был таким мрачным, суровым, лишенным юмора человеком, что я нередко гадал, не произвела ли меня моя дорогая маменька от другого мужчины, как это произошло с Даффидом. Но увы, нет. Внешне я точная копия моего покойного папы. О лабиринте он совершенно не заботился. Считал его излишеством, требующим ненужных затрат, к тому же непродуктивным. От него не получишь ни овощей, ни фруктов, ни древесины, для охоты он тоже непригоден. Отец не видел смысла в существовании лабиринта, поскольку ему было чуждо слово «игра». Но к счастью, он был слишком консервативен, чтобы разрушить его. Я очень рад, что он этого не сделал, ведь лабиринт – единственное реальное звено, связующее меня с теми членами моей семьи, которые хотя бы отдаленно похожи на меня.– Ваша мать его не одобряла? – спросила Дейзи.– Моя мать не одобряла ничего, кроме внимания к ней мужчин, и хотя я предполагаю, что она могла бы использовать лабиринт для любовных свиданий с привлекательными кавалерами, во всех прочих смыслах он был ей неинтересен. Моему брату Мартину лабиринт кажется скучным, быть может, потому, что он не достался ему в наследство, а Мартина занимает лишь то, что ему принадлежит. Даффида лабиринт забавляет. Хотите войти внутрь и узнать, чем он может привлечь?– Да! – ответила она с жаром.Стены лабиринта высотой примерно в двенадцать футов состояли из густо переплетенных между собой ветвями темно-зеленых, искусно подстриженных и на вид очень старых кустов. Дейзи и Лиланд миновали вход в лабиринт и двинулись по его гравиевым дорожкам. Воздух здесь был напоен сильным запахом недавно срезанной зелени. Дорожки, такие узкие, что Дейзи и Лиланду приходилось на ходу почти прижиматься друг к другу. Лиланд забавлялся от души, предлагая Дейзи на каждом повороте выбирать путь. Немного погодя она вдруг остановилась и, положив ладони на бедра, подняла голову и посмотрела на Лиланда.– Уж очень вы развеселились, – сказала она сердито. – Я достаточно сообразительна, чтобы понять, что все время хожу кругами. Самой, без вашей помощи, мне ни за что не выбраться из этой путаницы ходов.– Дело не в этом, – сказал Лиланд, – а в том, чтобы найти дорогу к центру лабиринта. – Он повел Дейзи дальше, как бы случайно, не задумываясь над выбором, поворачивая то вправо, то влево. – Мои предки во время приема гостей назначали приз тому, кто первый доберется до центра. Никто не знает тайную дорожку туда, кроме наследника, а также моих братьев и, разумеется, вашего друга Джеффа. Ну и, конечно, моей мамы. Знает ее главный садовник, думаю, что его помощники тоже. Да, еще дворецкий и экономка. Но скажу вам, что там, в сердце лабиринта, скрыто нечто необычное, даже из ряда вон выходящее. – Лиланд покачал головой, напустив на себя явно притворную скорбь. – Я почти физически ощущаю неодобрение моих предков по поводу того, что так свободно распорядился этой тайной. Но представьте, что в один незадачливый день я забрел бы туда и скончался на месте. Могли пройти века до того, как обнаружили бы мои кости, если бы никто не знал, как пройти. А, вот мы и пришли. Ну и как вам это нравится?Дейзи прошла под аркой ветвей, смыкавшихся у нее над головой, и замерла на месте. Солнце ярко освещало расчищенную площадку футов двадцати в окружности. В ее центре возвышалась большая, гораздо выше естественного человеческого роста, мраморная статуя обнаженной Венеры, которую обнимал мраморный же Марс, тоже голый и явно, даже слишком явно, обуреваемый страстью. Они были окружены множеством рукоплещущих им амуров, тоже совершенно нагих. Все было исполнено великолепно, и в голову не сразу приходило, что это, пожалуй, настоящая порнография.– Это, – решилась наконец заговорить Дейзи, – уж никак нельзя назвать консервативным.И она прижала к губам ладонь, чтобы удержаться от смеха.– Что верно, то верно, – весело согласился Лиланд. – Насколько я понимаю, это бесило моего отца. Он хотел уничтожить скульптуры, но так дорожил фамильным наследием, что не решился на такой шаг. К моей радости. То есть, я хочу сказать, к нашей с вами радости. Вы не хотели бы присесть ненадолго, прежде чем мы пойдем дальше?Он подвел Дейзи к мраморной скамейке и, подождав, пока она усядется, устроился рядом с ней. Вытянул свои длинные ноги и, запрокинув голову, посмотрел на небо.– Назначение центральных фигур заключалось, конечно, в том, чтобы пробудить страсть в прелестнице, которую кто-нибудь из моих предков приводил сюда с романтической или, скажем, чисто практической целью, – заговорил Лиланд. – Ведь его спутница не могла бы выбраться из лабиринта, если бы он не показал ей, как найти выход. Полагаю, он это рассматривал как... некое вознаграждение. Судя по мемуарам моих предков, место пользовалось немалой популярностью. В те далекие времена они чувствовали себя свободнее по отношению к требованиям морали. – Он повернул голову, посмотрел на Дейзи и спросил: – Возбуждает ли это вас?Лиланд сидел так близко к ней, что его мускулистое бедро почти касалось ее бедра. От него пахло лавандой и лимоном и еще чем-то неопределимым, таинственным, сладким и одновременно пугающим, и в этой загадке скрывалась его суть.Его нельзя было назвать красивым в обычном, тривиальном смысле слова, но он был неотразимым и потому завораживающим. Глаза у него очень выразительные, сейчас они темнее небесной сини, неожиданно для самой себя подумала Дейзи, в них светится ум, они проницательны... и полны желания. У него чистая, свежая кожа, красиво очерченные губы, и он такой живой, ощутимый, когда сидит вот так, совсем близко от нее. И он теперь ее муж.Лиланд посмотрел на ее губы, потом заглянул ей в глаза.– Нет, – произнес он грустно и со вздохом. – Вы не возбуждены, ваши чувства молчат. Ах, это очень плохо! Я думаю, вы прислушались к предостережениям призрачных теней многих обманутых женщин, которых заманили сюда. И я тоже. Напрасно я рассказал вам о них. Забудьте об этом и простите меня. Я больше не желаю о них вспоминать... Ну как, вы отдохнули? Продолжим наш путь?– К чему? – спросила она беспокойно.– Увы, не к высотам чувственного экстаза, – произнес Лиланд с такой театральной напыщенностью, что Дейзи засмеялась. – Нам пора возвращаться к дому. Солнце уже клонится к западу, теперь и до сумерек недалеко. По пути я покажу вам красивый ручей и лес возле дома. Там обитает олениха, которая перед закатом солнца выходит на опушку леса. Я приучил ее к этому. Когда я здесь, я постоянно ношу в кармане небольшой кусочек соли. Бедное животное считает, что соль вкуснее чего бы то ни было на том лугу, где оно пасется.Лиланд встал, то же сделала и Дейзи. На секунду, стоя вот так перед ним и глядя на него снизу вверх, Дейзи почувствовала желание приподняться на цыпочки и поцеловать Лиланда, чтобы понять, было ли истинным то, что она испытывала, когда они сидели рядом.Но поцелуй мог вызвать неудовольствие, разочарование или чувство зависимости, которое она так ненавидела, а Дейзи слишком сильно привязалась к Лиланду, чтобы разлюбить его так скоро. Поэтому она просто оперлась на его руку и вышла вместе с ним из лабиринта, глядя себе под ноги. Она то называла себя трусихой, то пыталась уверить, что она просто трезвомыслящий человек, но так и не произнесла ни слова. И он также.– Передайте кухарке, что она превзошла самое себя, – обратился Лиланд к дворецкому, вставая из-за обеденного стола. – Это было вдохновение. Я бы зааплодировал, но слишком переполнен, чтобы напрягаться.– Она будет рада услышать это, милорд, – с поклоном ответил дворецкий.Дейзи улыбнулась. Обед был прекрасный, но состоял из самых обычных английских кушаний, хорошо приготовленных. Объехавший весь мир, искушенный во многих удовольствиях виконт Хей, несомненно, едал и блюда получше.– Я вас понимаю, – зашептал он Дейзи на ухо, когда они вдвоем вышли из столовой. – Но кухарка замечательно готовит простую деревенскую снедь. Гораздо лучше, чем это сделал бы любой французский шеф-повар. Мне не нужно, чтобы лебеди пели или соловьи отличались красотой, – каждому свое. Разумный человек не потребует от другого того, на что тот не способен. Весь фокус в том, чтобы угадать талант и оценить его по достоинству.– Вы угадываете мои мысли, – призналась Дейзи. – И делаете это часто.– Прекрасно, – сказал он. – Вспомните об этом, когда начнете вздыхать по другому джентльмену.– Чего не будет, того не будет, – возразила она. – Я имею в виду вздохи по другому джентльмену.– Не будьте столь уверены. Я не возражаю против вздохов. Но воспротивился бы чему-то большему. А теперь идемте в гостиную или в библиотеку, или вообще куда вам хочется. Но время уже позднее, а у нас с вами первая брачная ночь. Слуги придут в ужас, если мы с вами не разделим супружеское ложе. Я не обращал ни малейшего внимания на то, что болтали обо мне прежде, но был бы до крайности огорчен, если бы мы с вами позволили себе нечто такое, что породило бы сплетни теперь. Не правда ли, странно, что человек становится рабом собственных слуг? Но беспокоиться не о чем, если только вас не тянет ко сну. Меня, во всяком случае, не тянет. Не бойтесь, я придумаю, чем нам заняться.Дейзи смутилась. Она знала, что он придумает. Ладно, решила она, лучше раньше, чем позже. Пусть это произойдет, дело недолгое, зато после ей будет проще держать себя с ним. В конце концов, ей приходилось этим заниматься сотни раз. Ей только и надо, что потерпеть, и стараться помнить, что мужчины и есть мужчины, а ее отношение к Лиланду нс переменится никогда.Да, самое лучшее – как можно скорее пройти через это. Дейзи сознавала, что этот момент в ее жизни решающий, и оттого она нервничала сверх меры, даже слова ее звучали с неестественной напыщенностью. Она утратила ту манеру общения с Лиландом, которая успела сложиться у них до венчания. Они тогда и смеялись чаще.– Идите наверх, – сказал Лиланд, остановившись у лестницы. – Я скоро приду.Дейзи начала медленно переступать со ступеньки на ступеньку, но, вспомнив о вездесущих, пусть и незаметных слугах, высоко подняла голову, изобразила улыбку и смело вступила в свой брачный чертог. Глава 20 Дейзи расчесала волосы и перевязала их лентой; горничная подала ей красивую ночную рубашку из тончайшего полотна – оно было почти прозрачным. Дейзи помедлила. Но она не хотела, чтобы Лиланд, когда войдет в спальню, застал ее полностью одетой: раздеваться при нем было бы неловко. Не хотела она и огорчать горничную и вступать с ней в пререкания, потому что рубашка была самой подходящей для брачной ночи. Она надела рубашку, поспешила отпустить девушку и, едва та ушла, забралась на огромную кровать с балдахином, села, натянула одеяло до самой груди и стала ждать, когда появится муж.Дейзи понимала, что ожидание будет с каждой минутой казаться ей все более неприятным, и на всякий случай захватила с собой книжку, чтобы Лиланд, войдя в спальню, увидел, что она чем-то занята. Это она обдумала загодя. Она вовсе не желала просто лежать на кровати, как жертва на языческом алтаре. Или сидеть, вытянувшись в струнку и прислушиваясь к каждому скрипу досок пола, который мог предвещать появление мужа. Она взбила подушки, пристроила их поудобнее за спиной, снова натянула на себя одеяло и сделала вид, что читает, хотя на самом деле настороженно прислушивалась, не раздадутся ли шаги за дверью.Через несколько минут Лиланд вошел в спальню, полностью одетый.Дейзи так и уставилась на него. Он улыбнулся и удивленно спросил:– Что-нибудь не в порядке с моей рубашкой?– Нет, – ответила она, и больше ни слова: не могла же она сказать ему, что ожидала увидеть его в ночном одеянии.– Господи! – произнес он и потянулся, расправляя плечи. – Еще не поздно, а я себя чувствую так, будто много часов провел на ногах. Думаю, это потому, что я не встаю каждый день гораздо позже, а главное, не общаюсь подолгу с множеством людей. Хочется лечь в постель, – продолжал он, снимая сюртук и разматывая шейный платок. – У вас очень уютный вид, мне просто завидно. Мы можем с приятностью провести несколько часов. День, конечно, выдался беспокойный, но я не ощущаю усталости. Я никогда не ложусь спать в столь ранний час и считаю, что если бы я так поступал, это губительно повлияло бы на мой характер.Дейзи продолжала молча смотреть на него. Лиланд как раз в это время стаскивал с себя рубашку через голову, и потому голос его прозвучал приглушенно, когда он добавил:– Пройдет несколько часов, пока я захочу спать, но я не спросил вас. Это невежливо, прошу прощения. Быть может, вы привыкли ложиться рано?Он наконец справился с рубашкой, отбросил ее в сторону и повернулся лицом к Дейзи.Она по-прежнему смотрела на него.– Ах, это, – сказал Лиланд, бросив взгляд на тонкую красную линию у себя на груди. – Мой сувенир из Лондона. Не тревожьтесь, это всего лишь напоминание о той ночи в парке. Рубец не болит.Но Дейзи смотрела не только на след от удара ножом. Ее поразила обнаженная грудь Лиланда. Он казался таким худощавым; она и предположить не могла, насколько крепко и красиво он сложен. Широкая мускулистая грудь, прекрасный торс, сужающийся к бедрам. На груди немного пушистых волос, кожа гладкая и чистая, если не считать зажившего рубца возле самого сердца.Лиланд сел на кровать, разулся, а затем снял с себя брюки. Дейзи взирала на этот процесс как завороженная, но Лиланд держался так, словно раздеваться догола при ней для него самое обычное дело.Таннер никогда не обнажался полностью, за исключением тех случаев, когда мылся. В постель он ложился в рубашке. Сложения он был неуклюжего, коренастый, с довольно большим животом, а кожа вечно в прыщах.Лиланд встал, и его мужское достоинство оказалось на уровне глаз Дейзи. Она смутилась и поспешила отвернуться. Лиланд выглядел как существо совершенно иной породы, нежели Таннер, и то, что люди, избегающие слишком откровенных наименований, называют двадцать первым пальцем, находилось у него в приятной пропорции со всей его крупной фигурой.Лиланд повернулся к ней спиной, собрал свою одежду и прошествовал в гардеробную. Даже его ягодицы выглядели упругими и красивыми.– Я в затруднении, – донесся до Дейзи его голос из гардеробной. – Надеюсь, вы мне поможете сделать выбор. Правда, у вас нет достаточного опыта в таких вещах, но я очень хочу вашего восхищения и одобрения. Поэтому не могу действовать только по своему усмотрению. Сейчас я вам что-то покажу и попрошу высказать ваше мнение.Дейзи насторожилась. Таннер никогда не обращался к ней с вопросами, когда на него накатывало желание. Но его потребности были однообразными и простыми. И она, разумеется, не могла догадаться, чего ожидает от нее такой опытный распутник, как Лиланд. Она слышала о мужчинах, которым нравится, когда их бьют хлыстом или заковывают в цепи. Вдруг ее новый муж один из таких? Неужели он настолько истаскался, что для возбуждения потенции нуждается в боли или унижении? Быть может, он считает, что бывшая узница лишена тонких чувств? Это объяснило бы многое, но разрушило бы все...Лиланд появился из гардеробной, держа в каждой руке по ночной рубашке. Одна из них была просто сшитая, белого цвета, вторая – кремовая, с вышивкой по вороту.– Вот эта, – заговорил он, прикладывая к себе первую, – классическая, очень простая, но сшитая со вкусом. Зато эта, – продолжал он, поменяв руки и выставив на первый план другую рубашку, – как говорят, являет собой последнее слово французской моды. Какую вы предпочли бы?– Не знаю, – с запинкой выговорила Дейзи. – Обе хороши.– Ясно. Сказать по правде, мне не нравятся обе. Я не люблю спать в чем бы то ни было, кроме собственной кожи, но я стараюсь оберегать ваши чувства. Подождите немного, кажется, я нашел то, что надо!Он снова скрылся в гардеробной, потом вышел, раскинув поднятые руки, словно фокусник на сцене, который только что вынул кролика из пустого цилиндра и собирается раскланяться перед публикой. На этот раз на нем был красный шелковый халат, подпоясанный золотым шнуром.– Voila! – произнес он по-французски и повернулся перед ней, высоко подняв голову и задрав нос, как это делают во время демонстрации новых фасонов модели в салоне у модистки. – Что вы думаете об этом?Дейзи не знала, что ответить.– Согласен, – сказал он грустно. – Вызывающе яркий. Это не мой стиль.Он повернулся, крайне удрученный, намереваясь снова идти в гардеробную.– Подождите, – окликнула его Дейзи. – Вы в самом деле считаете важным, в чем человек спит?Лиланд воззрился на нее в полном изумлении.– Дорогая моя, – заговорил он, – мужчина со вкусом никогда не ослабляет свое рвение, даже если он спит. Напомню, что вашему новому супругу было бы невыносимо, если бы вы сочли его неаккуратным и невнимательным. Ясно, что это одеяние вам не по вкусу, но у меня там есть еще одно, из вишневого шелка, я счел его слишком простым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31