– И поэтому, если бы вы подали пример, мадам… Я знаю, что тогда мы бы смогли собрать деньги.
– Вы предлагаете мне пожертвовать деньги, сэр Роберт?
– Мадам, для детей и женщин, – в отчаянии взмолился он. Ведь у королевы, подумалось ему, четверо детей. Неужели, ради Господа Бога, у нее не смягчится сердце?! – Там лежат мертвые матери, прижимая детей к груди… Они едят землю…
Он побоялся сказать ей, что уже сообщалось и о случаях каннибализма.
– Каковы бы ни были ваши политические воззрения по поводу Ирландии, мадам, я умоляю вас пожертвовать деньги!
– Не понимаю, почему я должна это делать. Сэр Роберт, я – королева, и подобный мой публичный жест может быть воспринят как заигрывание с ними, а это не так!
– Поверьте мне, – продолжал уговаривать ее Пил, – в данный момент в этой несчастной стране никого не интересует политика!
– Тогда это будет в первый раз за шесть столетий! Нет, сэр Роберт, ничего не могу вам обещать, пока как следует не подумаю об этом.
– Поговорите с принцем, – предложил ей Пил, – и сообщите мне о своем решении. Но о вашем вкладе должны узнать все, только тогда мы сможем достичь нашей цели. Я вас уверяю, что ирландцы высоко оценят всяческое проявление симпатии и сочувствия с вашей стороны, а значит, и со стороны Англии. Если мы сейчас окажем помощь Ирландии и докажем цену суверенитета Англии, тогда может полностью разрешиться ирландская проблема!
– Меня это сильно бы порадовало, – заметила Виктория. – Должна сказать вам, сэр Роберт, что мне до смерти надоели бесконечные проблемы, связанные с этой несчастной страной. Однако хочу вам посоветовать не слишком поддаваться жалости к ирландцам. У вас, как мне кажется, будет достаточно неприятностей из-за хлебных законов, и вам не стоит испытывать терпение поддерживающих вас людей. Ваше отношение к Ирландии может переполнить чашу их терпения!
Пришло Рождество. Подражая королеве, все украшали ели и распевали рождественские песни в духе празднований в Германии. Но в самом начале года народ еще на шаг приблизился к жуткой пропасти голода. В промышленных городах начались волнения и заговорили о грядущей революции. В Ирландии мертвецов только и успевали сбрасывать в наспех отрытые рвы и присыпать землей. Но ядро партии тори начало сплачиваться под предводительством лорда Джорджа Бентинка, чтобы противостоять отмене зерновых законов. Они отвергли предложение Пила открыть доступ дешевой импортной пшенице в страну. Среди тори ширился раскол. Пил подал королеве прошение об отставке. Но виги, как всегда измотанные внутрипартийными разногласиями, оказались не способны сформировать правительство, и сэр Роберт остался премьер-министром.
Не было альтернативы рассмотрению вопроса о зерновом законе в палате, иначе создавался риск ввергнуть Англию в ужас голода, уже распространившегося в Ирландии. Пил не колебался, какой путь следует выбрать. В его сердце прочно укоренились те самые понятия о человечности и о долге, разглагольствования о которых так легко слетали с языков политиков. Холодный и сдержанный внешне, он искренне жалел молчаливо страдающий народ, и обладал обостренным чувством ответственности перед ним, которое, к сожалению, отсутствовало у большинства высокородных соотечественников. В страну следовало завозить продукты и делиться ими с Ирландией, вне зависимости от того, станут ли страдать от этого богатые землевладельцы или нет.
Он понимал, что против него выступаю многочисленные партии, возглавляемые Бентинком. Он также знал, что больше всего от отмены зерновых законов пострадают его старые друзья и верные соратники по партии тори, которые считали его святой обязанностью поддерживать их интересы в политике.
Перед сэром Робертом стоял труднейший выбор. Ему грозила опасность, о которой упомянула его мудрая маленькая королева – политический крах. И все-таки летом этого года на рассмотрение палаты общин было внесено предложение об отмене зерновых законов.
Виги одобрили предложение и были готовы голосовать за него. К ним присоединились радикалы и предполагалось, что члены партии тори, настроенные против Пила, или переменят свое мнение, или останутся в меньшинстве.
Тут на политической арене появилась новая личность – темный, с быстрыми движениями и медом на языке еврейский политик по имени Бенджамин Дизраэли, проповедовавший проимпериалистические и протекционистские идеалы. Он был известен как великолепный оратор и интеллектуал. Его удивительные способности помогли многим избавиться от предрассудков против его расы. Он теперь ходил в классического покроя одежде и держался весьма благородно в отличие от прежней манеры вести себя. Девятью годами раньше его речи в парламенте заглушали свистом и хохотом, но сейчас воцарялась тишина ожидания, как только на трибуне появлялся этот темноволосый элегантный человек. Дизраэли считался опасным противником. Пилу он не нравился – он его не понимал. Дизраэли походил на экзотическое растение среди трезвых английских политиков.
В летние месяцы 1846 года он объединил протекционистов под предводительством Бентинка и вознамерился сместить сэра Роберта Пила.
Пил не оправдал его доверия. Дизраэли прекрасно понимал: ничто уже не могло остановить отмену зерновых законов, и стране придется отказаться от столетней политики изолированности сельского хозяйства. Но, по его мнению, человек, который предал политические принципы партии тори, должен заплатить за это – с его политической карьерой будет покончено. Дизраэли знал, что у него найдется огромное количество единомышленников, готовых выступить против премьер-министра. Тем самым он надеялся устранить серьезного соперника, который мешал ему занять пост лидера партии.
В тот августовский вечер зал заседаний палат, где должны были состояться дебаты, был переполнен людьми. Было нечем дышать, и напряжение нарастало, потому что оратор за оратором поднимались, чтобы выступить против премьер-министра. Когда выступал Дизраэли и, пересыпая фразы едкими насмешками и всевозможными упреками, раскритиковал представленный билль, Пил сидел неподвижно, сложив руки на груди и глядя в одну точку.
Его старались спасти могущественный герцог Букингемский и друзья со скамьи министров. Но когда подошло время голосовать, некоторые члены палаты общин начали колебаться. Пил в первый раз обвел взглядом зал и увидел, что многие члены его партии переметнулись на сторону политических противников. Восемьдесят протекционистов поддержали вигов и независимых. Среди них, как впоследствии отметил Дизраэли, были не только коллеги Пила, но и его друзья. В итоге зерновые законы были отменены незначительным большинством, но политическая карьера Пила на этом завершилась.
Он поехал в Осборн, где королева приняла его отставку. Виктория была расстроена и возмущалась тем, какие жестокие слова прозвучали в его адрес во время дебатов. Она призналась, что у нее разрывается сердце от необходимости его терять, и в глазах у нее стояли слезы, когда сэр Роберт наклонился, чтобы в последний раз поцеловать королеве руку. Когда за Пилом закрылась дверь, Виктория поделилась с Альбертом своим возмущением: снова у власти будут виги, когда она уже привыкла к сэру Роберту и ей так хорошо работалось с ним.
Едва Пил отошел в тень, сразу же активизировалась политическая фигура, уже долгое время пребывающая в забвении. Старик, доживающий свой век в Брокете, тешась воспоминаниями о своем последнем визите к королеве в Виндзор, не отходил от окна, ожидая курьера из Лондона, который доставит бумагу, призывающую его обратно на службу в качестве сотрудника нового правительства вигов, а может, даже его главы.
Но надежды Мельбурна не оправдались. Лорд Джон Рассел сформировал свой кабинет и представил перечень кандидатур королеве для одобрения. Прежний фаворит королевы даже не был упомянут. Мельбурн пережил удар, у него ухудшилась память и появилась неприятная манера разговаривать с самим собой на людях. Когда Виктория видела его в последний раз, она строго отчитала старика за то, что тот посмел критиковать Пила. Королева одобрила список членов кабинета министров, а покой в Брокете так и не нарушил ни один курьер.
Надежда Мельбурна на возврат к активной политической деятельности медленно угасла, а следом за ней начала угасать и его воля к жизни. Он перестал открывать свои книги и писать мемуары. День ото дня он все быстрее скатывался к могиле.
Глава 15
– О мой дорогой Рассел! Какое чудесное утро! Впрочем, когда занимаешь высокий пост, каждое утро кажется прекрасным!
Пальмерстон улыбался новому премьер-министру. Он стоял у окна, заложив большие пальцы за проймы жилета и глядя на Даунинг-стрит. У него был такой победоносный вид, как будто именно он освободил место премьер-министра, чтобы его старый друг немного посидел на нем. Рассел не улыбнулся ему в ответ, а, напротив, нахмурился и постучал ножом для разрезания бумаг по краю стола.
– Мне нужно многое обсудить с вами, – сказал он, – однако я не намерен беседовать о погоде. Никто не сомневается, что вам нравится работа, дорогой Генри, но если учесть, в каком состоянии находятся дела, то нам, похоже, недолго придется занимать наши кабинеты. Поэтому давайте-ка лучше сразу возьмем быка за рога!
– Недолго?! – Пальмерстон недоуменно поднял брови, и его ярко-голубые глаза засверкали. – Ерунда! Тори треснули посредине, как прогнившее яблоко, и все это благодаря нашему другу господину Дизраэли. Пил не сможет снова сплотить свою партию. Благодарим тебя, Боже, за евреев! Я всегда повторял, что они – удивительная раса. Никто не воспринимает этого осла Бентинка всерьез, поэтому я даже представить себе не могу, кто в силах нас сместить! Послушайте, не стоит быть таким пессимистом, и перестаньте стучать ножом, как старый учитель!
Рассел раздраженно сжал губы. Он поддерживал королеву, недолюбливающую Пальмерстона, и сам с удовольствием избавился бы от него, если бы в администрации вигов нашелся кто-то еще с его опытом и желанием заниматься иностранными делами. Расселу пришлось провести неприятное утро, объясняя ее величеству, что хотя ей не нравится лорд Пальмерстон, он умоляет ее быть к нему снисходительной, потому что этот человек весьма необходим в новом правительстве.
– Вы можете недооценивать тори, я этого делать не стану. Буду вам весьма признателен, дорогой Генри, если вы оторветесь от окна. Давайте займемся делами.
– Конечно. Разрешите мне поприветствовать преданных нам людей вместо вас. Вообще-то, вы должны показаться перед ними. Вы же понимаете, что они пришли приветствовать именно вас, а не меня. – Он радостно помахал зевакам, и в ответ ему раздались восторженные крики. – Лишняя популярность никогда не помешает. Мы ведь всего лишь слуги народа!
– Я никогда не считал, что мне необходимо снискать одобрение низших классов, – резко ответил ему Рассел.
– Вот в этом и состоит разница между нами, – ответил Пальмерстон. – А мне как раз наплевать на мнение людей моего круга! – И он ласково хлопнул Рассела по плечу. – Итак, к делу, к делу!
– Генри, – строго глянул на него Рассел, – Генри, сейчас не время шутить. Я хочу, чтобы вы серьезно прислушались ко мне. Если не можете быть серьезным, то хотя бы успокойтесь!
– Это две почти не выполнимые задачи для ирландца, но я попытаюсь.
– Положение в Ирландии становится все хуже. Во второй раз пропал урожай картофеля, в настоящее время начали выселять крестьян, потому что те не могли платить аренду или обрабатывать землю. Сотни беженцев движутся к Ливерпулю, неся с собой холеру и тиф. В стране нет продовольствия, нет сельскохозяйственных орудий. Но даже и будь они, не нашлось никого, кто бы знал, как следует с ними обращаться. Мы тоже не в состоянии дать работу: не разработана система оплаты труда, а работные дома не могут принять и накормить тысячи людей, осаждающих их. Голод усугубляется, и бог знает, как его одолеть.
– Мы можем импортировать дешевое продовольствие и кормить им людей, – ответил Пальмерстон.
– Существует лимит, в рамках которого нам разрешает приобретать продовольствие Министерство финансов, – заметил Рассел, – большая часть денег понадобится нам, чтобы спасти собственный народ от голода. Того, что мы сможем сделать, далеко недостаточно, когда пропал второй урожай. Вы имеете представление, как сложно организовать людей? Научить их выращивать зерно? Генри, вы можете себе представить, что эти несчастные видели в своей жизни только одно сельскохозяйственное орудие – лопату! А все, что они знают о земледелии, так это как сажать картофель, а потом копать его! Мы посылаем туда продовольствие – очень хорошо. Но как оно распределяется? Что можно сделать в стране, где нет магазинов, где деревни состоят из нескольких хижин, сложенных из дерна и сланца. Где неизвестны хлеб, сахар и свечи! Как можно остановить эпидемии заболеваний, когда люди покидают дома и разносят заразу по всей Ирландии?! Я подробно информировал обо всем этом королеву. Я ей объяснил, что будет чудом, если не погибнет все население страны!
– И что же ответила ее величество? Надеюсь, с губ нашего принца упала жемчужина тевтонской мудрости!
– Он более человечно относится к бедам, чем она, – мрачно заметил Рассел. – Мне кажется, что женщине сложнее представить себе все эти ужасы. Я начинаю верить, что Мария-Антуанетта действительно предложила французскому народу есть пирожные, если у них нет хлеба!
– Потрясающий дядюшка Кэмбридж рекомендовал есть траву! – сказал Пальмерстон. – Но я слышал, его идею не оценили в ирландских кругах. Мой дорогой Рассел, не думаю, что вы найдете поддержку у королевы. Женщины не только страдают от недостатка воображения, они еще и бесчувственны. Но я не сомневаюсь, что принц предложит построить библиотеку или музей, чтобы ирландцы могли погибнуть в атмосфере культуры.
– Принц – иностранец. И не понимаю, какой смысл смеяться над ним, если вы знаете, что для королевы его слово – закон!
– Я не собираюсь разделять ее мнение, – сразу же возразил Пальмерстон. – Меня раздражают его воззрения, вас – мое легкомыслие и болтовня. Но я же не пытаюсь строить нашу внешнюю политику, основываясь на своих шуточках.
– Королева, благослови ее Боже, есть королева, и нам придется мириться с ее маленькими слабостями. Черт побери, я совершенно уверен, что они бы не раздражали нас до такой степени, когда бы не происходили от принца! Но если вы собираетесь вызвать к себе неприязнь королевы, – холодно заметил Рассел, – наша администрация падет через несколько месяцев. Я хочу, чтобы вы поняли кое-что с самого начала, Генри: вы ей не нравитесь, и я не стану утверждать, будто не понимаю почему!
– А вот как раз я не понимаю, почему это ей не нравлюсь, – ухмыльнулся Генри. – Я – добрый старенький «папочка», ведь Мельбурн, тоже пожилой человек, так ей нравился!
– Она обожает принца, и если вы будете высмеивать его за спиной и провоцировать его, то она вас возненавидит! А мне придется испытывать на себе ее недовольство. Раз и навсегда предупреждаю вас, Генри: держитесь поосторожнее при дворе!
– Мой дорогой Рассел, я стану воплощением тактичности, – пообещал Пальмерстон. – Я даже готов давать уроки английского его королевскому высочеству, чтобы он смог наконец избавиться от чертова кобургского акцента, если вы считаете, что мне это поможет. Но моя специальность – международные отношения, и я не понимаю, как может возникнуть конфликт между мной и королевой, если только никто не станет лезть в мои дела! Королеве требуются пустые комплименты – она их получит! Я стану работать в Министерстве иностранных дел и буду подотчетен вам, а королева и ее благородный консорт с моего благословения могут влезать в любые другие проблемы. Итак, вы прочитали мне лекцию о хороших манерах, что еще?
– Грей станет заниматься делами колоний, – сказал Рассел. – Я вас прошу не ссориться с ним.
Пальмерстон захохотал:
– Господи, ничего себе список! Не злите королеву или благородного принца, что по вашему – одно и то же. Не ссорьтесь с Греем! Мой дорогой Рассел, я всегда ссорюсь с Греем, иначе жизнь станет слишком пресной. Вы готовите мне ужасно скучную программу, не так ли?
– Ссоры между вами несколько раз чуть не стоили поста Мельбурну, – ядовито заметил Рассел. – Я не собираюсь терять свое место из-за того, что вы двое не можете сдержать свои антипатии. Я еще раз повторяю: не смейте провоцировать Грея! В случае чего мы все последуем за ним.
– В этом что-то есть, – радостно заявил Пальмерстон. – Но, черт побери, Грей постоянно угрожает подать в отставку, и мне кажется, что было бы просто великолепно, если бы он наконец решился на это. Ну ладно, я не стану с ним ссориться. Пальмерстон – миротворец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Вы предлагаете мне пожертвовать деньги, сэр Роберт?
– Мадам, для детей и женщин, – в отчаянии взмолился он. Ведь у королевы, подумалось ему, четверо детей. Неужели, ради Господа Бога, у нее не смягчится сердце?! – Там лежат мертвые матери, прижимая детей к груди… Они едят землю…
Он побоялся сказать ей, что уже сообщалось и о случаях каннибализма.
– Каковы бы ни были ваши политические воззрения по поводу Ирландии, мадам, я умоляю вас пожертвовать деньги!
– Не понимаю, почему я должна это делать. Сэр Роберт, я – королева, и подобный мой публичный жест может быть воспринят как заигрывание с ними, а это не так!
– Поверьте мне, – продолжал уговаривать ее Пил, – в данный момент в этой несчастной стране никого не интересует политика!
– Тогда это будет в первый раз за шесть столетий! Нет, сэр Роберт, ничего не могу вам обещать, пока как следует не подумаю об этом.
– Поговорите с принцем, – предложил ей Пил, – и сообщите мне о своем решении. Но о вашем вкладе должны узнать все, только тогда мы сможем достичь нашей цели. Я вас уверяю, что ирландцы высоко оценят всяческое проявление симпатии и сочувствия с вашей стороны, а значит, и со стороны Англии. Если мы сейчас окажем помощь Ирландии и докажем цену суверенитета Англии, тогда может полностью разрешиться ирландская проблема!
– Меня это сильно бы порадовало, – заметила Виктория. – Должна сказать вам, сэр Роберт, что мне до смерти надоели бесконечные проблемы, связанные с этой несчастной страной. Однако хочу вам посоветовать не слишком поддаваться жалости к ирландцам. У вас, как мне кажется, будет достаточно неприятностей из-за хлебных законов, и вам не стоит испытывать терпение поддерживающих вас людей. Ваше отношение к Ирландии может переполнить чашу их терпения!
Пришло Рождество. Подражая королеве, все украшали ели и распевали рождественские песни в духе празднований в Германии. Но в самом начале года народ еще на шаг приблизился к жуткой пропасти голода. В промышленных городах начались волнения и заговорили о грядущей революции. В Ирландии мертвецов только и успевали сбрасывать в наспех отрытые рвы и присыпать землей. Но ядро партии тори начало сплачиваться под предводительством лорда Джорджа Бентинка, чтобы противостоять отмене зерновых законов. Они отвергли предложение Пила открыть доступ дешевой импортной пшенице в страну. Среди тори ширился раскол. Пил подал королеве прошение об отставке. Но виги, как всегда измотанные внутрипартийными разногласиями, оказались не способны сформировать правительство, и сэр Роберт остался премьер-министром.
Не было альтернативы рассмотрению вопроса о зерновом законе в палате, иначе создавался риск ввергнуть Англию в ужас голода, уже распространившегося в Ирландии. Пил не колебался, какой путь следует выбрать. В его сердце прочно укоренились те самые понятия о человечности и о долге, разглагольствования о которых так легко слетали с языков политиков. Холодный и сдержанный внешне, он искренне жалел молчаливо страдающий народ, и обладал обостренным чувством ответственности перед ним, которое, к сожалению, отсутствовало у большинства высокородных соотечественников. В страну следовало завозить продукты и делиться ими с Ирландией, вне зависимости от того, станут ли страдать от этого богатые землевладельцы или нет.
Он понимал, что против него выступаю многочисленные партии, возглавляемые Бентинком. Он также знал, что больше всего от отмены зерновых законов пострадают его старые друзья и верные соратники по партии тори, которые считали его святой обязанностью поддерживать их интересы в политике.
Перед сэром Робертом стоял труднейший выбор. Ему грозила опасность, о которой упомянула его мудрая маленькая королева – политический крах. И все-таки летом этого года на рассмотрение палаты общин было внесено предложение об отмене зерновых законов.
Виги одобрили предложение и были готовы голосовать за него. К ним присоединились радикалы и предполагалось, что члены партии тори, настроенные против Пила, или переменят свое мнение, или останутся в меньшинстве.
Тут на политической арене появилась новая личность – темный, с быстрыми движениями и медом на языке еврейский политик по имени Бенджамин Дизраэли, проповедовавший проимпериалистические и протекционистские идеалы. Он был известен как великолепный оратор и интеллектуал. Его удивительные способности помогли многим избавиться от предрассудков против его расы. Он теперь ходил в классического покроя одежде и держался весьма благородно в отличие от прежней манеры вести себя. Девятью годами раньше его речи в парламенте заглушали свистом и хохотом, но сейчас воцарялась тишина ожидания, как только на трибуне появлялся этот темноволосый элегантный человек. Дизраэли считался опасным противником. Пилу он не нравился – он его не понимал. Дизраэли походил на экзотическое растение среди трезвых английских политиков.
В летние месяцы 1846 года он объединил протекционистов под предводительством Бентинка и вознамерился сместить сэра Роберта Пила.
Пил не оправдал его доверия. Дизраэли прекрасно понимал: ничто уже не могло остановить отмену зерновых законов, и стране придется отказаться от столетней политики изолированности сельского хозяйства. Но, по его мнению, человек, который предал политические принципы партии тори, должен заплатить за это – с его политической карьерой будет покончено. Дизраэли знал, что у него найдется огромное количество единомышленников, готовых выступить против премьер-министра. Тем самым он надеялся устранить серьезного соперника, который мешал ему занять пост лидера партии.
В тот августовский вечер зал заседаний палат, где должны были состояться дебаты, был переполнен людьми. Было нечем дышать, и напряжение нарастало, потому что оратор за оратором поднимались, чтобы выступить против премьер-министра. Когда выступал Дизраэли и, пересыпая фразы едкими насмешками и всевозможными упреками, раскритиковал представленный билль, Пил сидел неподвижно, сложив руки на груди и глядя в одну точку.
Его старались спасти могущественный герцог Букингемский и друзья со скамьи министров. Но когда подошло время голосовать, некоторые члены палаты общин начали колебаться. Пил в первый раз обвел взглядом зал и увидел, что многие члены его партии переметнулись на сторону политических противников. Восемьдесят протекционистов поддержали вигов и независимых. Среди них, как впоследствии отметил Дизраэли, были не только коллеги Пила, но и его друзья. В итоге зерновые законы были отменены незначительным большинством, но политическая карьера Пила на этом завершилась.
Он поехал в Осборн, где королева приняла его отставку. Виктория была расстроена и возмущалась тем, какие жестокие слова прозвучали в его адрес во время дебатов. Она призналась, что у нее разрывается сердце от необходимости его терять, и в глазах у нее стояли слезы, когда сэр Роберт наклонился, чтобы в последний раз поцеловать королеве руку. Когда за Пилом закрылась дверь, Виктория поделилась с Альбертом своим возмущением: снова у власти будут виги, когда она уже привыкла к сэру Роберту и ей так хорошо работалось с ним.
Едва Пил отошел в тень, сразу же активизировалась политическая фигура, уже долгое время пребывающая в забвении. Старик, доживающий свой век в Брокете, тешась воспоминаниями о своем последнем визите к королеве в Виндзор, не отходил от окна, ожидая курьера из Лондона, который доставит бумагу, призывающую его обратно на службу в качестве сотрудника нового правительства вигов, а может, даже его главы.
Но надежды Мельбурна не оправдались. Лорд Джон Рассел сформировал свой кабинет и представил перечень кандидатур королеве для одобрения. Прежний фаворит королевы даже не был упомянут. Мельбурн пережил удар, у него ухудшилась память и появилась неприятная манера разговаривать с самим собой на людях. Когда Виктория видела его в последний раз, она строго отчитала старика за то, что тот посмел критиковать Пила. Королева одобрила список членов кабинета министров, а покой в Брокете так и не нарушил ни один курьер.
Надежда Мельбурна на возврат к активной политической деятельности медленно угасла, а следом за ней начала угасать и его воля к жизни. Он перестал открывать свои книги и писать мемуары. День ото дня он все быстрее скатывался к могиле.
Глава 15
– О мой дорогой Рассел! Какое чудесное утро! Впрочем, когда занимаешь высокий пост, каждое утро кажется прекрасным!
Пальмерстон улыбался новому премьер-министру. Он стоял у окна, заложив большие пальцы за проймы жилета и глядя на Даунинг-стрит. У него был такой победоносный вид, как будто именно он освободил место премьер-министра, чтобы его старый друг немного посидел на нем. Рассел не улыбнулся ему в ответ, а, напротив, нахмурился и постучал ножом для разрезания бумаг по краю стола.
– Мне нужно многое обсудить с вами, – сказал он, – однако я не намерен беседовать о погоде. Никто не сомневается, что вам нравится работа, дорогой Генри, но если учесть, в каком состоянии находятся дела, то нам, похоже, недолго придется занимать наши кабинеты. Поэтому давайте-ка лучше сразу возьмем быка за рога!
– Недолго?! – Пальмерстон недоуменно поднял брови, и его ярко-голубые глаза засверкали. – Ерунда! Тори треснули посредине, как прогнившее яблоко, и все это благодаря нашему другу господину Дизраэли. Пил не сможет снова сплотить свою партию. Благодарим тебя, Боже, за евреев! Я всегда повторял, что они – удивительная раса. Никто не воспринимает этого осла Бентинка всерьез, поэтому я даже представить себе не могу, кто в силах нас сместить! Послушайте, не стоит быть таким пессимистом, и перестаньте стучать ножом, как старый учитель!
Рассел раздраженно сжал губы. Он поддерживал королеву, недолюбливающую Пальмерстона, и сам с удовольствием избавился бы от него, если бы в администрации вигов нашелся кто-то еще с его опытом и желанием заниматься иностранными делами. Расселу пришлось провести неприятное утро, объясняя ее величеству, что хотя ей не нравится лорд Пальмерстон, он умоляет ее быть к нему снисходительной, потому что этот человек весьма необходим в новом правительстве.
– Вы можете недооценивать тори, я этого делать не стану. Буду вам весьма признателен, дорогой Генри, если вы оторветесь от окна. Давайте займемся делами.
– Конечно. Разрешите мне поприветствовать преданных нам людей вместо вас. Вообще-то, вы должны показаться перед ними. Вы же понимаете, что они пришли приветствовать именно вас, а не меня. – Он радостно помахал зевакам, и в ответ ему раздались восторженные крики. – Лишняя популярность никогда не помешает. Мы ведь всего лишь слуги народа!
– Я никогда не считал, что мне необходимо снискать одобрение низших классов, – резко ответил ему Рассел.
– Вот в этом и состоит разница между нами, – ответил Пальмерстон. – А мне как раз наплевать на мнение людей моего круга! – И он ласково хлопнул Рассела по плечу. – Итак, к делу, к делу!
– Генри, – строго глянул на него Рассел, – Генри, сейчас не время шутить. Я хочу, чтобы вы серьезно прислушались ко мне. Если не можете быть серьезным, то хотя бы успокойтесь!
– Это две почти не выполнимые задачи для ирландца, но я попытаюсь.
– Положение в Ирландии становится все хуже. Во второй раз пропал урожай картофеля, в настоящее время начали выселять крестьян, потому что те не могли платить аренду или обрабатывать землю. Сотни беженцев движутся к Ливерпулю, неся с собой холеру и тиф. В стране нет продовольствия, нет сельскохозяйственных орудий. Но даже и будь они, не нашлось никого, кто бы знал, как следует с ними обращаться. Мы тоже не в состоянии дать работу: не разработана система оплаты труда, а работные дома не могут принять и накормить тысячи людей, осаждающих их. Голод усугубляется, и бог знает, как его одолеть.
– Мы можем импортировать дешевое продовольствие и кормить им людей, – ответил Пальмерстон.
– Существует лимит, в рамках которого нам разрешает приобретать продовольствие Министерство финансов, – заметил Рассел, – большая часть денег понадобится нам, чтобы спасти собственный народ от голода. Того, что мы сможем сделать, далеко недостаточно, когда пропал второй урожай. Вы имеете представление, как сложно организовать людей? Научить их выращивать зерно? Генри, вы можете себе представить, что эти несчастные видели в своей жизни только одно сельскохозяйственное орудие – лопату! А все, что они знают о земледелии, так это как сажать картофель, а потом копать его! Мы посылаем туда продовольствие – очень хорошо. Но как оно распределяется? Что можно сделать в стране, где нет магазинов, где деревни состоят из нескольких хижин, сложенных из дерна и сланца. Где неизвестны хлеб, сахар и свечи! Как можно остановить эпидемии заболеваний, когда люди покидают дома и разносят заразу по всей Ирландии?! Я подробно информировал обо всем этом королеву. Я ей объяснил, что будет чудом, если не погибнет все население страны!
– И что же ответила ее величество? Надеюсь, с губ нашего принца упала жемчужина тевтонской мудрости!
– Он более человечно относится к бедам, чем она, – мрачно заметил Рассел. – Мне кажется, что женщине сложнее представить себе все эти ужасы. Я начинаю верить, что Мария-Антуанетта действительно предложила французскому народу есть пирожные, если у них нет хлеба!
– Потрясающий дядюшка Кэмбридж рекомендовал есть траву! – сказал Пальмерстон. – Но я слышал, его идею не оценили в ирландских кругах. Мой дорогой Рассел, не думаю, что вы найдете поддержку у королевы. Женщины не только страдают от недостатка воображения, они еще и бесчувственны. Но я не сомневаюсь, что принц предложит построить библиотеку или музей, чтобы ирландцы могли погибнуть в атмосфере культуры.
– Принц – иностранец. И не понимаю, какой смысл смеяться над ним, если вы знаете, что для королевы его слово – закон!
– Я не собираюсь разделять ее мнение, – сразу же возразил Пальмерстон. – Меня раздражают его воззрения, вас – мое легкомыслие и болтовня. Но я же не пытаюсь строить нашу внешнюю политику, основываясь на своих шуточках.
– Королева, благослови ее Боже, есть королева, и нам придется мириться с ее маленькими слабостями. Черт побери, я совершенно уверен, что они бы не раздражали нас до такой степени, когда бы не происходили от принца! Но если вы собираетесь вызвать к себе неприязнь королевы, – холодно заметил Рассел, – наша администрация падет через несколько месяцев. Я хочу, чтобы вы поняли кое-что с самого начала, Генри: вы ей не нравитесь, и я не стану утверждать, будто не понимаю почему!
– А вот как раз я не понимаю, почему это ей не нравлюсь, – ухмыльнулся Генри. – Я – добрый старенький «папочка», ведь Мельбурн, тоже пожилой человек, так ей нравился!
– Она обожает принца, и если вы будете высмеивать его за спиной и провоцировать его, то она вас возненавидит! А мне придется испытывать на себе ее недовольство. Раз и навсегда предупреждаю вас, Генри: держитесь поосторожнее при дворе!
– Мой дорогой Рассел, я стану воплощением тактичности, – пообещал Пальмерстон. – Я даже готов давать уроки английского его королевскому высочеству, чтобы он смог наконец избавиться от чертова кобургского акцента, если вы считаете, что мне это поможет. Но моя специальность – международные отношения, и я не понимаю, как может возникнуть конфликт между мной и королевой, если только никто не станет лезть в мои дела! Королеве требуются пустые комплименты – она их получит! Я стану работать в Министерстве иностранных дел и буду подотчетен вам, а королева и ее благородный консорт с моего благословения могут влезать в любые другие проблемы. Итак, вы прочитали мне лекцию о хороших манерах, что еще?
– Грей станет заниматься делами колоний, – сказал Рассел. – Я вас прошу не ссориться с ним.
Пальмерстон захохотал:
– Господи, ничего себе список! Не злите королеву или благородного принца, что по вашему – одно и то же. Не ссорьтесь с Греем! Мой дорогой Рассел, я всегда ссорюсь с Греем, иначе жизнь станет слишком пресной. Вы готовите мне ужасно скучную программу, не так ли?
– Ссоры между вами несколько раз чуть не стоили поста Мельбурну, – ядовито заметил Рассел. – Я не собираюсь терять свое место из-за того, что вы двое не можете сдержать свои антипатии. Я еще раз повторяю: не смейте провоцировать Грея! В случае чего мы все последуем за ним.
– В этом что-то есть, – радостно заявил Пальмерстон. – Но, черт побери, Грей постоянно угрожает подать в отставку, и мне кажется, что было бы просто великолепно, если бы он наконец решился на это. Ну ладно, я не стану с ним ссориться. Пальмерстон – миротворец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38