Наливая компот, она пролила на скатерть.
– Никак не успокоишься, а? – заметил Антон Романович.
– Это ты все волнуешься, папа, – усмехнулась Ирина, – и знаешь, откуда у тебя эта тревога? От переутомления. Вот откуда.
– Возможно, – рассеянно согласился Антон Романович.

6. ЛОСЕВ НЕРВНИЧАЕТ

Проводив Ирину, Лосев сразу же поехал домой, переоделся и отправился на завод.
Новый цех автоматной линии поражал своими размерами. Длинные ряды станков, блеск металла и кафеля, море мягкого света и чистота, почти лабораторная чистота, все это производило впечатление чего-то сказочного, нереального.
У пульта собрались инженеры-строители, конструкторы, представители администрации во главе с председателем совнархоза. Главный конструктор, уже пожилой человек с ежиком серебристых волос на круглой голове, старался изо всех сил держаться спокойно. Но его выдавали руки: он то вытирал их носовым платком, то принимался расстегивать и снова застегивать пуговицы своего чесучевого пиджака.
Перед пуском не было речей, ленточки и ножниц на традиционном подносе. Просто, главный инженер посмотрел на часы, включил рубильник – и тишина сменилась ровным гулом сотен внезапно оживших машин.
Они и впрямь казались живыми, умными и даже по-человечески чуткими. Вот одна бережно подхватила деталь, сделала на ней три аккуратные ложбинки и осторожно передала второй машине, та – третьей и так далее. В конце линии уже готовые детали, смазанные и аккуратно упакованные, одна за одной попадали в ящик. Несколько минут – ящик исчезал в люке, а на его месте появлялся следующий.
Люди не прикасались к станкам. Они только ходили, останавливались то около одной, то около другой машины и лишь изредка перебрасывались словами.
Увлеченный своеобразной торжественностью обстановки, восхищенный, Лосев позабыл, зачем пришел сюда. Спохватился. Подошел к главному конструктору.
– Скажите, что вы чувствуете сейчас? – спросил он, вынимая блокнот.
Инженер вздрогнул от неожиданности. Быстро перебирая пальцами, он застегнул все пуговицы на пиджаке и только тогда улыбнулся Лосеву.
– Откровенно? – прищурился.
– Ну конечно, иначе какой же интерес.
– Если откровенно, так меня всего; просто распирает от гордости. Не за себя, нет. Моя доля во всем этом, – он сделал широкий жест, словно хотел обнять весь цех, – очень скромная. Меня распирает от гордости за всех нас.
– “Его распирает от гордости за всех нас”, – со злостью подумал Лосев. В статье это будет выглядеть примерно так: “Главный конструктор инженер Андреев сказал, что весь переполнен гордостью. Нет, не за себя, а за нас всех, за весь народ, за рабочих, колхозников, трудящую интеллигенцию…” Экая страсть к парадно-фасадному трескословию!
Лосев мило улыбнулся собеседнику.
– Сказано хорошо. Но слишком обще. А мне хотелось бы поконкретнее. О чем вы сейчас думаете? Чего бы вам хотелось больше всего в эту минуту?
– Чего бы мне хотелось в эту минуту? – переспросил инженер. – К сожалению, это желание неосуществимо. Мне хотелось бы, чтобы рядом с нами стоял мистер Стронг, американский инженер, очень способный и очень умный. В двадцатых годах он помогал нам осваивать первый отечественный трактор. Он говорил, что наша техника отстала от американской по меньшей мере на сто лет. Мне хотелось бы услышать, что бы он сказал сейчас.
Уже поздно ночью, стоя на перроне пригородного вокзала, Лосев перебирал в памяти детали своего интервью с инженером-конструктором. Да, этот Андреев прав. У них есть чем гордиться. И они могут язвить, сколько душе угодно, в адрес пророков, вещавших провал всех замыслов их, всех начинаний.
Мимо прошла девушка. Лосев оглянулся. Сердце заколотилось. Показалось, что это – Ирина.
“Что за глупости, – подумал он. – Почему мысль об этой девушке выводит меня из равновесия? Сентиментальный мальчишка, слюнтяй”.
Сколько раз за эти дни он ловил себя на том, что, вспоминая об Ирине, незаметно для себя начинает перебирать в памяти события последних лет, анализировать, раскладывать все свое прошлое по полочкам, смотреть на них как бы со стороны. Неужели эта девушка вышибла его из колеи? Его, Лосева, чело– века без нервов? Нет, Ирина здесь ни при чем. Это копание в самом себе началось значительно раньше, задолго до знакомства с Ириной. Ну конечно же, раньше! Он только не замечал, считал, что хандрит. Поневоле захандришь. Столько месяцев ожидание, ожидание, ожидание. Оно натягивает нервы, и они начинают звенеть, как струны.
Особенно трудно было, когда он оставался наедине с самим собой, в своей комнате на третьем этаже, с небольшим окном, выходившим на тихий переулок. Просторная комната становилась тесной, как чулан.
Он ходил из угла в угол, курил, потом присаживался за стол, пытался читать или писать и не мог. Дело кончалось тем, что он набрасывал на себя пиджак или, если погода была дождливой, плащ, и выходил на улицу, поближе к центру, в толпу. Здесь, в людской сутолоке, он чувствовал себя лучше. Настроение выравнивалось, приходило спокойствие, а вместе с ним и душевное равновесие.
Иной раз одолевала бессонница. Он просыпался около трех часов ночи и уже лежал так до утра, глядя в потолок, прислушиваясь к звучащим в голове мыслям.
Картины, встающие в памяти, казались дикими, никогда не существовавшими в действительности. Но Лосев знал: эти картины – не вымысел. Было время, когда такие воспоминания приносили ему большое внутреннее удовлетворение, гордую радость.
Если б ему всего полгода назад сказали, что он дойдет до такого состояния, – он расхохотался бы. Лосев – и тяжелые раздумья. Лосев – и колебания. Лосев – и мучительные сомнения. Постой, постой… Почему Лосев? Почему Лосев, черт подери?! Кто такой Лосев? Нету такого. Его выдумали. Да, выдумали. От начала до конца. Нет Жорки Лосева, корреспондента журнала “Новости науки и техники”. Есть Джордж Громашевский, сын известного артиста, покинувшего Россию еще в семнадцатом году. Джордж Громашевский, родившийся в благословенной Америке, где право на жизнь давалось только сильным и богатым, умеющим постоять за себя. Есть Джордж Громашевский, которому мать с детства рассказывала чудесные сказки о Бове Королевиче, о красавице Людмиле, о бесстрашном Руслане и злом, бородатом Карле, былины о Микуле Селяниновиче, Илье Муромце, Соловье Разбойнике. Мать, которая читала ему Пушкина, Лермонтова, Жуковского, которая на память, закрыв глаза, читала ему “Слово о полку Игореве”. Мать, которая до самой смерти надеялась, что ей все же доведется хоть раз еще увидеть бескрайние поля, дремучие леса и покрытые белыми шапками горы далекой стороны. Нет Георгия Лосева. Есть Джордж Громашевский, сын известного артиста, сильного и… прекрасного в своей ненависти к людям, отобравшим у него родину. Любовь и ненависть! Да, именно в этом переплетении чувств представлялась Джорджу Громашевскому родина его отца и матери. Это была чудесная страна, полная светлой музыки и ярких красок, отобранная у него, Джорджа Громашевского, жестокими людьми.
Он учился успешно. Мало сказать успешно: он был талантлив. Это признавали все: не только мать, не только строгий, всегда немного хмурый отец. Это признавали преподаватели колледжа, друзья, товарищи. Он должен был стать литератором. Почему он стал разведчиком? Он мог стать художником: его картины были на выставке в лучшей студии столицы. Как он попал в Доневер? Он мечтал стать знаменитым путешественником. Жюль Верн, Майн Рид, Фенимор Купер… А может быть, именно они зажгли в его душе неугасимую любовь к приключениям, стремление стать сильным, не знающим препятствий в достижении своей цели? Может быть, они и толкнули его на тот путь, на котором он очутился. Они и еще Шерлок Холмс, Нат Пинкертон. Когда началась война, он пошел на фронт добровольцем, восемнадцатилетним мальчишкой. Он мечтал попасть в Россию, но попал в Марокко, потом во Францию, Швецию, наконец в Германию. Он стал разведчиком. Разведчиком крупного масштаба.
Сколько имен он переменил за последние десять лет!
Ему легко давались языки. Он владел в совершенстве французским, немецким, итальянским, испанским. Даже сейчас он ловил себя на том, что мыслит не на русском – русский с детства стал ему родным, – не на английском – этот тоже был для него родным, – а на французском или итальянском. В такие минуты становилось страшно: здесь он должен думать только на русском. Это – закон.
Лосев надеялся, что после войны он станет литератором. Что ж, его мечты, пожалуй, сбылись. Он – журналист. Да еще русский журналист. Нет, он разведчик. Если прикажут, он завтра станет слесарем, токарем по металлу или по дереву, водопроводчиком, электриком, матросом на корабле Он справится. Школа в Доневере многому научила. Она научила выдержке, научила смелости, умению так маскироваться, что родная мать не опознает. Она научила и убивать. Да, если нужно, если потребуется. Это очень противно. Что?.. Противно?.. Услышал бы Фарли. Он бы вывихнул себе челюсть от смеха. Для дела ничего не противно, все оправдано, все дозволено. Превыше всего-задание. Жизнь отдай, а выполни.
Да, Джордж Громашевский гордился своим мастерством, мастерством талантливого разведчика. Проникнуть, куда прикажут, войти в доверие, стать незаменимым, вскружить голову обаянием – он все мог.
В душе он был, как и его умерший незадолго до войны отец, артистом. Его увлекала жизнь, переполненная опасностями и приключениями. Приятно чувствовать себя уверенным, радостно отдавать распоряжения толковым, умным и надежным людям, своим соратникам по борьбе. Но здесь, в России, он не был хозяином. Тут он всего-навсего исполнитель. Сколько их здесь, исполнителей? Этого он не знал, да и не нужно было. Каждый шаг его, незримо для него самого, учитывается, каждый успех будет отмечен, каждый промах зачтен. Нет, промахов не должно быть!
Подошел поезд. Пассажиров было немного. Они торопливо выходят из вагона и спешат к трамвайной остановке. Вагон почти пустой. Проводник, зевая, протянул руку, не глядя на Лосева, надорвал билет и вернулся на свое место. Лосев присел на скамью, посидел немного, потом вынул папиросу и, тарахтя коробком спичек, вышел в тамбур. Темно. Сквозь окно тамбура видны удаляющиеся огни какого-то завода. Вспомнил: вагоноремонтный. Месяц тому назад ездил туда, заметку писал о скоростном методе ремонта. Интересный там народ!
Когда Фарли пригласил его и сказал, что предстоит поездка в Россию, Джордж обрадовался. Наконец-то. Теперь он сможет хоть чем-нибудь отомстить врагам своего отца, своим врагам. Переход границы, устройство на работу, новые знакомства – все это позади.
С жадным любопытством присматривался Лосев к окружающему. Бывал на фабриках и заводах, беседовал с людьми-рабочими, инженерами, служащими. Поражался их страстности в труде. Сильные люди, простые, выносливые. Чувствовал, что слабеет ненависть к ним. У себя в Америке он думал о них совсем иначе. А сейчас… Иногда сам себе задавал вопрос, почему они враги ему, Лосеву? Нет, Лосеву они не враги. Они враги другому, Джорджу Громашевскому, а не Лосеву.
Они ворчат, в беседах поругивают неполадки, злятся. Им все мало. Каждую минуту в этой возродившейся из пепла, подобно Фениксу, стране возникает один дом, за час – шестьдесят, за сутки – тысяча четыреста сорок. Они недовольны. Ежедневно вступают в строй два новых завода. В месяц – шестьдесят производств. И среди них – гиганты. Им все мало. Иногда это вечное недовольство выражается в злых репликах по адресу власти. Но попробуй предложи им другую. Горло перегрызут. Иногда Лосеву хотелось бросить все и уехать, Куда?.. Разве от Фарли укроешься?
…Стучат колеса на стыках. В такт им поскрипывает старенький вагон. Лосеву слышится: “И-ри-на… И-ри-на…” Какое у нее было испуганное лицо тогда… на шверботе, когда она пыталась мокрой рукой поймать край ускользающего борта. Кажется, я не на шутку полюбил ее… “Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь…” Хорошие какие у них песни! Фарли говорит, что врага нельзя полюбить. Никогда. Ни за что. Только для вида. Только если это помогает выполнению задания. Постой, постой! Кто враг? Ирина?.. Какая чушь!..
Спустя еще полчаса он шагал к своему дому по обезлюдевшим улицам и мурлыкал под нос все ту же песенку. “Вот привязался мотив, не отцепишься! В следующее воскресенье она обещала снова придти на пляж. А может быть, удастся раньше ее увидеть? Неужели я люблю ее?” – с тоской подумал он и поймал себя на том, что произносит мысли вслух. Остановился, тяжело дыша от невесть откуда навалившегося чувства страха. Потом со злостью стукнул себя кулаком по лбу. “Ты не разведчик, а тряпка, Лосев. Возьми себя в руки, скотина! Ведь ты погибнешь, Лосев, погибнешь!”

7. ЗАМЕТКА

На следующий день Ирина, окунувшись с головой в работу, совсем позабыла о случившемся. Вспомнила только поздно вечером, когда отец вдруг постучался и попросил зайти к нему в кабинет. Ирина почему-то встревожилась
Когда она вошла, Антон Романович стоял у окна спиной к двери и ритмично постукивал пальцами по подоконнику.
– Прочитай, вон там, на столе, не оборачиваясь, – глухо произнес он.
Ирина взяла развернутую газету. Небольшая заметка, на четвертой странице внизу была обведена красным карандашом. Торопливо пробежала глазами по строчкам.
“Вчера, во время катания на шверботе, – писалось там, аспирантка психоневрологического института И.А.Браилова свалилась в воду. Швербот находился далеко от берега. Не умея плавать, Браилова начала тонуть. Сидевший за рулем Г.С.Лосев бросился в море, настиг утопающую и, несмотря на штормовую погоду, продержался с ней на поверхности до прихода спасательного катера. Пострадавшей была оказана медицинская помощь. Здоровье вне опасности”.
Ирине стало мучительно стыдно за свою ложь. Она опустила газету и посмотрела на ссутулившуюся фигуру отца.
– Я не хотела огорчать тебя и потому скрыла, – прошептала она. – Если бы я знала, что тебе станет известно… И потом, в заметке все очень преувеличено, папа. Поверь.
Антон Романович молчал, продолжая постукивать пальцами по подоконнику. Ирина постояла немного, искоса поглядывая на отца и растерянно теребя газету, потом вздохнула и, понурившись, пошла к двери.
– А этот, Лосев?.. Можно хотя бы узнать, кто он такой? – спросил Антон Романович. – Или это тоже секрет?
– Какие же секреты? – остановилась Ирина. – Я с ним познакомилась в прошлое воскресенье. На пляже. Очень интересный человек: живой, остроумный. Он бы тебе понравился, папа.
– Не сомневаюсь, – буркнул Браилов. – Ладно, иди спать и… Будем считать инцидент исчерпанным. А только чтобы такие прогулки, даже с интересными людьми, больше не повторялись. Это – категорически!
Заметка в газете встревожила не только Браилова. В тот же день, несколькими часами раньше, она стала предметом обсуждения среди сотрудников журнала “Новости науки и техники”.
Первым прочитал заметку Картавин – сорокапятилетний молодящийся журналист, весельчак и любитель сенсаций.
– Лосев-то наш прогремел! – воскликнул он, тыча пальцем в газету. – Ах морской пират, разбойник этакий!
Схватив газету, он побежал разыскивать Лосева.
Лосев никогда не работал дома. Свои очерки он писал тут же, в редакции, примостившись за столом у окна в большом тихом зале редакционной библиотеки.
– Чем ты занят? – спросил Картавин, заглядывая через плечо Лосева на исписанные четким почерком узкие полоски бумаги. – О, Сибирь-матушка, Амур-батюшка… Я считал, что ты психоневрологию штурмуешь.
– Почему психоневрологию? – удивился Лосев, отрываясь от объемистого тома “Большой Советской Энциклопедии”.
– Да вот, читаю в газете… Наш Лосев спас от смерти аспирантку психоневрологического института. Думаю, Георгий Степанович новую тему облюбовал и собирает материалы из первоисточника, да еще в экзотической обстановке.
Лосев прочитал заметку и возмутился:
– Черт знает что! Найти бы, кто этим занимается, да уши натрепать. Любой пустяк – в газету!
– Ну, знаешь, спасение человека – это не пустяк, – заметил Картавин. – Это – героизм, если хочешь.
– Подумаешь, героизм! Она так волновалась, чтобы отец не узнал, а теперь… И меня в таком свете выставили – людям в глаза смотреть стыдно.
– Не скромничай, Лосев! – хитровато подмигнул Картавин. – В душе, небось, рад-радешенек. Она, эта Браилова, интересна или так себе? Скучная, должно быть, особа?
– Почему скучная?
– Сам понимаешь: возиться с психическими – невеселое дело,
– При чем здесь психические? – едва сдерживая раздражение, вскинул плечами Лосев. – Она работает в научно – исследовательском институте: лечение сном, оригинальная методика, усыпление больных приборами, действующими на расстоянии…
– Вот, вот, – весело засмеялся Картавин… – Я же говорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17