Когда майор подъехал к дому, было уже совсем темно. Лампочку на этаже опять спионерили, и Александр Степанович долго не мог попасть ключом в прорезь замка, а когда наконец попал, сразу почувствовал противный холодок в позвоночнике — ригель был не заперт. Ни он, ни Ольга такого себе не позволяли никогда. Ворвавшись в прихожую, майор обомлел. Почти вся мебель куда-то подевалась, исчезли телевизор с видиком, холодильник, кресла, но, вспомнив утренний разговор, он успокоился, все встало на свои места. Только вот дверь была не заперта… Однако уже в следующее мгновение Александр Степанович понял почему.
В кухне на столе рядком лежали сиамские хищники. Видимо, их убивали медленно, так что шерсть от боли встала дыбом… От кошачьих голов почти ничего не осталось, истерзанные останки зверьков различались только по форме — кошка ждала котят. Сарычев подошел поближе, зачем-то дотронулся до уже остывших, ставших такими беззащитными и маленькими тел и внезапно ни с чем не сравнимая ярость охватила его. Он вдруг захотел ощутить, что испытывает воин, когда вонзает клинок в горло врага и, глядя ему пристально в глаза, проворачивает сталь в дымящейся ране. Дикий, мучительный крик вырвался из груди майора, он даже не сразу услышал телефонный звонок.
— Да, — взял он наконец трубку.
— Александр Степанович? Вы в Англии не бывали? — издевательски спросил его визгливый мужской голос.
— Не доводилось. — Майор удивился собственному ледяному спокойствию.
— Так вот, у англичан поговорка есть, — в трубке противно хмыкнули, — «любопытство сгубило кошку». А мы ее по-своему переиначили — кошаков сгубило любопытство хозяина.
На том конце линии громко заржали, а потом тот же голос медленно и зло произнес:
— Разжевал, мент поганый?
Пару минут Сарычев слушал короткие гудки, затем пошел на кухню. «Ну и денек, сплошные похороны». — Он бережно упаковал кошачьи останки в один целлофановый пакет — жили вместе, пусть и в земле лежат бок о бок, потом смыл кровь и задумался о месте захоронения, как вдруг за окном взвыла сигнализация. С высоты шестого этажа майор увидел, как какие-то типы пинают ногами его «семерку». На сегодня это было уже слишком. Перекладывая на ходу ПМ из кобуры в карман, майор рванулся в темноту парадной, забыв о всякой осторожности.
Не зря на востоке говорят: гнев — худший учитель. Словно натолкнувшись на невидимую преграду, Сарычев споткнулся, что-то темное мягко обволокло его сознание, и он почувствовал, как проваливается в мрачную пропасть небытия.
Когда сознание вернулось к нему, майор ощутил, что лежит в темноте, скрючившись, как заспиртованный недоносок в банке. Воняло бензином, связанные за спиной руки упирались во что-то обжигающе-ледяное, и, несмотря на сильную боль в голове, накрытой чем-то вроде наволочки, Сарычев понял, что он в багажнике. Чтобы согреться, он задержал дыхание и принялся сокращать те мышцы, которые еще слушались. Между тем, судя по ощущениям, съехали с шоссе на проселок и больше часа бока майора знакомились с тяжелой сумкой, набитой шоферскими инструментами. Наконец движение замедлилось, взвизгнули петли ворот, и машина остановилась. Хлопнули дверцы, и Сарычев услышал скрип снега под сильными ногами, сопровождаемый невыразительным голосом с блатняцкой хрипотцой:
— Дубрано, бля. Красноперый-то не околеет там в трюме?
— Ботало придержи. — Майор узнал визгливый тембр своего телефонного собеседника и понял, что влип основательно.
— Легавому холод не страшен — он ведь и так отмороженный, правда, майор? — По крышке багажника похлопали ладонью, засмеялись, и кто-то быстро поднялся по ступенькам крыльца.
Майор попытался перевернуться на другой бок, но только ободрал себе локти, глухо застонал от бессилия, выругался и подумал, что глупее смерти, чем от холода, пожалуй, не придумаешь. В этот момент крышку багажника открыли, сильные руки грубо выволокли его наружу и потащили в дом. Он оказался в душном помещении, где пахло дымом и трещали поленья в жарко топившейся печке. Его толчком усадили на стул и сорвали с головы наволочку. После темноты майор инстинктивно закрыл глаза и тут же получил «калмычку» — удар по шее ребром ладони.
— Что-то рано ты, мент, жмуришься, не время еще.
Раздалось дружное ржанье. Сарычев чуть разлепил веки и огляделся. Он сидел в углу большой, с розовыми обоями комнаты. Напротив топилась печь, посередине стоял круглый стол с батареей бутылок и жратвой. Кроме майора в комнате находились еще трое. Один, стриженый, с красной лоснящейся мордой, сидел у стены, ковыряя ножом в консервной банке. Двое других стояли неподалеку от Сарычева. Тот, что повыше, здоровый, с перебитым носом и мутными, остекленевшими глазами, не отрывая своих стекляшек от переносицы майора, легонько ударял левым кулаком о правую ладонь, как бы давая знать всем понимающим, что он махальщик note 26 Note26
Кулачный боец.
, к тому же левша… Рядом с боксером его напарник казался шибзиком, но майор по едва уловимым признакам — артикуляции, выражению глаз, манере держаться — почувствовал, что плюгавый опасней всех.
Между тем согревшиеся кисти заломило, к ним вернулась чувствительность, и Сарычев продолжил начатое в багажнике — стал вращать напряженными руками, постепенно их разводя. Он сразу понял, что стреножили его некачественно — не намочив предварительно веревку и, самое главное, без фиксации в шею, так что освобождение являлось только вопросом времени.
Плюгавый подошел к столу, махнул, не закусывая, стакан и знакомым визгливым голосом скомандовал:
— Кувалда, корешок, обломай-ка менту рога. Для начала.
На Сарычева он смотрел равнодушно, словно на матерого волка, посаженного на цепь.
— Будет сделано. — Боксер тут же с готовностью провел «двойку», намереваясь пустить майору кровь и основательно встряхнуть мозги. Правда, несколько самонадеянно. Совершенно инстинктивно Александр Степанович сделал защитное движение, и кулаки нападающего врезались в верхотуру его черепа. Хрустнули выбитые суставы, и Кувалда с яростным матом бережно прижал свою левую руку правой ладонью к животу.
В тот же миг нога плюгавого взметнулась вверх и, подобно пушечному ядру, впечаталась в грудь Сарычева. Удар был неплох, майора вместе со стулом опрокинуло на спину, и хотя он успел выдохнуть и напрячься, в глазах завертелись огненные круги.
— Вот так, падла легавая. — Шибзик все еще скалился, но улыбка у него была какая-то вялая, неестественная, а Сарычев, лежа на спине, делал вид, что сильно ударился затылком и вот-вот отдаст Богу душу — закатил глаза, затрясся как параличный, ощущая в то же время, что стягивающая руки веревка начинает подаваться.
— Ну-ка, воткни туда, где оно торчало, — приказал обсосок с раздражением в голосе, и когда Кувалда вернул майора в исходную позицию, посмотрел на непрекращающего жевать мордоворота. — Хватит, бля, умножаться note 27 Note27
Здесь — жрать.
. Пора дело делать.
Тот вытер рукавом жирные губы и вскочил, оказавшись высоким, брюхатым, с разведенными в виде икса ногами.
— Какой красавец! — Его аморфная, лоснящаяся морда нависла над майором, обдавая перегаром и вонью гнилых зубов. Потрепав Сарычева за щеку, он игриво пропел: — Жося, сейчас мы тебе очко расконопатим, акробатом note 28 Note28
Пассивный партнер в гомосексуализме.
у меня будешь, универсалом note 29 Note29
Опытный пассивный партнер.
…
Дальше Сарычеву объяснять было не нужно — перед ним стоял «глиномес» — активный гомосексуалист, и перспектива быть оттраханным его не радовала. Майор напряг руки в последнем отчаянном усилии и наконец с облегчением почувствовал, что веревочные кольца подались. В это время мордастый легко приподнял его со стула, заботливо приговаривая:
— Давай, Жося, раздвинься, чтоб мне тебя не ломать. — И тут Сарычев нанес ему сильный поддевающий удар в пах подъемом стопы.
Очень уж Александр Степанович постарался — движение было настолько мощным, что нижняя часть хозяйства «ухажера» проникла в его брюшную полость. Активный отрубился мгновенно, не издав ни звука. Спасавший свою честь майор уже готов был помножить на ноль и прочих присутствующих, как вдруг в руках плюгавого оказалась продолговатая коробочка, из которой вылетели две стрелки с тонкими проводками. Они вонзились Сарычеву прямо в шею, и он упал как подкошенный, даже не успев вскрикнуть. Тело его дернулось пару раз и замерло. Шибзик осмотрел поверженного «глиномеса», пнул ногой его безжизненную тушу и горестно вздохнул:
— Непруха, бля. Все не в жилу, не в кость, не в масть. Надыбай баян. — Это относилось уже к Кувалде, и тот мигом приволок десятикубовую дурмашину в оригинальной упаковке. Впрочем, без особого энтузиазма — все мысли его, похоже, были о подраненных клешнях…
— Ладно, не так, так этак. — Осторожно вколовшись в магистраль note 30 Note30
Вена.
«глиномеса», обсосок набрал в шприц крови, зачем-то посмотрел на свет и, засадив иглу в вену майора, с ухмылочкой нажал на шток. Подумал и, прошептав: «Кашу маслом не испортишь», — повторил ту же операцию с другой рукой Сарычева. Потом подошел к печке и бросил шприц в ярко горевшее пламя.
— Грузи обоих в лайбу, — обернулся он к Кувалде, сплюнул прямо на пол и вышел на свежий воздух. Чувствовалось, что настроение у него паршивое.
Правда, уже на подъезде к городу, когда в свете фар появилась стая одичавших собак, обсосок несколько оживился.
— Стопори, — приказал он и выпихнул бесчувственное тело мордастого на обочину. — Сожрут и со СПИДом.
Затем, с ненавистью глядя на недвижимого Сарычева, прошипел:
— Я тебе устрою, падла, похмелье. Всю жизнь помнить будешь… — И вытащив бутылку со зловещей надписью «Спирт питьевой», резко повернулся к ощерившемуся Кувалде: — Рот закрой. А менту открой. И пошире…
— Да не пил я ничего, не пил, — еще не совсем проспавшийся, Сарычев, забыв, что он не в своем кабинете, бухнул кулаком по столу — Говорю, не пил!..
— Постой, Александр Степанович, — почти-генерал посмотрел на него укоризненно, — вот, черным по белому гибэдэдэшники пишут, вот пожалуйста: «…в состоянии сильного алкогольного опьянения», «содержание алкоголя в крови» — так, столько-то промилле, «оказался на проезжей части вне зоны пешеходного перехода», так… «привело к дорожно-транспортному происшествию», ну, дальше неинтересно. Так что, они придумали это все?
Сарычев молчал.
— Ствол, удостоверение, эти вот художества, — почти-генерал раздраженно ткнул пальцем в справку из госавтоинспекции, — знаешь, Александр Степанович, ты ведь не был в отпуске за прошлый год, а?
— Не был. — Майор угрюмо вздохнул, уже зная продолжение.
— Ну так сходи отдохни, а тем временем все прояснится.
«Черта с два у них что-нибудь прояснится, — майор имел в виду обитателей 512-го кабинета, Особую инспекцию при управлении кадров ГУВД, — им и так все ясно, станут они, пожалуй, в дерьме ковыряться. Наши люди своих стволов не теряют…»
— Ладно, будет день, будет пища, — почти-генерал подписал ему пропуск, — еще одна щепотка соли на свежую рану, — и, пожимая на прощание руку, тихо спросил: — Знаешь, чего больше всего в этом мире? Дерьма.
Это Сарычев и сам знал. Мрачно он пожелал начальству удачи и пошел на выход.
Опять валил снег. Майор вдруг с особой ясностью почувствовал, как все это ему обрыдло — бесконечная зима, опостылевшая служба, семейная неустроенность, хренотень последних дней… Захотелось напиться — в стельку, в дрезину, в дугу… Так, как в гибэдэдэшном акте написано… Чтобы сразу в аут, в темноту, без всяких мыслей… «Ну вот еще, никак истерика? Не мякни, гад, не мякни», — живо справился он с упадническим настроением, глянул на дома, на троллейбусы, на спешащих по своим делам людей, протер лицо снегом, сплюнул и пошел домой. Ладно, ладно, не все так плохо… Руки целы, ноги тоже, ни денег, ни ключей эти гниды у меня не взяли. Ничего, ничего, прорвемся…
В ларьке он попросил порожнюю коробку, поднявшись домой, убрал в нее мешок с кошачьими останками, медленно спустился к заметенной машине, вытащил лопату из промерзшего багажника и долго, удивляясь собственному спокойствию, долбил похожую: камень землю. Потом он присыпал жалкий холмик снегом, постоял немного, двигая кадыком, и в какой-то потерянности, сгорбившись, двинулся домой. Долго наводил порядок, зачем-то по второму разу выдраил полы и в конце концов воплотил в жизнь давнишнюю свою мечту — повесил в пустой комнате большой боксерский мешок.
Мешок был изготовлен из толстой кожи, весил, наверно, с центнер и боксерским его можно было назвать лишь весьма условно — лупить по нему можно было и руками, и ногами. Александр Степанович надел «блинчики», чтобы не изодрать свое сокровище раньше времени, note 31 Note31
Если стучать по боксерскому мешку голыми руками и хорошо, то скоро он порвется. Проверено.
и мешку досталось по полной программе. Все, что скопилось у майора на душе, вылилось в каскаде сокрушительых ударов. Особенно хорошо удавались Сарычеву диагональные разноуровневые атаки типа «левая рука — правая нога». Минут сорок раздавались звонкие, пробирающие до нутра звуки ударов, а негодующие соседи снизу, сверху, справа, слева раздраженно стучали по трубам. Наконец, взопрев, Сарычев выдохся, снял мокрые от пота «блинчики» и пошел под душ.
Сполоснувпшсь, он достал из-под ванны небольшую коробку, открыл и, размотав мягкую фланелевую тряпицу, взял в руки пистолет Макарова. В тусклом свете лампы блеснула гравировка «Лейтенанту Сарычеву А. С. за героизм и личное мужество» — коротко и со вкусом. Помнится, еще взяточник Щелоков подарил — упокой, Господь, его генеральскую душу. Тогда, правда, было обидно — лучше бы звезду пораньше. Да ведь все, что ни делается, к лучшему. «Хоть и дерьмо, а все-таки ствол». — Александр Степанович протер патроны, снарядил обойму и, проверив затвор, пошел спать. А пистолетик-то, хоть и дерьмовый, все же положил под подушку…
Несмотря на усталость, заснул он не сразу, с телом происходило что-то странное. То откуда-то из глубины накатывали волны нестерпимого жара, и майор, скидывая с себя одеяло, весь покрывался испариной, то, уже через минуту, пот становился ледяным, и, щелкая зубами от холода, Сарычев проклинал свое путешествие в багажнике, полагая, что начинается простуда. Наконец под утро он задремал, и его сознание очутилось где-то посередине между сном и явью.
Майор ощутил себя пробирающимся по узкой, извилистой галерее. Двигаться все время приходилось в «распоре», внизу был обрыв, и Сарычев слышал, как при каждом шаге из-под его ног, обернутых толстой кожей быка-хака и надежно затянутых ремнями, раз за разом срываются и булькают где-то далеко внизу мелкие камни. Майор с удивлением отметил, что, несмотря на кромешную темень, он свободно различает окружающее, только не обычным зрением, а каким-то другим, не имеющим к глазам ни малейшего отношения. Наконец его обостренный слух отметил, что упавшие камни больше не булькают, а сухо ударяются о дно разлома, это означало, что Великий Нижний Поток ушел в сторону и Пещера Духов уже недалеко.
Скоро майор уловил легкое движение воздуха, инстинкт подсказал, что под ногами появилась опора, и он пополз по сужающемуся каменному коридору, торопясь, чтобы Владыка Смерти не учуял его. Неожиданно галерея расширилась, и Сарычев очутился в неправдоподобно огромном зале, стены которого были сплошь усеяны крупными, всевозможных цветов, кристаллами гипса. В центре пещеры бушевало Озеро Гнева, над его неспокойной поверхностью клубился молочно-белый пар. По запаху Сарычев безошибочно понял, что Духи сегодня в плохом настроении. Затаив дыхание и стараясь не смотреть на мутный водоворот, он приблизился ко входу в расщелину и, прокравшись по ней, оказался в сферическом гроте, свод которого украшали концентрические окружности желтоватых кристаллов.
Не обращая на великолепие красок никакого внимания, Сарычев кинулся дальше и вскоре припал к наполненным прозрачной влагой следам Владыки Смерти. Не в силах сдержаться, он закричал от переполнившего его восторга:
— Хуррр!
На дне лежал жемчуг — слезы Владыки Смерти, Того-кто-рвет-тетиву-лука-жизни. Сарычев положил их на ладонь и увидел, что в большинстве своем они продолговатые и с отверстиями — те самые, за которые люди с севера с радостью отдадут ему молодую, еще не рожавшую белокожую женщину, а в придачу и звонкий Клык Победы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
В кухне на столе рядком лежали сиамские хищники. Видимо, их убивали медленно, так что шерсть от боли встала дыбом… От кошачьих голов почти ничего не осталось, истерзанные останки зверьков различались только по форме — кошка ждала котят. Сарычев подошел поближе, зачем-то дотронулся до уже остывших, ставших такими беззащитными и маленькими тел и внезапно ни с чем не сравнимая ярость охватила его. Он вдруг захотел ощутить, что испытывает воин, когда вонзает клинок в горло врага и, глядя ему пристально в глаза, проворачивает сталь в дымящейся ране. Дикий, мучительный крик вырвался из груди майора, он даже не сразу услышал телефонный звонок.
— Да, — взял он наконец трубку.
— Александр Степанович? Вы в Англии не бывали? — издевательски спросил его визгливый мужской голос.
— Не доводилось. — Майор удивился собственному ледяному спокойствию.
— Так вот, у англичан поговорка есть, — в трубке противно хмыкнули, — «любопытство сгубило кошку». А мы ее по-своему переиначили — кошаков сгубило любопытство хозяина.
На том конце линии громко заржали, а потом тот же голос медленно и зло произнес:
— Разжевал, мент поганый?
Пару минут Сарычев слушал короткие гудки, затем пошел на кухню. «Ну и денек, сплошные похороны». — Он бережно упаковал кошачьи останки в один целлофановый пакет — жили вместе, пусть и в земле лежат бок о бок, потом смыл кровь и задумался о месте захоронения, как вдруг за окном взвыла сигнализация. С высоты шестого этажа майор увидел, как какие-то типы пинают ногами его «семерку». На сегодня это было уже слишком. Перекладывая на ходу ПМ из кобуры в карман, майор рванулся в темноту парадной, забыв о всякой осторожности.
Не зря на востоке говорят: гнев — худший учитель. Словно натолкнувшись на невидимую преграду, Сарычев споткнулся, что-то темное мягко обволокло его сознание, и он почувствовал, как проваливается в мрачную пропасть небытия.
Когда сознание вернулось к нему, майор ощутил, что лежит в темноте, скрючившись, как заспиртованный недоносок в банке. Воняло бензином, связанные за спиной руки упирались во что-то обжигающе-ледяное, и, несмотря на сильную боль в голове, накрытой чем-то вроде наволочки, Сарычев понял, что он в багажнике. Чтобы согреться, он задержал дыхание и принялся сокращать те мышцы, которые еще слушались. Между тем, судя по ощущениям, съехали с шоссе на проселок и больше часа бока майора знакомились с тяжелой сумкой, набитой шоферскими инструментами. Наконец движение замедлилось, взвизгнули петли ворот, и машина остановилась. Хлопнули дверцы, и Сарычев услышал скрип снега под сильными ногами, сопровождаемый невыразительным голосом с блатняцкой хрипотцой:
— Дубрано, бля. Красноперый-то не околеет там в трюме?
— Ботало придержи. — Майор узнал визгливый тембр своего телефонного собеседника и понял, что влип основательно.
— Легавому холод не страшен — он ведь и так отмороженный, правда, майор? — По крышке багажника похлопали ладонью, засмеялись, и кто-то быстро поднялся по ступенькам крыльца.
Майор попытался перевернуться на другой бок, но только ободрал себе локти, глухо застонал от бессилия, выругался и подумал, что глупее смерти, чем от холода, пожалуй, не придумаешь. В этот момент крышку багажника открыли, сильные руки грубо выволокли его наружу и потащили в дом. Он оказался в душном помещении, где пахло дымом и трещали поленья в жарко топившейся печке. Его толчком усадили на стул и сорвали с головы наволочку. После темноты майор инстинктивно закрыл глаза и тут же получил «калмычку» — удар по шее ребром ладони.
— Что-то рано ты, мент, жмуришься, не время еще.
Раздалось дружное ржанье. Сарычев чуть разлепил веки и огляделся. Он сидел в углу большой, с розовыми обоями комнаты. Напротив топилась печь, посередине стоял круглый стол с батареей бутылок и жратвой. Кроме майора в комнате находились еще трое. Один, стриженый, с красной лоснящейся мордой, сидел у стены, ковыряя ножом в консервной банке. Двое других стояли неподалеку от Сарычева. Тот, что повыше, здоровый, с перебитым носом и мутными, остекленевшими глазами, не отрывая своих стекляшек от переносицы майора, легонько ударял левым кулаком о правую ладонь, как бы давая знать всем понимающим, что он махальщик note 26 Note26
Кулачный боец.
, к тому же левша… Рядом с боксером его напарник казался шибзиком, но майор по едва уловимым признакам — артикуляции, выражению глаз, манере держаться — почувствовал, что плюгавый опасней всех.
Между тем согревшиеся кисти заломило, к ним вернулась чувствительность, и Сарычев продолжил начатое в багажнике — стал вращать напряженными руками, постепенно их разводя. Он сразу понял, что стреножили его некачественно — не намочив предварительно веревку и, самое главное, без фиксации в шею, так что освобождение являлось только вопросом времени.
Плюгавый подошел к столу, махнул, не закусывая, стакан и знакомым визгливым голосом скомандовал:
— Кувалда, корешок, обломай-ка менту рога. Для начала.
На Сарычева он смотрел равнодушно, словно на матерого волка, посаженного на цепь.
— Будет сделано. — Боксер тут же с готовностью провел «двойку», намереваясь пустить майору кровь и основательно встряхнуть мозги. Правда, несколько самонадеянно. Совершенно инстинктивно Александр Степанович сделал защитное движение, и кулаки нападающего врезались в верхотуру его черепа. Хрустнули выбитые суставы, и Кувалда с яростным матом бережно прижал свою левую руку правой ладонью к животу.
В тот же миг нога плюгавого взметнулась вверх и, подобно пушечному ядру, впечаталась в грудь Сарычева. Удар был неплох, майора вместе со стулом опрокинуло на спину, и хотя он успел выдохнуть и напрячься, в глазах завертелись огненные круги.
— Вот так, падла легавая. — Шибзик все еще скалился, но улыбка у него была какая-то вялая, неестественная, а Сарычев, лежа на спине, делал вид, что сильно ударился затылком и вот-вот отдаст Богу душу — закатил глаза, затрясся как параличный, ощущая в то же время, что стягивающая руки веревка начинает подаваться.
— Ну-ка, воткни туда, где оно торчало, — приказал обсосок с раздражением в голосе, и когда Кувалда вернул майора в исходную позицию, посмотрел на непрекращающего жевать мордоворота. — Хватит, бля, умножаться note 27 Note27
Здесь — жрать.
. Пора дело делать.
Тот вытер рукавом жирные губы и вскочил, оказавшись высоким, брюхатым, с разведенными в виде икса ногами.
— Какой красавец! — Его аморфная, лоснящаяся морда нависла над майором, обдавая перегаром и вонью гнилых зубов. Потрепав Сарычева за щеку, он игриво пропел: — Жося, сейчас мы тебе очко расконопатим, акробатом note 28 Note28
Пассивный партнер в гомосексуализме.
у меня будешь, универсалом note 29 Note29
Опытный пассивный партнер.
…
Дальше Сарычеву объяснять было не нужно — перед ним стоял «глиномес» — активный гомосексуалист, и перспектива быть оттраханным его не радовала. Майор напряг руки в последнем отчаянном усилии и наконец с облегчением почувствовал, что веревочные кольца подались. В это время мордастый легко приподнял его со стула, заботливо приговаривая:
— Давай, Жося, раздвинься, чтоб мне тебя не ломать. — И тут Сарычев нанес ему сильный поддевающий удар в пах подъемом стопы.
Очень уж Александр Степанович постарался — движение было настолько мощным, что нижняя часть хозяйства «ухажера» проникла в его брюшную полость. Активный отрубился мгновенно, не издав ни звука. Спасавший свою честь майор уже готов был помножить на ноль и прочих присутствующих, как вдруг в руках плюгавого оказалась продолговатая коробочка, из которой вылетели две стрелки с тонкими проводками. Они вонзились Сарычеву прямо в шею, и он упал как подкошенный, даже не успев вскрикнуть. Тело его дернулось пару раз и замерло. Шибзик осмотрел поверженного «глиномеса», пнул ногой его безжизненную тушу и горестно вздохнул:
— Непруха, бля. Все не в жилу, не в кость, не в масть. Надыбай баян. — Это относилось уже к Кувалде, и тот мигом приволок десятикубовую дурмашину в оригинальной упаковке. Впрочем, без особого энтузиазма — все мысли его, похоже, были о подраненных клешнях…
— Ладно, не так, так этак. — Осторожно вколовшись в магистраль note 30 Note30
Вена.
«глиномеса», обсосок набрал в шприц крови, зачем-то посмотрел на свет и, засадив иглу в вену майора, с ухмылочкой нажал на шток. Подумал и, прошептав: «Кашу маслом не испортишь», — повторил ту же операцию с другой рукой Сарычева. Потом подошел к печке и бросил шприц в ярко горевшее пламя.
— Грузи обоих в лайбу, — обернулся он к Кувалде, сплюнул прямо на пол и вышел на свежий воздух. Чувствовалось, что настроение у него паршивое.
Правда, уже на подъезде к городу, когда в свете фар появилась стая одичавших собак, обсосок несколько оживился.
— Стопори, — приказал он и выпихнул бесчувственное тело мордастого на обочину. — Сожрут и со СПИДом.
Затем, с ненавистью глядя на недвижимого Сарычева, прошипел:
— Я тебе устрою, падла, похмелье. Всю жизнь помнить будешь… — И вытащив бутылку со зловещей надписью «Спирт питьевой», резко повернулся к ощерившемуся Кувалде: — Рот закрой. А менту открой. И пошире…
— Да не пил я ничего, не пил, — еще не совсем проспавшийся, Сарычев, забыв, что он не в своем кабинете, бухнул кулаком по столу — Говорю, не пил!..
— Постой, Александр Степанович, — почти-генерал посмотрел на него укоризненно, — вот, черным по белому гибэдэдэшники пишут, вот пожалуйста: «…в состоянии сильного алкогольного опьянения», «содержание алкоголя в крови» — так, столько-то промилле, «оказался на проезжей части вне зоны пешеходного перехода», так… «привело к дорожно-транспортному происшествию», ну, дальше неинтересно. Так что, они придумали это все?
Сарычев молчал.
— Ствол, удостоверение, эти вот художества, — почти-генерал раздраженно ткнул пальцем в справку из госавтоинспекции, — знаешь, Александр Степанович, ты ведь не был в отпуске за прошлый год, а?
— Не был. — Майор угрюмо вздохнул, уже зная продолжение.
— Ну так сходи отдохни, а тем временем все прояснится.
«Черта с два у них что-нибудь прояснится, — майор имел в виду обитателей 512-го кабинета, Особую инспекцию при управлении кадров ГУВД, — им и так все ясно, станут они, пожалуй, в дерьме ковыряться. Наши люди своих стволов не теряют…»
— Ладно, будет день, будет пища, — почти-генерал подписал ему пропуск, — еще одна щепотка соли на свежую рану, — и, пожимая на прощание руку, тихо спросил: — Знаешь, чего больше всего в этом мире? Дерьма.
Это Сарычев и сам знал. Мрачно он пожелал начальству удачи и пошел на выход.
Опять валил снег. Майор вдруг с особой ясностью почувствовал, как все это ему обрыдло — бесконечная зима, опостылевшая служба, семейная неустроенность, хренотень последних дней… Захотелось напиться — в стельку, в дрезину, в дугу… Так, как в гибэдэдэшном акте написано… Чтобы сразу в аут, в темноту, без всяких мыслей… «Ну вот еще, никак истерика? Не мякни, гад, не мякни», — живо справился он с упадническим настроением, глянул на дома, на троллейбусы, на спешащих по своим делам людей, протер лицо снегом, сплюнул и пошел домой. Ладно, ладно, не все так плохо… Руки целы, ноги тоже, ни денег, ни ключей эти гниды у меня не взяли. Ничего, ничего, прорвемся…
В ларьке он попросил порожнюю коробку, поднявшись домой, убрал в нее мешок с кошачьими останками, медленно спустился к заметенной машине, вытащил лопату из промерзшего багажника и долго, удивляясь собственному спокойствию, долбил похожую: камень землю. Потом он присыпал жалкий холмик снегом, постоял немного, двигая кадыком, и в какой-то потерянности, сгорбившись, двинулся домой. Долго наводил порядок, зачем-то по второму разу выдраил полы и в конце концов воплотил в жизнь давнишнюю свою мечту — повесил в пустой комнате большой боксерский мешок.
Мешок был изготовлен из толстой кожи, весил, наверно, с центнер и боксерским его можно было назвать лишь весьма условно — лупить по нему можно было и руками, и ногами. Александр Степанович надел «блинчики», чтобы не изодрать свое сокровище раньше времени, note 31 Note31
Если стучать по боксерскому мешку голыми руками и хорошо, то скоро он порвется. Проверено.
и мешку досталось по полной программе. Все, что скопилось у майора на душе, вылилось в каскаде сокрушительых ударов. Особенно хорошо удавались Сарычеву диагональные разноуровневые атаки типа «левая рука — правая нога». Минут сорок раздавались звонкие, пробирающие до нутра звуки ударов, а негодующие соседи снизу, сверху, справа, слева раздраженно стучали по трубам. Наконец, взопрев, Сарычев выдохся, снял мокрые от пота «блинчики» и пошел под душ.
Сполоснувпшсь, он достал из-под ванны небольшую коробку, открыл и, размотав мягкую фланелевую тряпицу, взял в руки пистолет Макарова. В тусклом свете лампы блеснула гравировка «Лейтенанту Сарычеву А. С. за героизм и личное мужество» — коротко и со вкусом. Помнится, еще взяточник Щелоков подарил — упокой, Господь, его генеральскую душу. Тогда, правда, было обидно — лучше бы звезду пораньше. Да ведь все, что ни делается, к лучшему. «Хоть и дерьмо, а все-таки ствол». — Александр Степанович протер патроны, снарядил обойму и, проверив затвор, пошел спать. А пистолетик-то, хоть и дерьмовый, все же положил под подушку…
Несмотря на усталость, заснул он не сразу, с телом происходило что-то странное. То откуда-то из глубины накатывали волны нестерпимого жара, и майор, скидывая с себя одеяло, весь покрывался испариной, то, уже через минуту, пот становился ледяным, и, щелкая зубами от холода, Сарычев проклинал свое путешествие в багажнике, полагая, что начинается простуда. Наконец под утро он задремал, и его сознание очутилось где-то посередине между сном и явью.
Майор ощутил себя пробирающимся по узкой, извилистой галерее. Двигаться все время приходилось в «распоре», внизу был обрыв, и Сарычев слышал, как при каждом шаге из-под его ног, обернутых толстой кожей быка-хака и надежно затянутых ремнями, раз за разом срываются и булькают где-то далеко внизу мелкие камни. Майор с удивлением отметил, что, несмотря на кромешную темень, он свободно различает окружающее, только не обычным зрением, а каким-то другим, не имеющим к глазам ни малейшего отношения. Наконец его обостренный слух отметил, что упавшие камни больше не булькают, а сухо ударяются о дно разлома, это означало, что Великий Нижний Поток ушел в сторону и Пещера Духов уже недалеко.
Скоро майор уловил легкое движение воздуха, инстинкт подсказал, что под ногами появилась опора, и он пополз по сужающемуся каменному коридору, торопясь, чтобы Владыка Смерти не учуял его. Неожиданно галерея расширилась, и Сарычев очутился в неправдоподобно огромном зале, стены которого были сплошь усеяны крупными, всевозможных цветов, кристаллами гипса. В центре пещеры бушевало Озеро Гнева, над его неспокойной поверхностью клубился молочно-белый пар. По запаху Сарычев безошибочно понял, что Духи сегодня в плохом настроении. Затаив дыхание и стараясь не смотреть на мутный водоворот, он приблизился ко входу в расщелину и, прокравшись по ней, оказался в сферическом гроте, свод которого украшали концентрические окружности желтоватых кристаллов.
Не обращая на великолепие красок никакого внимания, Сарычев кинулся дальше и вскоре припал к наполненным прозрачной влагой следам Владыки Смерти. Не в силах сдержаться, он закричал от переполнившего его восторга:
— Хуррр!
На дне лежал жемчуг — слезы Владыки Смерти, Того-кто-рвет-тетиву-лука-жизни. Сарычев положил их на ладонь и увидел, что в большинстве своем они продолговатые и с отверстиями — те самые, за которые люди с севера с радостью отдадут ему молодую, еще не рожавшую белокожую женщину, а в придачу и звонкий Клык Победы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38