– Кто меня за язык тянул? В прошлый раз она пришла к Сергею по какому-то соседскому делу, а тот сказал, что я работаю в Институте Африки. Она и вцепилась. Неужели кого-то в этом поселке интересует положение в Нигерии?
В магазине была небольшая очередь.
– Они давно развелись? – спросил Женя.
– Лет семь назад. – Лидочка догадалась, что он имеет в виду Сергея.
– Почему, если не секрет?
– Из-за Лизы Корф.
– Чудесное сочетание! Графиня?
– Она работала препаратором в Институте Ботаники. Сережа тогда еще там числился. Потом ему пришлось уйти на вольные хлеба.
– Он изменил Нине Абрамовне с Лизой Корф? Как я его понимаю! – воскликнул Глущенко.
– Чудак, – сказала Лидочка. – Тебе свойственна мужская категоричность. Не все так просто.
– Погоди, расскажешь.
Подошла их очередь. Они взяли бутылку водки «Белый орел», буханку хлеба и кило одесской колбасы, чтобы поджарить – без этого условия Лидочка отказалась санкционировать покупку, полагая, что летом в поселковом магазине часто ломается холодильник.
Затем вышли на улицу.
Наступило то чудесное завершение летнего дня, когда солнце уже скатилось к верхушкам елок, ветер стих, из-за заборов пахнет флоксами и спелой зеленью. Образ подмосковного рая нарушали лишь вороны, которые носились невысоко, деля добычу либо территории и оглушительно крича. Поселок девятиэтажных домов, принадлежавших Институту Усовершенствования, наступал на дачи. Было ясно, что когда наступление города станет слишком чувствительным, дачники отъедут в другие края.
– Доскажи, Лидочка, – попросил Женя.
– Ты о Сергее?
– Да. Мне он понравился, по-моему, достойный человек. Значит, Нина Абрамовна узнала о его романе с благородной Елизаветой Корф...
Женя чуть улыбнулся, поправив очки. Он принадлежал девятнадцатому веку и сам ощущал порой свою неприспособленность к веку нынешнему. Все у него было в порядке, но душа к нашему времени не лежала. Лидочке куда легче было представить его в строгом вицмундире с расшитой золотом шляпой в руке, стоящего чуть выгнув назад спину в осознании дворянской гордыни.
– Я сама удивилась, что Нина приехала к нему на дачу. Наверное, какое-нибудь важное дело. Насколько я знаю, их отношения давно уже утряслись на нулевой температуре. Тем более, что и на Лизе Корф Сергей не женился.
– Почему?
– Потому что к тому времени все уже перегорело. Роману Сергея с Лизой наверное уже лет пятнадцать. Надо было принимать решения сразу. Нина хлопнула дверью, когда роман был на излете. Вернее всего, у нее самой в то время возникла надежда на новый союз.
– Они не любили друг друга?
– Не любили.
– А с Лизой Корф? Что было дальше с Лизой Корф?
– Лиза Корф где-то существует. Если хочешь, я спрошу о ней Сережу.
– Нет, не надо.
– У Лизы должна быть совсем взрослая дочка, ей больше двадцати. Даша Корф. К Сергею она отношения не имеет.
– Но почему Корф?
– Ее когда-то звали в институте барышней-крестьянкой. Она – Иванова, но недолгое время была замужем за неизвестным нам Корфом и даже успела родить ему наследницу. Корф исчез без следа, никто его не видел.
– Я покорен твоей информированностью, – сказал Женя. – Ты могла бы работать в отделе светской хроники. Познакомь меня с Лизой Корф.
– С мужчиной надо быть настороже, – сказала Лидочка. – Он использует твою откровенность тебе же во вред. Это дискриминация по принципу пола.
– Лидочка, – заметил Женя, – прекрати смотреть американские сериалы. Ты на глазах превращаешься из милой и покорной российской дамы в американское чудовище равноправия.
Их обогнал на гоночном велосипеде маленький сухой старичок в больших очках. Ехал он быстро, был пьян, его ноги неравномерно нажимали на педали и чуткая машина совершала неверные движения, катилась по синусоиде.
Неожиданно выдержанный и хладнокровный Глущенко возопил:
– Николай! Стой, я тебе говорю!
И кинулся под велосипед. Велосипед постарался его раздавить, врезался в забор, и Глущенко легко подхватил вылетевшего из седла старичка.
– Николай, – сказал он, успокаиваясь. – я теоя жду уже четыре дня. Ты взял аванс и дал мне слово – так или нет?
Старичок вяло, как заморенный сом, бился у Жени в руках.
– Это электрик, – сообщил Женя Лидочке, – ты иди, я тебя догоню, только поговорю с ним как мужчина с мужчиной.
– Ты мне щенок, а еще не мужчина, – гордо ответил старичок.
Опасаясь, что беседа может выйти из цивилизованных рамок, Лидочка поспешила по улице. Не успела она пройти и ста шагов, как натолкнулась на стоявшего в неуверенности очень толстого краснощекого мужчину. Мужчина был одет в гигантский обвисший свитер, серые шорты до колен и самодельные сандалии – последнее было понятно, так как ступни мужчины были настолько велики, что трудно было бы подобрать для них обувь в магазине.
Пегие, немытые волосы мужчины были собраны на затылке черной резинкой и падали на спину. Тонкие пряди, выбившиеся из-под резинки, пересекали лоб и щеки. На вид мужчине было лет двадцать пять. Его было трудно назвать юношей или молодым человеком. Для себя Лидочка окрестила его слонопотамом.
Слонопотам спросил высоким, почти женским голосом:
– Где здесь Школьная улица?
– За вашей спиной, до конца дорожки и налево.
Не поблагодарив, толстяк затопал прочь.
Лидочка обернулась. Оставив старичка в живых, к ней спешил Женя Глущенко.
– Он обещал, – сказал Женя. – Завтра с утра придет с инструментом.
– И ты ему поверил?
– В качестве альтернативы – придется его убить, – сказал Женя. – Но я к этому не готов.
– Нет, – согласилась Лидочка, – такие, как ты, не убивают. Такие, как ты, подвергают остракизму.
– А такие, как он, плевать хотели на мой остракизм, – признался Женя. – Ты тоже электрика встретила?
– Ты имеешь в виду толстяка?
– Черт его знает, я не разглядел. Только обратил внимание на то, что он одет для исполнения арии обжорства в опере нищих.
– Мальчики склонны к беспорядку в одежде, – заметила отличница Лидочка.
– Между нами существенная разница в возрасте, – ответил Глущенко, – я провел детство в серо-синем тюремном мундирчике советской гимназии. Это меня мобилизовало на достижение высоких результатов в учебе и общественной деятельности.
– Но потом, после школы?
– Я помню на первом курсе института у нас было большое дело против стиляг, – вспомнил Женя. – Они откуда-то доставали брюки дудочкой.
Женя и Лидочка повернули за угол, на Школьную улицу.
Толстое существо в свитере и с грязным волосяным хвостом к этому времени как раз достигло пятого дома и остановилось перед калиткой. Оно прислушивалось.
Потом слонопотам толкнул калитку и вознамерился шагнуть внутрь.
– Молодой человек! – не выдержала Лидочка, ее голос нарушил тягучую тишину теплого июльского вечера. – Вы к нам в гости?
Голос спугнул молодого человека. Он замер. Затем отпрянул от калитки. Повернулся и быстро пошагал прочь. Через тридцать шагов он свернул на перпендикулярную улицу.
– Кто это? Ему кто-то был нужен? – спросил Женя.
– Он спрашивал меня, где Школьная улица, – сказала Лидочка. – Неприятный тип.
– Может, ошибся, – сказал Женя.
Диспозиция на даче изменилась. Марина Олеговна с Итусей собирали в миски красную смородину. На это получили разрешение Сергея, так как хозяева дачи уехали больше чем на год и вряд ли вернутся, чтобы полакомиться ягодами. Нину Абрамовну Лидочка увидела на террасе, когда проходила на кухню, чтобы подготовить второе действие пира. Нина Абрамовна старалась узнать взгляды поэта Верескова на современное положение в начальном образовании. Поэт Вересков вертелся под ее настойчивым взглядом и уходил от прямых вопросов. Поэту Верескову хотелось домой, но его деликатная натура не позволяла прервать беседу.
Пуфик увидел Женю и помчался навстречу.
Сергей стоял на кухне и, запустив пальцы в бороду, читал страничку, вытянутую из пишущей машинки.
– Мы тебе мешаем? – спросила Лидочка.
– Нет, что вы! Я задумался...
– О чем?
– Надо будет вставить новую ленту в машинку. Еле видно – лента износилась.
– Мы встретили молодого человека, – сказала Лидочка. – Он спрашивал Школьную улицу, а потом хотел пройти сюда.
– Какого еще молодого человека?
– Совершенно дикого вида, – сказала Лидочка. – Толстый, ножищи от слона, коса от Аленушки.
– А лицо? Какое лицо? – Сергей был встревожен.
– Красное, красная рожа, щеки наружу.
– Странно, – произнес Сергей. Голос его дрогнул. – Что он тут делает?
– Ты его знаешь?
– Вроде как-то видел... да, видел, и он удивил меня своими габаритами. – Сергей ответил неохотно.
– Я удивилась, встретив здесь Нину, – сказал Лидочка. – Вы помирились?
– Нет, ничего не изменилось. Мы вроде бы и не ссорились. Сейчас ей нужна заверенная у нотариуса моя подпись, что я не возражаю против продажи дачи. Когда мы разводились, я отдал ей дачу, помнишь?
– Да.
– Но она осталась у нас в общем владении... впрочем, я точно не знаю.
– Она продает дачу?
– Да, она, кажется, решила уехать и теперь собирает деньги. Тебе помочь?
– Я сама. Мне тут осталось только колбасу поджарить и хлеб порезать – а ты иди на террасу к гостям.
– Мне не хочется туда, где Нина. – Сергей говорил серьезно. – Я до сих пор не могу отделаться от страха перед ней, от детского страха перед воспитательницей в детском саду. Она всегда хотела мною руководить. Даже в постели. И я всю жизнь ждал, что она сейчас задаст мне вопрос, а я не смогу ответить. Мне даже во сне снился кошмар: Нина вызывает меня к доске, а я не могу ответить. И она велит привести родителей. А как я их приведу, если они умерли столько лет назад?
– Неужели и сейчас ты ее боишься?
– Она постарела, – произнес Сергей. – У нее другие подопечные.
Голубчик, хотела сказать Лидочка, а ты ведь тоже постарел и, главное, сдал. Наверное, устал. Может быть, когда писатель кончает очередной труд, он выкладывается до конца. Но сейчас он видит лишь, как безжалостно годы обращаются с его бывшей женой.
– Она старается соответствовать своей должности, – сказала Лидочка.
– Ты ее никогда не любила?
– А почему я должна была ее любить?
– Да, – согласился Сергей. – Вы и не могли полюбить друг друга. Ты – воздух. Она – земля. Но ты знаешь, социально я чувствовал себя за ней как за каменной стеной.
– Поэтому чуть не ушел к Лизе Корф?
Лидочка была достаточно давно и близко знакома с Сергеем, чтобы позволить себе такую реплику.
– Наверное, – согласится Сергей. – Мужчине нужен кто-то, кого он мог бы опекать, о ком он мог бы заботиться. Нина никогда не давала мне такой возможности. Это невозможно. Для нее есть лишь одна жизненная роль: она – наседка, заботница – все остальные цыплята, которых надо воспитывать. И ушла она от меня не потому что нашей семье что-то грозило. К тому времени мой роман с Лизой Корф сходил на нет; роману уже было несколько лет. Это много. И я уже знал, что не женюсь на Лизавете. И Лиза знала об этом и не искала этого брака. У нее своя гордость... Нина ушла, потому что я слишком долго ее не слушался. Это было наказание. Я должен был покаяться, но не покаялся.
Лидочка порезала хлеб. Колбаса скворчала на сковороде. Лидочка знала, была уверена в том, что Нина оставила Сергея потому, что дождалась своего часа – на ее горизонте появился человек, крупный врач, доктор наук, который увлекся ею. И тогда Нина решилась на то, чтобы избавиться от Сергея, младшего научного, подрабатывающего статьями в «Знании-Силе» или брошюрами. Но доктор медицины сорвался с крючка... На этом Лидочка прервала течение своих мыслей, ибо немое злословие ничем не лучше высказанного.
– Ты о чем задумалась? – спросил Сергей.
– О том, как быстро бежит время, – солгала Лидочка. – У Лизаветы дочь студентка? Вы с Лизой встречаетесь?
– Не в том смысле, как ты понимаешь...
– А я ни в каком особом смысле не понимаю, – отмахнулась Лидочка. – Просто спросила.
– Даша уже совсем взрослая, – сказал Сергей.
– Когда мы виделись, она была еще девочкой.
– Ты ее не узнаешь. Ей через неделю двадцать два года. Очень похожа на Лизавету.
– Что она кончает?
– Полиграфический. Будет художником книги. Как ты. Ты ей поможешь на первых порах?
– Ну, я не профессионал... – сказала Лидочка.
– Ты никогда не любила Лизавету...
– Ну вот, оказывается, я не любила Нину, не любила Лизу. Может, потому что была влюблена в тебя?
Сергей не сразу сообразил, потом неуверенно засмеялся. И спросил:
– А если серьезно?
– Нет, ты не герой моего романа. Возьми поднос и иди на террасу.
Уже начало темнеть. Сборщицы смородины возвратились из сада, жужжали комары, вокруг уютного желтого абажура крутились тяжелые бражники и мотыльки.
Итуся разливала чай. Пуфик путался под ногами. Вересков незаметно поглядывал на часы. За террасой зашуршали кусты. Сергей вздрогнул и посмотрел в ту сторону. Лидочке подумалось, что он тоже вспомнил о неприятном толстяке.
Некоторое время за столом шел общий разговор.
Потом кто-то вспомнил, что через сорок минут отходит электричка, Пушкинская, не переполненная.
Лидочка оглядела сидевших за столом, и вдруг ее посетила странная мысль: кто же первым из нас умрет? Вот мы сидим за столом, все здоровые, не очень старые и не совсем юные. Но в ком-то уже таится порча, кто-то обречен на болезнь, кто-то, может, попадет под машину... так кто же первый?
Лидочка ничего не могла с собой поделать. Она переводила взгляд с одного лица на другое.
Нина Абрамовна, она морщится, что-то ее беспокоит. Валентин Вересков, он здесь старше всех, но в нем ощущается устойчивая жизненная сила. Итуся, убирает за ухо пышный рыжеватый локон, сейчас она спросит, кому еще чаю. Женя Глущенко, украдкой, чтобы Итуся не сердилась, наливает себе на посошок. А может, первым будет Сергей, чем-то встревоженный сегодня, недовольный, хотя у него больше всех оснований для радости, он закончил свой роман. Двадцать авторских листов... Или Марина? Она глядит на упорного бражника, который бьется о шелк абажура, и ее тонкие губы чуть шевелятся. Кто еще у нас остался? Лидочка Берестова? А чем я лучше других? Что ждет меня завтра?

* * *

Все пошли к станции. Глущенки уговорили Лидочку остаться ночевать у них на даче, тем более, что дома ее никто не ждал – Андрей был в экспедиции. Надо было только посадить на электричку Нину Абрамовну и Марину. Вересков раскланялся со всеми у соседней дачи.
Сергей шел впереди с Ниной Абрамовной, они негромко обсуждали свои имущественные проблемы. Один раз Нина остановилась, щелкнула своим портсигаром и закурила. Марина и Лидочка, которые брели рядом, тоже остановились.
– Странно, – подумала Марина вслух, когда Спольниковы снова пошли вперед, – если не знаешь, никогда не догадаешься, как семь лет назад она обливала его грязью, писала заявления в партком и грозила кинуться с восьмого этажа.
– Я плохо помню эту историю, – уклончиво ответила Лидочка.
– А я хорошо. Он тогда часто ходил к нам в издательство, – сказала Марина, – у нас его книжка шла, какой-то путеводитель. И он всех держал в курсе событий. Знаешь, как бывает, когда мужик совсем расклеится.
Лидочка кивнула.
Пуфик обогнал их и стал прыгать, изображая кенгуру, что было трудно сделать из-за его комплекции.
Вышла Луна. Стало светло, но лунный свет спорил со светом редких фонарей, освещение получалось театральным, неестественным, экзотичным. Далеко впереди шагал толстый человек в длинном свитере. Разглядеть его было трудно, но Лидочке показалось, что это – тот самый молодой оборванец.
– Сергей еще долго здесь будет? – спросил сзади Глущенко.
– Не знаю, – сказала больше других информированная Марина, – я сегодня привезла ему замечания по рукописи. Как быстро он управится, не знаю. А так как сейчас все делается быстрее, чем раньше, боюсь, как бы нотариальные походы не выбили Сережу из колеи.
– А что вас смущает? – спросила Лидочка.
– Его роман – современная проза. Хоть там есть все – и фарс, и трагедия, но в принципе это роман о большой любви, и вставить его в план производства было нелегко. Это же не Чейз и не Стивен Кинг. А знаете, как быстро у нас меняется обстановка – исчезнет бумага, появится какой-нибудь соблазнительный американский боевик... и перенесут Спольникова на будущий год, а там, глядишь, и забудут о нем... Вы меня понимаете? А книжка достойна того, чтобы выйти в свет, уж поверьте моему редакторскому чутью.
На плохо освещенной платформе скопилось много народа, была и обязательная компания с гитарой. Воскресный вечер означал расставание с московскими гостями, с отцами семейств, возвращавшимися к трудовым будням, с подружками, с соседями по даче... Вечер выдался тихим, приятным, воздух хотелось традиционно сравнить с парным молоком, а картину увенчивала Луна. В такой вечер кажется, что сейчас услышишь шум прибоя, что там, внизу, расстилается море, и вот-вот в кустах запоют цикады.
В ожидании электрички все стеклись в кружок.
1 2 3 4