— Ни то, ни другое. А может, и то, и другое вместе... Не знаю.Стиснув в пальцах бокал с вином, она некоторое время очень внимательно изучала мое лицо.— Мне кажется, тебе бы следовало научиться поточнее выражать свои чувства.— Ага. Вот и с оборотами речи ни к черту, верно? — добавил я.Она улыбнулась:— Ну, не так все ужасно... Я же, в общем, поняла, что ты хотел сказать.— И что мне, по-твоему, делать?Она долго молчала. И, похоже, думала о чем-то совсем другом. Пять тарелок зияли пустотами на столе, точно стайка погибших планет.— Знаешь, — заговорила она после долгой паузы, — я думаю, нам надо стать друзьями. Конечно, если ты хочешь...— Разумеется, — сказал я.— То есть, очень-очень близкими друзьями, — уточнила она.Я кивнул.Так мы и стали очень-очень близкими друзьями. Через полчаса после того, как впервые встретились.— Как очень близкий друг, хочу тебя кое о чем спросить, — сказал я.— Давай, — сказала она.— Прежде всего — почему ты не открываешь ушей? И второе: случалось ли раньше, чтобы они, твои уши, оказывали еще на кого-нибудь такое странное действие? Она долго молчала, уткнувшись взглядом в свои руки на столе.— Тут много всего перемешано, — очень тихо сказала она, наконец.— Перемешано?— Ну, да... Хотя, если коротко: я просто привыкла к той себе, которая не показывает ушей.— Получается, что ты с открытыми ушами и ты с закрытыми ушами — два разных человека?— Вот именно.Официанты убрали пустые тарелки и подали суп.— А ты можешь рассказать о той, которая с открытыми?— Вряд ли получится, слишком давно это было... Правду сказать, с двенадцати лет я вообще их не открываю.— Ну, работая моделью, ты все-таки их показываешь, верно?— Да, — сказала она, — Но там не настоящие уши.— Не настоящие уши?...— Там — заблокированные уши.Проглотив пару ложек супа, я поднял глаза от тарелки и посмотрел ей в лицо.— Можешь объяснить чуть подробнее про «заблокированные уши»?— «Заблокированные» — это мертвые уши. Я сама убиваю их. То есть я блокирую их — перекрываю им дорогу к сознанию, и... Не понимаешь? Я понимал с трудом.— Попробуй спросить, — сказала она.— «Убить свои уши» — это что, перестать ими слышать?— Да нет же. Слышать ты ими слышишь, все в порядке. Просто они мертвы. Да ты и сам это должен уметь!Положив ложку на стол, она выпрямилась, немного приподняла плечи, резко отвела назад подбородок, застыла так, напрягшись, секунд на десять — и, наконец, уронив плечи, расслабилась.— Вот теперь уши умерли!... Сам попробуй.Неторопливо и тщательно я трижды проделал эти ее операции. Ощущения, будто что-то умерло, не появлялось. Разве что, пожалуй, вино побежало чуть быстрее в крови, вот и все.— Что-то никак мои уши не хотят умирать, — сказал я разочарованно.Она покачала головой:— Бесполезно... Видимо, когда нет нужды убивать — чувствуешь себя хорошо, даже не умея этого делать.— А можно еще поспрашивать?— Давай.— Сейчас я попробую собрать вместе все, о чем ты рассказала... Значит, до двенадцати лет ты живешь с открытыми ушами. Потом в один прекрасный день ты их прячешь. После этого и до сих пор их больше не открываешь. И когда их уже просто нельзя не открыть — ты «блокируешь» их, отключая от связи с сознанием... Так, да?Она радостно улыбнулась:— Именно так!— Что же случилось с твоими ушами в двенадцать?— Не торопись! — Она протянула обе руки через стол и легонько коснулась моих пальцев. — Прошу тебя...Я разлил остатки вина по бокалам и медленно осушил свой до дна.— Сначала я хотела бы узнать про тебя побольше.— Что, например?— Да все! Где и как ты рос, сколько тебе лет, чем занимаешься — ну, в таком духе...— Скучно рассказывать. Все так банально, ты просто заснешь, не дослушав.— А я люблю банальные темы.— В моем случае все банально настолько, что не понравится никому.— Ладно, — засмеялась она, — Наговори хоть на десять минут!— Родился я двадцать четвертого декабря 1948 года, под самое Рождество... Мало хорошего, когда у тебя именины под Рождество. Сама посуди: подарки ко дню рождения — те же подарки к Рождеству. Все пытаются на этом как-нибудь сэкономить... По звездам — Овен, группа крови первая; в таком сочетании — склонность быть муниципальным клерком или банковским служащим. Союз со Стрельцом, Весами и Водолеем неблагоприятен... Не жизнь — тоска, тебе не кажется?— Звучит весьма забавно!— Вырос в обычном городишке, окончил самую обычную школу. Особой болтливостью и в детстве не отличался, подростком же был просто занудой. Обычная первая подружка, обычная первая любовь. Дорос до восемнадцати — поступил в университет, переехал в Токио. Закончил университет, открыл на пару с приятелем маленькую переводческую контору — там сейчас и кормлюсь понемногу. Года три назад начал брать заказы в рекламном журнале — оформлять объявления; там пока все тоже благополучно. Четыре года назад познакомился с одной девчонкой, служащей фирмы, женился; два месяца назад развелся. Почему — в двух словах не расскажешь... Держу одну престарелую кошку. В день выкуриваю сорок сигарет. Бросить не получается, как ни пытаюсь. У меня три костюма, шесть галстуков и пятьсот давно вышедших из моды пластинок. Помню имена всех убийц из романов Эллери Куина. «В Поисках Утраченного Времени» Пруста собрал полностью, но прочитал только половину. Летом пью пиво, зимой — виски.— И, наконец, каждые два дня из трех ты ешь сэндвичи с омлетом в баре?— Ага, — кивнул я.— Очень интересная жизнь!— До сих пор была одна сплошная скучища, да и дальше, видимо, будет так же. Хотя не сказал бы, что мне в такой жизни что-то не нравится. В том смысле, что все равно уже ничего не поделать...Я взглянул на часы. Прошло десять минут и двадцать секунд.— И все-таки в том, что ты сейчас рассказал — еще не весь ты, правда?Я помолчал, разглядывая свои руки на скатерти.— Конечно, не весь. Даже про самую скучную жизнь никогда не расскажешь все полностью, верно?— А хочешь, я теперь расскажу о своем впечатлении от тебя?— Хочу.— Обычно, когда я встречаюсь с кем-то впервые, первые десять минут даю человеку выговориться. А потом уже стараюсь поймать его, выворачивая то, что он говорил, наизнанку... Считаешь, это неправильно?— Отчего же, — я покачал головой. — Пожалуй, ты действуешь верно.Официант, появившись из воздуха, расставил тарелки. Другой, сменив первого, разложил по тарелкам еду. Наконец, пришел третий и полил все какими-то соусами. Точно три бейсболиста безупречно разыграли подачу: от удара — на вторую зону — до первой.— Если же такой способ испытать на тебе, то вот что получится, — произнесла она, вонзая нож в заливной язык. — Не жизнь твоя скучная. Ты просто хочешь, чтобы она выглядела скучной. Не так ли?— Может, ты и права, не знаю. Может, и в самом деле — жизнь у меня вовсе не скучная, просто я хочу ее такой видеть. Да результат-то один и тот же! Что так, что эдак, — результат уже у меня в руках. Все хотят убежать от скуки, я хочу влезть в эту скуку поглубже. Будто двигаться в час пик против теченья толпы... Так что я вовсе не жалуюсь, что у меня скучная жизнь. Это жена пусть уходит, если ей не нравится...— Поэтому вы с ней и расстались?— Я же говорю — в двух словах не расскажешь. Хотя еще Ницше сказал: «Пред ликом скуки даже боги слагают знамена»... Так и вышло. Мы снова принялись за еду. Она налила себе еще соуса, я доел оставшийся хлеб. Пока мы заканчивали главные блюда, каждый думал о своем. Тарелки забрали, мы съели по голубичному шербету. Потом подали кофе, и я закурил. Дым вытекал из сигареты и, пометавшись в воздухе секунду-другую, исчезал в беззвучных и невидимых кондиционерах. Несколько новых посетителей рассаживались за столиками вокруг. Концерт Моцарта растекался по залу, просачиваясь из динамиков в потолке.— Можно еще спросить про уши?— Ты, наверное, хочешь спросить — есть ли у них какая-то чудодейственная сила, да? Я кивнул.— А вот это тебе лучше проверить самому. Даже если я стану рассказывать, моя история будет ограничена рамками моей личности — и вряд ли тебе пригодится. Я кивнул еще раз.— Тебе я могу показать свои уши, — продолжала она, допив кофе. — Вот только не знаю, поможет ли тебе это... Может, наоборот, потом пожалеешь.— Почему?— Может, твоя скука не настолько сильна.— В таком случае, ничего не попишешь.Она протянула руки через стол и накрыла мои пальцы ладонями.— Тогда — вот еще что... После этого какое-то время, месяца два или три — будь со мной рядом. Хорошо?— Хорошо...Она достала из сумочки черную ленту и зажала ее в губах. Затем обеими руками отвела назад волосы, задержала их и ловко перехватила лентой.— Ну, как?...Изумленный, я смотрел на нее, затаив дыхание. Во рту пересохло, и голос никак не мог найти выхода из одеревеневшего тела. На мгновение мне почудилось, будто в ослепительно-белую штукатурку стен вокруг вдруг с силой ударили волны. Ресторанные звуки — обрывки голосов, звон посуды — внезапно собрались в одно смутное, полупрозрачное облако, сгустились — и вновь рассеялись по прежним местам. Мне послышался шелест волн, и забытым запахом предзакатного моря повеяло из забытого прошлого... Но и это было лишь ничтожной частичкой всего, что переполнило мою душу за какую-то сотую долю секунды.— Колоссально, — еле выдавил я из себя. — Как будто другой человек!— Так оно и есть, — сказала она. 2РАЗБЛОКИРОВАННЫЕ УШИ — Так оно и есть, — сказала она.Она была сверхъестественно красива. То была особая красота, какой мне никогда прежде не удавалось ни встретить, ни даже вообразить. Гигантский Космос, таясь, набухал в ней, готовый взорваться своей безграничностью, — и в то же время он был жестким и сжатым до размеров ничтожного кристаллика льда. Вселенная вокруг нас раздувалась в надменном величии — и тут же корчилась в робкой покорности и бессилии. Это превосходило все известные мне понятия и представления. Она и ее уши слились наконец воедино и покатились новорожденным чудом по склону пространства-времени.— Да от тебя просто с ума сойти можно!— Я знаю, — сказала она. — Это и есть — состояние разблокированных ушей.Сразу несколько посетителей, повернув головы, заскользили по нашему столику нарочито рассеянными взглядами. Официант, подплывший с добавкой кофе, не смог налить его как положено. Все смолкло — не было слышно ни звука. Только магнитофон неторопливо шуршал бобиной, проматывая вхолостую. Она достала из сумочки ментоловые сигареты, вытянула из пачки одну и зажала в губах. Спохватившись, я торопливо поднес горящую зажигалку.— Хочу с тобой переспать, — сказала она.И мы переспали. 3РАЗБЛОКИРОВАННЫЕ УШИ. Продолжение Впрочем, ее настоящий звездный час еще не пробил. Два-три дня после этого она держала уши открытыми, затем вновь упрятала свои шедевры скульптуры за глухую стену волос — и опять обернулась в простушку. Так в раннем марте прямо на улице снимают пальто «на пробу»: не тепло ли уже? — и поспешно надевают снова.— Понимаешь, открывать уши еще не сезон, — объяснила она. — Мне пока трудно справляться с собственной силой...— Да мне, в общем, все равно, — не стал спорить я. Поскольку даже со спрятанными ушами она была совсем, совсем недурна. * * * Иногда она все-таки показывала свои уши, и почти всегда это было связано с сексом. Стоило ей открыть уши, секс с ней сразу приобретал какие-то загадочные свойства. Если в это время шел дождь — все вокруг пахло настоящим дождем. Если щебетали птицы, то щебет раздавался чуть ли не прямо в постели. Трудно объяснить как-то понятнее — в общем, так все и было.— А в постели с другими ты свои уши никогда не показываешь? — спросил я ее однажды.— Конечно, нет! — ответила она. — По-моему, никто даже не подозревает, что они у меня есть...— Ну, и какой же он — секс со спрятанными ушами?— Очень... по обязанности. Я вся как будто в газету завернута, ничего не чувствую... Ну и пусть! Обязанности выполняются — и слава Богу.— Но с открытыми-то ушами — в сто раз лучше?— Конечно!— Ну и открывай тогда! — удивился я. — Зачем специально думать о чем-то плохом?Она посмотрела на меня в упор, потом глубоко вздохнула.— Похоже, ты действительно не понимаешь... * * * Пожалуй, я и в самом деле слишком многого не понимал. Прежде всего, я не мог уяснить, почему она относились ко мне по-особенному. Как ни старался, я не мог найти в себе ни замечательных черт, ни просто странностей, которые хоть как-то отличали бы меня от остальных. Когда я сказал ей об этом, она рассмеялась.— Очень просто! — сказала она. — Все потому, что ты сам меня захотел. Это — основная причина.— А если бы тебя захотел кто-то другой?— Ну, по крайней мере сейчас меня хочешь именно ты. И уже от этого становишься гораздо интереснее, чем сам о себе думаешь.— А почему я сам о себе так думаю? — осторожно спросил я.— Да потому, что ты живой только наполовину! — ответила она неожиданно резко. — А другая твоя половина так и остается нетронутой...— Хм! — только и выдавил я.— В этом смысле мы в чем-то похожи. Я блокирую свои уши, ты — живешь вполовину себя. Тебе не кажется?— Даже если ты и права, то все равно — другая моя половина не так... ослепительна, как твои уши.— Наверное! — улыбнулась она. — Я смотрю, ты и в самом деле ничегошеньки не понимаешь!Утопая в улыбке, она подобрала волосы наверх и одну за другой расстегнула застежки на блузке.Лето ушло. В выходной день, на закате уже сентябрьского солнца я валялся в постели, поигрывал пальцем с ее волосами и размышлял о китовом пенисе. Угрюмо-свинцовое море бушевало снаружи, свирепая буря ломилась в оконные стекла. Высокие потолки выставочного зала, вокруг — ни души... Китовый пенис, навеки отрезанный от кита, потерял всякий смысл китового пениса. Постепенно мои мысли вернулись к ночной сорочке жены. Как ни старался, я не мог вспомнить, была ли у нее вообще хоть одна ночная сорочка. В уголке мозга маячил образ — призрак ночной сорочки, свисающей со стула на кухне. Вспомнить, что это значило, у меня тоже не получалось. Было лишь странное чувство, будто уже очень долгое время я живу жизнью, принадлежащей кому-то другому.— Слушай, а ты не носишь ночных сорочек? — спросил я у своей подруги, сам не зная почему.Она приподняла голову с моего плеча и рассеянно посмотрела на меня.— А у меня и нет ни одной...— А! — сказал я.— Но если ты думаешь, что так будет лучше...— Нет-нет! — перебил я ее торопливо. — Я не к тому спросил.— Нет, погоди, ты только не вздумай смущаться! Я на работе ко всему привыкла, стесняться не буду...— Ничего не надо, — сказал я. — Мне совершенно достаточно тебя и твоих ушей.Разочарованно покачав головой, она снова уткнулась мне в плечо. Но чуть погодя опять подняла лицо:— Минут через десять тебе позвонят.— Позвонят?!.. — Я споткнулся взглядом о черный телефон у кровати.— Да. Раздастся звонок телефона.— И ты это знаешь?— Знаю.Пристроившись головой на моей груди, она закурила ментоловую сигарету. Чуть погодя мне прямо в пупок упал пепел; она вытянула губы трубочкой и принялась старательно его выдувать. Я поймал ее ухо и зажал между пальцев. Ощущение просто фантастическое. Мысли пропали, и лишь смутные видения да бесформенные силуэты вспыхивали и исчезали, сменяя друг друга в моей голове.— Разговор пойдет об овцах, — сказала она. — О многих — и об одной.— Об овцах?!..— Ага, — она передала мне до половины выкуренную сигарету. Затянувшись, я вдавил окурок в пепельницу. — Ну, а потом начнется охота. * * * Через несколько минут у моей подушки зазвонил телефон. Я взглянул на нее: она мирно дремала у меня на груди. Дав аппарату потрезвонить, я снял трубку.— Ты можешь приехать, прямо сейчас? — выпалил невидимый собеседник. Голос в трубке вибрировал, точно его хозяина поджаривали на сковородке. — Важный разговор!— Насколько важный?— Приезжай — поймешь!— Уж не про овец ли, случайно? — ляпнул я наугад. Не следовало этого делать. Я вдруг почувствовал, что сжимаю в руке кусок льда.— Откуда ты это знаешь? — спросила трубка.Но, как бы там ни было, охота на овец началась. Часть четвертаяОХОТА НА ОВЕЦ — I 1ДО ПОЯВЛЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА СО СТРАННОСТЯМИ Существует много различных причин, отчего человек начинает регулярно и в больших дозах употреблять алкоголь. Причины могут быть разные, а результат, как правило, один.В 1973-м году мой партнер по работе был жизнерадостным выпивохой. В 1976-м он превратился в выпивоху с едва заметными сложностями в общении, а к лету 1979-го пальцы его уже сами тянулись к ручке двери, ведущей в алкоголизм. Как и многие пьющие регулярно, в трезвом виде это был человек обаятельный, если не сказать — утонченный, и достойный во всех отношениях. Он и сам о себе так думал. Оттого и пил. Ибо был убежден, что, выпив, сможет еще удачнее соответствовать представлению о себе как о достойнейшем и обаятельнейшем человеке. Конечно, поначалу у него получалось неплохо. Однако время шло, дозы все увеличивались, и спустя какое-то время едва уловимая погрешность программы — трещинка, возникшая неведомо когда, — разрослась и зазияла бездонной пропастью в общей схеме его жизни.
1 2 3 4 5 6