Лицо у него было худое, как у скелета, а на щеках блестели потеки дождя. Бледные, пыльно-голубые глаза смотрели странно.Без охоты, невнятно люди приветствовали его, но Гэвин по-прежнему молчал. Взгляд его перебегал с одного человека на другого, останавливался и беспокойно бежал дальше. Боб Хэккет сидел у камина, водрузив ноги в шерстяных носках на решетку. На нем взгляд Гэвина остановился надолго. Гэвин холодно и испытующе разглядывал его, потом покачал головой. Взглянул на Сайласа и слегка улыбнулся. Опять, не сказав ни слова, покачал головой и вышел из салуна. И тогда все возбужденно заговорили вполголоса. Старый Боб Хэккет посмотрел Гэвину вслед и повернулся к своему сыну:— Что это с ним?— Не знаю, — ответил молодой Боб, — только выглядел он странно.— Словно искал кого — и не нашел.— Да, — согласился его сын. — Вроде того.— Только что из Денвера вернулся, хоть бы поздоровался с людьми…— Да. Вид у него странный.Хэккет протопал по скрипучим половицам к двери и увидел как Гэвин верхом выехал из ворот конюшни, на дождь. Мокрый плащ ярко желтел в тусклом свете серого дня. Он выехал из города на запад, и вскоре всадник и лошадь растворились в тумане.
Прошло два часа. Люди по-прежнему сидели в салуне, на улице по-прежнему хлестал дождь. Непрекращающийся ливень барабанил по крыше салуна, да так, что она дрожала; окна были белы от пенистых потоков воды, несущихся из водосточных труб. И тут сквозь шум дождя донесся торопливый чавкающий звук копыт. Хэккет подошел к двери и увидел, что по главной улице несется всадник, стегая мокрые бока лошади. Перед салуном он натянул поводья, и, бросив лошадь под дождем, ввалился в дверь, увлекая Хэккета за собой. Его глаза пылали от возбуждения — он знал, а они еще нет.Человек этот был здесь не чужой. Он работал на ранчо Сэма Харди, на западном склоне. Он тяжело дышал и хватал людей за руки.— Сэм… — сказал он. — Сэм убит. Гэвин застрелил его. И бросил в грязи. Я затащил его в дом, оставил там. Сэм убит…А потом рассказал по порядку.Он работал в конюшне рядом с домом и видел, как из тумана выехал Гэвин, промокший до нитки. Подъехал прямо к крыльцу, позвал Сэма.Ну, сам он внимания не обратил, продолжал заниматься своим делом. Слышал только, как Гэвин с Сэмом о чем-то говорили у крыльца.— Они ж старые приятели, я думал… у меня и в мыслях ничего такого… слышу, стоят, чешут языками, ну а я задаю корм мулам. Что мне было, выходить, здороваться?.. У них свои дела…Люди качали головами, глаза были скованы страхом. Ярость пока держалась в берегах, но нарастала.— Я не слышал, чего они там говорили, но выстрелы услышал. Два выстрела, оба раза стрелял Гэвин. Я выскочил под дождь… а он лупит вовсю, пока добежал до дома, промок насквозь… Смотрю, а Гэвин уже в седле. Думаю, он и меня мог бы пристрелить… если б захотел… если б пытался спрятать концы в воду. А он просто повернулся спиной и поехал прочь, будто меня и не видел. Исчез в тумане, как и появился, будто в воздухе растаял. Сэм лежал на полу, у двери. В руке у него револьвер был, но он не стрелял. Он был еще живой, умирал на глазах у меня, две пули в живот, а кровищи-то, кровищи. Боже всемогущий!Он замолчал и оглядел людей, сгрудившихся вокруг печки. Может, впервые в жизни он ощутил свою значимость. Они беззвучно шевелили губами, подавшись вперед, чтобы лучше слышать.— Он еще живой был. Я к нему нагнулся, говорю: «Сэм, Сэм, что случилось?» И слышите, он смотрит так… смотрит на меня и качает головой… вроде улыбается. А я опять спрашиваю, спрашиваю… «За что?» А он опять качает головой, вот так, все сильнее и сильнее. Он мог сказать, ей-Богу, мог — но не захотел. Я отнес его на кровать…— Он умер? — тихо спросил Сайлас.— Так я ведь говорю… Через несколько минут. Так ни слова и не сказал…Все зашептались, раздались угрозы.— За что?— Они были друзьями. Он всегда любил Сэма. Не спорили никогда…— Да как он мог!.. Не имеет он права!— Сэм был хороший мужик. Никого никогда не обидел. Как жена умерла, сам жил. И за молодым Клеем всегда присматривал.— Но почему он это сделал? Он что, спятил?— Да-а-а, — задумчиво тянули в салуне. — Наверно, так и есть. Он сошел с ума. Глава двадцать девятая Гэвин забаррикадировался на ранчо. Он ждал, что горожане придут сводить с ним счеты. Он был уверен, что расплата последует, и был к ней готов. Семеро из его людей, которых он привез из Санта-Фе и Альбукерка, расположились вокруг дома на веранде, положив винтовки на перила. Руки у них чесались. Им хорошо платили, чтобы они делали то, что велит Гэвин, а долина, на их взгляд, была слишком мирной. Они рвались в драку.Но никакой драки так и не последовало. Ранчеры кипели от злости, грозились, а потом начали ссориться между собой — точно так же, как двадцать с лишним лет назад, когда Гэвин убил на берегу реки Эли Бейкера.Бешенство горожан обернулось бессильной ненавистью. Воевать с наемниками Гэвина никому не хотелось. Горожане предпочитали мир — любой ценой. А сейчас они больше прежнего боялись этого человека, который может убить вот так, без причины, без предупреждения. Никто не набрался смелости спросить у Гэвина, что же такого сделал ему Сэм Харди. Они боялись разозлить его — и оставили его в покое.В город Гэвин приезжал только при крайней надобности, и всегда в сопровождении своих людей. Он жаждал возвращения Клейтона. Но через несколько дней один из его людей доложил, что кто-то видел, как Клейтон уезжал из долины, ведя в поводу навьюченого мула. Гэвин пожал плечами и открыл своим ключом дверь спальни Лорен. Она лежала в постели, изможденная, полуодетая.— Он сбежал. Твой любовник, твой драгоценный Клейтон — сбежал! Наверное, узнал…— Тебе его никогда не поймать, — сказала она слабым голосом.— А я и не собираюсь его ловить, — ответил Гэвин. — Пусть прячется, ничтожество, всю свою жизнь!— А ты убил бы его?— Да, — сказал он тихо. — Думаю, что да, окажись он здесь. — Он повернулся и обхватил голову руками. — Но теперь мне все равно, — прошептал он. — Меня теперь ничто не волнует…
В ту ночь она сумела выбраться из спальни и в темноте пешком прошагала две мили до города. Ночь была холодная, у нее зубы стучали — пальто не спасало, ветер пронизывал ее изнеженное тело.Добравшись до города, она поднялась по ступенькам, ведущим в комнату Телмы. Телма вышла в халате и домашних туфлях. Волосы Лорел были растрепаны, глаза дико горели, она комкала складки платья:— Ты знаешь, куда он уехал! Ты должна мне сказать!— Да, знаю, — ответила Телма. — Но тебе я никогда не скажу. Он уехал один и сюда не вернется.— Я найду его…Телма спокойно покачала головой:— Нет, никогда. Никто из вас его не найдет.— Почему же он уехал? — спросила Лорел с неожиданной подозрительностью. — Как он узнал?— Что узнал? Он уехал потому, что Гэвин убил Сэма Харди. Он сказал, что все, с Гэвином он покончил — покончил раз и навсегда! Тебе это понятно?В глазах Лорел вспыхнула странная радость:— Понятно ли мне? Да понятней, чем тебе!Телма нахмурилась:— О чем это ты толкуешь?— Значит, он уехал не потому, что испугался. Неужели не ясно? Он уехал не потому, что Гэвин узнал!— Что узнал?— Что у меня будет ребенок, ребенок Клейтона!Телма смягчилась:— Когда? Когда будет?Тень ужаса легла на лицо Лорел; в ее обреченном взгляде не осталось прежней юной жизнерадостности, а сквозило одно лишь страдание. Она бросилась Телме на грудь:— Он мне не даст! Гэвин не позволит мне родить! Он заставит меня убить ребенка!— Он не сможет! — прошептала Телма.— О, еще как сможет. Он может все! — Глаза у нее еще больше округлились от страха. — Он же дьявол, ты разве не знаешь?— О Господи. Побресита исп. — бедняжка.
. Успокойся, хватит дрожать. — Она крепче прижала Лорел к себе, стараясь унять ее рыдания. — Скажи мне только одно — зачем ему было убивать несчастного Сэма?Лорел вырвалась из ее рук:— Я не могу сказать тебе, — проговорила она, задыхаясь. — Никто не должен знать. — Потом, уже у двери, прежде чем выскользнуть на улицу, она прошептала опять: — Потому что он — дьявол…
Клейтон ехал на восток в последних лучах угасающего дня. В облаках появились просветы, и скоро ночь поспешила прикрыть разрывы синими заплатами, прихваченными булавками звезд. Дождь прекратился еще рано утром. Воздух в долине был свеж и чист, и Клейтон вдыхал его полной грудью. Он ехал через Проход и все никак не мог надышаться его чистым горным воздухом, потом опустился в нижнюю долину. И все это время он вздрагивал и ежился, как будто его толкал в спину пропитанный злом нечистый ветер.Серебряное седло — подарок Гэвина — он оставил у брата. Лестер вышел проводить его и долго смотрел вслед, смотрел как он едет, низко согнувшись, словно пытаясь заслониться от этого незримого ветра. Звезды ярко сияли на затянутом черным бархатом куполе неба. Вскоре силуэт Клейтона растаял в сгущающейся тьме, осталась лишь земля, ровная и теплая, раскинувшаяся, как усталый ребенок в ожидании благословенного сна. Часть четвертаяКЕСАРЮ — КЕСАРЕВО… Глава тридцатая Закат полоснул по краю неба. Багровая рана кровоточила над землей, заливая снег алым и розовым. Потом эта рана затянулась, и ночь обрушилась, как смерть, одним сотрясающим ударом. Шквалистый ветер трепал сосны, сшибая с ветвей комки снега, и куртки двух всадников были испятнаны белым там, где на них налипли летящие хлопья. Ночь была темная — луна еще не взошла. Лошади осторожно ступали по тропе. Всадники всматривались в темноту, вслушивались в шум ветра, ощущали, как холод льнет к лицу и запястьям.Вскоре они спустились с перевала к подножию и остановились на ночлег. Здесь был такой же густой лес, а дальше лежала долина. Они уже видели огни какого-то ранчо. Но им не хотелось прийти туда затемно. Лучше спать у своего костра.Клейтон нашел сухую сосну, наломал охапку веток и свалил их на поляне. Лестер снял с лошадей вьюки, достал еду и котелки. Он привязал лошадей, оставив длинный повод, и они тут же принялись разгребать снег, отыскивая траву.— Они замерзнут.— Ничего не поделаешь, — сказал Клейтон. — Если хочешь, накрой чалого одним из своих одеял, а я своим укрою кобылу.Он развел костер, отблески пламени упали ему на лицо, видно было, что он улыбается. Семь лет он не ночевал у костра. Семь долгих лет прошло с тех пор, как он уехал из дому, — и не в Калифорнию, о которой всегда мечтал, а на восток, в Техас, в те самые края, которые когда-то покинул Гэвин, чтобы найти себе королевство. Это как расплата, думал Клейтон, да, круг должен быть замкнут. Туда, в Техас, его прогнало чувство стыда за то, что он — сын Гэвина Роя, человека, который убил Сэма Харди. И он никогда не стремился узнать, почему Гэвин сделал это; поступок говорил сам за себя. Человек, способный на такое, не заслуживает жалости. Он заслуживает возмездия — но не от руки собственного сына. Клейтон изменил всю свою жизнь, сменил имя, облик. Семь лет одиночества в другом мире, где его никто не знал, где он был свободен. Он глядел в огонь и улыбался, думая, как иронична судьба. За свободу, за право жить без родины, он заплатил одиночеством. Он добровольно заплатил эту цену. Он отбыл свой срок, семь долгих лет, и вот теперь пришла пора снова собираться в путь — чтобы быть одиноким где-то в другом краю. Братья приготовили еду, не спеша поели, а потом закурили трубки, сидя на корточках у костра. Лошади уже перестали щипать траву и теперь тянулись поближе к костру, чтобы согреться. Снова ухнула сова. Взошла луна, она как будто чуть растолкала облака, и теперь сквозь паутину ветвей сверкали звезды… Они сидели и курили, думая каждый о своем, говорить им не хотелось… как вдруг Лестер положил трубку на одеяло и, наклонив голову, прислушался. Клейтон молча наблюдал за ним.— Слушай…Клейтон приподнялся на корточках. Он напряженно вслушивался, брови у него сошлись.— Просто ветер, наверное, — сказал Лестер. — Или снег осыпается с верхних ветвей.— Нет. Это что-то живое.Лестер подошел к своему коню, вытащил из чехла винтовку и большим пальцем отвел защелку предохранителя.— Винтовка не понадобится, Лес. Там кто-то раненый. Прислушайся получше…Они услышали далекий пронзительный стон, похожий на завывание ветра в соснах, но более живой и какой-то сдавленный, будто человек — или зверь — стонал сквозь зубы.— Где-то там, — сказал Клейтон и показал кивком головы вправо, — и не очень далеко. — Он двинулся вниз по склону, в темень леса.— Подожди.— Зачем?— Мы не знаем, что там такое. Лучше, чтоб никто не знал, что мы здесь.— Я не говорю, что это Кэбот, — сказал Клейтон, — ну, а вдруг? Потом будешь жалеть, что не пошел. Хотя, конечно, это скорее просто раненый олень или рысь…Они вошли в лес; снег под ногами был рыхлый, нетронутый, вокруг сомкнулась тьма. Клейтон шел первым. Пройдя с полсотни шагов, он вдруг выпрямился.— Это не человек.— Ну, тогда пошли назад, — с нервным смешком отозвался его брат.— Но это и не зверь. У тебя спички с собой?Лестер зажег спичку, поежился от холода. Он угрелся возле костра, и теперь, удалившись от огня в морозную мглу, сразу озяб. Будь он один, ни за что не отошел бы от костра. Он почти не сомневался, что Кэбота нет в живых. Но угрызения совести, ненависть к собственному малодушию, презрение за то, что жил с постоянной оглядкой на жену, заставляли его идти.Они вышли на прогалинку, похоже, кем-то расчищенную — ветер не оставил бы такой резкой границы между белым снегом и темной землей. Они услышали дыхание, приглушенный стон — человеческий… Лестер вытащил из кобуры револьвер, но держал его как-то неуверенно. Он сделал еще шаг вслед за Клейтоном, и тут под ногой оглушительно треснула сухая ветка. Лестер присел и застыл на месте. Клейтон обернулся к нему.— Дай-ка мне спички.Первая спичка не зажглась. Вторая вспыхнула, и они увидели на полянке женщину. Она лежала на земле. Платок на голове развязался, волосы запорошило снегом. Голова была запрокинута назад, шея резко выгнута; она металась, упираясь ногами, от каблуков остались глубокие вмятины в земле. Ее юбки были задраны выше пояса, при свете спички живот проступил вспухшим белым горбом. Огонек пыхнул на ветру и погас. Клейтон опустился на одно колено и зажег еще одну спичку. Женщина повернула к ним лицо. Глаза ничего не выражали, от боли они подернулись пленкой. Она была молодая, смуглая и черноволосая. Матово-красные губы разжались, женщина вскрикнула. Обхватила руками живот и начала месить его, как тесто, погружая пальцы в мягкое тело. А потом принялась колотить себя по бедрам сжатыми кулаками.— Боже правый! Что она здесь делает?— А ты что, не видишь? — негромко сказал Клейтон.— Я хочу сказать, почему здесь, в лесу? Боже правый, она что, сумасшедшая?— Может быть. — Клейтон склонился над женщиной. Она, казалось, не видит его, но все равно он сразу увидел, как она замерзла — ее так трясло от холода, что он никак не мог понять, начались у нее схватки или нет, и сколько еще до родов. Он осторожно положил ладонь ей на живот. Женщина отпрянула, прикрыла губы тыльной стороной руки и прикусила костяшку пальца. Но Клейтон не убирал ладонь, хотя и касался живота как можно легче — он хотел поймать под ней биение жизни. Только теперь он заметил, что женщина лежит на одеяле, и понял, что она пришла сюда специально.— Она не залезет на лошадь, — он повернулся к Лестеру. — Седлай и скачи туда, вниз, к ближайшему ранчо. Может, у них еще горит свет. Подними с постели женщину, любую, какую найдешь, и тащи сюда. Объясни, в чем дело — она сообразит, что взять. Будет отказываться — не слушай. Если придется, припугни револьвером, но притащи ее сюда. — Он стиснул крепкую руку Лестера. — Справишься, Лес?— Справлюсь. — Он тяжело дышал. — А может…— Говорю тебе, Лес, иди! Седлай и скачи что есть мочи. А то она умрет. Скажи женщине, пусть возьмет одеяла, а если у нее повозка, подгоните ее к подножью. Туда я ее донесу, когда родит. Ну, давай, шевелись!Женщина вскинула голову и закричала. Лестер бросился бежать и сразу исчез в темноте кустарника, как будто нырнул в чан с нефтью. Клейтон снова повернулся к женщине и опустился на колени рядом с ней. Он натянул свои перчатки на ее руки со скрюченными пальцами и принялся растирать ей запястья.— Сейчас кто-нибудь придет и поможет тебе, — сказал он, но она не слышала. Он снова положил ладонь ей на живот. Он был горячий, внутри по-прежнему что-то пульсировало. Клейтон поспешил убрать руку.Женщина высоко запрокинула ноги, дергая ими. Клейтон руками прижал их к земле. Они были холодные как лед, и он попытался согреть их, растирая икры. Он заглядывал ей в лицо, но звезды давали слишком мало света, ничего нельзя было разглядеть. Он вздохнул, отпустил ее, и, наклонившись к земле, начал метаться вокруг поляны, собирая хворост. Набрал охапку, вернулся и разжег костер. Когда огонь разгорелся, Клейтон смог наконец рассмотреть ее. Женщина была молодая, красивая, несмотря на худобу — скулы резко проступали под кожей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Прошло два часа. Люди по-прежнему сидели в салуне, на улице по-прежнему хлестал дождь. Непрекращающийся ливень барабанил по крыше салуна, да так, что она дрожала; окна были белы от пенистых потоков воды, несущихся из водосточных труб. И тут сквозь шум дождя донесся торопливый чавкающий звук копыт. Хэккет подошел к двери и увидел, что по главной улице несется всадник, стегая мокрые бока лошади. Перед салуном он натянул поводья, и, бросив лошадь под дождем, ввалился в дверь, увлекая Хэккета за собой. Его глаза пылали от возбуждения — он знал, а они еще нет.Человек этот был здесь не чужой. Он работал на ранчо Сэма Харди, на западном склоне. Он тяжело дышал и хватал людей за руки.— Сэм… — сказал он. — Сэм убит. Гэвин застрелил его. И бросил в грязи. Я затащил его в дом, оставил там. Сэм убит…А потом рассказал по порядку.Он работал в конюшне рядом с домом и видел, как из тумана выехал Гэвин, промокший до нитки. Подъехал прямо к крыльцу, позвал Сэма.Ну, сам он внимания не обратил, продолжал заниматься своим делом. Слышал только, как Гэвин с Сэмом о чем-то говорили у крыльца.— Они ж старые приятели, я думал… у меня и в мыслях ничего такого… слышу, стоят, чешут языками, ну а я задаю корм мулам. Что мне было, выходить, здороваться?.. У них свои дела…Люди качали головами, глаза были скованы страхом. Ярость пока держалась в берегах, но нарастала.— Я не слышал, чего они там говорили, но выстрелы услышал. Два выстрела, оба раза стрелял Гэвин. Я выскочил под дождь… а он лупит вовсю, пока добежал до дома, промок насквозь… Смотрю, а Гэвин уже в седле. Думаю, он и меня мог бы пристрелить… если б захотел… если б пытался спрятать концы в воду. А он просто повернулся спиной и поехал прочь, будто меня и не видел. Исчез в тумане, как и появился, будто в воздухе растаял. Сэм лежал на полу, у двери. В руке у него револьвер был, но он не стрелял. Он был еще живой, умирал на глазах у меня, две пули в живот, а кровищи-то, кровищи. Боже всемогущий!Он замолчал и оглядел людей, сгрудившихся вокруг печки. Может, впервые в жизни он ощутил свою значимость. Они беззвучно шевелили губами, подавшись вперед, чтобы лучше слышать.— Он еще живой был. Я к нему нагнулся, говорю: «Сэм, Сэм, что случилось?» И слышите, он смотрит так… смотрит на меня и качает головой… вроде улыбается. А я опять спрашиваю, спрашиваю… «За что?» А он опять качает головой, вот так, все сильнее и сильнее. Он мог сказать, ей-Богу, мог — но не захотел. Я отнес его на кровать…— Он умер? — тихо спросил Сайлас.— Так я ведь говорю… Через несколько минут. Так ни слова и не сказал…Все зашептались, раздались угрозы.— За что?— Они были друзьями. Он всегда любил Сэма. Не спорили никогда…— Да как он мог!.. Не имеет он права!— Сэм был хороший мужик. Никого никогда не обидел. Как жена умерла, сам жил. И за молодым Клеем всегда присматривал.— Но почему он это сделал? Он что, спятил?— Да-а-а, — задумчиво тянули в салуне. — Наверно, так и есть. Он сошел с ума. Глава двадцать девятая Гэвин забаррикадировался на ранчо. Он ждал, что горожане придут сводить с ним счеты. Он был уверен, что расплата последует, и был к ней готов. Семеро из его людей, которых он привез из Санта-Фе и Альбукерка, расположились вокруг дома на веранде, положив винтовки на перила. Руки у них чесались. Им хорошо платили, чтобы они делали то, что велит Гэвин, а долина, на их взгляд, была слишком мирной. Они рвались в драку.Но никакой драки так и не последовало. Ранчеры кипели от злости, грозились, а потом начали ссориться между собой — точно так же, как двадцать с лишним лет назад, когда Гэвин убил на берегу реки Эли Бейкера.Бешенство горожан обернулось бессильной ненавистью. Воевать с наемниками Гэвина никому не хотелось. Горожане предпочитали мир — любой ценой. А сейчас они больше прежнего боялись этого человека, который может убить вот так, без причины, без предупреждения. Никто не набрался смелости спросить у Гэвина, что же такого сделал ему Сэм Харди. Они боялись разозлить его — и оставили его в покое.В город Гэвин приезжал только при крайней надобности, и всегда в сопровождении своих людей. Он жаждал возвращения Клейтона. Но через несколько дней один из его людей доложил, что кто-то видел, как Клейтон уезжал из долины, ведя в поводу навьюченого мула. Гэвин пожал плечами и открыл своим ключом дверь спальни Лорен. Она лежала в постели, изможденная, полуодетая.— Он сбежал. Твой любовник, твой драгоценный Клейтон — сбежал! Наверное, узнал…— Тебе его никогда не поймать, — сказала она слабым голосом.— А я и не собираюсь его ловить, — ответил Гэвин. — Пусть прячется, ничтожество, всю свою жизнь!— А ты убил бы его?— Да, — сказал он тихо. — Думаю, что да, окажись он здесь. — Он повернулся и обхватил голову руками. — Но теперь мне все равно, — прошептал он. — Меня теперь ничто не волнует…
В ту ночь она сумела выбраться из спальни и в темноте пешком прошагала две мили до города. Ночь была холодная, у нее зубы стучали — пальто не спасало, ветер пронизывал ее изнеженное тело.Добравшись до города, она поднялась по ступенькам, ведущим в комнату Телмы. Телма вышла в халате и домашних туфлях. Волосы Лорел были растрепаны, глаза дико горели, она комкала складки платья:— Ты знаешь, куда он уехал! Ты должна мне сказать!— Да, знаю, — ответила Телма. — Но тебе я никогда не скажу. Он уехал один и сюда не вернется.— Я найду его…Телма спокойно покачала головой:— Нет, никогда. Никто из вас его не найдет.— Почему же он уехал? — спросила Лорел с неожиданной подозрительностью. — Как он узнал?— Что узнал? Он уехал потому, что Гэвин убил Сэма Харди. Он сказал, что все, с Гэвином он покончил — покончил раз и навсегда! Тебе это понятно?В глазах Лорел вспыхнула странная радость:— Понятно ли мне? Да понятней, чем тебе!Телма нахмурилась:— О чем это ты толкуешь?— Значит, он уехал не потому, что испугался. Неужели не ясно? Он уехал не потому, что Гэвин узнал!— Что узнал?— Что у меня будет ребенок, ребенок Клейтона!Телма смягчилась:— Когда? Когда будет?Тень ужаса легла на лицо Лорел; в ее обреченном взгляде не осталось прежней юной жизнерадостности, а сквозило одно лишь страдание. Она бросилась Телме на грудь:— Он мне не даст! Гэвин не позволит мне родить! Он заставит меня убить ребенка!— Он не сможет! — прошептала Телма.— О, еще как сможет. Он может все! — Глаза у нее еще больше округлились от страха. — Он же дьявол, ты разве не знаешь?— О Господи. Побресита исп. — бедняжка.
. Успокойся, хватит дрожать. — Она крепче прижала Лорел к себе, стараясь унять ее рыдания. — Скажи мне только одно — зачем ему было убивать несчастного Сэма?Лорел вырвалась из ее рук:— Я не могу сказать тебе, — проговорила она, задыхаясь. — Никто не должен знать. — Потом, уже у двери, прежде чем выскользнуть на улицу, она прошептала опять: — Потому что он — дьявол…
Клейтон ехал на восток в последних лучах угасающего дня. В облаках появились просветы, и скоро ночь поспешила прикрыть разрывы синими заплатами, прихваченными булавками звезд. Дождь прекратился еще рано утром. Воздух в долине был свеж и чист, и Клейтон вдыхал его полной грудью. Он ехал через Проход и все никак не мог надышаться его чистым горным воздухом, потом опустился в нижнюю долину. И все это время он вздрагивал и ежился, как будто его толкал в спину пропитанный злом нечистый ветер.Серебряное седло — подарок Гэвина — он оставил у брата. Лестер вышел проводить его и долго смотрел вслед, смотрел как он едет, низко согнувшись, словно пытаясь заслониться от этого незримого ветра. Звезды ярко сияли на затянутом черным бархатом куполе неба. Вскоре силуэт Клейтона растаял в сгущающейся тьме, осталась лишь земля, ровная и теплая, раскинувшаяся, как усталый ребенок в ожидании благословенного сна. Часть четвертаяКЕСАРЮ — КЕСАРЕВО… Глава тридцатая Закат полоснул по краю неба. Багровая рана кровоточила над землей, заливая снег алым и розовым. Потом эта рана затянулась, и ночь обрушилась, как смерть, одним сотрясающим ударом. Шквалистый ветер трепал сосны, сшибая с ветвей комки снега, и куртки двух всадников были испятнаны белым там, где на них налипли летящие хлопья. Ночь была темная — луна еще не взошла. Лошади осторожно ступали по тропе. Всадники всматривались в темноту, вслушивались в шум ветра, ощущали, как холод льнет к лицу и запястьям.Вскоре они спустились с перевала к подножию и остановились на ночлег. Здесь был такой же густой лес, а дальше лежала долина. Они уже видели огни какого-то ранчо. Но им не хотелось прийти туда затемно. Лучше спать у своего костра.Клейтон нашел сухую сосну, наломал охапку веток и свалил их на поляне. Лестер снял с лошадей вьюки, достал еду и котелки. Он привязал лошадей, оставив длинный повод, и они тут же принялись разгребать снег, отыскивая траву.— Они замерзнут.— Ничего не поделаешь, — сказал Клейтон. — Если хочешь, накрой чалого одним из своих одеял, а я своим укрою кобылу.Он развел костер, отблески пламени упали ему на лицо, видно было, что он улыбается. Семь лет он не ночевал у костра. Семь долгих лет прошло с тех пор, как он уехал из дому, — и не в Калифорнию, о которой всегда мечтал, а на восток, в Техас, в те самые края, которые когда-то покинул Гэвин, чтобы найти себе королевство. Это как расплата, думал Клейтон, да, круг должен быть замкнут. Туда, в Техас, его прогнало чувство стыда за то, что он — сын Гэвина Роя, человека, который убил Сэма Харди. И он никогда не стремился узнать, почему Гэвин сделал это; поступок говорил сам за себя. Человек, способный на такое, не заслуживает жалости. Он заслуживает возмездия — но не от руки собственного сына. Клейтон изменил всю свою жизнь, сменил имя, облик. Семь лет одиночества в другом мире, где его никто не знал, где он был свободен. Он глядел в огонь и улыбался, думая, как иронична судьба. За свободу, за право жить без родины, он заплатил одиночеством. Он добровольно заплатил эту цену. Он отбыл свой срок, семь долгих лет, и вот теперь пришла пора снова собираться в путь — чтобы быть одиноким где-то в другом краю. Братья приготовили еду, не спеша поели, а потом закурили трубки, сидя на корточках у костра. Лошади уже перестали щипать траву и теперь тянулись поближе к костру, чтобы согреться. Снова ухнула сова. Взошла луна, она как будто чуть растолкала облака, и теперь сквозь паутину ветвей сверкали звезды… Они сидели и курили, думая каждый о своем, говорить им не хотелось… как вдруг Лестер положил трубку на одеяло и, наклонив голову, прислушался. Клейтон молча наблюдал за ним.— Слушай…Клейтон приподнялся на корточках. Он напряженно вслушивался, брови у него сошлись.— Просто ветер, наверное, — сказал Лестер. — Или снег осыпается с верхних ветвей.— Нет. Это что-то живое.Лестер подошел к своему коню, вытащил из чехла винтовку и большим пальцем отвел защелку предохранителя.— Винтовка не понадобится, Лес. Там кто-то раненый. Прислушайся получше…Они услышали далекий пронзительный стон, похожий на завывание ветра в соснах, но более живой и какой-то сдавленный, будто человек — или зверь — стонал сквозь зубы.— Где-то там, — сказал Клейтон и показал кивком головы вправо, — и не очень далеко. — Он двинулся вниз по склону, в темень леса.— Подожди.— Зачем?— Мы не знаем, что там такое. Лучше, чтоб никто не знал, что мы здесь.— Я не говорю, что это Кэбот, — сказал Клейтон, — ну, а вдруг? Потом будешь жалеть, что не пошел. Хотя, конечно, это скорее просто раненый олень или рысь…Они вошли в лес; снег под ногами был рыхлый, нетронутый, вокруг сомкнулась тьма. Клейтон шел первым. Пройдя с полсотни шагов, он вдруг выпрямился.— Это не человек.— Ну, тогда пошли назад, — с нервным смешком отозвался его брат.— Но это и не зверь. У тебя спички с собой?Лестер зажег спичку, поежился от холода. Он угрелся возле костра, и теперь, удалившись от огня в морозную мглу, сразу озяб. Будь он один, ни за что не отошел бы от костра. Он почти не сомневался, что Кэбота нет в живых. Но угрызения совести, ненависть к собственному малодушию, презрение за то, что жил с постоянной оглядкой на жену, заставляли его идти.Они вышли на прогалинку, похоже, кем-то расчищенную — ветер не оставил бы такой резкой границы между белым снегом и темной землей. Они услышали дыхание, приглушенный стон — человеческий… Лестер вытащил из кобуры револьвер, но держал его как-то неуверенно. Он сделал еще шаг вслед за Клейтоном, и тут под ногой оглушительно треснула сухая ветка. Лестер присел и застыл на месте. Клейтон обернулся к нему.— Дай-ка мне спички.Первая спичка не зажглась. Вторая вспыхнула, и они увидели на полянке женщину. Она лежала на земле. Платок на голове развязался, волосы запорошило снегом. Голова была запрокинута назад, шея резко выгнута; она металась, упираясь ногами, от каблуков остались глубокие вмятины в земле. Ее юбки были задраны выше пояса, при свете спички живот проступил вспухшим белым горбом. Огонек пыхнул на ветру и погас. Клейтон опустился на одно колено и зажег еще одну спичку. Женщина повернула к ним лицо. Глаза ничего не выражали, от боли они подернулись пленкой. Она была молодая, смуглая и черноволосая. Матово-красные губы разжались, женщина вскрикнула. Обхватила руками живот и начала месить его, как тесто, погружая пальцы в мягкое тело. А потом принялась колотить себя по бедрам сжатыми кулаками.— Боже правый! Что она здесь делает?— А ты что, не видишь? — негромко сказал Клейтон.— Я хочу сказать, почему здесь, в лесу? Боже правый, она что, сумасшедшая?— Может быть. — Клейтон склонился над женщиной. Она, казалось, не видит его, но все равно он сразу увидел, как она замерзла — ее так трясло от холода, что он никак не мог понять, начались у нее схватки или нет, и сколько еще до родов. Он осторожно положил ладонь ей на живот. Женщина отпрянула, прикрыла губы тыльной стороной руки и прикусила костяшку пальца. Но Клейтон не убирал ладонь, хотя и касался живота как можно легче — он хотел поймать под ней биение жизни. Только теперь он заметил, что женщина лежит на одеяле, и понял, что она пришла сюда специально.— Она не залезет на лошадь, — он повернулся к Лестеру. — Седлай и скачи туда, вниз, к ближайшему ранчо. Может, у них еще горит свет. Подними с постели женщину, любую, какую найдешь, и тащи сюда. Объясни, в чем дело — она сообразит, что взять. Будет отказываться — не слушай. Если придется, припугни револьвером, но притащи ее сюда. — Он стиснул крепкую руку Лестера. — Справишься, Лес?— Справлюсь. — Он тяжело дышал. — А может…— Говорю тебе, Лес, иди! Седлай и скачи что есть мочи. А то она умрет. Скажи женщине, пусть возьмет одеяла, а если у нее повозка, подгоните ее к подножью. Туда я ее донесу, когда родит. Ну, давай, шевелись!Женщина вскинула голову и закричала. Лестер бросился бежать и сразу исчез в темноте кустарника, как будто нырнул в чан с нефтью. Клейтон снова повернулся к женщине и опустился на колени рядом с ней. Он натянул свои перчатки на ее руки со скрюченными пальцами и принялся растирать ей запястья.— Сейчас кто-нибудь придет и поможет тебе, — сказал он, но она не слышала. Он снова положил ладонь ей на живот. Он был горячий, внутри по-прежнему что-то пульсировало. Клейтон поспешил убрать руку.Женщина высоко запрокинула ноги, дергая ими. Клейтон руками прижал их к земле. Они были холодные как лед, и он попытался согреть их, растирая икры. Он заглядывал ей в лицо, но звезды давали слишком мало света, ничего нельзя было разглядеть. Он вздохнул, отпустил ее, и, наклонившись к земле, начал метаться вокруг поляны, собирая хворост. Набрал охапку, вернулся и разжег костер. Когда огонь разгорелся, Клейтон смог наконец рассмотреть ее. Женщина была молодая, красивая, несмотря на худобу — скулы резко проступали под кожей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33