– Я протянул ей несколько медных монет.
Потом, сжав в кулаке ключ, отправился искать свою комнату.
Она следила за мной, цепляясь скрюченными пальцами за стену и трогая родинку на левой щеке… Кажется, родинка на левой означала несчастье в личной жизни.

… Но сейчас я вспоминаю ее совсем не такой, как при первой нашей встрече. Я припоминаю забрызганные кровью стены холла, бардовые разводы на серой стойке, побитую посуду и ее голову, так тихонько лежащую в уголке с застывшем на лице выражением неподдельного ужаса… А рядом с этой страшной головой стоят три бешено орущие ведьмы.
Словно во сне я отступаю к двери, стремительно прыгаю на улицу и бегу прочь. А они устремляются за мной. При этом Тереса верещит, как кошка, которой наступили на хвост, а Селена подвывает, как попавшая в капкан лисица.
А я бегу так, словно за мной гонится свита Сатаны. Если вдуматься, то так оно и было. Позади меня раздается дикий вопль Габи:
– Жак!!! Жааааааак…к…к!!!… Стой!!!…
Впрочем, моя встреча с «опекуньями» произошла еще очень не скоро. К тому времени совершилось множество событий, я уже успел лишиться девственности, подружиться с лесным демоном, освоиться в городе и полюбить его…
Сюда мы еще вернемся…

Итак, больше не оглядываясь на хозяйку постоялого двора, я прошел к комнате и отпер ее ключом. Комната была небольшой, но вполне опрятной, кирпичную кладку изнутри скрывали развешанные на стенах куски бархатной материи, такой же материей было застелено весьма широкое ложе, занимавшее добрую половину комнаты. Я посмотрел в зеркало, висевшее в углу, вспомнил Селену, столь ненавидевшую все зеркала на свете, и уселся на кровать.
Мне следовало подумать о будущем. Что оно сулило юному колдуну вроде меня? Конечно, я мог бы демонстрировать ярмарочные фокусы – плеваться огнем, извлекать его из воздуха и заигрывать с жующими семечки подсолнуха дамочками, которые, фыркая, отворачивались бы от комедианта, – но этот путь привлекал меня меньше всего: я был молод, но тщеславен, юность моя не являлась помехой чрезмерному честолюбию.
Грязный городишко, где по прихоти судьбы я оказался, распахивал передо мной все двери. Двери воровских притонов, борделей, казенных домов, двери пыточных камер и даже маленькую дверцу к лестнице на эшафот, но передо мной могли открыться и двери дворцов, обеденных зал – двери больших надежд и легкой жизни. Тем более что ведьмы все же успели меня коечему научить… И это чтото я планировал использовать для своего возвышения.
Решив во что бы то ни стало добиться успеха, я для начала отправился прогуляться по городу. Меня интересовало абсолютно все, мне до всего было дело: я с шести лет не был в большом городе. Подозреваю, что, подчинившись своему неуемному любопытству, выглядел я весьма странно. После того как я пересек несколько мостиков через мелкие речушки – в них плавали картофельные очистки, рыбья чешуя и прочая мерзость, – передо мной вдруг возникло здание городской ратуши. В высоченной башне болтался массивный бронзовый колокол. Дважды в час священнослужители били в него – гул разносился по всему городу. Потом я понаблюдал, как несколько монахов рубят дрова, связывают их в крупные вязанки и таскают к воротам монастыря. Затем мое внимание привлекли женщины, громко спорившие о чемто. Уперши руки в крепкие бока, они орали на всю улицу. Увидев, что я остановился и внимательно наблюдаю за ними, слегка склонив голову, женщины поспешили завершить свой конфликт и разошлись. Я недолго походил за сборщиками навоза, они бродили с плетеными корзинами, и на лицах их было написано сосредоточенное внимание. «Лишь бы не пропустить особенно крупный кусок навоза» – легко читалось во взгляде каждого. Когда они стали на меня подозрительно поглядывать, я улыбнулся и направился восвояси.
Людской гомон, доносившийся с одной из шумных площадей, привел меня на базар, где я немедленно приобрел на последние деньги пурпурный плащ, широкополую черную шляпу и мягкие сапоги из свиной кожи. Мои более чем скромные финансы на этом истощились. Осталась одна мелкая медная монета. Я надеялся, что на этот потертый кружочек оранжевого металла мне удастся купить себе немного еды. С деньгами я никогда не имел дела, и мне было сложно представить себе, насколько они важны в жизни человеческого сообщества и отдельно взятого его представителя.
Разодетый, с весьма наглой физиономией, крючковатым носом и вытянутым кверху острым подбородком, на котором едва заметно намечалась ямочка, я продолжил свой осмотр достопримечательностей этого городка. Мне казалось, что я начинаю ощущать его прогорклое дыхание, что он постепенно становится мне родным и понятным. Так, поминутно возвращаясь на одни и те же улицы – городок был не слишком велик, – я прогулял до самого вечера.
С наступлением темноты меня занесло в настоящие трущобы, они располагались в восточной части города. В помойных кучах шевелились люди, одноногий нищий, опиравшийся на сучковатую палку, протянул ко мне грязную ладонь и пробормотал чтото нетрезвым голосом, тени наползали из грязных подворотен и собирались за моей спиной, и вонь, поначалу почти неощутимая, теперь стала нестерпимой. Я прибавил шагу, намереваясь поскорее покинуть эти жуткие места и выбраться к родным стенам постоялого двора с лучезарным названием «Озарение»…
Я свернул кудато, потом снова… Сзади послышались отчетливые шаги. Я обернулся. И вдруг понял, что меня окружила толпа вонючих оборванцев. Их было семеро.
– Сынок богатеньких господ, – протянул один, вынимая из лохмотьев здоровенный мясницкий нож, – сейчас посмотрим, что ты жрал на обед.
– Пощупаем твой кошелек и кармашки, – сказал другой.
Этот, видно, провел всю ночь на одной из помойных куч, потому что от него несло отбросами сильнее, чем от остальных.
– Это нехорошо, – заметил я. – К тому же, я вынужден вас разочаровать, но я вообще не обедал. Да и не завтракал. У меня наступили тяжелые времена.
– Врешь, франтик, а ну говори, чего ты делаешь на наших улицах?! – грязная ладонь легла на мой чистейший пурпурный плащ. – Небось ухлестываешь за нашими бедными и честными девушками? А? А нука сдирай одежонку побыстрому…
Должно быть, я сильно разозлил их своим франтоватым видом, но, что поделаешь, так уж я был воспитан. Селена сильно избаловала меня, наряжая с раннего детства в самые причудливые одежды, так что, когда я повзрослел, мне было весьма сложно избавиться от привычки красиво одеваться.
Никакого оружия у меня с собой не было. У колдунов не принято носить с собой мечи. Я, разумеется, умею владеть всеми видами холодного оружия, но это не основное мое мастерство. Хорошеньким бы я был колдуном, начни размахивать перед собой металлической палкой да еще совершать ею неуклюжие выпады в сторону противника…
Мои зрачки внезапно сузились, подобно зрачкам дикой кошки, я выгнул спину и сделал несколько жестов сведенными гибкими пальцами, вызвав полыхающий бордовым жарким пламенем шар. Сначала послышался далекий гул, и нападавшие стали в страхе озираться. Они еще не понимали, что происходит, только врожденный звериный инстинкт заставлял их испытывать смутное беспокойство. Я легко отступил в сторону, и уже в следующее мгновение гул превратился в рев, гигантский сгусток жара, разбрасывая вокруг снопы фиолетовых искр, стремительно прокатился вдоль переулка, превратив четырех нападавших в пылающие факелы. Они побежали в разные стороны, издавая крики боли и ужаса. Один бросился ко мне, стеная и вытянув перед собой сведенные, словно подагрой, ладони. Добежать он не смог, рухнул, и его скрюченные пальцы, охваченные огнем, быстро чернели, обугливаясь. Трое уцелевших стали стремительно пятиться, потом развернулись и побежали. Из моих рук вырвалось свечение, окрасившее стены домов в фиолетовый оттенок. «Хм, оно замечательно гармонирует с моим плащом». Свечением я приподнял двоих, третьего зацепить не удалось – он убежал довольно далеко. Два оборванца поднимались все выше над землей. Они барахтались в сотворенных мной устойчивых волнах и сыпали проклятиями, затем я швырнул их вниз. Оба сильно приложились о каменную мостовую, кости их захрустели, когда ломались в сочленениях. Но оставался еще один, чудом избежавший участи товарищей. Пока он не успел скрыться. Это был тот самый, что угрожал мне ножом. Я взмахнул ладонями, прошептал несколько слов, и он напоролся на начертанный мной огненный знак, более всего напоминающий ощерившегося шипами гигантского ежа. Вопли несчастного еще долго эхом звучали в глухом трущобном проулке, где, располосованный, он медленно умирал.
Я запахнулся в плащ, слегка прищурил все еще пылавшие глаза, чтобы никто не заметил в них отблесков темного пламени, и поспешно пошел прочь, намереваясь как можно скорее выбраться из зловонных кварталов, где я совершил свое первое убийство. Меня немного мутило, кружилась голова, в которой стремительно проносились самые мрачные мысли. Мне показалось весьма странным, что я так легко расправился с целой бандой нищих. И действовал я при этом столь хладнокровно, словно у меня вовсе не было сердца или же совершать убийства было для меня чем – то обыденным, вполне привычным… А между тем я ведь мог завершить этот конфликт ценой гораздо меньшей, нежели семь загубленных человеческих жизней. Но нет. Я просто отнял их, загасил вечный огонь и почти не испытываю угрызений совести. Что же я такое? Во мне шевельнулся легкий ужас самопознания, но мгновенно угас. Должно быть, это следствие физиологических и психологических метаморфоз моего организма, решил я, не стоит принимать происшедшее так близко к сердцу, в конце концов, ведь я защищал свою жизнь…

Я немного покружил по трущобам, надеясь отыскать путь к постоялому двору, но через некоторое время снова выбрался в тот же проулок. Здесь собралась целая толпа любопытных. Они глазели на обгоревшие и искалеченные трупы. Из бедолаги, угодившего в огненный знак, вытекла целая лужа темной венозной крови. Когда я появился, он все еще скреб пальцами по камням мостовой и шлепал лодочкой ладони по багровой жиже, потом затих.
Я попытался четко вспомнить, как вышел сюда, походил некоторое время по незнакомым улицам и, наконец, оказался возле базарной площади – отсюда до постоялого двора было рукой подать. Я пока не собирался ложиться спать, а решил до утра бродить по городу, но из трущоб мне необходимо было выбраться хотя бы ради безопасности трущобных жителей.
По дороге я снова размышлял. Пожалуй, были определенные плюсы в том, что я прикончил этих доходяг. По крайней мере, это происшествие позволило мне утвердиться в своих колдовских силах. Теперь я уже не праздно шатающийся любопытный сельский житель, я – могущественный колдун, встреча с которым может стоить жизни. Я горделиво вскинул голову.
Несмотря на то что обучение у ведьм я не завершил, коечему они все же успели меня научить. Я владел пространственной левитацией, если она касалась находящихся неподалеку от меня людей или предметов, – двигать больше двухтрех объектов было уже довольно сложно. Я также умел чертить некоторые огненные знаки, не слишком сложные, но и не совсем простые, мог вызвать тяжелый огненный шар, зажечь при необходимости магический факел и, кроме того, владел могущественным заклятием, вызывающим метеоритный дождь. Но прибегать к нему следовало только в случае крайней необходимости: вызов метеоритного дождя был крайне опасен…
Огненная магия была моим призванием и удавалась мне лучше других видов колдовства. Впрочем, я всякий раз опасался обжечься. И не случайно. Когда я был моложе, несколько раз попадал в ловушку вызванного мной огня, и только благодаря вмешательству Тересы мне удавалось уцелеть. Теперь я был один, и защитить меня от пылающей стихии было некому. В переулке я рисковал, вызывая огненный шар, но не слишком. Его я бросал не менее сотни раз. А вот если бы я вызвал метеоритный дождь, подозреваю, что мне бы сильно не поздоровилось.
Проплутав по городу около часа – тем временем уже окончательно стемнело, и плохо освещенные улицы превратились в настоящий лабиринт, – я выбрался на набережную. Здесь полуголые дамочки призывно манили прохожих указательным пальчиком и скидывали с плеча тонкую лямку, обнажая пышное плечико. Все они были немногим старше меня. У меня буквально глаза на лоб полезли от обилия такого аппетитного соблазна. Я выбрал самую симпатичную и приблизился, не слишком понимая, зачем я это, собственно, делаю. Через некоторое время я уже знал, что ее зовут Жокертирти и она хочет продать свою любовь за несколько медных монет.
– А куда мы пойдем? – спросил я ее.
– А тебе что, некуда меня повести?
В своем пурпурном плаще и широкополой шляпе я действительно напоминал сынка какогонибудь важного вельможи, забравшегося в этот район, чтобы развеять извечную тоску, связанную с обилием денег и материальных ценностей.
– Мне некуда, – ответил я, нимало ее, впрочем, ее не разочаровав. – Тогда пойдем ко мне, – сказала она.
Я последовал за ней по мощенной темным булыжником набережной, пахнущей нечистотами. Мне вдруг стало очень не по себе. Я пока еще не прикасался ни к одной девушке, и вот сейчас она, та, которой предстоит стать моей первой женщиной, подобрав полы длинного платья, следует впереди. Ее тонкие лодыжки приводили меня в священный трепет. Через некоторое время я окажусь с ней в постели, чтобы проделать это в первый раз в своей жизни. Брррр. Ейбогу, мне было жутковато.
Со стороны узкой речушки до меня доносился затхлый запах. Он ощущался во всем городке, стоило ветру задуть чуть сильнее, чем обычно. Я нагнал жрицу любви и схватил ее за локоть.
– Слушай, может, пойдем помедленнее?
– Помедленнее? – Ее лицо вытянулось. – У меня времени не так много.
– Хорошо, – согласился я, – пошли быстрее.
Мы наконец добрались до темного высокого здания, едва различимого в тусклом ночном сумраке. Больше всего оно напоминало притон. Насколько я мог судить, оно тоже располагалось в самых бедных кварталах города, недалеко от того места, где совсем недавно я жестоко прикончил семерых. Двери распахнул огромный звероподобный тип. Он недолго рассматривал меня тупыми маленькими глазками, потом ладонью звонко шлепнул мою даму по заднице и прерывисто заржал, временами шумно втягивая воздух.
– В третью, Жокертирти, – сказал он и както недобро на меня покосился.
Мы миновали темный коридор, пахнувший мочой и потом. Доски скрипели, заглушая тяжкие стоны наслаждения, раздававшиеся за дверями, мимо которых вела меня Жокертирти.
Это местечко и окружавшая его тягостная атмосфера грязного порока могли отбить желание интимной близости у кого угодно. Но я взял себя в руки, на некоторое время задержал дыхание и быстро пришел в себя. Коль уж я решил лишиться сегодня девственности, значит, это непременно должно произойти.
Комнатка, куда мы пришли, оказалась весьма уютной, выдержанной в розовых и персиковых тонах. Тот же зловонный ветерок, что и снаружи, трепал тонкий тюль на окнах, покрывало сползло с двуспального ложа, обнажив не слишком чистую простыню. Жокертирти прошла к кровати, лукаво посмотрела на меня и резво сняла платье через голову, оказавшись в одних только лиловых панталонах. Кроме штанишек на девичьем тельце больше ничего не было. Я ощутил сильный трепет в груди, меня странным образом шатнуло, и я почти упал, а руки мои неожиданно оказались на маленьких тугих грудках. Посмотрев девушке в лицо, я увидел, что Жокертирти ободряюще улыбнулась…
– Ну что? Тебе уже надоела игра в скромника? – спросила она.
В то же мгновение я навалился на нее всем телом, увлекая на грязные простыни. Поток эмоций вдруг захлестнул меня и утопил в море наслаждения. Настолько бурного и сотрясаемого такими штормами, что на короткое время я даже забыл про отсутствие денег в моих карманах…
Впоследствии я узнал, что положение девиц в городке было настолько тяжелым, что они никогда не брали плату вперед, а предпочитали выгребать все до последней копейки у утолившего страсть бедолаги. Причем грабили они избирательно. Я, видимо, показался им весьма и весьма безобидным юношей из богатой семьи, и все благодаря шляпе и пурпурному плащу. А такого франтоватого юнца, который только и знает, что развлекаться с женщинами и пить эль, грех не обобрать.
Поэтому, когда я сообщил Жокертирти, что денег у меня нет и в ближайшее время не предвидится, распахнул дверь номера и совсем было собирался благополучно ретироваться, то уперся в грудь того самого белобрысого верзилы, что открывал нам дверь.
1 2 3 4 5 6 7