– Что ж, что опричник… Такой же человек, слуга царев… есть между ними охальники, разбойники, да не все… Отец многих из них очень жалует, да и все здешнее купечество… Поведаю уж я тебе тайну мою, я ведь знаю, кто это с тобою встретился…– Знаешь! Кто? – встрепенулась Елена Афанасьевна, охотно согласившаяся с подругой в мнении об опричниках.«Что же, на самом деле, не все же душегубцы и кровопийцы, больше, чай, сплетни об них плетут», – пронеслась в ее голове.– Это царский стремянной, Семен Карасев.– Царский стремянной?.. А ты почему это знаешь? – воззрилась на нее Аленушка.– Это-то и тайна моя, которую я тебе поведаю… К тятеньке ходит тут опричник один и тоже таково ласково на меня погладывает…– Ну…– Да… из себя тоже красивый парень… на твоего похож, а твой-то его приятель… тоже, как мы с тобой, водой не разольешь… Не раз я его с ним видывала из окна горницы… как ты рассказываешь, так вылитый…– Что ж ты его, твоего-то… любишь?.. – с расстановкой спросила подругу Елена Афанасьевна.– Не знаю я, как и поведать тебе о том, – подперевши рукой свою пухленькую щечку, отвечала, не торопясь, Настасья Федосеевна. – Любить-то, кажись, по-настоящему не люблю, а частенько на него взглядываю, люб он мне, не спорю, а полюбить-то его берегусь… проку из того мало будет… отец не отдаст, да и самой идти замуж за него боязно…– Ведь я же и говорю, как можно… за опричника… – торопливо заметила Аленушка.– Не то, а сын-то он… Малюты…– Малюты!..Елена Афанасьевна вздрогнула и даже отшатнулась от своей двоюродной сестры.– Да, Малюты; не в отца пошел, такой тихий, хороший да ласковый, все говорят это, и тятенька, только в семью-то Малютину кто волей пойдет… кто возьмет себе такого свекора… – заметила не по летам рассудительная девушка.– И ты с ним видаешься?– Заходит к тятеньке, так кланяемся… но не часто, на улице иной раз встретишься…– И только?.. – порывисто спросила взволнованная признанием подруги Елена Афанасьевна.Хладнокровная Настасья Федосеевна удивленно посмотрела на нее.– А с тем… с другим-то… не знакома?.. – вся зардевшись от смущения, с трудом спросила Аленушка.– Нет… того так только мельком несколько раз видала… А что, аль тебе в другорядь повидать захотелося?.. – с улыбкой спросила Настя.– Что же, не потаю от тебя, хотела бы, да и не только видеть, а и словцом с ним перекинуться; я не в тебя… коли любовь это, так чую я, что первая и последняя… не забыть мне его, добра молодца, сердце, как пташка, к нему из груди рвется, полетела бы я и сама за ним за тридевять земель, помани он меня только пальчиком… Слыхала я про любовь, да не ведала, что такой грозой на людей она надвигается…– Что с тобой?.. – испуганно залепетала Настя, увидав, что глаза ее двоюродной сестры мечут молнии, а щеки горят красным полымем. – И впрямь, кажись, сглазил он тебя, от того и говоришь ты речи странные…– Нет, не сглазил, поняла я теперь, ты же мне глаза открыла, люблю я его, люблю, хоть может никогда и не увижу его, добра молодца…Елена Афанасьевна замолкла и низко-низко опустила на грудь свое горевшее пожаром лицо.– Ишь ты какая!.. Не даром в тебе цыганская кровь!.. – полушутя, полусерьезно заметила Настасья Федосеевна.На это раз разговор подруг окончился.Он не успокоил Елену Афанасьевну, почему она на другой день и за обедом была задумчива и рассеянна.Трапеза оканчивалась, ели уже клюквенный кисель с молоком, когда дверь отворилась и в горницу вошли два опричника.– Максиму Григорьевичу… милости просим, – встал с места Федосей Афанасьевич, обтирая ручником бороду и обратился к первому из вошедших.За Максимом, немного позади, стоял Семен Иванович.– Хлеб да соль… – произнес Скуратов, делая всем поясной поклон и успев окинуть восторженным взглядом Настасью Федосеевну.– Не побрезгуйте! – отвечала хозяйка, Наталья Кузьминична, высокая, полная, дородная женщина, совершенно под пару своему мужу, Федосею Афанасьевичу.Глаза Семена Ивановича тоже на мгновение встретились с глазами Аленушки, и этот взгляд решил все, она поняла без слов, что они любят друг друга.Девушки тотчас вышли из-за стола и пошли в свои светлицы, а в горнице остались, кроме гостей, лишь старик Горбачев с сыновьями да Наталья Кузьминична, на обязанности которой лежало угостить гостей почетными кубками.– Вот уже ты и свиделась… подлинно, что суженого, конем, говорят, не объедешь! – шепнула Настя Аленушке, выходя из горницы.– Не обессудь, Федосей Афанасьевич, – начал снова Максим Григорьевич, – я к тебе пожаловал с приятелем, друг мой закадычный и единственный… Наслышался он от меня о тебе, о доме твоем гостеприимном… захотел знакомство с тобою повести. Такой же он точно по мыслям, как и я, так коли я тебе, как ты мне не раз баял, по нраву пришелся, то и его прошу любить да жаловать…Федосей Афанасьевич подошел сперва к Скуратову, обнял и троекратно облобызал, а затем обнял и поцеловал Семена Ивановича.– Милости просим к столу, гости дорогие! Жена, наливай полней вина искрометного.Гости сели за стол.Хозяйка, поднеся кубки с поясными поклонами, вышла из горницы, оставив мужчин вести беседу.Беседа эта затянулась надолго.Семен Иванович не принимал, впрочем, в ней большого участия. Ему было не до того. Он чувствовал, что его бросало то в холод, то в жар от только что пережитого им взаимного взгляда; он ощущал, как трепетало в его груди сердце, и с сладостным страхом понимал, что это сердце более не принадлежит ему.В сумерках только выбрались друзья из гостеприимного дома Горбачева.– Ну что, какова моя-то зазнобушка?.. – спросил Максим Григорьевич.– Ничего, краля видная, только перед приезжей не выстоит…– Аль тебя тоже зазнобило?..– Каюсь, сам не свой… да и не с нонешнего.Семен Иванович откровенно рассказал своему другу про первую его встречу с Еленой Афанасьевной.– С Богом, засылай сватов, тебе можно, ты не отверженный… – печально произнес Скуратов.– Сватов… – усмехнулся Карасев… – Кого же мне сватами засылать… Я, как ты знаешь, один как перст… ни вокруг, ни около…– Так сам сватай… Федосей Афанасьевич человек разумный, поймет.– Да что ты, брат, ошалел, что ли? Кажись, всерьез гутаришь… Два раза девушку видел… уж и сватай…– А что ж, старые люди бают, коли первый раз хорошо взглянется, на долго тянется.Друзья вошли на дворцовый двор, в одной из изб которого жил Семен Иванович.Прошло несколько недель.Роман Семена Иванова и Аленушки сделал необычайно быстрые успехи.Мы не будем описывать в подробности его перепитии. Это может занять много места, а между тем у человеческого пера едва ли хватит силы выразить галопирующее чувство, охватившее сердца влюбленных. Клены и вязы сада при доме Горбачевых одни были свидетелями и первого признания, и последующих любовных сцен между Семеном Ивановым и Еленой Афанасьевной.В девушке, – Настасья Федосеевна была права – в самом деле, заговорила цыганская кровь ее матери: после второй встречи Семен Иванов не даром стал бродить у изгороди сада Горбачева, на третий или четвертый день он увидал свою зазнобушку около этой изгороди и отвесил почтительный поклон; ему ответили ласковой улыбкой; на следующий день он завязал разговор, ему отвечали. Аленушку не смутило и то, что ее двоюродная сестра, испугавшись этой дерзости «шальной цыганки», как мысленно называла ее Настя, убежала без оглядки из сада; она спокойно говорила с Карасевым…Так и началось…– Отец любит меня, я у него одна… приезжай туда сватать меня, а теперь и навсегда знай, я твоя невеста или ничья… За тебя или в гроб, так и отцу скажу… Не бойся, благословит… увидит, что без тебя мне не жисть… Любит он меня, говорю тебе… Знаю, что любит… И я его люблю, но для тебя, ясный сокол мой, и с ним малость повздорить решуся… – говорила Елена Афанасьевна за день до отъезда своего обратно в Новгород.– А не поклониться ли наперед дяде Федосею Афанасьевичу… чтобы замолвил он словечко в грамотке брату своему, твоему батюшке, а то мне все боязно, как не будешь ты моей, моя касаточка, кралечка моя ясная… – говорил Карасев, нежно обнимая Аленушку.– Поклонись, пожалуй, – не сопротивлялась та, – не мешает и его помощь, но только, хоть я и тятенькина, но и своя, и, как сказала тебе, так и будет, или твоей буду, или ничьей…Тяжело было для них это последнее свиданье – свиданье разлуки.Грустный, с поникшею головою, хотя и с радужными надеждами в сердце, ушел от сада Горбачевых в этот вечер Семен Иванов.Печальнее его, впрочем, был в последние дни его друг, Максим Григорьев Скуратов.Его последние надежды на обладание Настасьей Федосеевной были разрушены окончательно и безвозвратно.К чести Семена Иванова, надо заметить, что он среди более чем пятинедельного упоения разделяемой любовью не забыл о своем друге, и через Аленушку выспросил Настю, может ли Максим питать какие-либо надежды на удачу своего сватовства. Ответ, полученный им для друга, был роковой:– И люб он ей, да пусть лучше и не сватает… он сын Малюты, – сказала ему Елена Афанасьевна.Конечно, не в этой форме передал этот ответ своему другу Карасев, но первый понял то, что не договорил его товарищ.– Мне не видать счастия в этом мире, – грустно заметил Скуратов, – я сын Малюты.На его лицо набежала мрачная тень, да так и не сходила с него.Прошла неделя. Однажды вечером Максим Григорьев пришел к Карасеву…– Побратаемся, – сказал он ему, – снимая с шеи золотой тельник, ты мой единственный задушевный друг, тебя одного жаль мне оставлять в этом мире…– С охотой побратаемся, – снял в свою очередь деревянный тельник Семен Иванов… – Но как это оставлять, ты это куда же собрался? – добавил он, видя Скуратова в дорожном платье.– Погоди, потом расскажу… – грустно отвечал тот, надевая свой крест на шею друга.Последний благоговейно сделал то же самое.Новые братья облобызались.Обряд побратимства совершился…– Так куда же ты… что задумал? – после некоторой паузы спросил Карасев.– Вон из мира… В нем нет места сыну Малюты… Пойду замаливать грехи отца… Может, милосердный Господь внемлет моим молитвам и остановит окровавленную руку отца в ее адской работе… А я пойду куда-нибудь под монастырскую сень… повторяю, в мире нет места сыну палача… Да простит меня Бог и отец за резкое слово.Он снова бросился на шею Семену Иванову и горячо на прощанье обнял его.Карасев ничего не нашелся сказать, чтобы утешить или остановить несчастного.Да и что мог сказать он?И Максим ушел.На другой же день весть о бегстве сына Григория Лукьяновича облетела всю Александровскую слободу.Малюта был вне себя от гнева и разослал гонцов во все концы земли русской.Но погоня была безуспешной.Максим Григорьевич, что называется, как в воду канул.Малюта заподозрил, что его сына приютил и скрывает новгородский архиепископ Пимен, и задумал, а с помощью Петра Волынца, составившего и тайком положившего за икону Богоматери в Софийском храме подложную изменную грамоту, исполнил тот новгородский погром, кровавыми картинами которого мы начали наше правдивое повествование.Кроме того, Григорию Лукьяновичу доложили досужие языки, что видели Максима Григорьевича у изгороди сада Горбачевых, в беседе с приезжей из Новгорода красавицей – племянницей Федосея Афанасьевича. За Максима, видимо, приняли Семена Иванова, похожего на него по фигуре.Подозрительный Малюта и это намотал себе на ус, и этим объясняются его загадочные речи к Афанасию Афанасьевичу Горбачеву перед мученической смертью последнего на Городище.Семен Иванов, конечно, ничего не ведавший о замыслах первого советника грозного царя, поклонился, как и говорил Аленушке, ее дяде Федосею Горбачеву.– Сирота я круглый… некому за меня сватов заслать к отцу твоей племянницы, так будь отец родной, отпиши от себя брату, да и за меня, в память друга моего Максима, замолви словечко ласковое.Он откровенно признался старику в их взаимной любви с Аленушкой.– Хорошо, – ответил старик, – ты парень хоть куда, женишься, из опричнины выйдешь, ума тебе не занимать стать, тестю помогать станешь по торговле, а брату для дочери человек надобен, а не богатство, его у него и так хоть отбавляй, и то в пору… Да коли она тебе люба и ты ей… так мой совет брату будет, чтобы и за свадебку.Не ожидавший такого быстрого согласия Карасев повалился в ноги Федосею Афанасьевичу.Тот поднял его и облобызал.– Не торопись благодарить, то мой ум раскинул, а у брата, чай, другой… А отпишу, сегодня же отпишу…И Федосей Афанасьевич отписал.Томительно шли недели. Наконец получился ответ из Новгорода, просят-де зятюшку нареченного побывать, потому девка дурит наподи и сладу нету, вынь ей да положь жениха слободского, так хоть посмотреть, каков он из себя, и если хороший человек, то и по рукам ударить, волей-неволей, придется, дочка-то ведь одна.Так писал Афанасий Афанасьевич.Ликованию Семена Иванова не было конца.Задумал он сейчас же отправиться на побывку в Новгород, да царь сам кликнул его да и услал в Литву, с письмом к князю Курбскому.Произошла, таким образом, неожиданная отсрочка свидания с невестой, – он уже мог называть ее так, – на несколько месяцев.Отписал Федосей Афанасьевич и об этом брату и племяннице.Семен Карасев уехал.Мы видели, что застал он, когда наконец попал в этот дорогой его сердцу Новгород: замученного до смерти будущего тестя и опозоренную товарищами невесту. VIII. В родительском доме Тихо ехал Семен Иванов со своей роковой ношей по пустынным улицам Новгорода и думал свои горькие думы.Как посмеялась над ним злодейка-судьба! Какими радужными мечтами тешила она его за последнее время, и вдруг… В один день, в один час почти отняла буквально все, чем красна была его жизнь.Перед ним лежит почти бездыханный труп безумно любимой им девушки, впереди грозный суд царя и лезвие катского топора уже почти касается его шеи. Он чувствует холодное прикосновение железа, но он не своей головы жалеет… «Что станется с ней, с Аленушкой, когда она очнется… да и как привести ее в чувство… Где?.. Какому надежному человеку поручить ее… и умереть спокойно… А если царь смилуется над своим верным слугой и не велит казнить… тоже в какой час попадешь, к нему… тогда… еще возможно счастие… если Аленушка да отдохнет… Опозоренная… так что же, не по своей воле… люба она ему и такая… люба еще более… мученица»… мелькают в голове его отрывочные, беспорядочные мысли.Он въехал на Рогатицу. Тут жили богатые посадские люди новгородские. Тут же он знал, что находился и дом Афанасия Афанасьевича Горбачева.Но где он? На улице ни души.Вот, на его счастье, из калитки одного дома вышел, озираючись, какой-то мужичонко.– Дядюшка, а дядюшка!.. – окликнул его Карасев.Тот взглянул и чуть было не дал тягу, но Семен Иванов предупредил его, обскакав наперерез.– Родимый, не погуби, не повинен в изменном деле, – упал тот перед ним на колени.– Какое тут изменное дело!.. Где тут дом купца Горбачева?Мужичонко даже ошалел от такого неожиданного вопроса. Семену Иванову пришлось повторить его.– Горбача-то… А вон насупротив!.. – поднялся с колен успокоенный мужичонко. – Только его самого надысь прикончили, – добавил он, сделав выразительный жест рукою.Карасев направился к воротам указанного дома, а мужичонко все-таки тотчас же дал тягу и скрылся в тех же воротах, откуда вышел.Ворота указанного Семену Иванову дома были отворены настежь.Он въехал во двор, осторожно слез с седла и, положив на левую руку бесчувственную Аленушку, правой привязал коня к столбу находившегося во дворе навеса.Бережно понес он свою драгоценную ношу в дом.Дверь в доме тоже была открыта настежь.Он вошел в первую горницу.С первых же шагов было видно, что дом разграблен дочиста.Семен Иванов положил Аленушку на лавку. Она не подавала никаких признаков жизни.Он вышел снова во двор, добыл в полу кафтана чистого снегу и начал смачивать ей лицо, виски.Холодная влага подействовала. Несчастная глубоко вздохнула.– Аленушка! – тихо окликнул он ее.Она с трудом открыла, видимо, от слез потяжелевшие глаза.– Сеня… Сенечка!..Она сделала движение встать, но не могла.– Лежи, лежи, родимая!– Где отец?– Жив, здоров, не тревожься…– Неправда… Тот сказал… палками… – еле слышно простонала она.– Брешет он, рыжий пес, брешет… Не тревожь себя, родная… для меня…– Для тебя… а по что я-то нужна тебе такая… сегодняшняя…– Дорога ты мне была и есть… невеста моя ненаглядная, – наклонился он к ней и поцеловал ее в лоб.– Не тронь! – вскинула она на него свои чудные, истомленные страданьем глаза. – Не стою я тебя… Я погибшая…– Что ты, что ты, родная, не гони меня от себя, твой я, по гроб жизни твой!Он начал горячими поцелуями покрывать ее холодные руки.В это время в соседней горнице раздались чьи-то слабые шаги.Карасев торопливо обернулся, положив руку на кинжал. Он, видимо, ожидал врага и готов был до последней капли крови защищать свою ненаглядную, пришедшую в себя невесту.
1 2 3 4 5 6 7 8