Но девушка, не обращая внимания, продолжала баюкать куклу монотонным, неживым голосом. Вайгель помолчал какое-то время, затем перешел на английский:— Как ты чувствуешь себя сегодня, Моника?Он задавал множество подобных стандартных вопросов, даже сказал что-то о кукле, но не добился никакой реакции. Прекратив бесполезные попытки, он посмотрел на меня и кивком головы указал на дверь. Я понял его, и мы вместе вышли из комнаты. Сестра сразу же заперла дверь снаружи.Когда мы вошли в кабинет к Эккерту, он предложил нам сесть и принялся хлопотать вокруг нас, словно мы его пациенты.Первым заговорил Вайгель.— Доктор Эккерт — один из лучших психиатров в нашей стране. Он руководит маленьким частным санаторием В ряде стран под словом «санаторий» подразумевается психиатрическая лечебница.
, чтобы иметь возможность наблюдать за несколькими специальными случаями и лечить больных по своей методике.— Он закурил сигарету с какой-то холодной решительностью.— Доктор, я хотел бы, чтобы вы сообщили мистеру Холману свое мнение о состоянии мисс Брюль.— Хорошо. — Лысая голова доктора энергично закивала, поблескивая под светом висевшей наверху лампочки, и я поймал себя на том, что ищу на стенах солнечных зайчиков. — Надеюсь, господин Холман, вы понимаете, что я не могу сделать окончательных выводов на столь ранней стадии заболевания?Стекла его очков без оправы требовательно сверкнули, и мне пришлось согласно кивнуть головой.— Во-первых, налицо полный упадок сил. Абсолютная, — он задумался, подыскивая подходящее слово, абсолютная регрессия. Полагаю, я правильно выразился по-английски? Она совершила, фигурально выражаясь, полнейшую регрессию, возвращение к младенческому состоянию, почти к зачаточному. Она совершенно не может себя обслуживать, понимаете? Разучилась есть, мыться, причесываться. Полагаю, это кататония Кататония — психическое расстройство с преобладанием двигательных нарушений.
. — Он несколько раз энергично кивнул.— Да, определенно кататония! Несомненно, вызванная большим эмоциональным шоком, сильной душевной травмой, и, учитывая ее ранние потрясения...— Теперь голова его закивала очень медленно.— Я сожалею, глубоко сожалею, но пока у меня нет особых надежд на ее выздоровление в будущем.— Я не уверен, что правильно вас понял, доктор, сказал я. — Вы считаете ее безумной?— Я не люблю это слово, — сухо ответил он.— Но в общепринятом смысле данного термина, так, как он трактуется в словарях, да. Мисс Брюль безумна.— И как вы считаете, она может выздороветь?— Не исключено.— Стекла очков предостерегающе блеснули.— Но сколько для этого потребуется времени — это другой вопрос. Может быть, месяцы, может быть, годы, а может быть, выздоровление не наступит никогда. Понимаете? К сожалению, это все, что я могу сказать в данный момент, господин Холман. Через шесть месяцев, возможно, я буду в состоянии дать вам более определенный ответ. Более полный анализ, предварительная психотерапия, только после этого можно будет разобраться в случившемся.— Благодарю вас, — сказал я.Эккерт выскочил из своего кресла с неожиданной быстротой, и я решил, что наше интервью с его точки зрения уже завершилось. Вайгель тоже поднялся, сказал доктору несколько фраз по-немецки, затем обратился ко мне:— Мы еще поговорим, но не здесь.— До свидания, господин Холман! — Лысая голова закивала, очки сверкнули.Через пару минут чугунные ворота с грохотом закрылись за нами. Вайгель молча повел машину по главной улице деревушки, но у ресторана затормозил.— Мне нужно выпить, мистер Холман, — заявил он, полагаю, вам это тоже не повредит. За столом мы сможем поговорить.— Ваше предложение мне по душе! — ответил я совершенно искренне.Я попросил бурбон, но мне пришлось удовлетвориться скотчем. Нас обслуживала пухленькая розовощекая официантка. Мой стаканчик выглядел настоящим лилипутом по сравнению с колоссальной кружкой пива, заказанной Вайгелем. Я отпил немного скотча и в приятной атмосфере этого заведения почувствовал себя гораздо раскованней. В конце зала в камине весело потрескивали поленья, стулья были удобные, за соседним столом громко смеялись две блондиночки в лыжных костюмах.Все это представляло резкий контраст с полуосвещенной мрачной камерой, где на деревянном топчане сидела, скрестив ноги, еще недавно такая красивая и полная жизненных сил девушка и баюкала грязную тряпичную куклу, а из уголков ее рта стекала тонкими струйками слюна.— В семье Моники и раньше были случаи помешательства, — неожиданно заговорил Вайгель. — По материнской линии. У нее самой в семнадцатилетнем возрасте было нервное расстройство. Но тогда ее полностью вылечили за три месяца, и я надеялся, что больше такого не повторится. — Он выпил чуть ли не половину своего пива и обтер губы тыльной стороной руки. — Этот тип, Дарен, обещал жениться на ней, когда они приедут в Европу. Но в первую ночь в Париже она отказалась с ним спать, и они серьезно поссорились. Причем ссора была не только словесная, но и с рукоприкладством. Моника заявила, что не будет с ним спать, пока он на ней не женится, а он ответил, что у него и в мыслях не было жениться на ней. Кончилось все тем, что он ушел неизвестно куда, оставив ее одну в отеле.— Вайгель закурил новую сигарету. — Моника позвонила мне оттуда. Она просто обезумела, весь ее мир зашатался и разрушился. Америка и мысль об утраченном ею большом шансе подействовали на нее ужасающим образом. Но ведь все это получилось потому, что она полюбила этого человека и он сказал, что они уедут из Америки и будут жить счастливо. Просто надо улизнуть тайком, а в Европе они поженятся. Я сказал ей, чтобы она не переживала, я немедленно вылетаю в Париж и привезу ее в Мюнхен, где ее примут по-родственному. Я так и сделал, конечно, но когда прибыл в Париж, она была уже практически в таком состоянии, в каком вы застали ее сегодня. К счастью, доктор Эккерт мой старый друг. Он сразу же согласился забрать ее в свой частный санаторий в качестве привилегированной пациентки. Но вы слышали, что он сказал о ее шансах на выздоровление? — Он печально покачал головой. — Скоро я начну поиски этого негодяя Дарена. Эту фразу он произнес свистящим шепотом.— Полагаю, спешить тут ни к чему: куда бы он ни уехал, я его разыщу.— И?Он красноречиво взглянул на меня из-под густых нахмуренных бровей.— Убью его, что же еще? — произнес он деловито.— Ну... — Я поморщился. — Дарен не моя проблема, а вот Моника Байер — да. Или, теперь уже можно сказать, была моей проблемой. Единственное, что мне осталось сделать — это улететь обратно в Лос-Анджелес и сообщить о случившемся Анджеле. Раз Моника в таком состоянии, хранящийся у нее контракт превратился в пустую бумажку.— Вы можете сказать ей еще кое-что. Передайте ей от моего имени, мистер Холман, что о Монике забочусь я и буду заботиться до конца ее жизни, если уж так получится. Я не потерплю никакого вмешательства со стороны мисс Бэрроуз. Пусть она запомнит раз и навсегда: если у нее появятся мысли вмешаться или предъявить какие-то права на Монику, я буду вынужден объявить сестру сумасшедшей официально.— Я все скажу, но не думаю, что Анджела Бэрроуз настолько мстительна... Когда она узнает, что произошло, она уничтожит контракт и забудет о нем.— Надеюсь, вы правы. — Он глянул на часы. — Если не возражаете, мистер Холман, допьем то, что у нас осталось, и выедем в Мюнхен. Сегодня в семь вечера у меня важная встреча.— Разумеется. — Я проглотил остатки скотча. — Поехали!Поездка в Мюнхен проходила приблизительно так же, как из Мюнхена до санатория. Мы почти не разговаривали. Приблизительно в половине восьмого Вайгель остановил машину перед входом в мой отель.— Я ценю то, что вы сделали для меня, мистер Вайгель, — сказал я.— Это было необходимо, — холодно произнес он. — Вы понимаете, что после случившегося с Моникой я не испытываю ни к кому из американцев особого расположения.— Естественно, — ответил я. — Полагаю, началом беды был тот момент, когда Анджела Бэрроуз выкупила контракт Моники и забрала ее в Штаты.— Фактически все это — дело рук Лэмберта! — бросил Вайгель.— Мне кажется, если бы он так рьяно не наседал на эту самую Бэрроуз, она бы сама ничего не предприняла. Он часами разговаривал с ней по телефону, убеждая, что из Моники получится яркая звезда. Он зло рассмеялся. — А теперь вы видели, во что она превратилась!— Мне думается, вы не должны винить за это Хью Лэмберта, — промолвил я осторожно. — Он считал, что делает все это в интересах своей хозяйки и Моники.— Возможно, но что это меняет?— Это исключительно мое личное мнение. Лэмберт не из обворожительных типов. Вы ведь не считали иначе, когда впервые познакомились с ним?Вайгель пожал плечами:— Он знал, что я единственный человек, который мог восстановить Монику против него и его намерения забрать ее с собой в Америку. Поэтому, разумеется, со мной он был сама любезность.— Очевидно, вы правы, — согласился я. — Скажите, когда вы увидели Монику в Париже, ее состояние было таким же ужасным, как сейчас?— Не совсем, но к тому времени, как я привез ее в санаторий доктора Эккерта, оно ухудшилось. С тех пор она не произнесла ни одного связного слова. — Он ударил кулаком по рулю. — Она не говорит, она не слышит, и мне думается, что она даже не осознает, что кого-то видит.— Мне нечего сказать, мистер Вайгель, — пробормотал я. — Но я считаю, что вам не надо беспокоиться из-за Анджелы Бэрроуз.— Я надеюсь ради нее самой, что вы правы. До свидания, мистер Холман!Это была команда. Он не протянул мне руку, просто нетерпеливо завел мотор, дождался, когда я выйду из машины, захлопнул дверцу и, не теряя ни секунды, влился в общий поток.Я вошел в отель и поговорил со старшим носильщиком. Он мне здорово помог: через пятнадцать минут он заказал мне номер в гостинице в Хильфендорфе, а через полчаса к подъезду прибыла машина с шофером, чтобы отвезти меня туда. Глава 5 Водитель был опытный, но все же не того класса, как Вайгель, так что добрались мы до гостиницы в Хильфендорфе уже в начале двенадцатого ночи. Горничная, которая отвела меня в мой номер, тоже была пухленькой и краснощекой. И когда она наклонилась, чтобы постелить мне постель, я с трудом удержался от желания шлепнуть ее по мягкому месту. Перспектива иметь дело с закатившей истерику горничной мне вовсе не улыбалась, тем более что прошло всего пять минут после моего прибытия в Хильфендорф с анонимным визитом.Через десять минут я вышел из гостиницы и зашагал по главной улице, потом свернул направо и прошел еще четверть мили — до частного санатория доктора Эккерта. Ночь была холодной и ясной, снег поскрипывал у меня под ногами. Самая подходящая погода для прогулки.Правда, мне несколько портила настроение мысль о том, что меня могут не погладить по головке за тайное проникновение в частную лечебницу.Каменная стена с запертыми чугунными воротами посредине была высотой футов в шесть. Я прошел вдоль нее и, обогнув весь участок, вернулся к тем же самым воротам. Получалось, что санаторий занимал целый квартал. Проникнуть внутрь можно было, только перебравшись через стену, если я не хотел звонить в звонок. А я че хотел.Я снова отправился в обход и оказался возле задней стороны дома. Остановился, убедился, что на улице никого нет, подтянулся на руках и спрыгнул вниз по ту сторону стены. Здание было погружено в темноту, светились лишь два окна. Я прошел по снегу к расчищенной бетонной дорожке, опоясывающей строение, и двинулся по ней к черному ходу. Через пять минут я уже проверял все окна подряд в надежде, что хоть одно из них окажется незапертым, но мои надежды не оправдались. Тогда я решил, что надо изобрести какой-то более оригинальный способ проникновения в эту цитадель, и потому пошел прямо по снегу прочь от здания к стене и далее вдоль нее до чугунных ворот.Между прутьями было достаточно большое расстояние, чтобы просунуть руку, и мне удалось дотянуться до звонка, вмонтированного в каменную стену со стороны улицы. Я нажал на кнопку и не отпускал несколько секунд, затем быстро пробежал вдоль внутренней стороны стены до угла и, спрятавшись в тени, стал ждать.Секунд десять ничего не происходило, потом там, где находилась входная дверь, появился прямоугольник света, на фоне которого обозначилась человеческая фигура. Мне показалось, что это тот самый санитар — или кем он был? — который отворял ворота для нас с Вайгелем. Мне было слышно, как он бормочет сердито, неспешно шагая к воротам. Когда он проделал примерно полпути, я скользнул вдоль здания. Конечно, было бы гораздо проще и легче стукнуть служителя по голове, пока он ничего не видел, но ведь то был старик, выполнявший свою работу.Он остановился в нескольких футах от ворот, включил фонарик и что-то крикнул по-немецки, очевидно спрашивая, кто, черт побери, мог явиться так поздно.Продвинувшись вдоль фасада, я поднялся по трем ступенькам, юркнул в вестибюль и осторожно закрыл за собой дверь. По моим расчетам, в моем распоряжении было максимум полминуты до возвращения санитара, который либо отомкнет дверь своим ключом, либо начнет барабанить в нее, если такового при нем не окажется.В вестибюле никого не было. Я быстро прошел по нему до кабинета доктора, вошел внутрь, закрыл дверь, прислонился к ней и стал ждать в полнейшей темноте.Скоро я услышал, как захлопнулась входная дверь, затем в коридоре раздались шаркающие шаги. Я прижался ухом к двери, но шаги прошли дальше. Потом до меня донеслось неясное бормотание. По всей вероятности, санитар решил, что кто-то по-детски пошутил — позвонил в дверь и удрал прочь, ну а входную дверь захлопнуло сквозняком. Я надеялся, что именно так рассудит старик.Я прождал целых пять минут и, не услышав никаких звуков снаружи, принялся с большими предосторожностями открывать дверь. В коридоре никого не было.Я вышел из кабинета и неслышно добрался на цыпочках до той комнаты, где видел Монику Байер. Легонько нажал на ручку, но дверь оказалась запертой. Тогда я прошел до конца коридора, где перпендикулярно ему начинался еще один коридор, поуже.Заглянув за угол, я определил, что свет проникает из-под двери слева, откуда доносились едва различимые голоса. Я прокрался почти вплотную к двери и прижался к стене возле нее.Разговор продолжался. Я совершенно отчетливо слышал слова, и если бы знал немецкий, то без труда выяснил бы, о чем шла речь. Потом все перекрыл нетерпеливый женский голос, и тут уж я все понял, потому что эта особа говорила по-английски.— ..Разревусь в голос! Неужели вы не можете перестать перебрасываться немецкими фразами весь вечер!Одно то, что я торчу безвыходно в этом сумасшедшем доме, кошмарно, а тут еще ваши непонятные разговоры.Поди догадайся, о чем вы договариваетесь.— Сожалею, фрейлейн, — ответил доктор Эккерт, голос которого я сразу же узнал. — Иногда мы забываем, что вы не знаете нашего языка.— Это не имеет значения! — презрительно фыркнула женщина. — Я не представляю, о чем, черт побери, мы могли бы разговаривать, если бы даже я знала немецкий!Скажите мне одно: сколько еще времени я должна тут торчать, изображая ненормальную?Я решил, что сейчас самое время войти, и сделал это.Я вошел в комнату с таким видом, будто меня давно там ждали, и одарил всех теплой дружеской улыбкой.Это была гостиная, хорошо обставленная, и находились в ней поистине интересные люди. Например, доктор Эккерт, глаза которого при моем появлении едва не выскочили из-за стекол очков. Женщина, которую я до этого видел в сестринской униформе, сейчас одетая в дорогое платье с жемчужным ожерельем. Ее также поразил мой приход. Но сильнее всех была удивлена растянувшаяся на кушетке брюнетка, одетая в элегантный спортивный костюм, который подчеркивал соблазнительную форму ее упругих грудей и стройных ног. В одной руке она держала сигарету, в другой — стакан с какой-то жидкостью, но отнюдь не с чистой водой. Ее черные волосы были расчесаны и уложены в затейливой прическе.— Разрешите мне первым принести вам свои поздравления! — заявил я с широкой улыбкой.Ее глаза широко раскрылись.— А? — выдохнула она.— По поводу чудесного выздоровления, — продолжал я. — Вы больше не баюкаете тряпичную куклу, у вас не течет изо рта отвратительная слюна, да и едой вы уже не обливаетесь. — Я перевел взгляд на обескураженного доктора.— Разрешите мне также поздравить и вас, доктор Эккерт. Лично я считаю это выдающимся достижением в истории психиатрии!Вся сложность моего положения заключалась в том, что, разыгрывая эту сцену, я не мог видеть, что творится у меня за спиной. Когда же я услыхал слабый шорох, было уже поздно. Кто-то очень сильно ударил меня по затылку неким очень твердым предметом, и в следующее мгновение я перестал что-либо ощущать.Мне думается, я пришел в себя именно из-за сильной боли в затылке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
, чтобы иметь возможность наблюдать за несколькими специальными случаями и лечить больных по своей методике.— Он закурил сигарету с какой-то холодной решительностью.— Доктор, я хотел бы, чтобы вы сообщили мистеру Холману свое мнение о состоянии мисс Брюль.— Хорошо. — Лысая голова доктора энергично закивала, поблескивая под светом висевшей наверху лампочки, и я поймал себя на том, что ищу на стенах солнечных зайчиков. — Надеюсь, господин Холман, вы понимаете, что я не могу сделать окончательных выводов на столь ранней стадии заболевания?Стекла его очков без оправы требовательно сверкнули, и мне пришлось согласно кивнуть головой.— Во-первых, налицо полный упадок сил. Абсолютная, — он задумался, подыскивая подходящее слово, абсолютная регрессия. Полагаю, я правильно выразился по-английски? Она совершила, фигурально выражаясь, полнейшую регрессию, возвращение к младенческому состоянию, почти к зачаточному. Она совершенно не может себя обслуживать, понимаете? Разучилась есть, мыться, причесываться. Полагаю, это кататония Кататония — психическое расстройство с преобладанием двигательных нарушений.
. — Он несколько раз энергично кивнул.— Да, определенно кататония! Несомненно, вызванная большим эмоциональным шоком, сильной душевной травмой, и, учитывая ее ранние потрясения...— Теперь голова его закивала очень медленно.— Я сожалею, глубоко сожалею, но пока у меня нет особых надежд на ее выздоровление в будущем.— Я не уверен, что правильно вас понял, доктор, сказал я. — Вы считаете ее безумной?— Я не люблю это слово, — сухо ответил он.— Но в общепринятом смысле данного термина, так, как он трактуется в словарях, да. Мисс Брюль безумна.— И как вы считаете, она может выздороветь?— Не исключено.— Стекла очков предостерегающе блеснули.— Но сколько для этого потребуется времени — это другой вопрос. Может быть, месяцы, может быть, годы, а может быть, выздоровление не наступит никогда. Понимаете? К сожалению, это все, что я могу сказать в данный момент, господин Холман. Через шесть месяцев, возможно, я буду в состоянии дать вам более определенный ответ. Более полный анализ, предварительная психотерапия, только после этого можно будет разобраться в случившемся.— Благодарю вас, — сказал я.Эккерт выскочил из своего кресла с неожиданной быстротой, и я решил, что наше интервью с его точки зрения уже завершилось. Вайгель тоже поднялся, сказал доктору несколько фраз по-немецки, затем обратился ко мне:— Мы еще поговорим, но не здесь.— До свидания, господин Холман! — Лысая голова закивала, очки сверкнули.Через пару минут чугунные ворота с грохотом закрылись за нами. Вайгель молча повел машину по главной улице деревушки, но у ресторана затормозил.— Мне нужно выпить, мистер Холман, — заявил он, полагаю, вам это тоже не повредит. За столом мы сможем поговорить.— Ваше предложение мне по душе! — ответил я совершенно искренне.Я попросил бурбон, но мне пришлось удовлетвориться скотчем. Нас обслуживала пухленькая розовощекая официантка. Мой стаканчик выглядел настоящим лилипутом по сравнению с колоссальной кружкой пива, заказанной Вайгелем. Я отпил немного скотча и в приятной атмосфере этого заведения почувствовал себя гораздо раскованней. В конце зала в камине весело потрескивали поленья, стулья были удобные, за соседним столом громко смеялись две блондиночки в лыжных костюмах.Все это представляло резкий контраст с полуосвещенной мрачной камерой, где на деревянном топчане сидела, скрестив ноги, еще недавно такая красивая и полная жизненных сил девушка и баюкала грязную тряпичную куклу, а из уголков ее рта стекала тонкими струйками слюна.— В семье Моники и раньше были случаи помешательства, — неожиданно заговорил Вайгель. — По материнской линии. У нее самой в семнадцатилетнем возрасте было нервное расстройство. Но тогда ее полностью вылечили за три месяца, и я надеялся, что больше такого не повторится. — Он выпил чуть ли не половину своего пива и обтер губы тыльной стороной руки. — Этот тип, Дарен, обещал жениться на ней, когда они приедут в Европу. Но в первую ночь в Париже она отказалась с ним спать, и они серьезно поссорились. Причем ссора была не только словесная, но и с рукоприкладством. Моника заявила, что не будет с ним спать, пока он на ней не женится, а он ответил, что у него и в мыслях не было жениться на ней. Кончилось все тем, что он ушел неизвестно куда, оставив ее одну в отеле.— Вайгель закурил новую сигарету. — Моника позвонила мне оттуда. Она просто обезумела, весь ее мир зашатался и разрушился. Америка и мысль об утраченном ею большом шансе подействовали на нее ужасающим образом. Но ведь все это получилось потому, что она полюбила этого человека и он сказал, что они уедут из Америки и будут жить счастливо. Просто надо улизнуть тайком, а в Европе они поженятся. Я сказал ей, чтобы она не переживала, я немедленно вылетаю в Париж и привезу ее в Мюнхен, где ее примут по-родственному. Я так и сделал, конечно, но когда прибыл в Париж, она была уже практически в таком состоянии, в каком вы застали ее сегодня. К счастью, доктор Эккерт мой старый друг. Он сразу же согласился забрать ее в свой частный санаторий в качестве привилегированной пациентки. Но вы слышали, что он сказал о ее шансах на выздоровление? — Он печально покачал головой. — Скоро я начну поиски этого негодяя Дарена. Эту фразу он произнес свистящим шепотом.— Полагаю, спешить тут ни к чему: куда бы он ни уехал, я его разыщу.— И?Он красноречиво взглянул на меня из-под густых нахмуренных бровей.— Убью его, что же еще? — произнес он деловито.— Ну... — Я поморщился. — Дарен не моя проблема, а вот Моника Байер — да. Или, теперь уже можно сказать, была моей проблемой. Единственное, что мне осталось сделать — это улететь обратно в Лос-Анджелес и сообщить о случившемся Анджеле. Раз Моника в таком состоянии, хранящийся у нее контракт превратился в пустую бумажку.— Вы можете сказать ей еще кое-что. Передайте ей от моего имени, мистер Холман, что о Монике забочусь я и буду заботиться до конца ее жизни, если уж так получится. Я не потерплю никакого вмешательства со стороны мисс Бэрроуз. Пусть она запомнит раз и навсегда: если у нее появятся мысли вмешаться или предъявить какие-то права на Монику, я буду вынужден объявить сестру сумасшедшей официально.— Я все скажу, но не думаю, что Анджела Бэрроуз настолько мстительна... Когда она узнает, что произошло, она уничтожит контракт и забудет о нем.— Надеюсь, вы правы. — Он глянул на часы. — Если не возражаете, мистер Холман, допьем то, что у нас осталось, и выедем в Мюнхен. Сегодня в семь вечера у меня важная встреча.— Разумеется. — Я проглотил остатки скотча. — Поехали!Поездка в Мюнхен проходила приблизительно так же, как из Мюнхена до санатория. Мы почти не разговаривали. Приблизительно в половине восьмого Вайгель остановил машину перед входом в мой отель.— Я ценю то, что вы сделали для меня, мистер Вайгель, — сказал я.— Это было необходимо, — холодно произнес он. — Вы понимаете, что после случившегося с Моникой я не испытываю ни к кому из американцев особого расположения.— Естественно, — ответил я. — Полагаю, началом беды был тот момент, когда Анджела Бэрроуз выкупила контракт Моники и забрала ее в Штаты.— Фактически все это — дело рук Лэмберта! — бросил Вайгель.— Мне кажется, если бы он так рьяно не наседал на эту самую Бэрроуз, она бы сама ничего не предприняла. Он часами разговаривал с ней по телефону, убеждая, что из Моники получится яркая звезда. Он зло рассмеялся. — А теперь вы видели, во что она превратилась!— Мне думается, вы не должны винить за это Хью Лэмберта, — промолвил я осторожно. — Он считал, что делает все это в интересах своей хозяйки и Моники.— Возможно, но что это меняет?— Это исключительно мое личное мнение. Лэмберт не из обворожительных типов. Вы ведь не считали иначе, когда впервые познакомились с ним?Вайгель пожал плечами:— Он знал, что я единственный человек, который мог восстановить Монику против него и его намерения забрать ее с собой в Америку. Поэтому, разумеется, со мной он был сама любезность.— Очевидно, вы правы, — согласился я. — Скажите, когда вы увидели Монику в Париже, ее состояние было таким же ужасным, как сейчас?— Не совсем, но к тому времени, как я привез ее в санаторий доктора Эккерта, оно ухудшилось. С тех пор она не произнесла ни одного связного слова. — Он ударил кулаком по рулю. — Она не говорит, она не слышит, и мне думается, что она даже не осознает, что кого-то видит.— Мне нечего сказать, мистер Вайгель, — пробормотал я. — Но я считаю, что вам не надо беспокоиться из-за Анджелы Бэрроуз.— Я надеюсь ради нее самой, что вы правы. До свидания, мистер Холман!Это была команда. Он не протянул мне руку, просто нетерпеливо завел мотор, дождался, когда я выйду из машины, захлопнул дверцу и, не теряя ни секунды, влился в общий поток.Я вошел в отель и поговорил со старшим носильщиком. Он мне здорово помог: через пятнадцать минут он заказал мне номер в гостинице в Хильфендорфе, а через полчаса к подъезду прибыла машина с шофером, чтобы отвезти меня туда. Глава 5 Водитель был опытный, но все же не того класса, как Вайгель, так что добрались мы до гостиницы в Хильфендорфе уже в начале двенадцатого ночи. Горничная, которая отвела меня в мой номер, тоже была пухленькой и краснощекой. И когда она наклонилась, чтобы постелить мне постель, я с трудом удержался от желания шлепнуть ее по мягкому месту. Перспектива иметь дело с закатившей истерику горничной мне вовсе не улыбалась, тем более что прошло всего пять минут после моего прибытия в Хильфендорф с анонимным визитом.Через десять минут я вышел из гостиницы и зашагал по главной улице, потом свернул направо и прошел еще четверть мили — до частного санатория доктора Эккерта. Ночь была холодной и ясной, снег поскрипывал у меня под ногами. Самая подходящая погода для прогулки.Правда, мне несколько портила настроение мысль о том, что меня могут не погладить по головке за тайное проникновение в частную лечебницу.Каменная стена с запертыми чугунными воротами посредине была высотой футов в шесть. Я прошел вдоль нее и, обогнув весь участок, вернулся к тем же самым воротам. Получалось, что санаторий занимал целый квартал. Проникнуть внутрь можно было, только перебравшись через стену, если я не хотел звонить в звонок. А я че хотел.Я снова отправился в обход и оказался возле задней стороны дома. Остановился, убедился, что на улице никого нет, подтянулся на руках и спрыгнул вниз по ту сторону стены. Здание было погружено в темноту, светились лишь два окна. Я прошел по снегу к расчищенной бетонной дорожке, опоясывающей строение, и двинулся по ней к черному ходу. Через пять минут я уже проверял все окна подряд в надежде, что хоть одно из них окажется незапертым, но мои надежды не оправдались. Тогда я решил, что надо изобрести какой-то более оригинальный способ проникновения в эту цитадель, и потому пошел прямо по снегу прочь от здания к стене и далее вдоль нее до чугунных ворот.Между прутьями было достаточно большое расстояние, чтобы просунуть руку, и мне удалось дотянуться до звонка, вмонтированного в каменную стену со стороны улицы. Я нажал на кнопку и не отпускал несколько секунд, затем быстро пробежал вдоль внутренней стороны стены до угла и, спрятавшись в тени, стал ждать.Секунд десять ничего не происходило, потом там, где находилась входная дверь, появился прямоугольник света, на фоне которого обозначилась человеческая фигура. Мне показалось, что это тот самый санитар — или кем он был? — который отворял ворота для нас с Вайгелем. Мне было слышно, как он бормочет сердито, неспешно шагая к воротам. Когда он проделал примерно полпути, я скользнул вдоль здания. Конечно, было бы гораздо проще и легче стукнуть служителя по голове, пока он ничего не видел, но ведь то был старик, выполнявший свою работу.Он остановился в нескольких футах от ворот, включил фонарик и что-то крикнул по-немецки, очевидно спрашивая, кто, черт побери, мог явиться так поздно.Продвинувшись вдоль фасада, я поднялся по трем ступенькам, юркнул в вестибюль и осторожно закрыл за собой дверь. По моим расчетам, в моем распоряжении было максимум полминуты до возвращения санитара, который либо отомкнет дверь своим ключом, либо начнет барабанить в нее, если такового при нем не окажется.В вестибюле никого не было. Я быстро прошел по нему до кабинета доктора, вошел внутрь, закрыл дверь, прислонился к ней и стал ждать в полнейшей темноте.Скоро я услышал, как захлопнулась входная дверь, затем в коридоре раздались шаркающие шаги. Я прижался ухом к двери, но шаги прошли дальше. Потом до меня донеслось неясное бормотание. По всей вероятности, санитар решил, что кто-то по-детски пошутил — позвонил в дверь и удрал прочь, ну а входную дверь захлопнуло сквозняком. Я надеялся, что именно так рассудит старик.Я прождал целых пять минут и, не услышав никаких звуков снаружи, принялся с большими предосторожностями открывать дверь. В коридоре никого не было.Я вышел из кабинета и неслышно добрался на цыпочках до той комнаты, где видел Монику Байер. Легонько нажал на ручку, но дверь оказалась запертой. Тогда я прошел до конца коридора, где перпендикулярно ему начинался еще один коридор, поуже.Заглянув за угол, я определил, что свет проникает из-под двери слева, откуда доносились едва различимые голоса. Я прокрался почти вплотную к двери и прижался к стене возле нее.Разговор продолжался. Я совершенно отчетливо слышал слова, и если бы знал немецкий, то без труда выяснил бы, о чем шла речь. Потом все перекрыл нетерпеливый женский голос, и тут уж я все понял, потому что эта особа говорила по-английски.— ..Разревусь в голос! Неужели вы не можете перестать перебрасываться немецкими фразами весь вечер!Одно то, что я торчу безвыходно в этом сумасшедшем доме, кошмарно, а тут еще ваши непонятные разговоры.Поди догадайся, о чем вы договариваетесь.— Сожалею, фрейлейн, — ответил доктор Эккерт, голос которого я сразу же узнал. — Иногда мы забываем, что вы не знаете нашего языка.— Это не имеет значения! — презрительно фыркнула женщина. — Я не представляю, о чем, черт побери, мы могли бы разговаривать, если бы даже я знала немецкий!Скажите мне одно: сколько еще времени я должна тут торчать, изображая ненормальную?Я решил, что сейчас самое время войти, и сделал это.Я вошел в комнату с таким видом, будто меня давно там ждали, и одарил всех теплой дружеской улыбкой.Это была гостиная, хорошо обставленная, и находились в ней поистине интересные люди. Например, доктор Эккерт, глаза которого при моем появлении едва не выскочили из-за стекол очков. Женщина, которую я до этого видел в сестринской униформе, сейчас одетая в дорогое платье с жемчужным ожерельем. Ее также поразил мой приход. Но сильнее всех была удивлена растянувшаяся на кушетке брюнетка, одетая в элегантный спортивный костюм, который подчеркивал соблазнительную форму ее упругих грудей и стройных ног. В одной руке она держала сигарету, в другой — стакан с какой-то жидкостью, но отнюдь не с чистой водой. Ее черные волосы были расчесаны и уложены в затейливой прическе.— Разрешите мне первым принести вам свои поздравления! — заявил я с широкой улыбкой.Ее глаза широко раскрылись.— А? — выдохнула она.— По поводу чудесного выздоровления, — продолжал я. — Вы больше не баюкаете тряпичную куклу, у вас не течет изо рта отвратительная слюна, да и едой вы уже не обливаетесь. — Я перевел взгляд на обескураженного доктора.— Разрешите мне также поздравить и вас, доктор Эккерт. Лично я считаю это выдающимся достижением в истории психиатрии!Вся сложность моего положения заключалась в том, что, разыгрывая эту сцену, я не мог видеть, что творится у меня за спиной. Когда же я услыхал слабый шорох, было уже поздно. Кто-то очень сильно ударил меня по затылку неким очень твердым предметом, и в следующее мгновение я перестал что-либо ощущать.Мне думается, я пришел в себя именно из-за сильной боли в затылке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14